яблоко жизни
николай бизин
НАСТОЯЩАЯ СКАЗКА
Не стало любви меж мужчиной и женщиной. И незачем стало жить вместе мужчине и женщине. Ведь прежде они жили то вместе, то порознь, но всегда знали, что могут и сойтись, и разойтись. А теперь просто-напросто стало незачем проделывать и повторять все эти сближения и расхождения.
Но даже без любви мужчине и женщине было ясно, что это беда.
Они знали, что много-много лет назад в их стране правил король; своей мудростью он прославился по всей стране. Ничто не могло от него укрыться ни в прошлом, ни в будущем, ни в настоящем. Но теперь короля не было ни в их прошлом, ни в их будущем, а в своём настоящем сами они перестали быть настоящими.
Но теперь (когда любви не стало) уже некому было рассудить мужчину и женщину так, чтобы жить по любви, а не по справедливости. Приходилось им жить по закону, а не по правде, а ведь по этому закону они могли друг без друга обойтись. Без любви им стало незачем терпеть причуды друг друга.
Вот и стали они обходить друг друга за тридевять земель.
Вот так, по одиночке они и решили, что именно король забрал у них любовь друг к другу и необходимость друг в друге. Но раз король забрал, то может и вернуть. Поэтому каждый из них, странствуя в своём тридевятом одиночестве, искал своего короля. Но не просто так бескорыстно, а затем, чтобы предъявить ему претензию.
Мужчина и женщина полагали себя имеющими право на что-то, чего они лишились.
Поэтому они решили посоветоваться друг с другом, но не о том, как им быть вместе (что означало: зачем им быть вместе?), а затем, чтобы усовершенствовать формулировки тех самых законов, по которым они могли друг без друга обходиться. Поэтому мужчина пригласил женщину в ресторан... Да-да, не удивляйтесь!
Это ведь они мысленно обходили друг друга за тридевять земель. Реально (а не виртуально) они продолжали жить бок о бок, и им приходилось друг друга задевать локотками.
- Здравствуй, - сказала ему женщина при входе в заведение.
Он кивнул и (взяв за локоток) завел ее в заранее открытую дверь.
- Что ты предпочитаешь? - спросил он у нее. - Может, ты голодна?
- Закажи мне бокал вина, и всё, - сказала женщина.
Он выполнил ее пожелание. Они молчали. Говорить было не о чем, поскольку они знали друг друга лучше, чем себя. Встречу эту они устроили для того, чтобы придумать, как им опять начать нуждаться друг в друге и перестать быть самодостаточными (донельзя обособленными, донельзя личностями) в хаотичном броуновском мельтешении жизни.
- Может быть, дети? - сказала женщина.
- И это было. И это пройдет, - ответил мужчина.
Официант принес заказанное вино.
- Но это святое, - возразила (имея в виду детей) женщина.
Мужчина должен был согласиться и согласился (имея при этом в виду: даже святость ничего не решает). Потом, кто будет возражать против святости детства? Это стало штампом и не обсуждается.
- Впрочем, их только делать можно вместе, без совместных усилий не обойтись. Всё остальное можно порознь, если средств хватит. А не хватит, ты ведь добавишь, ты ведь раздобудешь, это твоя обязанность.
Здесь она обратилась к вину, взяла бокал и продегустировала.
- Могло быть лучше.
Всё это время официант присутствовал у нее за спиной, держа бутылку, обернутую в салфетку, и предлагая (буде необходимость возникнет) добавить в бокал.
- Можешь идти, - немного фамильярно отпустила его женщина.
Официант ушел.
Пространство у нее за спиной опустело. Кроме того (поскольку женщина словно бы всё сказала за двоих), и говорить стало не о чем: оба точно так же (то есть как-то сразу) это поняли... Они могли бы (и оба были на это вполне способны, настолько были обособлены) встать и разойтись, но не стали этого делать сразу. Их удержали приличия.
Раньше это было бы весомым аргументом!
Но и сейчас приличия (да ещё заказанный, ведь официант - это важно! - унес бутылку с собой) удержали их от того, чтобы сразу встать и разойтись... А дальше события (как сорвавшееся с опоры колесо обозрения) покатились в направлении совершенно неожиданном.
- А где моё обручальное кольцо? - удивленно сказала женщина.
Минуту назад (официант еще стоял за спиной) она демонстративно сняла его с пальца и положила рядом с бокалом. Теперь кольца нигде не было.
Мужчина поморщился. Демонстрации женщины давно стали неинтересны.
- Ты не понимаешь, - сказала женщина. - Я не притворяюсь. Кольца просто нет.
Мужчина задумался: кольцо было одним из внешних приличий, пустых условностей, которые все ещё хоть как-то, но регламентировали их поведение, позволяли каждый божий миг не задумываться о той пустоте, что теперь наполняла их жизни.
Мужчина нашел выход, еще одну условность:
- Очевидно, его украли.
- Кто? - оживилась женщина, словно их совместному пребыванию предали еще какой-то смысл: словно бы у них было что-то, что оказалось возможным украсть.
- Официант. Больше некому.
- Официант? - удивилась женщина. - Это пустое место? Его дело - продолжать наши телодвижения дальше наших конечностей: подавать, приносить, уносить. Разве он способен на самостоятельность? А как же король? Только короли проявляют волю, а простая функция «подай-принеси» не должна быть способна её проявить...
- Твои слова очевидны, - сказал мужчина. - Но, чтобы воля короля стала столь же очевидны, официант-функция и потребовался. Зачем-то королю понадобились наши условности, наши духовные скрепы (или то, что от них осталось). Вот он официанта за ними и отправил.
Оба при этом подумали: немного осталось! Особенно, если послали всего лишь функцию.
Следовательно, им тоже следует обратиться к функции.
Позвал мужчина официанта назад, выбранил его и сказал, что если в минуту кольцо не отыщется, то вором сочтут его и немедленно... А что немедленно? Донесут на него начальству? Как можно донести на продолжение собственных телодвижений, на воплощение своих будущих мыслей?
А очень просто! Ведь мы в сказке.
- Тогда тебя немедленно казнят, отрубят тебе голову, - сказала женщина.
Раз уж оставаться без духовных скреп, так и без будущих мыслей можно остаться. Это уже все равно.
Напрасно официант клялся, что он не виноват. Мужчина и женщина стояли на своём.
В страхе официант увидел, как по истечении минуты ему отрубают голову. Поэтому (пока минута еще не истекла) он вернулся на кухню и задумался о том, как выпутаться из беды. А на кухне два поварёнка варили (или жарили, или парили, это всё равно) очередное блюдо и говорили о своих делах.
- То ли дело было в средние века с поварским искусством! - сказал один поварёнок. - Представь себя, в те времена кулинары могли, например, позолотить рыбу и подать на стол это блюдо из сказки, дескать, приплыла к вам рыбка, спросила: чего тебе надобно, старче?
Улыбнулся другой поварёнок:
- Ей с поклоном клиент отвечает: ничего мне не надобно, рыбка, я всего лишь хочу тебя скушать, дабы стать владычицей морскою... А на деле, если без шуток, каково это было, ты знаешь?
- Нет.
- Так великий Леонардо, пребывая на службе у какого-то герцога, позолотил купидона, а тот (поскольку был мальчиком обыкновенным) взял да умер... Вот так-то! Зачем тебе рыбье золото?
Официант подумал о том, что минута, отпущенная ему на поиски кольца, истекает в бессмысленности. Впрочем, он не торопил время: пусть завтрашний сам думает о завтрашнем, довольно сегодняшнему дню своей заботы.
Его совсем не интересовало, при чём здесь великий Леонардо и смерть золоченого купидона. А меж тем любой влюбленный сразу бы увидел связь: не стало любви, и отпала нужда в купидонах. Но мужчина и женщина пугались своего равнодушия друг к другу и пугали официанта угрозой лишить головы.
Но поварята ничего не ведали ни об угрозе, ни о том, что не стало любви меж мужчиной и женщиной: говорили они о том, о чём только могли! То есть о приготовлении кушаний, о ритуале вкушаний, об условностях, что придают некую внешность простому утолению голода и жажды... Официанта не интересовали скрепы, но именно в краже скреп он был заподозрен.
А минута, отпущенная ему на поиски, всё еще не истекала!
И тогда официант сообразил, почему и зачем ему дано это короткое (но вместе с тем бесконечное) время. Он отправился с кухни опять к мужчине и женщине. Но этот раз он не взял с собой никакого вина, но обратился к ним с речью:
- Я не крал золотого кольца. Я не могу отыскать его и не могу доказать своей невиновности. Но именно поэтому я прошу вас не казнить меня лишением головы, а отпустить из официантов. Я хочу поискать ваше кольцо по всему белому свету.
Мужчине мысль понравилась:
- Это будет означать, что наши движения продолжатся дальше нашего видения здешней жизни. Быть может, официант там (далеко за жизнью) найдет то, что соединяло нас. Если, конечно, он не крал золотого кольца. Во всяком случае, угроза казни является хорошим стимулом. В мире, где нет духовных скреп, только желание бесконечно продлевать свое бытие может хоть как-то мотивировать поиски смысла.
Женщина, напротив, закапризничала:
- Ты хочешь лишить меня развлечения? Давай-ка его казним. Это нас на минуту займет.
Они не знали, что отпущенная ими официанту минута всё ещё длится.
- Ты полагаешь, тебя что-то может развлечь? - сказал мужчина. Он имел в виду, что без любви нет и ненависти, да и прочие чувства отсутствуют или находятся в состоянии абстракции. Поэтому даже казнь официанта развлекла бы их лишь умозрительно.
Женщина подумала и согласилась.
- Так мы хоть будем заняты ожиданием его возвращения, - резонно сказала она.
- Ты меня удивила, - сказал мужчина. - Об этом я и не подумал.
- Более того, - сказала женщина. - Мы можем с места не сходить и стоять на своём, ожидая исполнения нашего поручения. Официант же будет исполнять и обязательно исполнит. Он принесет «то, не знаю что» - под видом золотого кольца, и у нашего бытия будет хоть видимость смысла. Вдруг получится?
- И всё станет по прежнему, - сказал мужчина.
- По прежнему не будет, будет много лучше, - сказала женщина: даже лишенная смысла жизни, она не могла не обещать, что смысл именно в ней! А как иначе?
Потом она сказала официанту:
- Видишь, нам придется пойти ради тебя на дальнейшие жертвы. Отпустив тебя, мы лишаем себя минутного развлечения. Но иди, найди кольцо и принеси его нам.
- Даем тебя ещё минуту, - сказал мужчина.
Официант, у которого ещё и первая минута не истекла, ничего не сказал. Вот только лишнюю минуту он не стал брать, а мужчина и женщина такой его сдержанности не заметили... А зря. Официант показал, что был себе на уме.
Официант показал, что если они лишат его головы, ум у него останется.
Так что напрасно мужчина и женщина полагали официанта продолжением лишь собственных помыслов и пожеланий (то есть мнили себя головой его послушных конечностей), он мог оказаться совсем-совсем независим.
- Просьба твоя исполнена, - сказала женщина. - Пойди по белому свету, посмотри на него и найди нам наши духовные скрепы хотя бы в облике пустого ритуала. У тебя есть ещё одна минута.
Официант промолчал и сразу отправился в путь. А дополнительная минута осталась вместе с мужчиной и женщиной, официант ее в дорогу брать не стал. Запомним этот важный момент, в дальнейшем он ешё скажется.
Вот так он шёл и шёл, и однажды (а если бы взял дополнительную минуту, то могло бы выйти и дважды) проходил мимо Патриарших прудов, в котором заметил трех рыб, которые запутались в человеческих преданиях о любовных признаниях, случавшихся на здешних кисельных берегах (ибо сразу вспомнились молочные реки), и теперь задыхались, не слыша всё новых и новых признаний.
Хотя принято считать, что все рыбы немые, официант разобрал их немые жалобы, что им суждено погибнуть такой бессмысленной смертью. Поэтому официант сразу вспомнил о позолоченной рыбе, о которой толковали два поварёнка.
У официанта не было доброго сердца, откуда оно у продолжения помыслов и телодвижений? Но он помнил ещё и о блюдах, которые было возможно из рыб приготовить. Официант полагал, что уму потребна пища. Поэтому он придумал себе доброе сердце, и оно у него стало.
Потом он подошёл к рыбам и рассказал им о возможности быть позолоченным.
Но умолчал о возможности умереть.
- Очень интересно, - сказали рыбы (по разумению многих немые). - Если вернуть позолоту отношениям мужчины и женщины, соединить их хотя бы внешне, то мёртвые предания о любви, в которых мы погибаем, вновь наполнятся жизнью...
Официант опять умолчал, что и жизнь может быть видимостью без содержания.
- Очень интересно, - опять сказали рыбы. - Но как нам добыть золота? Мы даже в глубину уйти не можем, ведь мы запутались в преданиях.
Официант указал на то, что их трое, и предложил:
- Давайте я возьму одну из вас и отнесу на кухню. Там отдам оную её поварятам. Пусть те сами отправляются в средние века и золотят рыбье блюдо.
- Да не надо им никуда отправляться. - сказали рыбы. - Средние века никогда не кончались, мы всегда посреди. Так что за золотом тоже не надо далеко ходить.
- И за кольцом тоже! - удивлённо воскликнул официант.
- За каким-таким кольцом? - удивились рыбы.
Здесь официант вспомнил, что ни о каком кольце он рыбам не говорил. Что он вообще рыбам ни о чем не говорил, а всего лишь услышал то, что они говорят сами. И вот здесь посетила его одна странная-престранная мысль... Думая эту мысль, он повернулся и пошел прочь,
- А как же мы? - запричитали ему вослед запутавшиеся рыбы. - Одна из нас готова отправиться с тобой к поварятам и там позолотиться. Видишь, мы готовы жертвовать, а ты нас бросаешь.
- Не бросаю я вас, - сказал официант. - Если я прав, вернется прежняя жизнь в те признания, в которых вы со всей своей общеизвестной немотой запутались.
И промолчал о том, что если он ошибается, то ничего не вернется.
Долго ли, коротко он в результате странствовал, никому не ведомо, но когда он вернулся в тот ресторан, где ожидали его мужчина и женщина, та самая первая минута (которую они первоначально выделили ему на поиски кольца) всё ещё не истекла.
А ведь у мужчины и женщины была ещё минута, которую они добавляли официанту. А тот не взял.
Увидели они официанта и спрашивают:
- Принес кольцо?
- Нет, - честно ответил тот.
- Тогда ты принес свою голову? Велим тебя казнить, - сказали они.
Причем сказали так, будто они могли это сделать.
- Погодите, - сказал официант. - Вы ведь ничего не теряли. Вы просто перестали чувствовать то, что у вас и без чувства есть.
- Как это? - удивилась женщина. - Раньше у меня была необходимость любви, и (поэтому) любовь была. А теперь нет необходимости в любви, и ее не стало.
Мужчина возразил:
- Мы говорили о необходимости друг в друге, а любовь к этой необходимости лишь прилагалась. Сейчас не стало необходимости, но любовь где-то витает, ей просто не к чему себя привязать.
Официант улыбнулся. Женщина увидела и возмутилась:
- Он считает, что он нам ровня!
- Пусть считает, - сказал мужчина. - Такие считалки - это всего лишь привязки одного к другому. Может, в его счетах с миром и с нами что-то есть, выслушаем его.
- Если ему есть что сказать, - вредничала (по старой памяти) женщина. На самом деле ей было и все равно (не было никаких привязок к возвышенным интересам), и все-таки чуть-чуть интересно: необходимость чем-то заполнять своё время никто не отменял.
Минута, которая не истекла у официанта, заметила минуту, которую официант не взял в дополнение, подумала и присоединила её к себе. Тем самым она стала походить на мужчину и женщину, пришедших в ресторан, чтобы решить, как бы добавить к себе то, что у них когда-то было, а теперь не стало быть.
Официант заметил, что его бесконечно истекающая минута располнела.
- Вот, - сказал он мужчине и женщине. - Для того, чтобы связать себя с другим человеком, нужно просто добавить его время к своему. А он тоже добавит ваше время к своему. Тогда вернется Золотой век, ведь время наполнится смыслом.
Женщина заинтересовалась: наполнить время - это она понимала.
Другое дело, подумала она, что время мужчины надо заполнить мной. И беда в том, что я перестала нуждаться в том, чтобы он наполнялся. Мне перестала быть нужна такая его полнота. Я отчего-то решила (или действительно была таковой с самого начала времен), что мир (прежде наполнявшийся моей женственностью) может остаться самим по себе, ведь я обойдусь без мира, который мужчины себе присвоили.
Мужчина удивленно на нее взглянул. Так, словно она говорила вслух.
- Ты знаешь, - сказал он женщине. - Когда-то мы понимали друг друга без слов.
- Мне были не нужны слова, - подчеркнуто равнодушно сказала женщина. - Я сама решала, что тебе думать.
- Нет, - сказал мужчина. - Мы оба решали друг за друга, что и когда думать.
Официант (про себя) подумал: кто из вас двоих чье продолжение? А то ведь только он, официант, прежде был у них на посылках. А они, прямо как те владычицы морские, что запутались в былых (ставших бессмысленными) любовных преданиях.
Что, владычицы морские, рыбы земноводные, задыхаетесь? Где и когда вы себя потеряли?
- В детстве, - ответил мужчина. - Когда мы были молоды, когда наши тела и так притягивались друг к другу, нам не было нужды что-либо объяснять, обосновывая нашу необходимость... Кто же знал, что когда все желания исполнятся, и нам просто не станет ничего, чего же еще себе пожелать?
Официант всё ещё стоял перед столиком. На столе ничего не было. Мужчина и женщина ничего не хотели и не заказывали ничего, пока официант бродил по миру. Официант всё еще стоял и всё ещё не успевал подумать о том, что мужчина ответил на его невысказанный вопрос... Но здесь-то официанта от недоумения (которое уже готово было на него обрушиться) выручила женщина.
- Мы действительно ничего не хотим. С тех самых пор, как у нас всё есть. Мы просто-напросто поняли, что два пальто на себя не оденешь, что со всеми партнерами не перелюбишься, что далекие страны посещать вовсе незачем.
Мужчина кивнул:
- Не надо ехать на край света, чтобы убедиться, что и там небо синее.
- Всё верно, мы всё-всё знаем и понимаем и ни в чем не нуждаемся. Кроме времени, разве что: его надо проводить. А как его иначе проводить, если не приводит и не уводить? Вот и попробовали мы с тобой отправить на поиски нашего кольца минуту. Но посланный нами на поиски официант не взял ее с собой.
Мужчина промолчал. То, что сказала женщина, было очевидно.
Промолчал и официант. Он ещё не понимал, у чему ведет женщина. А женщина (словно бы взявши за руку) вела ту самую минуту, которую он не принял у них, к тому удивительному моменту, когда он вернулся и понял, что (благодаря не взятой с собою минуте) никуда и не уезжал. Ведь всё своё он нашёл на месте.
- Да, - сказал официант.
- Что да? - сказала женщина.
- Но это не совсем так, - сказал официант. - И даже совсем-совсем не так.
Мужчина и женщина удивились. Но дивиться здесь было нечему. Дивиться следовало где-то там, куда (вместе с официантом) так и не отправилась дополнительная минута. Именно где-то там и произошла знаменательная история, о которой запутавшиеся в опустевших, не прозвучавших или (иначе) как рыбы онемевших любовных признаниях запутались три жительницы неглубоких Патриарших прудов.
Речь, понятно, о рыбах, которым (как рыбам и должно) следовало быть немыми.
Но они оказались разговорчивыми, и официант им даже пообещал вернуть в признания жизнь. Теперь пришло время исполнить данное обещание. Поэтому официант (по виду оставшись на своём месте) свернул на боковую дорогу настоящей сказки и принялся ещё больше удаляться от реальности, нежели у него это до сих пор получалось.
- Вы помните ваше кольцо наизусть? - спросил он у мужчины и женщины.
Мужчина и женщина помнили.
- Теперь я вам расскажу, что же такое это ваше наизусть.
- Он хочет сказать, что мы нашу жизнь помним наизусть. Он хочет сказать, что мы утратили возможность всё начинать заново, поскольку никакого «заново» у нас попросту нет. Потому мы и раздаем свои памятные минуты, что их у нас много. Потому даже официант (продолжение наших движений и прочих хотений) отказывается брать наше прошлое, ведь оно не становится будущим, - вдруг сказал кто-то из них, и никакого значения не имело, кто же именно сказал правду.
А официант подумал и предложил:
- Давайте не задумываться?
- Как это? - удивилась женщина. - Мир (чувственный и осознанный мир) существует, пока мы о нем думаем и мы его чувствуем.
- Но мы его затвердили, - сказал мужчина. - Пусть он нас от твердости отвлечет.
- Я попробую, - сказал официант.
Он не знал, что это как надкусить яблоко жизни. Но вышло (как всегда) с хрустом.
- Вы думаете, - сказал официант. - Я пошел бродить по свету пешком. Но если искать несуществующее (то, что меж вами было, а потом быть перестало), то следует представить себя странствующим рыцарем, потому мне понадобилось вообразить себе Росинанта. Я вообразил, сел на эту клячу и поехал.
Мужчина и женщина не удивились.
Официант рассказал им о Патриарших прудах и о запутавшихся в былых признаниях рыбах. И о своем обещании оживить былые признания он тоже рассказал.
Мужчина и женщина продолжали не удивляться.
- Вы не знаете, но у меня очень доброе сердце. Поэтому я пообещал рыбам, будучи уверенным, что ничего для них делать не буду.
Мужчина и женщина продолжали не удивляться. Разве что женщина заметила:
- Думаю, что слово «добро» имеет свои оттенки.
Никто ничего не ответил. Это были только слова.
Дальше наступала очевидность.
- У меня очень доброе сердце, - повторил официант.- Потому, когда я отъехал на своём Росинанте от Патриарших прудов, я не забыл о несчастных рыбах.
Женщина подумала: а ведь вернулся он пешим.
Мужчина подумал, ей отвечая: я тоже только сейчас обратил внимание.
Она оба улыбнулись друг другу, а ведь могли бы и не улыбаться: они и так знали друг друга лучше, чем сами себя. Просто-напросто потому знали лучше, что знали внешнего мужчину или женщину (а ведь внешнего себя никто не видит, находясь у себя внутри), но ежемоментно не видят внутреннего своего собеседника...
Это как добавить минуту к минуте: минута вовсе не удвоится!
Минута просто-напросто станет многожды глубже.
- Я не забыл о несчастных рыбах, - сказал еще раз (словно бы сам себя убеждая) официант. Но дальше получилось еще интереснее.
Мужчина и женщина только взглянули. Интересно им не было. Официант попутешествовал-попутешествовал и (по его версии, а ведь мы не обязаны его словам верить) почти сразу стал возвращаться. Возвращаясь, он пошел мимо одного дома, из дверей которого другие мужчина и женщина выталкивали своих малолетних детей, говоря:
- Вон отсюда, нахлебники! Нам теперь нечем вас прокормить!
Здешние (сидевшие в ресторане) мужчина и женщина удивились:
- Что это значит, нечем прокормить?
Другие мужчина и женщина сказали:
- Это и значит: нечем. А может, попросту незачем. Почему мы должны забирать у большего меньшее, чтобы отдать меньшим?
Официант успел подумать:
- Неужели они хотят забрать у меньшего большее, чтобы отдать еще большему?
Но ни к чему эта мысль его привести попросту не успела. Другие мужчина и женщина выгнали детей на улицу. А Росинант (как заводной) повез официанта дальше, на поиски пропавшего чувства, и этим бы дело закончилось, если бы изгнанные дети не стали плакать и вопить:
- Бедные мы, беспомощные детеныши! Нам велят самим кормиться.
Вспомнил вдруг официант, что у него доброе сердце. Или вспомнил, как был он (не столь давно) продолжением мыслей здешних мужчины и женщины, и подумал: неужто я не смогу взять у большего меньшее, чтобы покормить детей?
Разумеется, о том, чтобы взять у меньшего большее, он еще не успел подумать. Решения приходилось принимать быстро. Эта быстрота его и вывела к ответам на вопросы, которые еще не были заданы.
Соскочил официант с придуманного им Росинанта, заколол его то ли ресторанной вилкой, то ли тупым ресторанным ножом и оставил на корм брошенным детям. И вот здесь как раз пришла минута указать, что детей было двое: мальчик и девочка.
Официант и не заметил, что еще со встречи с рыбами он пребывает в каком-то подводном мире, в мире Патриарших прудов, в которых минута способна наполнить минуту, а обычная земная вода - напоить собой былые любовные признания... И хорошо, что официант ничего не заметил. Подобные вещи следует знать, а не замечать от случая к случаю. Дабы (по истечении случая) тотчас замеченное забыть.
Быть может, в этом и заключалась потеря мужчины и женщины (и тех, что кольцо потеряли, и тех, что детей выгнали): они заранее знали о близости и необходимости, а вовсе не верили в близость и необходимость. А когда они стали знать, а не верить (что означает, преодолевать неуверенность), то они узнали и о другом: как им обходиться...
А узнав это, они стали обходиться. Ведь знание не требует таких усилий, как вера.
Но речь сейчас не об этом. Речь о быстроте официанта. Увидели дети, как он не задумался лишиться коня, вприпрыжку добрались до конской туши и пустили ее себе на корм (слов нет, настоящие сказки невообразимо жестоки).
Насытились мальчик и девочка и говорят официанту:
- Мы всё запомним и за всё отплатим тебе.
И еще раз вспомнил официант, что у него доброе сердце. Но ни для настоящей сказки, ни для добавленной минуты это не имело значения.
Теперь, когда мальчик и девочка питались продуктом его воображения (а что такое Росинант, как не иллюзия?), официанту в своих поисках кольца для оставшихся в ресторане (несколько отличных от родителей изгнанных детей) мужчины и женщины приходилось рассчитывать только на собственные ноги.
Пошагал он дальше. И вспомнилась ему общеизвестная картинка Марка Шагала. На которых изображена летящая пара влюбленных. Впрочем, официант тут же себя одернул, поскольку был прагматиком: добавлять воображаемое к воображаемому показалось ему делом бессмысленным и никуда не ведущим.
Однако (он и не заметил) как одно его воображение (точно так, как давеча минута к минуте) добавилось к другому воображению, почти во весь голос ему в уши крича: то, что ты ищешь, именно что иллюзия! Бывшим мальчику и девочке с детства внушили, что они предназначены друг другу, вот они и стали предназначены.
А когда повзрослели и побыли вместе достаточное время, то стали друг без друга обходиться (стало их время пустым, минута не наполняла минуту), но иллюзии о необходимости и неизбежности бытия вместе у них сохранились: стала их жизнь несовместима с иллюзиями, но они все ещё думали ее совместить.
Потому совместили ее пустым ритуалом...
Но потом и кольцо пропало. Ведь не было в нем содержания. Так надо ли вообще искать кольцо, если оно иллюзия, и его можно вернуть на место, не найдя? Так надумал официант и не медля отправился к Патриаршим прудам, где оставил истомившихся рыб.
Он помнил о рыбах и своём обещании. Ведь у него было его доброе сердце, еще одна иллюзия.
Шел он пешком, но пришел быстро: какая разница, идти или ехать, ведь и это иллюзия. Подошел он к троим запутавшимся рыбами и говорит им:
- Вы всё ещё хотите слушать любовные признания?
- Не просто хотим, а не можем без этого, - ответили ему хором три немые рыбы
И еще раз официант подумал про иллюзию.
- А если я вам признаюсь, что в моем ресторане очень любят рыбные блюда. Иногда даже устраивают специальный рыбный день, лишь бы все были довольны.
Немые рыбы задумались, потом сказали:
- Все дело в подходе. Ты подходишь к делу на своих ногах (официант про себя улыбнулся: еще недавно он ехал на Росинанте), а мы хотим плавать на своих плавниках. Все дело в том, что мы хотим признания слушать, а не путаться в них.
Теперь задумался официант. Опять послышался ему в происходящем неслышный хруст. Словно бы молодильное яблочко надкусили. Очень вкусно надкусили. И где же то яблоко, если и оно невидимо, и хруст не слышен?
Оно должно быть где-то рядом...
Но главное: оно должно быть! Стало быть, оно есть.
- Так и не путайтесь! - сказал рыбам официант. - Ведь это так просто: не путаться, а плыть прямо. Поверьте, что путаться гораздо сложней, но вы так привыкли. Теперь отвыкайте.
Ну что на это скажешь?
А нечего сказать. Вот и немые рыбы не стали ничего говорить, а просто взяли и отвыкли путаться в былых признаниях. И они совсем было собрались уплыть от официанта и просто-напросто плескаться и жить в Патриарших прудах...
- Погодите! - крикнул официант. - То, что вы можете обходиться без былого, вовсе не значит, что вам хочется обойтись без будущего.
- Какое-такое будущее? - честно сказали немые рыбы. - Патриаршие пруды совсем маленькие. Даже нам, трем немым рыбам, в них до боли тесно и поговорить не о чем. Вот о способах из этой тесноты выбраться мы и говорим.
Потом немые рыбы напрочь замолчали, давая этим понять: признания им и были нужны, чтобы казалось - им есть куда плыть. Тогда и официант понял, что ему нечего искать золотое кольцо, что надо ему возвращаться на свое место, в ресторан, к первоначальным мужчине и женщине.
Но и так он не поступил, а пошел и захотел найти изгнанных мальчика и девочку. Да не тут-то было. То ли что-то со временем он напутал, и мальчик и девочка повзрослели, то ли не было вовсе никаких мальчика и девочки, да и изгнавших их родителей не было - всё это были те же первоначальные мужчина и женщина.
Просто минута их жизни была наполнена по разному: мальчик и девочка - это минута, которая еще только может стать полной, изгонявшие их мужчина и женщина полагали, что за счет какого-то действия (отнять у кого-то и прибавить к себе - такой вот внешний ритуал) можно изменить свою внутреннюю жизнь, а мужчина и женщина, отправившие официанта на поиски - это некоторая надежда на внутренние изменения, пусть даже не оправданная...
А вы что, просто хотели быть счастливыми?
Поэтому в ресторан официанту возвращаться пришлось. Хотя бы потому, что всё это триединство (как три рыбы в Патриарших прудах) не существует одно без других, а официант есть средство коммуникации меж них, пусть пешим или посредством воображаемого Росинанта... Поэтому официант вернулся туда, где все для него началось.
И ноги не отказались нести его!
Даже после того, как он отдал воображаемого Росинанта (тоже средство передвижения) на съедение прошлому своих клиентов, мальчику и девочке, будущим мужчине и женщине, которых больше не соединяло золотое кольцо житейского ритуала: необходимости рожать, растить и прогонять в следующую жизнь своё живое продолжение.
Вот так мужчина и женщина перестали быть друг другу необходимы.
Стали они находить друг без друга то, что оказывалось им необходимо.
Понял тогда официант (продолжение желаний мужчины и женщины), что и он сможет обходиться без таких мужчины и женщины: зачем они ему такие, если не видят очевидных вещей? Если не видят того, что самые очевидные вещи невидимы, ибо они вещие.
Понял тогда официант, что и он - придуманных, невидимый, оформляемый желаниями мужчины и женщины, принимающий форму услужливого слуги слуги двух одинаковых господ, чьи желания ничем друг от друга не отличались. А ведь прежде мужчина и женщина разнились разительно!
Понял тогда официант, почему не стал брать дополнительную минуту у мужчины и женщины. Вернулся он к мужчине и женщине и сказал им:
- Вы и без меня всё-всё знаете.
Они поначалу не поняли.
- Не надо вам никакого продолжения для исполнения желаний, - сказал официант.
Но они и по второму началу ничего не поняли.
- У вас не только друг без друга всё есть, но и без меня, своего видимого и невидимого продолжения, - продолжал говорить официант свои очевидности.
Ведь если можно напитать мальчика и девочку воображаемым Росинантом, то можно обойтись и без воображаемого Росинанта: зачем что-либо воображать, ежели и так все есть? А то, что мужчина и женщина не видят и не слышат этого всего, так и это пройдет, как прошла у них надобность в формальном золотом кольце?
Кольцо потому и исчезло, что исчезла в нем надобность.
Исчезла надобность в форме. Исчезла надобность в ритуале. Зря официант послушал мужчину и женщину (испугался лишиться головы) и отправился искать кольцо: ему-то, продолжению видимого и невидимого, нечего было куда-то ходить, если и здесь все есть.
Достаточно добавить жизнь к жизни, а смерть к смерти.
Достаточно добавить голову к голове или забрать голову у головы. Нечего было мужчине и женщине пугать официанта казнью. Более того, ничего и не было. И кольцо, якобы пропав, никуда не пропадало, ведь не было в нем нужды.
Впрочем, не было нужды и в его пропадании!
Так что, вернувшись, официант сразу подошёл к мужчине и женщине и сказал:
- Ничего у вас не пропадало. Просто потому, что ничего у вас не было, кроме иллюзий.
Женщина пожала плечиками:
- Тогда, считай, у тебя и головы никогда не было.
Обратилась она к мужчине:
- Отруби ему голову, казни его.
Мужчина стал подниматься из-за стола...
Понял официант, что пришла его последняя минута. Но не пожалел он о том, что не добавил к своей минуте ещё и предложенную ему в качестве платы за поиски кольца добавочную минуту (раз ничего не пропадало, что искать и за что плату брать?)... Не пожалел и оказался прав!
Явились невесть откуда перед всеми ими мальчик и девочка, те самые, и крикнули:
- Мы говорили, что всё запомним?
- Да, - сказал официант.
А мужчина всё ещё продолжал вставать из-за стола...
- Мы говорили, что заплатим тебе?
- Да, - сказал официант.
Удивительно, но в его мире больше не было «нет».
А мужчина всё ещё продолжал вставать из-за стола... А женщина всё ещё продолжала на происходящее удивленно и высокомерно взирать...
Но любое отрубание головы у кого-либо становилось бессмысленным: кому теперь какое дело, есть ли у кого голова, или этой самой головы напрочь нет и никогда не бывало? Ведь есть равно нет и ум равен безумию - там, где минута наполняет минуту: в жизни вообще нет никакого смысла, кроме смысла наполненности.
Смысл в том, пусто ты живешь или полно.
Всё-всё может быть пустым: любовь и рождение ребенка, жизнь или смерть - нет в этом никакого содержания, если деяния эти формальны, как золотое кольцо, которого официант вовсе не собирался искать.
Зачем кому-либо собираться по частям, если он может стать весь?
Если он уже безо всяких-всяких и этаких-этаких весь?
- Ну что, поняли? - спросил официант, который вовсе не был официантом.
Мужчина и женщина (а так же те мужчина и женщина, что выгнали мальчика и девочку, и сами эти мальчик и девочка, явившиеся отдать долг официанту), все вместе хором сказали:
- Поняли.
И это была настоящая сказка. Причем не конец её, а наконец-то начало.
P. S. А что король, который всё-всё должен разрешить? Ведь в самом начале сказки упоминался король. А король все и разрешил, поскольку никуда не пропадал и всегда был здесь. Более того, у него всегда была его королева, как и он у нее.
Надо ли еще что-нибудь пояснять?