Дневник банановца

Жанна Райгородская
1.
   Я люблю гулять по новым районам. Глазею на коттеджи хапнувших козлов и воображаю себя молодым Робин Гудом. Вероятно, он тоже на рыцарские замки любовался, примеривался, как удобнее будет штурмовать… Вообще-то, кажется, его люди не отваживались осаждать замки – отряд был маленький. Или решались, а я не знаю? Надо бы почитать про Робина побольше, хотя… чукча не читатель, чукча писатель. Правда, местная пишущая братия меня гоняет, ну и фиг с ними. Киплинга тоже гоняли. Говорят, на его похоронах одни офицеры были. Хоть бы один литератор припёрся. Вроде как в национализме его обвиняли. А наш вождь, гениальный Альберт Бананов, полагает, что дело в другом. Просто интеллигенции – что тогдашней английской, что теперешней русской – сильно не катит образ шакала Табаки. Себя узнают, заразы.
   Пусть дрожат. Не за горами уже революция. Вот победим, тогда и почитаем про старое время, а пока некогда.
   Эдак раскидывая мозгами, я миновал кольцо навороченных особняков и угодил в какой-то дачный посёлок. Людей почти не было, зато шавки брехали будь здоров. А я всё шёл и шёл, углублялся. Иногда мне вообще хочется уйти из этого мира куда-нибудь в зазеркалье. Достала матушка со своим доктором Сугробиным, читай Угробиным. Вообще всё достало. Школу я в этом году спихнул, как дерьмо с лопаты. Думаю в физкультурный колледж податься, хотя с детьми работать не тянет. Но надо хоть где-то бултыхаться, как ведро в проруби. До армии ещё год, и, честно скажу, не рвусь я туда. Но за год многое может случиться. К примеру, революцию провернём. На худой конец, отсижусь где-нибудь. Например, в полузаброшенном садоводстве типа этого. Я не сильно боюсь дедовщины, но жизнь моя нужна России. Попусту пропадать не хочу.
    Да уж, гулять я люблю. А как ещё отдохнуть неимущему? За кино сто тридцать рублей сдерут, а на диске ерунда обнаружится. Вот недавно посмотрел «Жесть». Подобный же дачный посёлок показали, а там та-акие ужасы… А ведь какой-нибудь маменькин сынок всерьёз подумает, что в садоводствах только и делают, что убивают и насилуют. Москвичи, по слухам, всерьёз уверены, что по ту сторону МКАД одно быдло обитает. Воистину, никакого прогресса нет. Раньше паразиты выжимали из людей все соки и обзывали народ быдлом, и теперь то же самое.
   Я шёл вдоль заборов и вдруг увидел чудо. Девушка, на вид – моих лет, сидела в саду за деревянным столом и что-то мастерила, похоже – куклу мужского пола. Перед ней на крашеной зелёной столешнице стояла ещё пара человечков. Один – брюнет в зелёном кафтане, в ботфортах и с луком за спиной. Другой – блондин в шутовском колпаке, коротком жилете, длинных штанах и бесформенных кожаных башмаках. Робин Гуд?! Тиль Уленшпигель?! Сама девушка была светло-каштановая, с волосами до плеч. Одежда её показалась мне странноватой. Легкомысленная оранжевая маечка на бретельках не таила очертаний высокой груди, зато ноги ниже колен были скрыты несуразной многоярусной юбкой, сшитой из пятнистой «защитной» ткани – вероятнее всего, обычный ситец раскрасили под «афганский» костюм. Судя по куклам и юбке, девушка явно тянулась в мир воинов, но носить открытую маечку в пустом садоводстве… Брр! Очень глупо с её стороны.
     Хотя, наверное, в доме ещё тьма народу. Муж, дети… Впрочем, будь у неё дети, она бы очень быстро переродилась в противную жирную самку, в анаконду, норовящую морально задавить собственное потомство.
     Наш вождь, великий Альберт Бананов, стремится уничтожить прогнившую совково-буржуазную семью. После революции каждая женщина от двадцати до тридцати лет должна будет родить не менее четырёх  детей, а государство будет отбирать младенцев и формировать из них людей. Из мальчиков мы воспитаем настоящих воинов. Девочкам ещё в яслях дадим понять, что место женщины – до тридцати лет в койке, а потом на кухне. Разумеется, если молодая умеет готовить, это тоже неплохо. Для разнообразия, во время войны или революции, женщина может подавать мужчине патроны и перевязывать раны. Альберт Бананов утверждает, что после тридцати лет женщина, при всей её полезности, не представляет сексуального интереса, зато делится на три типа – селёдка (тощая), кувалда (кряжисто-полноватая), и медуза (жирная). Моя мать, к примеру, типичная кувалда. Из незнакомки, если её не разнесёт, со временем получится селёдка, но это когда ещё будет…
     Какой-то диссидент советской эпохи (Буковский, что ли?) спасаясь от погони агентов КГБ, увидел на случайном подоконнике десятка два кактусов разных видов. Не мешкая, он зашёл в подъезд (тогда подъезды не закрывались), позвонил в нужную квартиру, представился любителем кактусов и таким образом скрылся. Потренироваться, что ли? А то ещё в критический момент растеряюсь…
    Я решительно толкнул калитку, на которой (чудеса в решете!) был приколочен мелкими гвоздиками фанерный дракон, и ступил в волшебную сказку…
    - Вам кого, молодой человек?
    Голос у ней был подобен рассвету, когда тот из красного становится золотым. Не знаю, откуда в моей недоученной башке всплывают подобные шизни, но иногда такое бывает. Я улыбнулся в тридцать два зуба и произнёс:
    - Вот, увидел, ты кукол делаешь. Можно глянуть?
    - Смотри.
    И сама она будто пришла из книжки – непуганая, бесстрашная…
    Девушка поставила на столешницу ещё одну фигурку – шатена-бородача в меховой безрукавке, замшевых штанах и сапогах. Длинные волосы бледнолицего варвара были перехвачены хайратником – кажется, из ремешка для часов. Спереди на хайратнике краснела бусинка.
    - Это Робинзон?
    - Нет, Волкодав. Мария Семёнова,  русское фэнтези. Не читал?
    - Нет. Интересно?
    - Очень. Если дам почитать, вернёшь?
    - Разумеется.
    Гос-споди, да она ребёнок совсем!.. Каждому тати рада гривну дати…
    Фея слетала в дом и вернулась с красочным томиком, но мне было не до книжек.
    - Тебя как звать-то?
    - Карина.
    - Красивое имя.
    - Ты, наверное, знаешь… Одна девчонка… До войны ещё… На ледоходе в Карском море родилась. Отсюда имя пошло.
    - Образованная ты…
    - Какая там образованная… училище искусств, прикладное отделение.
    - А курс?
    - Секрет!..
    Скажите, какие страшные тайны!..
    - А меня Кириллом звать. Это твоя дача?
    - Можно и так сказать…
    До чего загадочная девица!.. Всё время скрытничает… О чём бы ещё спросить? Уходить с дачи мне категорически не хотелось.
    - Не страшно в пустом садоводстве?..
    - Нет. У меня газовый баллончик. В доме лежит.
    Ох, детсад… Хотел было я предложить ей показать пару приёмов, но удержался. Бывает, что насильники с того же начинают. Зачем пугать.
     - Слушай… А сотик у тебя есть?
     Девушка продиктовала номер и вдруг замялась.
     - Ты только звони перед приходом. А то вдруг Татьяна Васильевна приедет или Сева.
     - А это кто?!..
     - Татьяна Васильевна – свекровь. Сева – муж.
        Похоже, Карина действительно угодила в непростую, даже таинственную ситуацию…
    Мне даже вспомнилась сказка о злой мачехе, что оставила падчерицу в лесу на съедение волкам. Ладно. Придёт время – я всё узнаю. А пока что я взял книгу, распрощался и пошёл.

2.   

 Двенадцатого июня, в день свободной России, на главной площади города должен был пройти митинг на тему всенародного единства. Вся эта бодяга была назначена на час дня. А с утра мы рванули на подвиги. Витя Горных, ветеринар, усадил нас в свой УАЗ-452 (в народе именуемый «таблеткой»), и мы погнали.
    Говорят, в советское время и даже в начале перестройки люди охотно разводили свиней. А сейчас в деревне свинью днём с огнём не найдёшь. Невыгодно. Единственное спасение для области – свиноферма местного олигарха Грелки. В один из её филиалов мы и направились.
    На наше счастье, филиал стоял на отшибе. Охранял его сторож дядя Веня, по случаю праздника с утра поддатый.
    На днях Витя нам объяснил, что купить втихушку молочного поросёнка легко. Многих детёнышей свиноматки давят. Одним больше, одним меньше – дело житейское.
    Купили на партийные деньги подсвинка, посадили в мешок, а дальше началось самое интересное.
    Митя извлёк бутыль самогона и предложил обмыть покупку. Сторож не отказался. Витя незаметно, пока мы отвлекали дядю Веню разговорами, капнул клофелину и поменял стаканы. Вскоре сторож вырубился.
    Мы пошли по стайкам и вскоре присмотрели клёвого, жирного хряка. Навалились со всех сторон, а Витя тем временем вколол скотине укол. Хряк обмяк и натворил делов. На меня тоже немного попало, но чего не стерпишь ради революции. Пока мы с ещё одним парнем ходили к реке отмываться, братья по оружию связали спящую животину и краской из баллончика на боку написали название правящей партии. Затем, поднатужась и вполголоса напевая «Дубинушку», загрузили тушу в кар. Сиденья были предусмотрительно застелены целлофаном. Трезвый, как стёклышко, Витя сел за руль, и мы погнали на митинг. По дороге не забыли заляпать номера грязью.
    Хряк уже немного пришёл в себя, когда мы высадили его посреди привлечённой на митинг толпы, но вид имел довольно квёлый. Правда, он быстро очухался и начал хаотично метаться, распугивая людей и ловко уворачиваясь от ментов. Раздались смешки, а кое-где и взрывы хохота. Защёлкали фотоаппараты, застрекотали камеры… Всё это я потом узнал от братьев. Мы – те, кто был в машине – поспешили скрыться.
     Выехали за город. На берегу реки устроили пикник. Когда резали подсвинка, я отвернулся, но тушку разделывать помогал, а ел и вовсе с удовольствием. Поросёнок понравился всем. Только Сашка к нему не притронулся. Сидел хмурый и жаловался, что во рту у него горчит, как будто горький чёрный дым поднимается из желудка. И так уже месяца три. Витя Горных посоветовал сесть на диету – говядина, белый хлеб (но не выпечка!), овощи-фрукты кроме цитрусовых, бобовых, редиски, лука и чеснока. А всего, говорит, лучше пойти к врачу. Саша сообщил, что не верит нашим врачам. Меньше ящик смотри, посоветовал Витя Горных. Они там кого угодно грязью обольют. А прятаться от медиков не надо – можно и в ящик сыграть. Лучше уж по больницам бегать, чем по фак-фудсам. Ты ими, случайно, не увлекался? Саша угрюмо кивнул.
     Ничего, успокоил его Витя. Дай строк, разберёмся с этими рассадниками гастрита, холецистита и прочего пивного алкоголизма. А в поликлинику всё же сходи. Тебя, конечно, лампочку глотать отправят, но это шиш с прицепом. Пять минут страха – и всё будет ясно.

3.

     Было двадцать три ноль пять, но темнело медленно – лето, чёрт подери… Мы с братьями стояли под дверями закрытого фак-фудса и по глоточку смаковали водку «Белый песец». Говорят, есть ещё пиво «Полный песец», но нам этот зверь не попался. Сашка не пил – опять во рту кислило и горчило. Олег, семейный парень лет тридцати пяти, появлявшийся у нас довольно редко – кажется, он специально пришёл поквитаться с компанией «Фак-Фудс» - вправлял Александру мозги.
     - А что теперь врачи сделают, после того, как ты и печень подсадил, и желудок? Это вполне может быть пожизненно. То есть не обязательно, но лучше настроиться на пожизненно. Проще будет прожить пару лет на строгой диете.
    - Ох… Да как я мог и печень подсадить, и желудок? В мои-то годы?!..
    - Почём я знаю… Может, из фак-фудса не вылазил. Может, пил. А может, какую деваху спьяну пожалел да канарейку словил. Предположим, вылечился у частников. Ни позора, ничего. А печёнка тебе и выдала, и желудок за собой потянула…
    Судя по тому, как вспыхнул Сашка, Олег попал в точку. Но румянец стыда быстро перешёл в пламя гнева.
    - Одного я не догоняю – зачем эти коновалы врут? Так бы и сказали – диета на два года, а может, и насовсем. Нет, вопят, что только на время обострений. А я съем мороженое – и опять всё с начала… Врать-то на хрен?!..
    - А ты войди в положение современного врача, - посоветовал Олег. – Сейчас ящик и жёлтая пресса кого во всём обвиняют? Врача да учителя. Учитель первоклашке рубаху в штаны заправил? Всё, педофил, родители должны в суд подать. Врач рискованное лекарство пациенту прописал, тому поплохело? В суд! Врач проворонил начало болезни? В суд! Вот они и боятся сказать, как есть, ждут, пока больной сам сообразит, что к чему. А если пациент, пока разберётся, дров наломает, значит, судьба у него такая…
   - Слушай… Может, мне правда в суд на участковую врачиху подать?
   - Не стоит. К ней люди идут конвейером, уследить за каждым невозможно. А ты у себя один. Она же не пойдёт тебя караулить, чтобы ты по фак-фудсам не шлялся, не пил, девок не цеплял.
   Вот у меня сын недавно сотик потерял и хнычет, что мать виновата – в неглубокий карман положила. А я ему говорю – пополам вина. Мать положила, а ты прохлопал.
   - Слушай, а у тебя то же самое?
   - Примерно.
   - Ты вылечился?
   - На диете уже лет пять.
   - И не тянет на солёные огурчики?
   - Уже нет. Постарайся ловить кайф с чего-нибудь другого. Спорт, кино… Бабы, в конце концов. Только поосторожнее с ними. Не забывай про резину.
   За разговорами я не заметил, как началась потеха. Сперва по окнам пустого кафе полетели булыжники. Когда же в стёклах звёздно зазияли огромные щетинистые дыры, вторым эшелоном пошли бутылки с бензином. Больше всего старались пострадавшие – Сашка с Олегом. Олег поддевал здоровенной арматуриной столики летнего кафе и корчевал их, как пни. «Ненавидим вас, отравители», - писал Сашка баллончиком на фасаде здания.
   Внутри запылало. Мы подождали, пока огонь наберёт силу – смотреть на протуберанцы, лижущие столики и стулья, было кайфово – но тут поблизости завыла ментовская сирена и мы, не дожидаясь продолжения, слиняли.
   Пробегая дворами, я почему-то вспомнил, как полгода назад, во время митинга, мы, прорвав ментовское ограждение, кинулись громить ближайший рынок – сначала восточных гостей с хурмой и персиками, а затем и местных бабулек с огурцами и помидорами. Гостей мне почти не было жалко – не потому, что лица кавказской национальности, а потому, что наверняка эти спекулянты сами ничего не растили. Но бабки… Я наивно думал, что Витя Горных сможет остановить нашу одичавшую банду, но Виктор даже не попытался. Позже я спросил, почему. Витя, не чинясь, объяснил, что в таких случаях даже крупные народные вожди типа Хмельницкого или Махно мало что могут сделать. Возможно, добавил Витя, попадись среди торговок молоденькая да полезь братья её насиловать, он бы вмешался, а так… Из-за огурцов и помидоров заводиться… Витя пожал плечами и смолк. Жалко старух, упрямо повторил я. Последние огурцы у них растоптали. Витя молча развёл руками. Сказать ему было нечего.
    Да-а… В таких делах у воина один выбор – либо начинать, либо нет.

4.

   Легко жалеть чужих бабок, попробуй родную мать пожалей. Мужику вообще трудно жить под одной крышей с бабой, даже если это родная мать. Только и слышно: почему чашку не вымыл, почему зубную пасту не закрыл. Это для женщины смысл жизни – зубная паста и чашка. А воин, даже когда чистит зубы или пьёт чай, думает не о чашке и не о тюбике с колпачком, а о сверхзвуковых самолётах или о переходе Суворова через Альпы. Ему не до мелочей.
   А моя мать в придачу увлекается информационно-энергетическим учением доктора Угробина… виноват, Сугробина.
   Забыл сказать. Уже подбегая к дому, я споткнулся, упал прямо на локоть и получил синяк на полсустава. Мировая гармония резко покачнулась. А был я, как назло, в футболке. Ну, думаю, щаз начнётся лекция по шизотерической брехологии. По мнению доктора Угробина (ну, привык я так его называть!) кровоподтёки означают, что человек не находит согласия с миром, не может подключиться к энергии Вселенной. Доктор Угробин  в своём фолианте «Путь к радости» расписал все болячки по алфавиту и рядом изложил их причины. Получилось примерно следующее:


Аллергия       Отрицание собственной силы


Боль           Чувство вины

Ветряная оспа  Страх

Геморрой       Гнев


   
   И так далее, и тому подобное. По слухам, эту таблицу Угробин слизал у американки Луизы Хей. Я как-то просил одну сестру по партии принести глянуть. Действительно, похоже. Но Луиза Хей – человек по натуре честный. Из её книг я узнал, что и на Западе полно родителей-долбёжников, от которых дети только и слышат – ты урод, ты дерьмо (раньше я думал, что это исключительно российская беда). Да и посторонние люди, по словам Луизы, охотно срываются на детей, а то и лезут с сексуальными домогательствами. Вот вам и благополучный Запад.
   Доктор Угробин охотнее повесится, чем признает общество несовершенным. Во Вселенной царит Великая гармония. Если человек болеет, он сам виноват (тошнит меня от шакальей повадки чуть что кидаться на жертву!).
   Шакал Угробин занял очень удобную позицию. Он может излечить любой недуг, но не каждого пациента. Если человек искренне, глубоко смог осознать, увидеть в себе, в своей жизни те отрицательные факторы, что привели его к болезни, то вместе с доктором Угробиным он сможет выкарабкаться, найти путь к новой жизни. Ни таблетки, ни уколы, ни операции не нужны. Надо только встать на коврик и молитвы шептать. А если бедолага  всё-таки помер, значит, веры не хватило.
    Так что представьте себе, какая лекция ожидала меня. Набил синяк, значит, не можешь встроиться в Мировую гармонию. В тебе много ярости, агрессии. Ты ненавидишь людей, с которыми даже лично не знаком (мать имеет в виду тех, кто разваливает страну; любить я их должен, что ли?!). Плюнь на политику, сынок!.. Смысл жизни – возня с болячками! Плюнь на общество! Совершенствуй себя! А то, не дай гуру Угробин, другой фингал посадишь. Уже под глазом.
    Но мне повезло. Мать ждала меня, ждала (сотик я перед операцией отключил), да и заснула в кресле перед телевизором. Иной раз и поганому ящику спасибо скажешь. Впрочем, завтра мать всё равно проснётся и заведётся. Я тихонько прокрался в свою комнату. Спать не хотелось – видимо, перевозбудился. Открыл «Волкодава» и зачитался.
Дочитав первую главу, я уже точно знал, куда мне завтра бежать из родного дома.

5.

   Полдня я шлялся по улицам, а затем сел в автобус и рванул в садоводство.
   Карина спала, сидя за садовым столом. Голову её закрывала стильная соломенная шляпа. Из-под голубой ленточки выглядывала подвядающая ромашка. Рядом скучала недополотая морковная грядка, а на столешнице лежали: карандаш, резинка и только что дорисованный комикс. Я начал его просматривать и увлёкся.
   Это было нечто на тему путешествий во времени. Парочка хронопроходцев – белый мужчина Ян и восточная женщина Инга – попали в плен к монголо-татарам. Невольничий караван уже ступил на ордынские земли, когда Ян вступился за русскую рабыню по имени Людомила, перестарался и пришиб её муженька. Пришиб с помощью карате. Хозяева каравана заинтересовались боевым искусством, приказали пленнику вести тренировки и дали Яну отдельную палатку. Ян взял в шатёр Ингу, Людомилу и её осиротевшего трёхлетнего сына Ивашку. Людомилу Ян не тронул, но Инга всё равно бесится. И вдруг у Людомилы приступ аппендицита. Инга кричит Яну – спаси её, но он бессилен. Он воин, а не лекарь. Людомила умирает, и тут как раз представляется случай бежать. Инга, Ян и трёхлетний Ивашка остаются одни в степи. Ян кричит – брось мальчишку, Инга отвечает – ни за что. Наш долг перед Людомилой – его спасти. В конце концов Инга с Иваном на плечах уходят в сторону заходящего солнца, а Ян понуро плетётся за ними…
   Типично женское творчество. Можно подумать, этот самый Ян, с его-то знанием карате, бабу не найдёт. А всё-таки здорово уметь рисовать. Ну Каринка! Прямо Леонардо да Винчи в юбке…
   Будить хозяйку не хотелось. С горя я присел на крохотную скамеечку возле грядки и прополол оставшуюся морковку.
   - Кирилл!.. Ты, что ли?..
    Карина проснулась и смотрела на меня так, будто первый раз видела, как мужчина полет грядку. Из разговора за чаем выяснилось, что я был прав.
    Родом Карина была откуда-то с Дальнего Востока. Росла она с матерью и со старшим братом. Мать ездила на дочери, как на лошади, а сыну позволяла бить баклуши, при этом вслух говорила, дескать, мужик, если что, всегда найдёт кормилицу, а бабе надо учиться ручками работать. От такой жизни Карина нет-нет да убегала из дому на недельку-другую, прогуливая попутно школу. Ночевала по друзьям и подругам, а то и по подвалам, где тусовались всякие неформалы. Мать ловила дочку с милицией. Братец хватал ремень.
    После школы густопсовая троечница Карина устроилась техничкой в театр юного зрителя, но смыслом её жизни стало движение ролевиков. Карина училась шить по выкройкам средневековые наряды, а на вырученные деньги посещала студию, где разучивали вальсы, мазурки и менуэты.
    Но сколько бы ролевики не косили под благородных рыцарей и прекрасных дам, а недостатки гнилого современного общества настигали их и в придуманном мире. Стоило молодой девушке прийти на тусовку и улыбнуться одному-другому-третьему-пятому-десятому, как её обзывали шлюхой. Как будто улыбаться уже нельзя. Больше, конечно, за спиной шептались, а в глаза через губу слова цедили. Милые дамы радостно подхватывали речи отважных воинов. И те, и другие со смаком топили друг друга в грязи. Так было в родном городе Карины.
    Я кивнул. Мужикам нужно как можно больше бесплатных подстилок. Поэтому есть большой соблазн объявить девчонку шлюхой – авось сломается. Даже мы, банановцы, элита нации, не свободны от этого. Что уж говорить про остальную серую массу.
    Но вот ролевики города Н. приехали на игру к нам. Разместились в палатках на берегу великого озера. Карина поругалась со своими, ушла в лес, присела на пенёк, как сказочная фея… Начался дождь, но Карина продолжала сидеть.
    А мимо шёл местный эльфийский принц. Это был Сева, студент. Я так и не понял, на кого он учился. То ли физик, то ли химик, то ли математик. Что-то техническое. Сева оказался человеком решительным, начхал на сплетни и предложил Карине руку и сердце, даром, что жил с родителями.
    Сколько лет прожили молодые супруги, я толком не въехал. Тут Карина чисто
по-бабски начала темнить. Года два, наверное. Детей не было. Ну это они зря, конечно.  Страна должна быть сильной, женщина обязана рожать.  Этого интеллектуал Сева не понимал, эгоист несчастный. Вроде бы и революцию человек не делал, так кто ему мешал размножаться. Всё равно бы все тяготы легли на жену. Ах да, она училась, зараза. Поступила в училище искусств на прикладное отделение. Я пытался выспросить, на каком сейчас Карина курсе, но безуспешно. Ох, бабы… Вечно тайны разводят на пустом месте.
     Зато я выяснил, почему красна девица на даче сидит. В сказках, вздохнула Карина, добрый человек, спаситель, никогда не бывает деспотом. А Сева умудрился совместить то и другое в одном флаконе. Спас от кривотолков, а потом вознамерился приковать к плите. Сам к играм охладел и её пускал неохотно. Ссоры накапливались.
    Наступило очередное лето. Карина попросила у мужа крупную сумму – ехать в соседний город на игру. Нужен был французский костюм семнадцатого века и нехилый вступительный взнос, не говоря уж о билетах на поезд. Карина умела шить, но шёлк и бархат тоже «кусались», а ткань подешевле не понравилась бы мастерам игры. Сева умел чинить компьютеры, и денежки у него водились. Но он отказал.
    Раньше Карину не остановило бы отсутствие денег. Раньше она бы наскребла на билет, приехала на игру, вытащила из рюкзака костюм нищенки, переоделась и пошла бы от палатки к палатке, выпрашивая три корочки хлеба. Ей бы не дали умереть с голоду, но обхамили бы всласть.  Теперь бывшая Золушка-Козетта состоялась как жена, и унижаться ей надоело.
   Карина собрала вещи и переехала жить на дачу. Ждала, когда Сева придёт мириться, а заодно и деньги принесёт.  Сева держал характер. Вот и вся история. Страшная тайна, куда там.
   Я расслабился и поведал Карине о своих проблемах на литературном фронте. В ответ я услышал нечто, совершенно меня поразившее.
   - На  самом деле талантливых людей очень много. Процентов десять, если не двадцать. Но если они будут только писать, рисовать, играть на сцене, общество такую толпу не прокормит. И так-то работать некому. Поэтому верхушка кормит тех, кто её поддерживает. Наверное, во всём мире так. А те, кому уже достался кусок пирога, норовят отогнать остальных. А ты к тому же хочешь разрушить систему. Конечно, бездарностью обзовут…
     Карина явно не подлизывалась. Говорила, что думала. А мне внезапно почудилось – вдруг это – моя Единственная? Кажется, я даже головой тряхнул, отгоняя морок… Но тут меня спустили с небес на землю.
     - А с другой стороны, может, оно и к лучшему, - продолжала Карина. – Творческий человек, я считаю, должен жить одной жизнью с народом. Пусть знает, почём фунт лиха. Иначе – какое он будет иметь право кого-то чему-то учить? А в конечном итоге – паразитов-соглашателей забывают, а истинный творец остаётся в веках…
   Карина глядела в чашку с чаем, и слова её, сами по себе патетические, прозвучали довольно буднично.
   Но меня затрясло. Вот она, бабская трусость! Соглашателей осуждает, а сама далеко ли от них ушла? Конформистка!.. Ругает общество и тут же готова смириться! Нет! Ломать надо такой социум, а не подлаживаться к нему!
   Не откладывая дела в долгий ящик, я начал излагать теорию великого Бананова. Карина слушала без особого интереса, но когда я сказал, что в новом, истинно справедливом обществе, каждая женщина должна будет родить не менее четырёх детей и всех отдать на воспитание государству – откуда голос прорезался!..
   - Не выйдет у вас ничего!..
   - Почему это?
   - Женщины не захотят! Я бы лично не стала!..
   - Не о себе надо думать! Надо маленько считаться с интересами общества!
   - Совсем маленько! Нарожай толпу и отдай дяде! Что я, кошка, что ли?..
   - Если начнётся по-серьёзному, тебя никто и не спросит!..
   - Ничего себе справедливое общество!..
   Вот уж действительно – волос долог, ум короток! Вместо того, чтобы думать о Родине…
Я понял – пора прощаться, не то поругаемся. Простились мы суховато, но я протянул руку, а Каринка её пожала. Ох, бабы… Мне тут же расхотелось уходить с чужой дачи и от чужой жены, но долг звал меня. Нам предстояло та-акое дельце… Не митинг с участием хряка и не фак-фудс, а гораздо круче.

   6.

   Представитель компании Роснефть, желавший испоганить великое озеро, любил рыбачить, но деньги он, видимо, любил ещё больше. На рыбалку он ездил один, без охраны, с удочкой. Тут мы его и подловили. Людей поблизости не было. На дело пошли вчетвером.
    Закрыли морды синими косынками с надписью «Защитим Байкал» и с трёх сторон обступили незадачливого рыболова. Он схватился было за газовый баллончик, но Колька выбил оружие метким ударом ноги. Та же судьба постигла сотовый телефон. Мы сузили кольцо.
   - Тебе посылку с тухлой рыбой передавали? – спросил Витя Горных.
   Служащий молчал.
   - Ты знаешь, что у итальянской мафии рыба означает последнее предупреждение? – продолжал Виктор. Дед молчал, будто язык проглотил.
   А Витя, казалось, подражал шаману из фильма «Земля Санникова».
   - Сейчас мы обольём тебя майонезом… Потом кетчупом…
   Потом съедим, подумалось мне. Но у Вити были другие планы.
   - Снимем на видео и разместим в Интернете. Если и тут до тебя не дойдёт – примем другие меры. Первый, включай камеру! Третий, где продукты?
    Я наклонился, доставая из сумки пакет с майонезом (такой, знаете, с краником) и вдруг краем глаза увидел, что старикашка шарахнулся от нас в реку. Как в гипнозе мы, все четверо, наблюдали, как воротила, неоднократно мелькавший не только по местному, но и по центральному телевидению, поскользнулся, приложился головой о мокрый валун, и, видимо, потеряв сознание, скользнул, увлекаемый течением, под воду, к середине реки. Я рванулся было следом, но Витя Горных удержал меня.
    - Божий суд! – сказал он. Я банановец, и я подчинился приказу вышестоящего. А если уж совсем честно, то я просто оцепенел, растерялся. С одной стороны, на моих глазах погибал человек. Не по игре, а по жизни. По-настоящему. С другой стороны, если бы мы его вытащили – фиг было вообще сюда идти, угрожать расправой и поливать соусом? Сколько можно махать незаряженным ружьём?
    Пока я размышлял, прошла целая секунда, а может, и две. Виктор хладнокровно кинул в воду сотик и газовый баллончик. Удочка и полупустое ведро с рыбой остались на берегу.
    - Расходимся по разным направлениям, - приказал Виктор.

7.

   Пока я тусовался с братьями, страха не было. Но едва я остался один, до меня дошло. Вначале я шёл по лесу спокойно, намеренно замедляя шаг, но потом, решив, что людей всё равно не видно, кинулся бежать. Кончилось это плачевно. Я зацепился ногой за корень, упал и растянул ногу. Из-за этого пропустил ближайшую электричку и поехал на следующей. В поезде я вдруг вспомнил, что послезавтра у меня вступительный экзамен по физкультуре. Скорее всего, поступление накроется медным тазом. Ну и начхать. До армии ещё год. Пойду работать куда-нибудь. Да и мало ли фазанок, куда берут без экзаменов, где учат на поваров или сварщиков.
   По сравнению с тем, что мы сегодня сотворили, поступление это та-акая фигня… А что с ними ещё делать, с клещами-кровососами, несущими заразу похлеще энцефалита?!..  На то и щука в море, на то и… кто там клещами питается, птицы, что ли? А с моими братьями по партии что государство делает? То менты наших лупят, то уголовники в камерах опускают… Старого продажного козла вам жалко, а озеро вам не жалко – рыбу, нерпу, самую чистую на планете воду?!..
  Как орать «убийца, убийца», так всегда пожалуйста. А как придёт к вам в гости строитель, машинами ворующий бетон, так небось на стол побежите накрывать. Хотя, случись землетрясение, от нехватки бетона запросто может обвалиться дом, да не один.
    В довершение всего, уже сойдя с электрички и хромая к дому, я увидел на помойке дохлую кошку. Кошачьи трупики я видел и раньше, но все они были старые, облезлые и сочувствия не вызывали. А эта кошечка была молодая, беленькая, пушистая и даже, кажется, беременная. Наверное, под машину попала. И покоилась она в лежащей на боку картонной коробке, словно мягкая игрушка. Казалось, зверюшка уснула. Лишь кровь, текущая изо рта и уже запекающаяся, да мухи, ползающие по глазам, выдавали печальную правду. Меня затошнило, я спрятался за мусорный бак, и тут меня вырвало. Спасибо, хоть одежду не заляпал.
    Я добрёл до киоска. Хотел взять пива, но решил быть воином, а не кандидатом в алкаши, поэтому взял минералку без газа. Хотя… хорош воин – дохлых кошек боится. Спасибо, хоть мозги пока работают.
    Кажется, мать ещё на даче. С утра все мозги проела, мол, чем шарашиться где попало с кем попало, помог бы лучше грядки копать до морковь с клубникой полоть. Доктор Угробин, дескать, очень одобряет работу на свежем воздухе. Ох, бабы… Кажись, ежу понятно – чем больше человека заставляешь, тем меньше отдача. Почему-то Каринке помогать мне нравится, хотя она ничего и не просит…
    А что, если оставить матери записку, что, мол, гуляли, ногу подвернул, прости, ради Бога? Поделиться соображениями насчёт фазанок… Написать, что, дескать, пошёл к другу, через недельку выплыву сам… Сбрасывать все мамкины звонки… Через неделю у неё пройдёт всякое желание бухтеть, ещё спасибо скажет, что вернулся… А самому – к Каринке! Отсижусь пару дней. Она же знает, что я банановец, что у меня  партийные тайные дела. Колоться я, конечно, не буду, на худой конец под великим секретом поведаю, что взяли мы на ипподроме мешок лошадиного дерьма, привезли ночью на мотоцикле и вывалили под дверью редакции газеты «Бордель-инфо». Была, кстати, такая задумка, надо бы в жизнь воплотить.
   Ну, а если Каринка струсит – в самом деле подамся к братьям…
   Через час я уже трясся в автобусе в сторону знакомого садоводства.

8.

    Я постучал в фанерную дверь, но никто и не подумал откликнуться. Я потянул дверь на себя и вошёл. Каринка сидела на старом продавленном диване и ревела в три ручья. Честно говоря, я всерьёз перетрухал. Всё-таки меня давно не было… она одна в пустом садоводстве… Мало ли… Чёрт, хотел же я научить её парочке приёмов, а вместо этого мы только языками трепали…
    - Кара… Что случилось?!..
    Она не хотела отвечать. Я подсел ближе, приобнял подругу за плечи… И, к великому облегчению, услышал:
    - Я была у врача…
     Тут я испугался, что у неё рак. С тех пор, как нашу область превратили в хранилище ядерных отходов, все болячки резко помолодели.
    - У меня трубы непроходимы… И миома впридачу… При миоме надо скорее рожать, а я бесплодна… Из-за труб… Мне на операцию нужно… А я ещё с Севкой поругалась… Он уже три недели сюда носа не кажет…
    Ох, эти бабы!.. Из-за такой ерунды сырость разводить… Да ей же радоваться надо!.. Но я молчал. К чему спорить с женщиной. Мы же не спорим с кошками, собаками… список можно продолжить.
   - Я, наверное, когда по подвалам ночевала, подстудилась, - продолжала рыдать Карина. – Отсюда и спайки… Как я теперь…
   И тут меня подхватило и понесло. Я вспомнил «Тихий Дон» Шолохова. Аксинья похоронила дочь, Листницкий пришёл её утешать, не удержался и трахнул. Правда, Григорий потом повёз Листницкого кататься и высек кнутом, но вряд ли физик-химик-математик Сева способен на такие подвиги. Да я его одной левой с привязанной к поясу правой и не действуя ногами уложу (пусть только растяжение пройдёт…).
  В общем, повторили мы ситуацию один в один. Даже за резинками она меня не отправила. У сестры по партии не заржавело бы. Впрочем, в отличие от сестёр по партии, Кара не подчинялась желаниям мужчины, а делала только то, чего хотела сама. Может, потому и муж её бросил?
  Но вытащить подругу из стресса, слава Богу, удалось.
  - Я тут недавно думала, - размышляла Карина, лёжа на спине и закинув руку за голову. – Если бы я жила в послевоенной деревне, могла бы я подобрать подростка? И говорю себе – наверное, да. Вот оно и случилось…
  Выдай  Каринка такое неделю назад, я бы обиделся. Теперь же, после сегодняшнего происшествия, я молча улыбнулся, глядя в закопчённый потолок чужой дачи. Знала бы ты, детка… Мне ведь теперь, если что, светит лет восемь, а то и все десять…
   Я прижался к тёплому стройному телу Карины и провалился в сон. Я как будто в самом деле угодил в сказку. Как будто моё поступление не провалилось… Как будто мы не отнимали ни у кого жизнь…
   Кажется, мне снился коридор со множеством дверей. За одной из дверей было что-то страшное. Но я не пошёл туда. Я открыл другую дверь и попал на волшебный луг из детской раскраски. На лугу сидела Карина и мастерила кукол. Как всё-таки хорошо спать. Не грустно и не страшно.

9.

   С утра я  редко бываю в настроении. На закате дня мир представляется волшебным. Вечером думаешь – я убил врага, я взял женщину. Утром понимаешь – влип в историю, связался на свою шею.
   Карина ещё спала. Я решил побыть рыцарем и приготовить завтрак. Стряпня всегда худо-бедно поднимала мне  настроение. На столе  в прозрачной упаковке  лежали  яйца. Рядом стоял стаканчик  сметаны. В  мешке  под  столом нашёлся картофель. В шкафчике золотисто светилось подсолнечное масло. Нож, сковородку и  тёрку тоже  долго искать не   пришлось. Хозяйственная Карина прихватила из  дома одноконфорную плитку, чем  весьма  облегчила  мне жизнь.
   Через полчаса  драники были готовы. Какое  всё-таки  счастье,  что я никогда не увлекался фак-фудсом. Иначе пожирал бы драники только глазами.
    Каринка проснулась, улыбнулась… Она не жалела о том, что произошло.
    Мы сели завтракать… и тут началось. Вначале разговор был ещё туда-сюда. Карина спросила, много ли среди нас девушек. Я ответил, что мало. Почему  так,  спросила Карина.  Психологи утверждают, ответил  я,  что  женщина  по  самой своей природе курица. В  экстремальной ситуации  сколь угодно умная женщина впадает  в панику и начинает бестолково метаться. Исключения очень редки.
    Это потому, что  женщины мало  читают, возразила Карина. Считается, что женщина должна пахать как  лошадь и повторять за любимым как попугай. Ни для первого, ни  для второго супермозги не нужны. Если бы женщины больше читали, они бы знали, что можно сделать в трудной ситуации.
    Раньше чтение вообще считалось вредным занятием, вздохнула Карина. В книгах написано – всё должно быть для человека. В результате каждый как рассуждает? Я человек. Всё должно быть для меня. Но каждому самый распрекрасный правитель при всём желании не угодит. Максимум, что можно сделать – обеспечить троечное благополучие. Поэтому книгочеи верхам не нужны. Впрочем, сейчас верхи научились дешёвку широким массам подсовывать. Это делалось и раньше, но куда лубку или бульварному роману до голубого ящика…
    А вообще-то, не общество должно служить человеку, а человек обществу…
    И тут чёрт дёрнул меня за язык. Я  напомнил Каринке её собственные  рассуждения  о том,  что, даже  обитай она в лучезарном мире грядущего, всё равно бы не стала рожать четверых.
     Карина вдруг как-то подобралась, словно что-то задумала. 
     - Слушай, ты патриот?
     - Конечно.
     - Тебе нужна сильная страна?
     - Разумеется.
     - А как насчёт прироста населения?
     Лишь в последнюю минуту я понял, к чему она клонит, но отступать было поздно. Я занял оборону. Я  кричал, что я делаю революцию, что мне совсем не до детей. Карина отвечала, что не будет мне в тягость, что ни одной живой душе не назовёт моего имени. Ага, как же. Все бабы заверяют в своём бескорыстии, а потом деньги тянут. Даже сёстры по партии. Были случаи.
     Я кричал, что, живя в ужасном современном мире, плодить себе подобных – преступление!.. Карина отвечала, что бывали эпохи и похуже, а женщины всё равно рожали.
      Подожди, пока мы революцию провернём, вопил я, тогда и рожай!
    Да не выйдет у вас ничего, закричала уже и Карина. В очередной раз умоете страну кровью, а вместо справедливого общества всё вернётся на круги своя. Как был бардак, так и останется.
    Да как она смеет выбивать из-под  мужчины опору?!.. Ох,  бабы… Вот  и  жарь им  драники!..
     - Ты  хочешь сказать, что  все  банановцы  живут зря?!..
     - Нет, почему  же. Если  верхи никто не будет пугать, они  вконец  обнаглеют.
     И снова мне помстилось, что это – моя Единственная… Но я тут же  вспомнил,  что передо мною сидит хитрая самка, смысл жизни которой – пристроиться мужику на шею. Нет уж, не на того напала.
     - Мне пора, - сказал я. – Дела партийные.
     Карина  кивнула, не раскрывая рта.
     - Пойду, - сказал я и поднялся из-за стола.
     Карина не двинулась. Казалось, она окаменела.
     - Пока, - сказал я. – Спасибо за всё.
     Обычно девки на прощание лезут целоваться или хотя бы говорят «приходи ещё», но Карина продолжала сидеть как статуя.
      Я вышел из сказочного домика, затем из волшебного сада. Сказка оказалась липой, ведунья-чаровница – клушей-неудачницей… и всё равно мне было погано. Наверное, Карина тоже думает, что я не витязь-патриот, а трус и маменькин сынок. И как объяснить бабе, что Россия превыше всего?!..   

    10.

    Не  успел  я пройти и половины пути до остановки, как сотик запищал.
     -  Приезжай в сквер за детским театром, - услышал  я  голос Олега. Тон не предвещал ничего весёлого 
    Скверик за театром я помнил с детства. Когда-то там стоял  замок  из  камней, скреплённых бетоном. Со стороны  смотрелось красиво,  но входа внутрь не  было. Потом дворец куда-то делся, а на его месте появились тёсаные из дерева  русские богатыри, а поодаль стоял бегемот. Кто хотел – отправлялся  в  Древнюю Русь, кто желал – в Африку. В последнее время в сквере появилась детская площадка нового типа, имитирующая корабль, с трапами и канатами. Но все эпохи чудом пережила доисторическая песочница под грибом-мухомором. Кажется, заботливые папаши время от времени её подновляли.
На бортики песочницы мы и присели – я, Олег, Колька, Сашка. Колька достал было поллитру, но Олег сухо сказал, что не время и не место, и бутылка убралась обратно в пакет.
     - Витю Горных взяли, -  сказал Олег.
     - Что делать будем?
     - Пока не знаю. Если что – вызову, - скупо ответил Олег.
     …Мы сидели под грибом, как муравей, бабочка, воробьишка и заяц во время ливня, и нам казалось, что нас не найдёт лиса. Но  краешком сознания мы ведали – этот островок детства нас не спасёт. Не  детские игры мы затеяли. Вскоре мы понуро разошлись.
     Когда я удалился от  грибка на  два квартала, вновь заверещал сотик. Номер был  незнакомый. Я нажал кнопку…
     -  Где тебя носит!  -  раздался дребезжащий старушечий голос. – У тебя  мать при  смерти! А тебе не  звонит – говорит, трубку не берёшь!
     Не отключаясь, я присел на первую попавшуюся скамейку. Голова закружилась. Такого приступа паники не было ещё никогда – ни во время свинской эпопеи, ни когда громили  фак-фудс, ни  во  время  последней операции.
     - Сейчас буду,  - ответил я.
     - Так-то лучше, - буркнула соседка и отключилась.
     Кажется, собственный голос привёл меня в чувство. Приволакивая растянутую ногу, я побрёл на автобус.

11.

    Мать лежала на кровати – бледная, но с виду совершенно обычная.
    - Что с тобой? – спросил я.
    - Кровь в моче… боль… тошнит, рвота… Врач приходила, сказала, камень пошёл, вызывайте скорую… Мне бы сейчас на коврик встать, на колени… Обратиться к доктору Сугробину, помощи попросить… а я с кровати сползти не могу…
   Ох… недавно я смотрел по ящику передачу про остров Пасхи. В семнадцатом, кажется, веке на острове кончились ресурсы, на всех не хватало, а туземцы, вместо того, чтобы строить корабли и плыть в поисках лучшей доли, возводили всё новых и новых идолов… Я ещё думал – слепцы, идиоты… А сам у себя под носом просмотрел и безбожно запустил похожую ситуацию… Объясняй теперь кому-то, что революция важнее матери.
    Мама тем временем продолжала чертить в воздухе нечто вроде крестных знамений, щёлкала пальцами и поминала гуру Угробина. Наверное, со стороны всё это смотрелось бы комически, но мне было не до смеха.
    - Кирилл… Приготовь что-нибудь поесть…
    - Может, белого хлеба с чаем?
    - Нет, лучше манную кашу на молоке… Без сахара, только с солью… а потом вызови скорую…
    Первый раз в жизни я готовил манную кашу, но, как ни странно, получилось. Обычно я готовлю только то, что сам люблю. Мать поела, но её вырвало.
    Я лихорадочно стал собирать пакет. Простыни были неглаженые, носки рваные, но доводить  всё до ума было некогда.
    Я выбежал во двор, встретил карету. По лестнице поднялись врач – женщина в возрасте – и молодой парень-медбрат, оба в зелёных костюмах.
    Мать сидела на кровати и продолжала рисовать руками знаки, бормоча какую-то околесицу о мыслеформах, полях стабильности, тонких и плотных телах.
    …Лет в четырнадцать я ехал в троллейбусе. Напротив сидела в дымину пьяная баба с мальчиком лет семи. Бичиха монотонно повторяла нараспев:
    - А у кошки четыре ноги, позади длинный хвост…
    И так раз пять-шесть. Ребёнок, собирая все маты, требовал, чтобы родительница заткнулась. Пассажиры хихикали, прикрываясь руками.
    Сейчас я сам попал на место того пацана. Я даже испугался, как бы мать не увезли совсем в другую лечебницу…
    Но обошлось – видно, медики ко всему привыкли. Поначалу на вопросы отвечать 
пришлось мне, но мать быстро подключилась и начала меня поправлять. Я нашёл полис – рваный, безобразно подклеенный. Медбрат вколол маме обезболивающее. Врачиха велела собираться.
   К счастью, ехать пришлось недалеко – до основной городской больницы. Слава Богу, у них был приёмный день.
   В женской предварительной палате на голых клеёнчатых кушетках с приподнятыми изголовьями лежали ещё двое – очень старая миниатюрная бабка и молоденькая девчонка – похоже, моя ровесница. Вокруг девчонки хлопотали доктора. Судя по разговорам, у неё пятый день болел живот, а она всё думала, что обойдётся, пока резь не стала невыносимой. Бабка постоянно просила пить, но никто не реагировал, и я сообразил, что это может быть ей опасно.
    В машине мать вела себя спокойно, и рвота у неё прекратилась, но  тут – может быть, при виде чужих страданий – ей снова захотелось скрыться в придуманный мир,  где царствовал гуру Угробин.
    - Видишь, - зашептала родительница мне на ухо, - эти коновалы никому не могут помочь. Как думаешь, если я встану на колени – прямо здесь, на кушетке – и вызову дух гуру… как думаешь, больным полегчает?
    - Не на-до, по-жа-луй-ста! – простонал я громче, чем нужно. Врачи обернулись на секунду и опять занялись девчонкой.
    - Нет, ты не понимаешь, – шелестела мать. – Им сразу станет легче… может, даже совсем поправятся…
    Я не слушал. Я думал о другом. Я давно подозревал, что у мамы крыша течёт, но не догадывался о размерах бедствия. Когда она успела ТАК свихнуться?!.. Или физическое страдание резко усугубило душевную болезнь? Ведь матушка – не тёмная забитая бабка, а человек с высшим образованием, химик, преподаёт в медучилище… Как она не понимает, что информационно-энергетическое учение доктора Угробина – чушь собачья?!..
     - Юлия Витальевна?
     Я закрыл  глаза  и открыл их снова.  На  пороге предварительной  палаты стоял  рослый  шатен в сильных очках,  в зелёном костюме, со стетоскопом на шее – Дмитрий Колосов,  бывший мамин студент. Когда-то он жил на соседней с нами улице, и, если чего-то не понимал по химии, запросто мог прийти уточнить, захватив попутно и шоколадку. Потом Колосовы переехали, но я слышал, что после училища Димка поступил в  институт.
     Бог дал – свиделись…
     Что было  дальше – помню смутно. Переволновался, наверное…
     Дима увёл меня в свой рабочий кабинет, налил кружку чая с сахаром. Сам остался в предварительной палате. Мать вызывали на анализы и диагностические процедуры. Дима смотрел результаты. А я сидел, пил чай и тупо смотрел на аквариум, в котором гонялись друг за  другом  две  оранжевые татуированные рыбки – последний писк гламурной моды.
     Наконец Дима вошёл и  сообщил, что серьёзной, неотвратимой опасности нет. У  матери пошёл почечный камень,  но сейчас  этот процесс остановили. Теперь он распишет  курс лечения, и,  когда мать его пройдёт, камни растворятся. Так что забирайте вещи и жмите домой. Деньги на проезд есть?
     Я поделился с Димкой своими страхами насчёт доктора Угробина. Я всерьез боялся, что мать не захочет лечиться, а вместо этого встанет на коврик, обратится к  любимому гуру, и опять всё сначала.
     Дима отечески положил мне руку на плечо.
     - Если что, вызывай меня. Мне она доверяет, - и продиктовал телефон.
     Господи, хоть на кого-то в этом мире можно положиться! Надо же, и революцию  человек не делает, а ведь не серое быдло,  вполне достойный мужчина…
     Мы с матерью сели на троллейбус,  доехали до дома, поужинали и легли спать.
     Утром меня разбудил звонок сотового телефона.
     - Ты идёшь на похороны?
     Спросонья я с трудом узнал  Сашкин голос. Кошмар продолжался…
     - Кто?! -  сипло выдохнул я.
     - Витя Горных.

12.

     Когда  хоронили Витю, небо рыдало. В ритуальном  зале было много случайных людей, но на кладбище поехали единицы. Отец Вити пригласил священника, и, как ни странно, запах ладана и слова отпевания немного меня утешили, приоткрыли окно в нереальный мир, в коем должна была упокоиться душа раба Божьего Виктора.
    Сам отец, невысокий и худенький, сидел возле гроба, в котором покоился богатырь-сын, закрывался сухонькой птичьей лапкой в пятнах старческой гречки, и, казалось, не мог поверить в произошедшее. Виктору не было тридцати. Мать его умерла от рака два года назад.
   При священнике никто не упоминал о самоубийстве. Служительница ритуального зала в надгробной речи во всём винила сердце. О том, что Виктор был сторонником Бананова, эта особа вовсе умолчала.
   Но на кладбище языки развязались. Одни говорили, что Витя попросил передать ему шприц с лекарством для усыпления крупных собак и свёл счеты с жизнью. Другие утверждали, что Виктор одолжил у наркомана – соседа по камере – пустую «машину» и ввёл воздух в вену, чтобы не выдать нас. Синяков на лице видно не было, но трупы ведь гримируют…
    Я подошёл к Олегу и спросил, что будем делать дальше.
    - Замрём на месяц, - ответил старый диетчик. – Если будет возможность, свали из города.
    - А это не трусость? – выдавил я.
    - Даже на войне отступают, - серьёзно сказал Олег. 
…Стали подходить прощаться. Лилька, та самая сестра по партии, которая полгода назад… как бы выразиться… да что там… сделала меня мужчиной… наклонилась и поцеловала Виктора в посиневшие губы. Меня передёрнуло – не знаю, от ревности или от  иррационального ужаса. Я слыхал, что у них роман, но не задавал вопросов и ждал, пока жизнь сама всё разрулит. Вот  и  разрулила…
     Мне показалось, что Лилька сейчас упадёт, и я подхватил её.
     - Не пойду к могиле, - прошептала Лилька. – Не могу  смотреть, как  закапывают.
Я приобнял её и повёл наугад по проходу  между  оградками, собирая попутно на  джинсы цеплячие головки волчцов. Поодаль качались деревья. Я повёл Лильку к роще. Было  недалеко. Чёрт, подумал я. Кажется, программа «утешить и поиметь» входит в привычку… Я не удержался и пустил пробный шар.
    - Как думаешь… если  сейчас… зачать ребёнка… в него вселится душа Виктора?
    И тут же сердце заклешнило. Давно ли мне предлагали почти то же самое? Но ведь то была обычная курица, тупая мещанка-обывательница… Хотя нет. Скорее уж Карина – безалаберная богемная личность, у которой семь пятниц на неделе. Сегодня хочет одного, завтра другого… во всех смыслах.
    А Лилька – проверенный человек. Три месяца назад я сам её кинул. Испугался, как водится, что сядет на шею – баба есть баба. Отпустила без тени нытья.
    Я вынырнул  из омута мыслей и  обнаружил,  что Лилька смотрит на меня широко  открытыми серо-зелёными глазами.
    -  Ты что?!  Имей совесть, а!..
    …Пили водку, закусывали плавленым сырком. Водка пролилась на землю. Плохо, видать, наливали революционеры и прочие народники на том свете. Качались деревья. Небо рыдало.

13.

    Матери, разумеется, я сказал далеко не всё. Сообщил, что убит крупный чиновник, подозревают нас, банановцев, и теперь менты начнут хватать кого попало. Поэтому мне надо свинтить на месяц из города.
    Мать, как ни странно, отреагировала вполне адекватно. Похоже, она даже обрадовалась. Сказала, что у неё в одной глухой деревеньке есть знакомая фермерша, и той нужны батраки – ухаживать за скотиной, окучивать картошку и так далее. Раньше мне не приходилось близко общаться с коровами, но работы я не боюсь.
    Вообще, после визита в больницу мать стала куда нормальнее. Таблетки пила сама, по часам, а доктора Угробина поминала гораздо реже, хотя нет-нет, да обращалась к
любимому гуру.
   Дело было за небольшим – отдать «Волкодава» Карине. Книгу я, естественно, дочитал.
  Но как хозяйка меня встретит? Вот  вопрос.
  В детстве, читая «Трёх мушкетёров», я запомнил фразу: «С женщинами, возможно, он и трус, но не с мужчинами». Тогда я подумал – что за чушь, как может мужчина бояться женщину? Теперь до меня дошло.
   Подходя к злосчастной калитке с фанерным дракончиком, я поёживался, но  заставлял себя  делать  шаг за шагом, а в  голове болталась мыслишка – мало ли…  вдруг Карина уже не сердится… Я расскажу ей про болезнь матери, про гибель вождя… Вдруг её женское сердце дрогнет…
  Я зашёл в калитку и остолбенел. На картофельной делянке, чуть подальше морковной грядки, стояла моложавая стриженая тетёха приятной,  как говорится, полноты (скорее  кувалда, чем медуза), в обвисшей футболке, трениках и панаме. Рядом валялась  брошенная тяпка
    - Молодой человек, вам кого?
    - Карину  Лисицыну можно?
    - Она домой уехала,  в город Н.
    - Как, совсем?! – кажется, я «дал петуха».
    -  Да  нет… Получила диплом и поехала навестить родных. Через месяц вернётся.
  Ах, она диплом получила! Так ей уже за двадцатник! Старуха! Божий одуванчик! А всё девчонкой прикидывается!
    - Вы, наверное, Татьяна Васильевна?
   - Она самая.
   Я хотел было спросить, помирилась ли Карина с мужем, но побоялся сболтнуть лишнее, да и голос мог  сорваться. Вручил книгу и попрощался.
   По дороге к дому,  в самом центре города,  я вдруг замер. Навстречу мне медленно двигалась девушка, похожая на Карину. Она казалась бледной, как призрак, одета была в светло-светло-голубое,  в самый раз для привидения, платьице.  В ушах блестели серьги в форме перьев – то ли серебро, то ли сплав. Именно такие серёжки носила Карина.
   У меня не очень хорошая память на лица, поэтому сперва я подумал, что обознался. Её же, типа, в городе нету! Я даже зажмурился, проверяя себя… а когда открыл глаза, видение исчезло, растворилось. Возможно, девушка свернула в проулок.
   Я убито поплёлся дальше. Что, если Карина вернулась к Севе, а мне теперь свекровка динаму крутит? Но  тогда откуда этот срок – месяц?
   …Накануне отъезда в деревню мне приснился кошмар. Мы с Кариной сидели всё в том же саду-огороде на лавочке. Было уже темно, и мы жгли костёр. Я хотел поцеловать  девушку, но из тьмы мне навстречу проступила белая и круглая, как блин, физиономия
Татьяны Васильевны. Не успел я отшатнуться, как могучая кувалда-бабенция обернулась гадюкой – да что там, анакондой! – и обвилась вокруг моего тела, давя в объятиях.
С огромным трудом я высвободился, а когда пришёл в себя, то увидел, что питониха, шипя, уползает под крыльцо. Чёрная ночная трава шевелилась, указывая змеиный путь. Ведьма, понял я. Или оборотень? Так или иначе, нечистую силу следовало уничтожить. Неподалёку серебрился стожок сухой травы. Я накидал сена под крыльцо, взял головёшку, кинул… Дом запылал, как пылал давеча фак-фудс.
    А из-за угла, недовольно шипя, выползла всё та же змеища. Я хотел бежать, но не мог сдвинуться с места.
    И тут раздался звон. Я поднял глаза и на фоне светлеющего неба увидел церковь. Звонили в колокола. Ночь кончилась, и чары стали бессильны.
    …Не открывая глаз, я сообразил, что надрывается будильник в сотовом телефоне. Пора  было собираться на автобус. 




14.

   До коров меня не допустили – много чести. Но в целом я жил нормально. Полдня мотыжил картошку и капусту, полол морковку, а полдня отдыхал. Остальные батраки вкалывали побольше, но я с ними не очень-то общался. Это были подзавязавшие (или подзавязнувшие?) бомжи, наркоманы и алкаши, и вряд ли мы нашли бы общий язык. Жил я в одной комнате с хозяйкиным сыном, но тому было уже за тридцатник, и тем для разговора не находилось.
   Так что я либо читал – книги в доме были – либо гулял по окрестностям. Хозяйка раз в день давала каждому батраку остограммиться, но я пренебрегал казённой чаркой. Я воин.
    Как-то, гуляя по лесу, я увидел девушку. Она, как обезьянка, сидела в развилке дерева и читала книгу. Я, как лисица из басни Крылова, остановился под берёзой и задрал голову, пытаясь прочесть заголовок. Это оказался всё тот же «Волкодав» Семёновой. Преследовал он меня, что-ли?
    На девушке была синяя водолазка и чёрные брючки. Я разглядел, что ногти у ней коротко подстрижены и покрыты малиновым лаком «дунькина радость». Но я никогда не увлекался гламуром. У незнакомки были беличьи, широко расставленные глаза, вздёрнутый нос и полная грудь. Тёмные волосы длиною до плеч, похоже, не были знакомы с краской.
   Мысленно я поблагодарил Карину за то, что открыла мне творчество Марии Семёновой.
   Вскоре мы с Шурой – так звали новую знакомую – переместились на берег реки. Сидели, смотрели на воду и разговаривали.
   Шура, как выяснилось, была родом из-под Киева. Из-за чего они с матерью и братом переехали к нам, я толком не понял. То ли у матери нашли предраковое состояние чего-то там и семья решила рвануть подальше от Чернобыля, то ли соседям не нравилось, что они говорят по-русски. Однажды в поезде мать разговорилась с сибирским казаком, и тот сказал, что в Сибири земли пустуют, деревни погибают, а если кто прибудет на постоянное место жительства, сразу же дают дом. Не мешкая, весёлая семейка рванула на поиски приключений.
   Брат Николай устроился в моём родном городе монтажником-высотником, а Шура пошла трудиться на пасеку. Незаметно подступила зима. Шура попросила у председателя пять мешков сахара – кормить пчёл. Председатель выделил только один мешок. Зато, когда пчёлы сдохли, обвинил во всём Шуру и начал трясти с неё возмещение ущерба. Вытрясти, однако, не удалось ни копья. Шура, не ставя в известность начальство, отправила пчелиные трупики в город на экспертизу. Заключение было коротким : причина гибели – голод. Денег платить не стали, но пришлось переехать в соседний посёлок. Здесь, слава Богу, подобными проблемами не пахло.
    - И слава Богу, - вздохнула Шура. – У меня же дочь появилась.
    - Ты замужем? – спросил я.
    - Нет, я удочерила Ольгу.
    - Зачем?!..
    - Да у меня проблемки женские, - суховато ответила Шура. – И вашего брата я не сильно люблю. А в народе говорят – в двадцать пять надо рожать первого. А то ведь у нас бабы постоянно тяжести таскают, а мужиков помочь не допросишься. После тридцати ничего может не получиться.
    - Так тебе уже четвертак? – удивился я.
   - Четвертак да ещё годок, - улыбнулась Шура. И продолжала:
   - Мне эти чиновницы говорят – а что, если Ольга вырастет и вас бросит? А я отвечаю – а разве родной сын или дочь не могут уйти? Детей, я считаю, надо растить не для себя, а для мира. Нет, я хотела ребёнка, и я его получила.
    Надо же, такой талант матери – и при этом абсолютно не курица! Вечная девчонка, стальной безвозрастный робот, но уж никак не наседка. Мне стало интересно. Конечно, Шура ещё постарше Карины… Но на безрыбье и рак рыба. Здесь, в деревне, подкатись я к ровеснице – огрёбся бы так, что мало не показалось бы. А взрослая тётка – сама себе хозяйка. Братец, конечно… Монтажник-высотник – это вам не физик-химик-математик Сева. Но, во-первых, он в городе. Во-вторых, разве я Александре какого-то зла желаю? Спасибо Лильке. Научила резинками пользоваться. Да и матушка мне с собой галош напихала – ушами ешь.

15.
  Назавтра, после рабочего дня, я отправился в гости. Встретили меня приветливо, Александра даже на гитаре сыграла – правда, попсовые песни.
   Приёмной дочерью больше занималась Валентина Никитична (потому-то Шура имела возможность скрываться в лесу и читать), но после застолья с участием принесённой мною бутылки вина бабушка почувствовала себя плохо и прилегла, а на сцене появился некстати пробудившийся приёмыш. Двухлетняя Ольга устроилась на коленях у Шуры (кстати, Шура, по закону мирового свинства, ни капли не выпила) и начала дёргать вверх-вниз язычок «молнии» на материнской мастерке. Возможно, кому-то это зрелище показалось бы эротичным, но меня оно что-то не возбудило.
   Впрочем, бабушке я, кажется, понравился, и она принялась усердно меня зазывать.
   На другой день я рубил дрова. На третий – копал. На четвёртый день мне, наконец, удалось вытащить Шуру на берег речки.
   Сидя на песчаной косе, я робко взял своей намозоленной клешнёй такую же натруженную руку девушки… И услышал:
   - Ты уверен, что тебе это надо?
   - Почему же нет? – оторопел я.
   - Понимаешь… Я хочу взять ещё парочку детей. Мальчика и девочку. Один ребёнок – не ребёнок. Как ты думаешь – ты справишься с троими?
    Гос-споди!.. Она что же, думает, я жениться собираюсь?!.. Откуда это ископаемое, из какой пещеры? Все нормальные бабы кое-как рожают одного ребёнка, и то с целью удержать в койке мужика, а эта ищет мужика, чтобы с тремя чужими детьми возился!.. Как будто мужик обязан подстраиваться под бабу с её закидонами! Ну-ка, что говорит по этому поводу великий Альберт Бананов?
   «Женщина не может быть основным занятием мужчины в жизни – это следует знать. Женщины должны сменять друг друга. От любви к ним не стоит отказываться, но только партия – основное занятие мужчины, всё остальное – побочно».
    Ничего этого я не стал говорить Александре. Я продолжал к ней ходить, болтать на разные темы. Порою даже копал землю, рубил дрова, носил воду. Может быть, я подсознательно ждал – вдруг лёд тронется.
    Но ничего не тронулось. Когда пришла пора уезжать, Шура, Ольга и Валентина Никитична проводили меня на автобус. Ольгу несли по очереди все трое – приёмная мать, неродная бабка и я.
    Корабль степей уже отплывал, а я всё смотрел сквозь стекло на невысокую крепенькую фигурку с двухлетней девочкой на руках – на женщину, для которой дети были важнее мужчин.

16.   

  Я вернулся. Всё как будто утихло. Я сдал документы на повара, прошёл собеседование, и меня приняли.
    Я отправился по бывшим соратникам. Но то ли потому, что лето ещё не кончилось, то ли потому, что братья перетрухали хлеще меня, но ни Кольки, ни Ромки не оказалось в городе, а может, их родичи просто врали. Мать гастритника Сашки повела себя более честно. В квартиру она меня пустила, но тут же расшипелась, как змея:
    - Отстаньте вы от ребёнка! Мало вам Вити Горных! Здоровый мужик был, и тот нашей тюряги не выдержал! А моему-то много ли  надо? Загнётся на тюремной баланде, это и к бабке не ходи! У него же диета!
     Скрепя сердце (и не без задней мысли) пошёл я к Лильке. Полусознательно я надеялся, что ожог от гибели Виктора у неё прошёл.
     Я не ошибся. Ожог прошёл. За столом на Лилькиной кухне сидел чёртов сын Сашка и наворачивал приготовленный хозяйкой специально для него протёртый суп. Меня, надо признать, тоже посадили за стол. Суп оказался не такой уж отстойный – нормальные щи, какие-то ингредиенты натёрты, какие-то мелко порезаны. Сметаны, правда, не было. Лилька не стала её доставать, чтобы не травмировать Сашку.
     Но меня трясло от раздражения. Свили семейное гнёздышко! Предали идею! А Родину кто будет спасать? И тут же, как назло, в голове всплыли собственные рассуждения – страна должна быть сильной, женщина обязана рожать… Может быть, там уже кто-то завязался? Но как Лилька могла… После меня, после Вити подобрать такого заморыша, хлопотать вокруг него, как наседка, щебетать, как мамочка, про супчики и лекарствишки… Когда же Лилька (при мне!) назвала Сашку «любимый», я не выдержал. Могучим усилием воли я заставил себя доесть суп, встал и сухо распрощался. Меня не удерживали. Ни о какой идейной борьбе мы так и не поговорили. Какая борьба в курятнике… Сашку я где-то понимал, но от  Лильки я такого не ожидал. Предательница!..
     Всё это страшно меня взбесило. Я вышел на улицу, вдохнул свежего ветра… И вдруг понял, что отсюда три автобусных остановки до Каринкиной дачи.
     Возможно, Каринки там нету… Ладно! Хоть подышу.
     Я погружался в прошлое. Переулок… Калитка с дракончиком… Скрип…
     - Кирилл, ты?!..
     Дальше я потерял ощущение времени и пространства…

17.

    Раньше я не верил, что секс может увести в какой-то волшебный мир. Но теперь… Мы встречались каждый день и открывали друг друга заново. Физик-химик-математик Сева вместе с матушкой, казалось, совсем ушли с горизонта, однако моя волшебная фея продолжала обитать в чужом замке.
    Ближе к сентябрю я очнулся и вспомнил, что я всё-таки член банановской ячейки. Но ведь соратники мои разбежались… А мне было необходимо обсудить нынешнее существование России с кем-то умным.
    И тут я вспомнил про Олега – того мужика, что помогал нам громить фак-фудс, а затем посоветовал рассыпаться по щелям.
    Недолго думая, я завалился к Олегу домой. Мне повезло. Олег работал посменно и в данный момент был дома. Жена с сыном отправились в Диснейленд (экая непоследовательность для жены патриота!), но в  любую минуту могли вернуться. Олег на скорую руку сготовил бутерброды с адыгейским сыром и огурцом, налил термос зелёного чая и предложил погулять.
    Мы пошли на берег Балахоновки. Ширина этой речки, вернее, ручейка, составляла сантиметров тридцать, но берега были крутые и сыпучие. Сюда мало кто забредал – разве что алконавты пили в соседней рощице. Порою сюда приходили дети с родителями или подростки целой компанией – брызгались водой из бутылок, но сейчас берег казался необитаемым. Можно было смело говорить о политике.
    Мы постелили пакеты, куртки, сели и принялись за трапезу.
    - Витю Горных сгубила демонстративность, - заметил Олег. – Я тебе секрет открою – Бананов тоже не без этого. Обратить на себя внимание, а там хоть трава не расти. Но на этом Виктор и погорел. Как бы на том и Бананову не споткнуться.
    - А что ты посоветуешь? – спросил я.
    - Вспомни Великую Отечественную, - понизил голос Олег. – Партизан должен быть незаметным. Тогда он большего добьётся.
    - Что, прямо по-серьёзному воевать предлагаешь? – поёжился я.
    - Всё быть может, - тихо сказал Олег. – Хотя… Вот посмотри. Сколько экспериментов ставили на русских, начиная с Петра, а народ живёт, как жил, а на спущенные сверху указы чихает и правильно делает. Так что, может, и без войны обойдётся. Переварим новую отраву, а то и выплюнем.
    Я вот что хотел предложить. У меня же камера… Слыхал, кино «Похабовск» снимают?
   - Ага, - кивнул я, - но это же, кажется, не про землепроходцев? Не про Якова Похабова? Это же что-то современное?
   - Возможно. Но давай мы попробуем снять нормальное историческое кино про наш город. Есть же вполне достойные повести. «Артамошка Лузин» Кунгурова, «За стенами острога» Дмитрия Сергеева. Не читал?
   - Нет.
   - Почитай. Вот только где взять костюмы…
   - Я знаю одну девчонку, она умеет шить старинное платье. Бывшая ролевичка.
   - Ого! – Олег явно обрадовался. А я задумался о другом.
   - Слушай, Олег… - я оробел, как викинг, обратившийся за советом к конунгу. – Допустим, правда придётся воевать. Тебя схватят. Ты же диетчик! Что ты будешь делать в тюрьме?
   - На крайний случай у меня есть путь Вити Горных, - отвечал Олег, жуя стебелёк.
   - Но у тебя жена и ребёнок!
   - Жена видела, кого выбирала, - отозвался Олег. – А сын… Вырастет – поймёт.
   - А если в залог возьмут?
   - Бабы прячут сыновей от армии, а я что, хуже? – улыбнулся Олег.
  Да… Не всех воинов ещё выбили, размышлял я по дороге домой. И попалась же Олегу понимающая жена!
    И вдруг я вспомнил разговор возле фак-фудса.

    «Допустим, ты девицу какую спьяну пожалел да «канарейку» словил… Вылечился у частников, ни позора, ничего. А печень тебе поддала, и желудок за собой потянула».

    Та-ак… Олег на диете уже лет пять. А сыну его восемь. Выходит, Олег изменял жене? И всё равно они вместе?! Фига се…
    Но спрашивать об этом у Олега я, конечно, не буду. Даже если случай представится.

18.

    Спасибо, хоть Олег поддержал меня в этой жизни. Потому что, едва я переступил порог нашего с Кариной замка, как на меня обрушился новый удар. Менее трагичный, чем раньше, гораздо более обыденный, но такой неожиданный…
    Едва я попытался обнять Карину, увлечь её на ложе любви, как моя фея змейкой вывернулась из рук и даже стулом от меня загородилась. Я, естественно, спросил, в чём дело. Карина подошла к окну и уставилась в стекло, как будто могла найти ответ в саду. Наконец сказала:
   - Мой повелитель… У тебя будет наследник.
   Я слыхал, что бабы так поступают с другими, но я-то особенный! Господи, какое предательство! Я же предупреждал её, что дети мне не нужны!..
   - Помнишь, ты видел меня в городе, - продолжала Карина. – Я как раз была после операции. Но надо месяц переждать. Я прожила весь июль у Татьяны Васильевны. А Севка, паразит, упёрся и ни в какую. Я опять сбежала на дачу. А тут ты… Ну, думаю, судьба…
    Судьба у неё! Придушу сейчас собственными руками, вот и будет судьба! Как раз стоит спиной. Вот подкрадусь, и…
    Господи!.. Слыхал я, что заложена в разных подонках программа – поиметь и убить, чтобы меньше гадов по земле бегало. Неужели и во мне?! Ох, позорище…
    Я закричал, что не могу позволить себе быть отцом, что я не отец, а боец!..
    - Почему ты не сказала мне, что сделала операцию?
    - А ты спрашивал?
   Не помню, что я ещё вопил… Карина по-прежнему смотрела в сад. Я даже подумал, ей стыдно. Но тут она заговорила.
    - Слыхал изречение? Ты человек, а я волк. Но я больше человек, чем ты, а ты больше волк, чем я. Я бы сказала по-другому. Я женщина, а ты мужчина. Но ты больше женщина, чем я, а я больше мужчина, чем ты. Уходи, если хочешь. Бывало, что сыновья брошенных рабынь вырастали в славных воинов.
    Нет, она ещё издевается!
    Было в моей жизни два случая… В шестом классе я писал рассказы про то, как янки завоёвывали другие планеты, а русские защищали туземцев. Там было довольно много жестокостей. И привязался ко мне в летнем лагере десятилетний пацан – дай почитать да дай почитать. А я считал, что ему рано. Чертов дятел выкрал у меня блокнот и закрылся в сортире, да ещё пригрозил через дверь, что бросит рукопись в унитаз. К счастью, у меня нашлась группа поддержки. В осаждённую крепость пустили «утку» - сообщили, что меня рядом нет. Дверь распахнулась…
    Я сначала ощутил, что сжимаю руки на горле Гошки, затем до меня, как сквозь воду, дошло, что же я творю, и тут я услышал голоса дружков – типа, что ты делаешь, отпусти. Я разжал пальцы. Странно, однако никто меня не выдал, и даже Гошка продолжал лезть ко мне. Наверное, думал, что я его душил в шутку.
    Год назад мы с одноклассником Петром шли по улице и жарко спорили о политике. А мимо проезжали рокеры, один за другим. Я так разозлился на Петра, что готов был толкнуть его прямо под мотоцикл. Удержался, конечно.
    Теперь же я не знал, совладаю ли с собой. Если бы я заговорил с Кариной, я бы нагрубил. Если бы подошёл… Нет, лучше не проверять.
     Наверное, многие скажут, что я поступил некрасиво. Надо было логически доказать Карине, что сейчас не время рожать, что в наше время баба без квартиры, да ещё с ребёнком, никому не нужна, и ещё сорок бочек в том же духе. Но я спинным мозгом догадывался, что у меня талант воина, а у Карины Лисицыной талант матери, так же как у той Шуры из деревни, и убеждать её бесполезно.
     Я спас Карину от самого себя. Не прощаясь, я подошёл к входной двери, открыл её, вышел… Карина за мной не побежала. Возможно, она не сразу заметила моё отсутствие. А может быть, каждая современная женщина делает выбор между мужчиной и ребёнком.

19.
   
   Впервые за очень долгий срок я пришёл домой пьяным. Мать в последнее время стала получше и почти не поминала Угробина. Сейчас она, разумеется, спросила, в чём дело. Я ответил, что одна девчонка от меня залетела.
  - Она не из вашей компании? – осторожно осведомилась мать.
  - Да не… Вообще левая.
  Кажется, мать облегчённо вздохнула.
  - А сколько ей лет?
  - Точно не знаю, но больше двадцатника.
  Мало-помалу мать вытрясла из меня всё про Каринку. Наверное, подсознательно я хотел посоветоваться, как тогда с Олегом. Мать слегка испугалась, узнав, что Каринка, типа, замужем, но я её заверил, что физик-химик-математик Сева, во-первых, кажется, человек неспортивный, а во-вторых, плевать хотел на такую, как бы, жену.
  - Знаешь, о чём я думаю? – протянула мать.
  - Ну?
  - Если у тебя будет ребёнок, вряд ли тебя возьмут в армию.
  - Я тоже об этом думал, - признался я. Я и правда вспомнил об этом по дороге домой.
  - Не обязательно устраивать пышную свадьбу, - размечталась мать. – Заплатить за регистрацию – и хватит…
    Господи, на что готовы бабы, лишь бы уберечь сыновей от армии и отлучить от политики! Насчёт армии я согласен, а вот насчёт политики – обломится. Если что, буду вроде Олега.
    - Хочешь, я съезжу с тобой на дачу и попробую вас помирить? – загорелась мать.
   Я мотнул головой. Ещё чего не хватало.

20.

  Назавтра шёл сильный дождь, но ждать я не мог. Жизнь вообще похожа на компьютерную игру, где сверху всё время что-то падает. Сегодня разруливаешь одну проблему, завтра – другую. Не будешь разруливать – придавит, как кирпичами, и не выберешься.
  В то же время ехать было стыдно. Что Каринка обо  мне знает? То я ухожу, хлопнув дверью, то смываюсь по-тихому. Ещё  решит, что я предлагаю ей себя, потому что боюсь идти в армию. И тут мне показалось, что я слышу голос Олега.
   «И это есть, конечно. Но разве это тебе мешает делать доброе дело? Наоборот, помогает!»
   Словом, полдня я промаялся дома, а часам к четырём сел на автобус и покатил в садоводство.
   Конечная остановка… Переулок… Калитка с фанерным дракончиком… Сад… Крыльцо…
   С навеса нещадно лило. Дверь была заперта, а из щели торчал лист бумаги. Я достал записку и развернул, ни секунды не сомневаясь, что послание адресовано мне.
   «Уважаемая Татьяна Васильевна! После всего, что случилось, я не могу оставаться на Вашей даче. Я поехала в У. Там есть театр – один на весь городок, и в нём вакансии костюмера и декоратора. Думаю, возьмут не тем, так другим. По мне пока ничего не видно. Кажется, там дают жильё. А ещё, я слышала, можно поселиться в самом здании театра. У меня в У. живёт однокурсница. Если я задержусь, то переночую у неё, а если нет – вернусь к вечеру. Спасибо Вам за всё!.. Карина».
   К счастью, я знал, что ключ лежит под крыльцом на условленном месте. Я зашёл в дом и начал стряпать драники. Это успокаивало. Всё-таки недаром я выбрал профессию повара.
   Ладно. Переночую на даче. Если Карина до вечера не вернётся, завтра поеду в У. Два часа на электричке или час на маршрутке. Найду театр, зайду, поговорим…
   Стоп! Я же знаю номер её сотика! Сколько раз приходил без звонка, а теперь вот позвонить решил.
   Дрожащими пальцами я стал нажимать кнопки. И тут в саду  послышался шорох. Я встал и решительно направился к двери. А вдруг шпана, мелькнула трусливая мысль. Поделом было бы…
    Сквозь пелену дождя ко мне летела лёгонькая девичья фигурка.
   - Пошли драники есть, - пригласил я с порога.
   Карина зашла, повесила плащ и заговорила так, словно вчера ничего не произошло.
   - Записку читал?
   - Да.
   - Короче, обломили меня. Им нужен специалист со стажем.
   И тогда я сказал:
   - Переезжай к нам. Мать согласна.
   И мы принялись за ужин.