Политсовет правящей партии пригласил Ваську Смыкина на свое заседание к двенадцати часам.
«Уважаемый… к 12-00…» – бросив взгляд на шапку листа, прочитал он и сказал: – А пошли Вы все…
Дело в том, что уже два года он был совсем уже не «Васька»…
Он был легенда современного общества!
Все началось с того, что однажды после ночного клуба он проснулся, или просто вывалился из забытья, с дикой головной болью, позывами тошноты, и мыслью – «Хорошо, что жив!» Мысль репейником зацепилась за воспаленный ум, завернулась в него и осталась до вечера. Даже две банки «Балтики» и остатки Хеннеси не смогли расцепить её навязчивых объятий. Без посторонней помощи освободиться от них не получалось и он тогда подошел к компьютеру, что-то где-то посмотрел и что-то где-то написал. Не помогло!
Собрав все свои силы и деньги, он решил дойти до «чапка», предварительно рассчитав маршрут так, чтоб можно было по кратчайшему пути зайти к «нормальным пацанам»: Лехе и Михе, в надежде стрельнуть у них на пузырь, а может и на два, поскольку ум, обнимающий мысль, все-таки понимал, что «идти надо, а второй раз дорогу может не осилить идущий».
Васька увидел Леху и Миху вместе у двери квартиры Лёхи и, дружески похлопав по плечу своего ангела, сказал: – Есть Бог на свете!
– Падай, раз пришел, – сказали Леха и Миха в терцию, известные в тусовке, как «ЭлЭм».
– Больше нет! – Васька высыпал все деньги, что у него были на стол и, приняв предложение, упал на диван.
После, отправленной под стол пустой первой «Кедровой», глаза открылись, объятия ума ослабли, мысль обрела голос.
– Вроде жив! – задекларировал факт Василий и сел, оглядывая, облокотившегося на стол Леху и сидящего у компа Миху.
– Ну, ты дал стране угля! – медленно сказал Миха, не поворачиваясь. – За полдня сто тысяч лайков.
… Вот с этого момента все и началось…
– Сто? – спросил Василий.
– Нет! Уже сто десять, – сказал Миха и повернулся. – Давайте накатим? Башку снесем второй и дождемся ста пятидесяти. А?
Башку снесли – зеленая пробка улетела в угол, но в ведро не попала.
– Х-х-хы! – сказал Миха, поставил стакан и подошел к компу, посасывая ломтик «картошки с грибами», и вынимая сигарету из пачки.
– Опоздали! – сказал он через секунду. – Триста тысяч!
– Чё он там фейкнул? – спросил Лёха Миху, повернулся к Василию. – Чё учудил?
– Не помню! – признался Василий, переложив языком за щеку ломтик картошки и хрустнул пакетом.
– Читаю! – сказал Миха. – «А давайте не будем покупать ничего из того, что рекламируется…»
– И все? – спросил Лёха!
– Нет! Это коротко. Тут дальше идет бред жеребца в безлунную ночь, – ответил Миха. – Но ретвитнуло уже пятьсот тысяч. Лайки… Лайков уже к миллиону… Сервер уже глючит… О! О! Какая-то коза пишет что перевела твое обращение на сто языков… Оба-на! Инет кукожится – перегрузка.
– Да и хрен с ним! – сказал Леха и отправил под стол вторую «Кедровую», которая, покатившись, прильнула к первой с хрустальным звуком в «си-бемоле». – Выключи!
Василий остался ночевать у Лёхи и все бы встало на свои места если бы на следующий день в Инете не появились на сотнях сайтов снимки Василия с подписями – «Это я с Васей», «Мой кореш – Вася», «Журналисты не могут получить у Василия интервью», «Кто знает – где Смыкин?!»
– Пойду, продам явку… – начал было говорить Лёха, когда открылась дверь, и зашел Миха с двумя пакетами и словами: – Я продал идиотам явку! За твое интервью по скайпу я взял пять штук аванса. Часть потратил! Меня пофоткали, думаю, что уже в Инете я красуюсь, как «Лучший друг Васи!» Гоните лишнее со стола! Будем готовиться к видиосессии…
– А я? – спросил Лёха.
– Что ты? – спросил Миха.
– Кто я, если ты – лучший друг Васьки?
– …А ты будешь вести прессконференцию… А ты… А ты ещё и прессаташе, или как там? – резонно заключил Миха.
– А я? – спросил Василий.
– А ты – сам Вася! – подумав, сказали Лёха и Миха в терцию.
…Неделя прошла терпимо: между скайпом, столом, диваном и телевизором.
Но потом… Потом стали закрываться один за другим телеканалы. А потом осталось их только три: "Первый", "Второй" и "Культура". Потом закрылись, практически все, газеты, и осталось тоже: то ли три, то ли две – одна из них «Правда», ещё то ли «Труд», то ли «Гудок».
Остальное: показывающее, говорящее, пишущее содержать было не на что и некому.
Никто не покупал ничего, что где-либо или как-либо рекламировалось.
Поначалу производители начали было рекламировать продукцию конкурентов, те в ответ их. Все запутались и прекратили рекламу совсем. Себестоимость продукции стала падать, цены покатились вниз...
ВВП в стране подскочил на 12%, обогнав по темпам роста не только Китай, но и Кататата – месяц назад найденное племя в истоках Амазонки.
Заводы по производству отрав: «Кока-Кола», «Пепси», «Балтика» – закрылись, а следом и часть заводов по производству удобрений и моющих средств, поставляющие им компоненты. Красные морские червячки, которые давали цвет половине съедобной продукции, расплодились подобно саранче и Гольфстрим из космоса выглядел красным. Теперь стало уже всем видно, что он разделился на два и один из них не хочет уже греть задницу Европе, а особенно Англии, которая его и разделила, что-то там сделав не так на своей буровой в океане. Миру стало чем заниматься, поскольку пальцы всех думающих людей, сложенные в различные комбинации, были направлены на Великобританию. Королева ушла в подполье. Сепаратисты вышли из него, не желая чтоб гордых шотландцев путали с чопорными денди.
В мире стало спокойнее. Люди стали веселее и добрее.
– Писайте на него! – раздавалось изредка то тут, то там, когда слышалось – «Я предлагаю…», «Это лучше, чем…» и прочие, похожие.
На стенах оставались еще плакаты с устремленным на зрителя пальцем: «А ты, лох, покупаешь, что рекламируется?», а народ уже старался выработать собственное мнение не только о болях в стопе президента и механизме производства организмом витамина «Д», но и по целому ряду вопросов, которые ранее оставались им не замеченными.
То, что книжные издательства закрылись, а телевизор был оккупирован старыми добрыми фильмами – только приветствовалось населением всех стран.
Был момент, что самыми востребованными людьми в обществе стали критики, но… Народ быстро, раскусив смысл и содержание «скрытой рекламы», настоял на введение уголовной ответственности за неё, это добило прессу цветом, запахом и содержанием похожую на полосы на снегу у вновь открытых пивных ларьков в которых стали продавать пиво, которое скисает на третий день, и опять наступили времена тишины и спокойствия.
Благо их не нарушала больше безголосая, безногая и безрукая, туповатая эстрада.
Войны все прекратились, поскольку исчезли понятия «лучше», «хуже», прекратились споры об этом, а следом и претензии друг к другу, а там где кончаются претензии – наступает мир.
С исчезновением ряда СМИ исчезло и самое продажное племя – журналисты, которые раньше лезли со своим мнением в каждую дырку, а за ними и политики, которые раньше только и делали, что что-то с чем-то сравнивали – рекламируя то, за что им платят. Страна получила около 15 миллионов дополнительных рабочих рук. Тендеры на освоение уже целинных и залежных земель собирали тысячи желающих чем-то занять свое время. Возникали немыслемые по своим задачам производства. Ученые предлагали все новые и новые технические решения, стоящих перед обществом задач.
Практически все страны были вынуждены ввести ограничения на длительность рабочего дня, дабы дать возможность всем участвовать в общественном производстве.
Нет смысла говорить о том, что ликвидация всех видов вооружения привела к закрытию производств их и освобождению сотен миллионов людей, которые тут же ринулись на поиски применения своим навыкам и на повышение своих знаний, чтоб самим сообразно своим представлениям выбирать не только продукцию потребления, но и убеждения.
Книги опять стали стоить дороже, чем обед в ресторане и затраты на них превысили в бюджете семей затраты на ЖКХ.
…Хоть и сказал Василий: «Да пошли вы…», а идти надо, раз приглашают.
Вопрос, при закрытых дверях ему был задан непростой: «Как, в сложившихся современных условиях, на его взгляд, проводить предвыборную компанию? Это же невозможно!»
«А никак!» – ответил им Василий и пошел к Лёхе и Михе.
Посматривая из окна своего офиса с пятидесятого этажа на раскинувшийся внизу город, они вспоминали его, опутанным тысячами каких-то плакатов, растяжек, рюшечек, с людьми, ходящими в нелепых костюмах зверей и телефонов, с какими-то бумажками, бесплатные газеты, накрывающие урны…
– Ну? – спросил Миха.
– Принес! – ответил Василий, доставая с легким хрустальным звуком из пакета, на котором не было ничего написано, «Кедровую». – По пути взял. Вот ещё удалось купить… – он положил на стол книжку.
«Хажди-Мурат», – прочитал вслух Лёха.
Он налил себе стакан, взял ломтик картофеля, посмотрел на потолок: –Эх, Лев Николаевич! Лев Николаевич! Если мне память не изменяет, то дело-то там было в ноябре 1851 года… А кстати: крепость–то Воздвиженская была построена на месте аула Чах-Кири в 1844 году…
– И что? – отозвался Миха, держа бутылку, как эстафетную палочку. – Ты считаешь, что за семь лет там могли создать приличные условия для Марии Васильевны Воронцовой и её малого сына? Как-никак первая красавица Петербурга!..
– Я не про это! Вот ведь – Михаил Семенович Воронцов, мог бы и поближе своего сына и внука разместить, а не в пекле командиром Куринского полка.
– Не мог! – сказал Василий, поставив пустой стакан, «хыкнул» и взял тоже ломтик картошки.
– Почему? – спросили Лёха и Миха в терцию.
– Так под Смоленском воевал. У Багратиона!.. О, как! Со стыда бы сгорел, если бы сыночка опекал.
– Сгорел бы! – согласились ЭлЭм.
– Сгорел бы! – подтвердил Василий. – А ведь и детство и молодость провел в Лондоне с батюшкой – Семеном Романовичем… А вот не прилипла же к нему всякая европейская зараза и мерзость…
– Не прилипла! Настоящий мужик. Из наших! – согласился Лёха, внимательно, словно в первый раз, разглядывая на этикетке бутылки с зеленой пробкой большую кедровую шишку, видимо сибирскую, в обрамлении длинных зеленых иголок.