Абдурахим из Саситли - борьба длиною в жизнь

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КТО ТЫ АБДУРАХИМ?

- Кем вас и подобных вам людей можно считать?         – спрашиваю я человека, занимающего в дагестанской иерархии религиозных деятелей нашего времени не последнее место и являющегося самой противоречивой фигурой среди них.
- Да известное дело, что меня и, скажем так, моих коллег по призванию в народе называют «г1алимзаби» («ученые»), что в отношении наших скромных знаний есть явное преувеличение. Единственное как нас можно обозначить, это назвать «ц1аларал чаг1и» («люди, которые учились») и не больше. Конечно, мы когда то учились, да и сейчас учимся и, естественно, знаем кое-что о нашей религии, но никак не на таком высоком уровне. Ученые религии Ислам, в истинном значении этого слова, всемирно известны, и смею утверждать, что ни один из них не был и не есть из Дагестана или из других республик Кавказа. Только в последние годы некоторые молодые люди, отучившись в известных во всем мире учебных центрах, начали получать степени кандидатов и звания докторов наук. Они пишут книги и преподают в этих  центрах. Но и они далеко еще не ученые, – говорит он, без остановки шевеля пальцами рук и впадая в короткие промежутки времени между фразами в глубокое раздумье.
Комната размером примерно 3 на 4 метра, на первый взгляд, ничем не примечательна, да, может быть, только разными книгами, которые находятся здесь практически везде: и на столе, и в шкафу, и прямо на полу стопками, также и в бумажных коробках. Значительную часть этого пространства занимает и стальная печь, с пристроенной вместо двери газовой форсункой и дымоходной трубой, вделанной прямо над ней в потолок. У стены, напротив входной двери, стоит невысокий деревянный топчан, заправленный постелью. Насколько я знаю, предназначен он для гостей.
- А моя спальня и кабинет здесь, – улыбается он в седую бороду до груди, отодвигая занавеску в проёме открытой двери, ведущей в соседнее помещение. А там офисное кресло и стол у окна, заваленный бумагами и с компьютерным монитором посередине. Ширина помещения – длина кровати, которая стоит слева у стены, а справа – книжный шкаф так же на всю стену. Больше свободного места в этом помещении практически нет – только узкий проход от кровати к шкафу и то, только когда кресло отодвинуто под стол.
В первом помещении, которое мы уже успели описать и определили как гостиную, на одной из стен на уровне груди невысокого человека установлена маленькая дверца. Когда, вернувшись после обеденного намаза из небольшой мечети напротив дома, мы с Абдурахимом сели пить чай, в эту дверь постучали.
- Как в тюрьме, – сказал он, улыбаясь и, открыв ее, получил из рук жены поднос с обедом.
- И что, по вашему, – продолжил я нашу тему, – получается, что те громкие звания и регалии, которые имели раньше и имеют сегодня некоторые наши с вами земляки, пустышки?
- Если речь идет об истинном значении звания «ученый», конечно, это так. Но утверждать, что среди них не было достойных мужей, заслуживших за свои дела на пути религии уважения и почета у верующих, а также и высокие звания, было бы с нашей стороны несправедливо. Но почет и слава это одно дело, другое – глубокие знания. А реальность была такова, что действительно стать учеными у них не было возможности, хотя бы по той простой причине, что получали они эти знания в условиях нашей действительности. И ведь во многих случаях не они же сами эти звания себе присваивали. Ученики их и последователи как всегда перестарались. 
- У меня есть книжка, которая, кстати, была напечатана и распространена вашими стараниями лет 20 назад, и к содержанию которой, если я сегодня правильно понимаю религию Ислам, нельзя отнестись кроме как к настоящему язычеству. Напомню, что состоит она,по объяснению автора, из высказываний известного тарикатского шейха, жившего в 19 веке, кому смело приписываются такие атрибуты и качества, которые присущи только Богу. Думаю, даже сегодняшние суфии воспримут это как многобожие. Это для меня, конечно же, является подтверждением вашего взгляда на знани, но  одновременно удивляет, как такое можно было не понимать. И думаю я, что и вполне справедливо, вы книгу эту прежде чем дать в печать не прочитали?
- Конечно, прочитал. Но дело в том, что, даже нам, известным «ученым и просветителям» того времени, все это казалось чем-то неподлежащим ревизии, а критики тем более. Другого просто мы не знали и не подозревали, что оно может вообще существовать. И те знания, получить которые мы имели возможность, не давали ответа на подобные вопросы. Тогда таких вопросов даже не было! Это сегодня все умные стали, – улыбается Абдурахим и добавляет. - Ведь сейчас знания более доступны, чем тогда, и как результат – появились люди, способные отличать истину ото лжи.

САСИТЛИ-СЕЛО «ПОД СКАЛОЙ».

Когда мы знакомимся с каким-нибудь новым для нас человеком и первым делом узнаем его имя, у нас тут же возникает желание узнать, откуда он и, если не сразу, то как-нибудь в другое время удовлетворяем эту свою любознательность. И естественно то, что только так мы можем иметь хоть какое-то представление об интересующем нас человеке. Это конечно не аксиома, с которой нельзя поспорить, но то, что судьба любого человека рождается и берет свое начало именно там, где этот человек родился и вырос, бесспорно.
Таким местом для нашего героя и его, несомненно, богатой событиями судьбы, является село Саситли, которое затерялось в одном из многочисленных и бесконечно глубоких ущелий в горах Дагестана.
В лощине, под высоко уходящей в небо остропикой скалой и на довольно крутых склонах с правой и левой стороны этой лощины, как бы упираясь на плечи друг друга расположились дома саситлинцев. Если издали посмотреть, то село это похоже на птицу с распростертыми крыльями, которая как будто только что села на утес у горной речки. И название села соответствует своему месторасположению. Переводится оно как «под скалой». 
Есть многочисленные свидетельства о том, что его основали два брата, прибывшие сюда из селения Хелетури, Ботлихского района. И причиной, вынудившей их обосноваться в этих скалах, называют дефицит воды на старой родине. Есть еще связанное с этим предание, что собираясь в путь, братья поклялись «остановиться только между двух вод», что как раз и соответствует месторасположению их новой родины.
Казалось бы, по этой причине состав жителей  Саситли должен был быть однородным, но это не так, и больше половины из них связывают свое происхождение с другими предками и с другим местом. И принято им считать село гидатлинского общества Тидиб.
Сын жителя этого селения Умарил Мухамада Шайхилав убил человека и, спасаясь от кровной мести, вместе с семьей был вынужден покинуть родину. Пробираясь по диким тропам через горные перевалы, он остановился в местности у села Ангида, относящегося ныне к Цумадинскому району. Но ангидинцы не захотели оставлять у себя чужака, и ему скоро пришлось покинуть их пределы. Так он добрался до земель села Саситли и, выбрав удобную для жизни лощину на одной скальной вершине, обосновался там.
Выгонять его хозяева не стали, но и долго находиться на этом месте, получившее позже название «Кузнецкий холм», не дали.
Ввиду того, что он был мастером кузнецких дел, в котором они постоянно нуждались, пригласили в село, выделив ему при этом землю. Немного прошло времени, как число его семьи и наследников увеличилось и стало больше по сравнению с количеством  их покровителей - хелетуринцев. Рассказывают, что только у одного его сына Мухамада было 15 детей, из  которых у семи сыновей в дальнейшем образовались свои тухумы.   

СОВЕТСКОЕ ДЕТСТВО

 Голодной и холодной зимой 1943 года, в семье человека, относящегося к одному из  этих семи тухумов Шайхилава, и родился Абдурахим. В доме председателя колхоза Умарил Мухамада он был четвертым ребенком. И это довольно-таки большая семья, по рассказу самого Абдурахима, ютилась в одной небольшой комнате, в которой единственным предметом мебели был топчан. Были там еще печь и несколько досок, закрепленных одна на другой к стене, и служившие им полкой для кухонной утвари.

Абдурахим:

- Была в нашем доме и еще одна комната. Но использовали мы ее как кладовую и частью как прихожая - на новый лад. Размером она была немного больше, чем первая. В ней в одном углу было углубление наподобие камина, в котором в летнее время мать готовила нам еду, в связи с чем, стены помещения и его потолок всегда были черными. Другой угол ее был занят низкой оградой из неотесанных досок и заполнен соломой, которая мне, младшему брату и старшей сестре служила постелью. У нас не было ни матрасов, ни одеял, и не знали мы, что такое постельное бельё. Солому покрывали вещью сотканной из грубой овечьей шерсти, которая называлась «ц1аха», нас же – старым, дырявым тулупом.
По этим и другим причинам, помещения эти и условия жизни в них нельзя понимать, как части современного дома. Нынешние сараи и сеновалы, наверное, выглядят намного комфортнее и лучше, чем те наши жилища. Настолько убогое было их убранство и, естественно, быт самих жильцов соответствовал этой убогости.
Конечно, в селе находились люди, у которых эти условия были лучше. Но таких было немного, и отличались они от нас немногим. Немало было и тех, кто жил хуже. 
Детство у меня, у моих братьев и единственной сестры, как и у многих наших ровесников, было босоногим. И одежда у нас в основном состояла из двух предметов: штанов и рубашки, цвет которых от долгой носки и разноцветных нашивок нельзя было разобрать, и бывали они чаше грязными, чем чистыми: стирали редко, и то в летнее время. Зимой нельзя было, потому что не во что было переодеться.
Голода мы не видели. Хоть бедно, но всегда имели, что-нибудь, чем можно было поживиться. Основной едой была лепешка из кукурузной муки, которую макали в рассол из-под колхозного сыра, чего в помощь трудовому народу бесплатно отпускали на складе. Но доставался он не всегда и не всем, и только тогда, когда от сыра, который до последнего килограмма сдавался государству, освобождалась тара.
Иметь свой скот считалось крайне невыгодным делом. На налоги и на разные сборы уходило все или почти все, что он мог дать. Да и времени на это у людей не было: всё трудоспособное население села круглый год было занято выполнением плана родного колхоза перед государством. А он у нас в те годы был одним из передовых, имел много наград в виде красных знамен и грамот с ликами вождей пролетариата, а название его долгое время не сходило с республиканской почетной доски.
В год моего рождения в связи с тем, что было военное время и многие мужчины села ушли на фронт, председателем колхоза был назначен мой отец. А он не умел даже имени своего написать. В помощники ему и бухгалтером поставили пятнадцатилетнего Исраилил Мухамада, который рассказывал мне, как он читал отцу письма из района и писал с его слов ответы на них. Вместо подписи отец использовал сделанный для него юным помощником  деревянную печать, с выведенной на ней фамилией «Омаров».
В начальниках ходить отцу пришлось недолго. Уже скоро на этом посту его сменил, вернувшийся с фронта по причине ранения и имевший некоторое образование, Саадулал Усман.
А в 1953 году правление колхоза решило сделать его пастухом, и он со стадом колхозного скота был отправлен в Чечню.
В те годы, с целью улучшения породы крупнорогатого скота, некоторым передовым хозяйствам нашего края правительством были выделены быки породы «Смит». Был такой и в стаде отца. Осенью, когда он возвращался из Чечни, это животное смертельно ранило его, и он умер на носилках по дороге домой.
И нашу семью, едва доводившую концы с концами, смерть отца поставила на грань выживания. Мой старший брат Абдурашид, который мог бы заменить нам кормильца, из-за колхозных овец сидел в тюрьме и мы трое детей, старшему из которых было только четырнадцать лет, остались на попечении  одной матери.
По совету одного родственника, будучи еще десятилетним мальчиком, я дал заявление в правление колхоза, чтоб они приняли решение об оказании нам помощи, хотя бы на том основании, что мы деты человека погибшего при исполнении. Но сделать это они, почему-то не осмелились.
Овдовевшая и оставшаяся одна в крайней нужде с маленькими детьми наша мать стала очень нервной и злилась на нас по поводу и без. Не помню за что, но не забываю, как она однажды избила меня до потери сознания. Также в памяти осталась картина случая, когда она зубами грызла спину провинившегося в чем-то моему младшего брата.
Не стерпев бесконечные побои и непосильную работу, и это в атмосфере полного отсутствия родительского тепла и любви, я подумал покинуть отцовский дом. Мысль такая у меня возникла после того, как услышал о детских домах для сирот. И однажды, не имея с собой ничего кроме надетой на себя старой одежды и не поставив в известность никого, я отправился в путь.

                ************               

 Двенадцатилетний мальчик, еще ни разу не побывавший за пределами родного села, пешком отправился на поиск лучшей доли. Так как ни один водитель машин, которые тогда в наших горах были большой редкостью, детей такого возраста не подсадил бы к себе, он и не пытался просить их, чтоб они его взяли. И шагая в пыли по камням и питаясь тем, что Бог пошлет, в конце третьего дня добрался до селения Тлох. Намеревался Абдурахим таким образом добраться и до Махачкалы. Но когда после расспросов у местных жителей о направлении, куда он должен был отправиться, они показали ему на дорогу в сторону Хунзах, воля, которая до сих пор толкала и помогала ему, окончательно покинула его.  Посмотрев на подъемы и многочисленные повороты, зигзагом уходящие далеко в горы, он понял, что ему, обессилевшему и голодному, преодолеть их будет не под силу.
«Как бы ни было плохо, дома лучше», - подумал он и решил вернуться. Но и идти назад было не так-то легко. Изможденный и заметно исхудавший, он только через четыре дня смог добраться туда, откуда неделю назад уходил.
Столько дней Абдурахима не было дома, но мать так и не спросила его, где он был.
- Может быть, она желала избавления от меня, но, все-таки, я больше склонен верить тому, что она понимала причину моего поступка, поэтому и промолчала. Об этом не было спрошено и после, и это осталось тайной между мной и моей бедной матерью, – говорит он, тяжело вздыхая.

МОМЕНТ ИСТИНЫ ИЛИ ЧЕЛОВЕК НЕ ДОСТОЙНЫЙ ЧИТАТЬ КОРАН

Все в этом мире начинается с одной искры, с одного слова. И момента печальнее, чем минуты похорон близкого нам человека, в нашей жизни вряд ли бывает. В такие именно минуты, такой искрой и послужило для молодого Абдурахима, брошенное кем-то в его адрес несколько слов.
Когда в далеком 1967 году он и его три брата хоронили самого родного им человека – мать, он обратился к одному из проводивших обряд похорон сельчан, что прочитает, как принято в таких случаях, определенную суру из Корана, так как не хватало одного читающего из семи положенных. Человек, к которому он обратился, ему вежливо отказал, объяснив это тем, что было бы правильнее, если это сделает, кто ни будь другой, более знающий. А другой, находившийся рядом с ними и услышавший этот диалог, брезгливо бросил: «Коран не та вещь, которую могут читать такие люди как ты».
    - Эти слова поразили меня, и запали глубоко в душу, – говорит Абдурахим. - Они заставили меня думать, и понял я, что если сегодня ни один из нас, четырех братьев, не способен проводить в последний путь свою родную мать, то ничего хорошего и в дальнейшей жизни мы не увидим, и так же будем всегда нуждаться в чужих нам людях. И в тот же день, попросив у Аллаха отпущения мне прежних моих грехов, я поклялся, что не вернусь к ним, и твердо решил взяться за изучение религиозных наук, и делать это до последнего часа считанных мне в жизни дней.

     КАК Я ГРЫЗ "ГРАНИТ НАУКИ"   

Делить свою жизнь на «до и после» у  Абдурахима принято именно этим днем. И по его рассказу, основное место в этих двух частях - и в первой и во второй - занимает учеба: помимо школьного обучения, там есть учеба и на механизатора, и на врача, и, конечно же, на религиозного проповедника, в роли которого наш герой проявил себя особенно блестяще.

Абдурахим:
               
- В первый класс я пошел, когда мне еще не исполнилось семь лет, и было это в 1949 году. Школы как таковой в селении не было: учились в домах сельчан, где арендовались одна-две комнаты, и там, иногда вперемешку со всеми, ученики разных возрастов изучали всего три-четыре предмета: родной язык, русский язык, литературу и математику. Другие предметы, такие как: география, физика и история - начали изучаться только после 1954 года.
Учителями нам вначале были наши же сельчане: Пахро, Камил и Килич, - которые сами имели образование 3-4 класса. Помимо преподавания основным их занятием были игры в карты и постоянные попойки. А после, когда я уже учился в 5-6 классе, в наше село прибыли учителя из России, и только тогда учеба наша стала походить на настоящую.
В наших книгах в основном содержались рассказы о Ленине, Сталине и о «счастливом» детстве, которое благодаря им мы тогда имели. Несмотря на это, некоторые «неблагородные» дети иногда измывались над их изображениями: кололи глаза, добавляли рога и красили до неузнаваемости. И я не был исключением, за что один раз моей матери пришлось стоять перед партактивом села, где ей обещали посадить в тюрьму, если подобное с моей стороны больше повторится. И после экзекуции палкой, которую она по прибытии домой на моей спине провела, я Ленина и Сталина оставил в покое. 
До третьего класса я был неважным учеником. По этой причине в этот класс пришлось ходить два года. А мотивом, изменившим моё отношение к учебе, стал такой случай.
Когда на уроке родной литературы Камил сказал, что мы сегодня будем читать стихотворение Гамзата Цадасы «Пастух и его коровы», я, вытянув, сколько мог, вверх руку, изрек: «Могу рассказать его наизусть». Еще в прошлом году, понравившись то, как и о чем оно было написано, я выучил его. Камил тут же пригласил меня к доске и после того, как я без единой запинки продекламировал стихотворение, похвалил меня и поставил в журнале напротив моей фамилии большущую  пятерку.
С этого дня я превратился в лучшего ученика нашей семилетней школы и семь его классов окончил на «отлично». И сейчас у меня хранится похвальная грамота с изображением советских вождей, которую мне тогда вручили.
В то время нужными и редкими в наших селах специалистами были врачи и учителя. Так как я был отличником, и это давало мне право без сдачи вступительных экзаменов поступить учиться на эти специальности, наша русская учительница уговорила мою мать отпустить меня в город. И я, имея от роду только 14 лет и толком не зная, как и что буду делать в той или иной ситуации, в 1957 году отправился в Махачкалу с намерением учиться на врача.    
Хорошо помню, было это 20 августа. Взяв собой деньги на дорогу и на первое время,  натянув на ноги новые резиновые галоши, и не имея с собой больше ничего, я отправился в путь.
Преодолев его, где на машине, где пешком, и добравшись через несколько дней до Махачкалы, я, первым делом, поискал медучилище и, с трудом найдя его, пошел в приемную комиссию. Там я узнал, что по причине превышения количества желающих поступить над имеющимися местами, руководством училища было принято решение ввести вступительные экзамены. И к моему приезду туда, получалось, что они уже закончились и кто мог поступить, уже поступил.
Я не знал, что мне дальше делать, и от безысходности и сожаления готов был рыдать. Но собравшись и подумав, решил не сдаваться. Нашел дверь с надписью «Директор», у которого уже стояли 10-15 человек, и встал за ними. По моим не мытым уже несколько дней щекам катились капли слез размером горошины, и одежда моя отталкивала стоящих здесь людей, и по их лицам было видно, как они чурались  меня.
Через некоторое время к нам быстрым шагом подошел молодой человек и, посмотрев на меня, спросил, откуда я и какой нации. Слезы мои участились и с трудом ответил ему. Он на аварском начал меня утешать, говорил, чтоб не плакал и, раздвинув людей, стоявших у двери, скрылся за ней. И уже скоро, выйдя оттуда, повел меня в другой кабинет, где показал женщине, которая сидела там за столом, и сказал: «Внесите его в список поступивших». После мы с ним пошли к нему домой. Меня там накормили, дали умыться и привести себя в порядок. Когда уходил он объяснил мне, что дальше делать и, дав немного денег, сказал: «Сейчас я еду в Москву, а когда вернусь, можешь приходить ко мне в любое время».
Звали этого человека Салманов Асадула, и был он из Дылыма. И помогал он мне потом еще много раз, но однажды, когда я в этой помощи особенно нуждался, не мог его найти. Просто по своей наивности я не записал адрес дома, где он жил. А случилось вот что.
Деньги, которые у меня были, к первому сентябрю же и закончились. А помог мне в этом один жулик, который ко мне привязался и не отступил, пока меня не обчистил. Находясь рядом с ним, я подозревал, что подобное может случиться и предусмотрительно спрятал часть денег в расщелину какой-то стены у моря, которая потом безнадежно была забыта. Эти и других обстоятельства оставили меня на несколько недель без единой копейки в кармане. А стипендия ожидалась только в конце месяца.
Если расскажу о том, чего только мне не пришлось перетерпеть в течение этого долгого месяца, люди, наверное, не поверят. Я питался всем, что мне попадалось и казалось съедобным. Мог съесть корку от арбуза, копался в гнилых овощах и отходах. Недалеко от нашего училища находилась столовая, куда иногда я заглядывал и, горя от стыда, ждал, пока от какого-нибудь посетителя не останется что-нибудь, и съедал это. Женщины, которые там работали, делали вид, что меня не замечают. Но однажды одна подошла и поставила мне полную тарелку супа и сказала, чтоб я приходил каждый день, и что она будет меня кормить. «Смотри, только воровать не научись», - добавила она. С того момента я так от нее начал стесняться, что больше в эту столовую не пошел.
В те дни во всем училище, наверное, не было студента выглядевшего хуже чем я.
Наконец-то прошел сентябрь, и мне удалось выжить до первой стипендии. В начале октября приехал старший брат и привез одежду. В дальнейшем он в конце каждого месяца по почте отправлял мне по десять рублей денег. Худо-бедно, но на жизнь это хватало. Так же к тому времени я снова встретил и своего спасителя Асадулу, к которому иногда, когда деньги заканчивались, бежал обедать.
Так я проучился до конца 1959 года, но некоторые обстоятельства вынудили меня оставить учебу и взять академический отпуск, как потом оказалось – навсегда. Я просто не стал туда возвращаться. А в 1963 году поступил в Хасавюртовскую школу Механизации и, окончив его, поехал в Ставрополь, где стал работать трактористом.      
               
                ************

А в этой части нашего повествования я буду рассказывать, правда, расскажет об этом сам Абдурахим, о том, как он учился у разных людей, называемых в Дагестане «алимами», которые являлись единственными в своем роде светочами знаний религиозных наук во времена коммунистов-безбожников. И было их, по его словам, тогда немного – всего несколько десятков человек.

Абдурахим:

         - Ровно через неделю после того, как мы проводили в последний путь нашу мать, я достал книгу «Мухтасар» и пошел к человеку, имевшему в то время соответствующие знания. Сказал ему, что хочу учиться, и попросил дать мне уроки. Звали этого человека Исал Махмуд. В это же время в нашем селе жил и преподавал еще один человек по имени Хайбула, который у себя дома  давал уроки 10-15 ученикам, и к которым без проблем мог бы присоединиться и я. Но я этого не сделал, потому что страстно хотел получить быстрый результат. А результата такого, как я тогда думал, можно было добиться, только получая всё внимание учителя. К тому времени мне уже исполнилось 25 лет, имел жену и ребенка, и понимал, что, не вложившись полностью в это дело, у меня ничего не получится, только время потрачу зря.
Махмуд, как бы проверяя твердость моих намерений, привел одну-две пословицы. Видно было, что он с недоверием отнесся к тому, что я задумал. Я не обратил на это внимание, а договорившись с ним, был у него через несколько дней. Так я начал учить книгу «Мухтасар».
В те годы в Хасавюрте жил тарикатский шейх Тажудин из Ашали, имевший разрешение на наставничество от Хосена Саситлинского. Многие наши сельчане, так или иначе, считавшие себя соблюдающими мусульманами, числились в его мюридах. И я, как уже вступивший на праведный путь человек, решил для себя, что обязан стать мюридом и начал искать к нему путь. А задача эта тогда была не простая. Ученные люди и тарикатские шейхи вели скрытую жизнь и, чтоб попасть к ним, нужно было пройти некоторые преграды. Это сейчас к устазу ездят, как на праздник - на автобусах со знамёнами.
Мне же это удалось сделать только через месяц, и устаз Тажудин научил меня вирду Накшубандия.
 Я был очень прилежным учеником, и поэтому за три месяца смог выучить наизусть четыре небольшие книги. И задание устаза я успевал исполнять лучшим образом.
Через некоторое время я решил продолжить учебу у своего родственника Сааду, который жил в горах, и с этой целью ранней весной 1969 года, оставив дома четырехмесячную дочь и жену, поехал туда и начал брать уроки из книги «Ан-Намузадж».
Этот мой шаг многие мои родственники посчитали неправильным. Двоюродный брат матери Башир, знавший немного арабский язык, сказал, ругаясь, что нельзя учиться, бросив семью. «Жену нужно содержать или же отпустить и вернуть ее родителям», - говорил он мне. Единственная причина, побудившая его сказать это, думаю, была убежденность, что я не доведу до конца начатое.
Другой мой родственник Иманшапи, который жил в селении Цумада, тоже когда-то, как и я поздно начавший, но потом бросивший учебу, меня поддержал. Напутствуя мне, он сказал: «Знай, ты начинаешь очень трудное дело. Занимающегося подобным, и жена бросит, и люди дурным посчитают, и бедность будет преследовать. Но что бы ни случилось, нужно довести начатое до конца».
А произошло потом со мной точно то, что говорил Иманшапи. И с женой пришлось развестись, и нищенскую жизнь несколько лет волочил, и люди на меня смотрели как на дурака.
У Сааду я учился не полных три месяца и закончил «Ан-Намузадж». Было лето, и ввиду того, что в это время в сёлах у людей работы бывает много, и он был часто этим занят, я вернулся на равнину к себе домой и пошел с книгой «Саади» к Махмуду.
Эту книгу тоже я закончил через три месяца. Здесь только я начал понимать, что обучаясь вместе с другими учениками, знаний можно получить больше, чем в одиночку, и в связи с этим решил продолжить у Хайбуладибира. У него я учился до весны 1972 года и завершил книги «Минхаж» и «Жалал».
Всё время, пока учился сам, я учил и других. Это помогало мне лучше разбираться в предмете. Так я повторял уже пройденный материал и усваивал намного больше информации. И таким образом, за небольшой промежуток времени удалось прочитать немало книг.
Из-за того, что не мог терпеть поведение людей, несоответствующее моим религиозным убеждениям, мне всегда трудно было ладить с ними. Именно из-за этого пришлось отпустить жену, несмотря на то, что мы с ней уже имели двоих маленьких детей. Когда у Хайбуладибира решался вопрос наш с ее отцом, и я объяснял ему в чём моя с ней проблема, меня он не понял и сказал, что Абдурахим «в яйце ищет волоса», то есть, что я пытаюсь искать недостатки там, где их нет.
Простому народу трудно было осознавать, что есть Шариат и они плохо понимали и принимали его порядки, и не много тогда было людей, разбирающихся в нем, и смело могущих говорить, что мусульманин обязан следовать его требованиям.   
И еще мне не нравился тот сложившийся порядок преподавания религиозных дисциплин, который практиковался в то время у нас. За один день можно было получить только один урок, а пятница была выходным. Талантливых людям, которые могли бы стать хорошими учеными, есшли бы это делалось по-другому, подобный подход явно вредил, и большая часть жизни у них уходила в студентах. Это же и служило причиной тому, что многие  из них бросали учебу. Только самые терпеливые могли пробиться в алимы, от которых людям была польза и чьими стараниями распространялись знания. Подозреваю, что многие из тех мул и ученых, которые таким вот образом обучали людей, не были заинтересованы в том, чтобы ученики превосходили их. Иначе они могли бы, за короткий срок окончив учебный курс, стать авторитетами в вопросах религии. Ведь в таком случае их учителям пришлось бы делиться с ними своими привилегиями…
Повторяясь еще раз, скажу, мне, лично, такое положение не нравилось. И я очень старался не пропустить день, когда можно было бы получить и так скудный урок. Поэтому, когда нашему учителю иногда приходилось уезжать куда-нибудь на срок больше чем сутки, я тоже следовал за ним. Помню один раз Хайбуладибир с женой и друзьями ездил к какому-то горячему источнику, куда следом поехал и я. Две недели находились мы там, и я, лежа все это время в какой-то яме, похожей на нору, читал уроки и заодно "кормил комаров". В этом месте я впервые встретил Сулеймандибира из Мехельта.
Кажется, было это в 1971 году, только закончив с «Жалалами» и решив, что достаточно уже изучил книг и нет необходимости тратить время на это никому, практически, не нужное дело, я перестал ходить к учителю. Учил и читал, что мог сам, и больше был занят поклонением Всевышнему. И это мне казалось правильным.
И, естественно, как послушный и добросовестный мюрид своего устаза, я раскрыл ему свои намерения. Тажудин немного задумался и сказал: «Ты учебу продолжай, это тебе будет лучше».
В правильности такой позиции Тажудина я убедился уже скоро. Коммунистический строй, который был врагом религии и верующих, в один день рухнул, и всем желающим стало возможным получать знания и исповедовать открыто свою религию.
А в том году я продолжил учебу у Хайбуладибира и к осени начал изучать «Махали». И когда ему пришлось по болезни своего родственника ехать в горы, я тоже последовал за ним, и мы были там два месяца. Несмотря на то, что ему ничего не стоило прочитать мне несколько уроков в день, так как я у него был только один, Хайбуладибир продолжал в том же порядке: один день – один урок, пятница – выходной. По этой причине, по возвращении домой я уже больше к нему ходить не стал. Можно было и раньше так делать,только Тажудин не разрешал.
Осенью 1973 года, чтоб продолжить изучение «Махали», я пошел к Сайпудину. Прежде чем пойти к нему брать уроки, я договорился с ним, что он будет читать мне их столько, сколько я пожелаю.
Тема, с которой мы с Сайпудином начали, была такая: «Порядок совершения намаза там, где есть опасность». По этой теме есть несколько шариатских решений, одним из которых является решение о том, что мужчине запрещается носить шелковую одежду. Когда мы дошли до этого места, я спросил учителя: «Что есть шелк?». Мне ответили: «Шёлк есть шёлк, и это известное дело». Меня подобный ответ, естественно, не удовлетворил, и я повторил: «Я не знаю, о каком шёлке в этом решении идет речь, если вы знаете, то расскажите мне».
Так, слово за слово, на протяжении получаса у нас получился очень неприятный разговор. Один присутствовавший при этом человек мне с упреком сказал: «Учи, что тебе дают, и не спорь с учителем. У тебя, оказывается, вовсе отсутствует уважение к людям». Конечно, постороннему слушателю можно было казаться, что я спорю просто так и не уважаю своего учителя, но это было не так. Я, на самом деле, не знал, и поэтому хотел узнать, что есть шёлк, и подобными вопросами, как могло показаться несведущим, не проверял знания Сайпудина. И с другими учителями несколько раз у меня бывали похожие ситуации.
Итогом этого разговора было то, что мой учитель не смог объяснить мне, что такое «шёлк» по шариатскому правовому определению, а я, из-за своих «неудобных» вопросов, превратился в ученика, неуважающего своих учителей. Нужно было исправить подобное положение дел, поэтому решил больше не задавать возникающие у меня по ходу учебы вопросы. Просто записывал их себе в тетрадь, а потом находил ответы, так сказать, на стороне.
Не пропуская ни одного дня, Сайпудин читал мне уроки, пока я не говорил «хватит», и к весне 1974 года закончил все четыре «Махали». Дальше у меня возникло желание изучить «Жамиул жавами» и «Силкул-айн». Говорили, что это очень сложные предметы, и поэтому решив найти для этого более разбирающего в них учителя, посоветовавшись с Тажудином.
Я знал, что «Силкул-айн» - это книга, по которому учат тарикат. В связи с этим Тажудин порекомендовал мне человека по имени Умарил Мухамад из Кирпич-кутана, добавив, что он очень ревностный суфий и сможет прочитать мне ее.
Село это находится в 20 км от нас. Я поехал туда и, поискав Мухамада, объяснил ему цель моего приезда.
Мухамад сразу же сказал мне, что он читать эти книги не может, и поэтому с него будет плохой учитель. А я, приняв это объяснение как знак скромности, настаивал и выражал желание приходить к нему ещё. Он же никак не соглашался, и тогда жена его, слушавшая наш разговор, вмешалась, говоря, что «он дурачится», и добавила: «Ты приходи». Когда вышли провожать меня, Мухаммад, улыбаясь, сказал: «Ладно, приходи со своей книгой, если у меня ничего не получится, хотя бы твой проезд я оплачу».
И когда, поехав на следующий день к нему, мы сели читать, сделать это он действительно не смог, а от засовывания им в мой карман трех рублей спастись я тоже не смог.
Мне Мухамад запомнился человеком, много знавшим достоверных и не только рассказов и легенд о тарикатских шейхах и их чудотворных делах. Так же он часто постился, не разговаривая по нескольку дней и общаясь, при необходимости, знаками рук.
Таким образом, дело моё застопорилось, и пришлось мне ещё раз обратиться к Тажудину за советом. На этот раз он порекомендовал мне Сулеймандибира из Мехельта, сказав: «Если согласится принять тебя, он твое дело сможет решить. Я тоже когда-то у него брал уроки и с моим характером - часто бывать недовольным этими муллами -  к нему у меня претензий не было».
Сулеймандибир тогда жил в Эндирее, и, когда поехал к нему, застал его за столом, на котором раскрытыми и в стопках лежало много книг, и он, листая одни, заглядывая в другие, делал на них пометки и подчеркивания и писал что-то на полях.
Я рассказал ему о цели моего приезда. Перечислил названия книг и назвал человека, отправившего меня к нему. «Учить тебя, заселив в этот мой дом, я не смогу», - сказал он, - «Живу здесь от того, что пришлось уехать из родного села из-за агентов КГБ. А они у этой организации есть везде. Если ты найдешь себе квартиру поблизости и сможешь приходить ко мне днем, то я тебе уроки прочту».
На обратном пути, в Хасавюрте, я зашел к своему кунаку Абдулкадыру из Верхнего Инхело и, рассказав ему о своих намерениях,  попросил найти мне квартиру. Он сразу же загорелся желанием мне помочь и сказал, чтоб я выбрал любую комнату его дома. Еще добавил, что будет кормить меня и обеспечивать постелью и другим необходимым. Я, естественно, обрадовался его предложению и выбрал себе маленькую комнату, в которой в тот момент обитал сам Абдулкадыр. И на следующий же день, взяв с собой книги и тетради, был в Эндирее.
Сулеймандибира я застал в том же положении, копающимся в книгах. Когда я спросил у него: «Не тяжело ли ему, старому человеку, перегружать себя этим занятием?», посмотрев на меня сверх опущенных на нос очков, он ответил: «У знаний есть такое свойство, что, если мы посвятим им хоть всю жизнь, получить от них мы сможем только небольшую долю».
Когда в тот же день мы начали читать, до обеда смогли разобраться только с одной страницей книги «Силкул-айн», а со следующей  – только до вечера. Таким образом, в течение трех месяцев Сулеймандибир прочитал мне только часть этой книги. Делал он это не пропуская ни одной буквы, часто заглядывая в другие книги и подолгу думая. Иногда у меня заканчивалось терпение, и я спрашивал себя, зачем же он так долго разбирается с одним предложением или с одной фразой. Даже тогда, когда заканчивал сформулировать мысль, которая есть в определенном предложении и доводил ее до моего ума, он всё еще некоторое время продолжал думать над этим, что меня и раздражало больше всего. Это потом я начал понимать причину моих «нервов». Не хватало знаний,  принять мудрость такого обучения.
В этой книге, по признанию самого Сулеймандибира, было много ошибок. «Этот человек сам не знал, что писал», - говорил он. И однажды сказал мне: «На той стороне горы, которую мы отсюда видим, есть человек по имени Вали. В нашем округе нет человека, знающего в этой науке столько, сколько знает он. Езжай-ка ты к нему и посмотри, что он об этом скажет».
Вали в то время жил в Хасавюрте. Жилище его представляло собой низкий и кое-где начавшийся рушиться саманный дом. Под тахтой, являвшейся для Вали одновременно и постелью, и столом, и своеобразным книжным шкафом, было очень много книг. Он любил их, читал и перечитывал. В основном они были по истории и о хадисах пророка. Так же у  Вали была ещё и своя особенность - он не учил никого и не делал никому наставлений. И выходил из дома только по пятницам и то лишь для того, чтоб совершить джума-намаз в мечети. Некоторые глупые «алимы» еще тогда говорили, что он вахабист. 
Я поехал к нему и объяснил цель моего приезда. Так как нужной нам книги у него не оказалась, он положил перед собой мою и начал в ней «разбираться». Было видно, что это ему удается тяжело. И Вали не выдержал: «То, что эти суфии пишут, с правилами арабской грамматики никогда не сходится». Закрыв книгу, добавил: «Смысл стиха спрятан в животе поэта». И посоветовал мне: «Занимаясь подобными бесполезными книгами, не трать время зря и не прибавляй себе головной боли».
Учиться в Эндирее, живя при этом в Хасавюрте, дело было не из легких. Трудности были и с семьей, оставленной мною в селении и состоявшая к тому времени из пяти человек. Не закончив эти книги, я перестал ходить к Сулеймандибиру.  Решил по возможности самому продолжить делать это и передать другим то, что уже знаю, и вернулся к семье.   

ОБРАТНО В ГОРЫ

Абдурахим:

- Это было время, когда я полностью отдавал себя учёбе и служению Богу. Ничто другое не занимало меня так,  как чтение книг и поминание Аллаха. Я жил как аскет, но и задумивался в будущем еще больше отделиться от мирской суеты. Этого я мог бы добиться, только уехав куда-нибудь, где никто не будет мне мешать. Таким местом я видел родной аул и в конце 1974 года, взяв с собой первый том «Ибн Хаджара», отправился в горы.
По приезду туда, в своем доме комнату для меня выделил Сайгисалим и все три месяца зимы я провел у него.
Очень плодотворными были эти месяцы, и помощь Бога мне во всем сопутствовала. Даже на сон я оставлял всего пару часов. Все остальное время длинных зимних ночей и коротких дней, проводил за письмом и чтением.
И там однажды ко мне пришла мысль, что будет лучше, если я и семью свою туда с собой возьму. Так же были намерения организовать медресе, где желающие могли бы учиться.
Хотя для осуществления второй и третьей из этих задач я не видел больших трудностей, вот с первой они реально были. В связи с тем, что время это было, когда население горных районов Дагестана в массовом порядке переселялось на равнину, задумку мою, переселиться из равнины обратно в горы, люди посчитали моей очередной глупостью. Это обстоятельство существенно затрудняло получение согласия жены на подобное предприятие. Понимая, что уговорить её самому будет не просто, я попросил двух уважаемых мусульман сделать это для меня. Звали этих людей Хаджияв и Зайнулабидил Ниматула. У них это получилось и мы с тремя сыновьями, оставив самого старшего ребенка, семилетнюю дочь, у своей бабушки, весной 1975 года перебрались на родину предков. Купили дом у Сиражудина и, заселившись там, начали новую жизнь.
И в первые же дни в доме Чакарилхажиясул Хажиява открыл медресе, где я начал давать уроки всем желающим. Так же стал призывать сельчан к оставлению греховного и возвращению к чистоте своей религии. Хотя уже скоро большинство жителей вняли моему призыву, еще много оставалось и тех, кто не хотел расставаться со старыми привычками.
Почти ежедневные пьяные вечеринки с песнями и танцами, с обязательным участием в них женщин, чрезмерное и неоправданное расходование средств на разные ритуалы поклонения: похорон и свадеб, - не считая при этом несоблюдение вообще, или хотя бы на приблизительно должном уровне, основных обязанностей мусульманина, были главными и повсеместно распространенными пороками моих односельчан. В других селах положение  было еще хуже.
Насколько упорно и бескомпромиссно я вел борьбу с этими пороками, ровно таким, даже еще жестким было противодействие тех, кто жил в их плену. Они и мне прямо об этом говорили и властям заявляли о моей деятельности.
Поддавшись на их разговоры и уговоры, глава сельского совета однажды пришел ко мне и заявил, что «на тебя люди жалуются и об этом твоем деле известно районным властям. Закрой медресе, иначе это сделаю я сам». И уже скоро итогом нашего разговора стал большущий замок на двери помещения, где горцы учились бояться Бога и оставлять плохое.
Конечно, это не упрек тем людям и этому главе. Время было такое, и положение дел религии и отношения властей к мусульман в других местах, по сравнению с нашим селом, были намного хуже.
С закрытием медресе я свою деятельность не свернул и дело преподавания перенёс к себе домой. Из двух комнат моего жилища одну выделил для учеников, а в другой устроились мы с семьей.
Одной жалобой к властям и перекрытием еще одного «источника беспокойства граждан советов», это дело не закончилось. «Настучали» на меня и моему тестю, жившему на равнине. Довели до него, что «его зять, здесь в горах занимается тем, чем не надо, и из-за этого дочка его обделена вниманием и по сравнению с женами других мужчин влечёт жалкое существование».
Как и мы любим свои детей, так и тесть любил свою дочку и тут же пулей прилетел в горы. Намерения у него были более чем серьезные. И приехал он только, чтоб забрать её от меня. Но после того как выслушал её саму и поговорил с людьми, которые меня во всем поддерживали, успокоился.
Дом, в котором тогда мы жили, я скоро продал и купил другой, у Хажиясул Хасана. Был он больше прежнего и, что самое главное, там была возможность по своему усмотрению увеличить количество комнат. Что мне в нём особенно понравилось, это одна комната, у которой окно было на крыше и при наружном осмотре не так-то легко было обнаружить её существование. Она очень подходила для конспираций, к чему в своей деятельности мне часто приходилось прибегать. Её я и выделил для медресе.
Уже скоро количество учеников увеличилось, в связи с чем возникла необходимость сделать расширение. Мы сделали пристройки и прибавили 5-6 комнат, где могли разместиться со своими пожитками и книгами по два-три человека. На чердаке дома нами были устроены две маленькие комнаты, куда заселили ещё пару человек. В итоге, в моем медресе с самого начала его открытия постоянно обучалось 10-15 учеников, и это, не считая местных детей и взрослых, которые также приходили к нам брать уроки.
Чтоб эта деятельность была малозаметна и не бросалась в глаза, все необходимые бытовые условия нами были организованы там же, где жили, и так, чтобы не было нужды лишний раз выходить из дома.
Какие бы не принимались меры безопасности и как бы не были осторожны, от карающей такие дела мечи государства безбожников мы не были полностью застрахованы. Часто приходилось, собрав книги и замаскировав следы проживания, бежать в разные стороны и прятаться в горах. Но, как бы там ни было, милость Аллаха не оставляла нас, всё проносилось мимо, не причиняя нам особого вреда. Это потому что вокруг нас были как плохие так и хорошие люди, которые бескорыстно, ради Всевышнего, помогали нашему делу. Их своевременные предупреждения о готовящихся облавах спасали нас от лап КГБ.       
Таким образом, в этом далеком горном ауле заведение моё просуществовало больше семи лет. Ученики были из разных мест и разных наций. Некоторые, не выдержав суровые условия быта и трудности учёбы, сдавались и уходили, но большинство держалось до конца. Из их числа многие сегодня являются признанными алимами и авторитетными руководителями религиозных школ и общин в своих селах и городах.
Эти годы, проведенные в горах, я считаю и самыми трудными в моей жизни. Семья моя за это время выросла до восьми человек. На их содержание приходилось тратить много сил и времени. Поэтому, наряду с преподавательской деятельностью, чем только мне не приходилось заниматься. И строительством, и ловлей в горной реке дров с последующей её продажей. А последнее было очень рискованным делом, и со мной согласятся те, кто знает, что такое горные реки особенно летом.
Вдобавок к этим заботам, из-за которых на отдых мне оставались всего 4-5 часов в сутки, на меня лежали и некоторые общественные дела. Был сельским кадием и имамом. Приходилось вмешиваться во многие конфликты между сельчанами.   
Еще в начале 30-х годов советской властью  наша мечеть была превращена в колхозный склад. Естественно, там не было возможности проводить никакие обряды и службы. Благо, для этого в те годы община использовала подвальное помещение, которое находилось под складом, и оно было оборудовано соответствующим образом. Там мы проводили все коллективные и таравих намазы, так же использовали его для собраний.
Каждый раз, когда мы там собирались, на определенной возвышенности оставляли наблюдателя, который должен был предупредить нас в случае появления на дороге в село незнакомых людей. Если такое бывало, мы прекращали все и быстро расходились. Были случаи, когда разбежаться не успевали, людей приходилось закрывать там же под замок до тех пор, пока опасность не минует.

       КГБ,АГЕНТЫ И "БУСТАН"

Вот уже два десятка лет мы живем без советского гимна по утрам и генеральных секретарей в вечерних теленовостях. Столько лет назад, тоталитарный строй власти коммунистов, который просуществовал на 1/3 части суши земного шара полных семьдесят лет и за это время на этой территории безжалостно уничтожил миллионы людей, канул в лета.
Виной этих несчастных было только то, что они являлись более образованными и успешными, чем та темная масса большинства, слепо верившая и беспрерывно рукоплескавшая палачам.
Под их аплодисменты рушились храмы, огню предавались горы религиозной литературы, репрессировались ученых и знатоков наук религии, а сама она была объявлена вне закона, только из-за того, что противоречила идеологии нового строя.
Всей этой несправедливости и преступлениям есть слишком много свидетельств, что в их очевидности не могут быть сомнений, и доказательств никаких не требуется. Но, тем не менее, и сегодня находятся люди, которые так не считают, а утверждают, что в Советском Союзе верующих не преследовали и «кто хотел, тот молился».
Еще юношей помню было это в 80х годах. В райцентре Агвали, на берегу Андийского койсу находились большие плоские камни, на которых мусульмане совершали намаз. В один прекрасный день, первый секретарь райкома КПСС Денгаев Расул, вместе с другими чиновниками  прошелся по этим камням и они были опрокинуты в реку.
В будущем этот самый первый секретарь райкома    стал хорошим мусульманином… 
Да, были у нас 2-3 мечети на 25 сёл района, которые имели разрешения на функционирование. Но имелись и подпольные. Вот на них и велась настоящая охота. Их вычисляли, прихожан ставили на особый учет, обвиняя, в самую малость, в нарушении общественного порядка.  Еще раз напомню, это не в суровых тридцатых происходило, а буквально вчера, и перестройка Горбачева была на носу.
Истинно верующих все это не могло сломать – оно их только закаляло. Не сдавшись в 30х, они не собирались делать это и сейчас. И в наших краях религия держалась и поныне держится на таких людях. А те, которые говорят, что не было проблем, думаю, не верили тогда ни в чёрта, ни в Бога.
А у литературы была своя особая история. И начиналась она с костров большевистской инквизиции, в которых сгорела большая часть книг, содержание которых, так или иначе была связана с религией. А меньшая была спрятана в тайники, закопана в землю, и гнила безвозвратно.
В связи с этим, на руках у ищущих знания людей их оставалось очень мало. Нужную книгу не просто было достать, иногда и не возможно было это сделать. И, естественно, в таких условиях они стоили целое состояние. Помню, когда обучавшемуся у Абдурахима моему старшему брату понадобились несколько книг, отец отдал за них быка. 
Но этим проблемы  с ними не заканчивались. Их обязательно нужно было обновить, потому что некоторые представляли собой жалкое зрелище. Продырявленные  червями, обвалившимися обложками и отсутствующие немало страниц с головы и с конца, их всё свое свободное время брат резал, шил и клеил, также, добавляя недостающие страницы, записывал и восстанавливал  содержание. А обложки находил в сельской библиотеке, где выбрав подходящего размера книгу, приносил её домой и, освободив от внутренней части, прошивал или приклеивал в ее место другое для этого приготовленное. По злой иронии, иногда бывало, что использовать приходилось и книги Ленина и других вождей мирового пролетариата. В библиотеке брата и сейчас хранятся эти книги, на обложке которых написано, примерно, «В.И. Ленин. Избранное», а внутри на арабском - «Шариатское право» или что ни будь в этом роде.
Конечно, этого было бы совсем мало для все больше и больше растущего интереса людей к религии и знаниям, если бы не другие источники пополнения этой среды религиозными книгами.
Еще в 70х годах было положено начало, и все остальные годы просуществовал подпольный рынок религиозной литературы, где имелись даже свои типографии. Абдурахим, как он рассказывает, принимал в этом активное участие, за что ему один раз пришлось и в тюрьме сидеть.

Абдурахим:

- Книги делались, копируя старых с помощью ксероксов. Начали это дело во второй половине 70х в Ингушетии. Так я говорю, потому что люди, которые привозили их в Хасавюрт, были основном оттуда. В самом производстве я не участвовал, был только распространителем, от чего, естественно, имел небольшой доход. Но делали мы это с большими предосторожностями, иначе было нельзя. Власти могли сурово наказать за подобные дела. А один раз, было, чуть не попался с книгами «Бустан» и джузами Корана. В милицию донесли о моей деятельности, и они немедля нагрянули на обыск. Мир не без добрых людей - я был заранее предупреждён нашим участковым и, естественно, его коллеги не смогли найти у меня ничего запрещенного.
Но это дело имело продолжение. Так как руки у КГБ всегда имелись длиннее, чем у милиции, там на счет моих дел, видимо, не имели сомнения.
 И ко мне пришла повестка. Вызывали меня в военкомат. Я поехал в райцентр Агвали, где в указанный в повестке час зашел в контору, вызвавшего меня органа. Там мне сказали, что человек, который хочет увидеть меня, будет к 12 часам и мне ничего не оставалось кроме как ждать его.
Выйдя на улицу, я встретил знавшего меня неплохо человека, хорошего мусульманина. Когда я рассказал ему, почему там нахожусь, он предупредил, сказав, что вполне возможно это не военкомат мной интересуется, а КГБ. «Они так делают, чтоб без проблем получить нужного им человека», - объяснил он мне свои подозрения. Это открытие меня не мог обрадовать. Я был подавлен и озадачен, но и понимал, что благодаря этому предупреждению мне представилась возможность подумать. Поэтому до наступления времени встречи я смог все взвесить и готовить ответы на возможные варианты вопросов. Таким образом, я был хоть как-то вооружен и никто меня не смог бы взять, как говорится, «тёпленьким».
Мой знакомый оказался прав. На встречу со мной пришел сам начальник районного отдела КГБ - Муртуз. Начал он очень мягко, говорил, что тоже верующий и мать его является мюридом Хосена из Саситли. Похвалил меня за дела ради религии, призвав при этом любить и родину, которой могут повредить «всякие деструктивные элементы». Добавил так же, что каждый гражданин, в том числе и я, обязан бороться с этим и делать всё от него зависящее для пресечения деятельности подобных людей.
«Про твою торговлю книгами мы знаем», - сказал он. Но дал понять, что трогать этот вопрос он не намерен и оно останется тайной между нами.
Таким образом, этот начальник призвал меня сотрудничать с ним и при расставании объяснил, куда для следующей встречи я должен прийти. Он даже не спросил моего согласия, и я не знаю, что бы я ему ответил. На этом мы с ним расстались, после чего я начал чувствовать себя загруженным чем-то чрезвычайно тяжелым.
Не в силах вынести этого в одиночку, я решил увидеться с людьми, которым верил, и посоветоваться с ними. Для этого я поднялся в Хуштада к Мухамадсаиду, а после поехал в Ботлих к Мухамадхабибу. Там же я увиделся и с Ахмадудином. К удивлению для себя, всех их я нашел уже испытавшими на себя КГБешные «тиски».
Итогом этих встреч было мое решение не игнорировать, когда Муртуз пожелает увидеться со мной, и вряд ли это тогда у меня или у кого-то другого получилось бы. Так же я намеревался, как бы согласиться на сотрудничество с ним, делая при этом вид, что искренне этого желаю. Но на самом деле, людям и делу, которым я был занят, от этого должна была быть только польза.
 С позиции наших сегодняшних понятий, некоторые направления деятельности тогдашних спецслужб выглядят очень смешными. И казалось, что основной их работой является наблюдение за настроениями граждан с помощью собирания всяких сплетен.
Для полноты картины, думаю, стоит привести некоторые примеры.
«Есть данные, что Магомед из Митрада  слушает радио «Голос Америки» и услышанное рассказывает своим друзьям в годекане».
«У Ахмеда с Гако проводился мовлид и там предводительствовал Абдурашид».
«Председатель колхоза «Красный Партизан» сделал своему сыну обрезание».
«В сел. Инхо, под видом цеха по вязанию веников действует мечеть, куда по пятницам собираются некоторые граждане».
«Что говорят люди в годекане? Высказываются ли школьные учителя не в угоду власти?»
Вот примерный список вопросов и задач, в которых я, как «молодой агент» проходящий испытание, должен был разобраться.
Два года продолжилось это испытание, превращенное мною в игру. Дальше Муртуз просто перестал со мной связываться, видимо из-за того, что он понял – агент с меня выйдет никудышный.
Хотя состязания местных чекистов со мной разрешились так неожиданно для меня и мирно, КГБ Республики Азербайджан, куда я с несколькими помощниками  в 1984 году ездил забирать с подпольной типографии, заказанные мною ранее религиозные книги, играть в «кошки-мышки» со мной не намеревались. Они взяли нас, как принято говорить в подобных случаях, с поличными и с эскортом препроводили в Бакинскую тюрьму.
Еще два года назад правоохранительными органами этой республики были задержаны  три человека, которые, как и я, занимались книгами. Они видимо были мелкими сошками в этой «мафии», поэтому были оставлены на свободе. 
И результат этого решения не дал себя долго ждать. С моим арестом они вышли на очень крупного дельца теневого бизнеса, за которым много лет  безрезультатно охотились.
Полгода продолжилось следствие по этому делу, фигурантами которого были 14 человек из пяти республик СССР. Из-за того, что процесс получился очень громким, рассчитывать на снисхождения со стороны государства не приходилось. То, чем мы занимались, то есть распространение религиозной литературы, в реалиях того времени считалось серьезным преступлением и, в связи с этим, следствие контролировалось аж из Москвы.
После суда, который продолжился две недели, 12 человек нашей группы получили различные сроки тюрьмы, а двоих, из-за их престарелого возраста и болезни, оставили на свободе.
Мне тогда дали три года.
Первые шесть месяцев этого срока я провел в Бакинской тюрьме КГБ. Хотя она находится в центре этого города, кроме ее персонала и людей, сидевших там, мало кто из бакинцев мог наверняка знать предназначение этого здания. И по сравнению с другими тюрьмами, в которых мне приходилось после сидеть, ее, наверное, можно назвать курортом. Следователи не позволяли себе ни одного грубого слова в адрес арестантов. В больших и чистых камерах сидели только по 2-3 человека. Питание, медицина и всё остальное, что положено арестованным, было организовано строго по инструкции. Единственное, что было тяжело – это когда  оставался один, чего со мной случалось довольно часто. Заключенные, которые иногда и заселялись в мою камеру, долго там не задерживались. И после наступала такая тишина, что нельзя было целыми сутками услышать ничего, кроме слабого звука шагов часового, без конца шагающего по красному ковру в длинном коридоре.
Люди, которые говорят, что в Советском Союзе религия не была запрещена, глубоко ошибаются или хотят скрыть правду. Если не запретом, а как же назвать то, что за чтение или хранение религиозной литературы, не говоря о её распространение, людей сажали в тюрьмы, и то, что они могли молиться, скрываясь в подвалах?
 
МЕЧЕТИ И СОВЕТЫ

Невозможно себе представить, что в сегодняшнем Дагестане есть город или какое ни будь село, где нет мечети, и пять раз в сутки не произносят азан. Конечно, так было не всегда. Еще 20-25 лет назад действующих мечетей можно было посчитать на пальцах, а сейчас их – тысячи.
Также тысячи мечетей в Дагестане было и до двадцатых годов прошлого столетия. Но Советская власть, внедряя в жизнь планы Ленина, построить в России коммунистический рай для живых людей, удалив из их голов веру в Бога и в Его Рай после смерти, большинство их разрушила, а оставшаяся же часть превратила в хоз. склады и музеи.
 «Строительство» это у коммунистов продолжилось семьдесят лет. Но построить Рай на грешной земле ещё никому из смертных не удавалось, этого не удалось и им. Идеи Ленина были объявлены утопией и людям сказали: «ладно, вернитесь в религию Бога и постройте ваши храмы».
И храмы начались строиться. В одно время этим так увлеклись, что возводили их и там, где некому было туда заходить. Кроме простых верующих, в это дело включились и разуверившиеся в религию Ленина бывшие коммунисты. Строили так же и политики нового разлива, которые прилаживали  себе дорогу во власть. И деятельность эта в одно время была превращена в надежное платежное средство,  на которое  легко покупались голоса избирателей.
Но немногие знают, что строить мечети в Дагестане мусульмане начали задолго до этого, то есть до снятия запрета. И одна из первых - мечеть в горном Саситли.
Ещё в конце 70х, живший в то время там с семьей Абдурахим думал и советовался с сельчанами о том, что же можно делать, чтоб вернуть колхозному складу его былую 50 лет назад функцию, то есть функцию мечети. Также было необходимо здание полностью перестроить, – стены искосились, и крыша вот-вот должна была обвалиться. Убедить односельчан и заручиться их помощи он не смог. Людей можно было понять – ещё свежа была память об уничтоженных большевиками верующих, так же за такими делами и настроениями своих граждан государство следило ревностно. Поэтому, не найдя здесь единомышленников, Абдурахим решил рискнуть и попробовал найти их среди чиновников района. Он нашел его в лице Мухамада (зам. райисполкома по охране природы) из Тинди, который обещал организовать перестройку здания. Так как открыто, как для мечети, делать это было нельзя, от имени колхоза подготовили сметную документацию на «капитальный ремонт складского помещения» и добились выделения на это дело денег. 
Основанием начала ремонта складского помещения колхоза «Мир», как тогда называлось их хозяйство, было решение общего собрания колхозников. И весной 1981 года, организовав на помощь своих муталимов, Абдурахим вытащил всё колхозное имущество на улицу и, поднявшись на крышу, начал её разбирать.
- Не было желающих нам помочь, и средства, выделенные государством, были явно недостаточны. Если будет плохо с финансами, думал я свой дом продать. Многие люди приходили посмотреть и молча проходили мимо. Некоторые говорили: «Вот начали превращать мечеть в развалину». Но сдаваться мы не собирались, - вспоминает Абдурахим.
После крыши они сломали большую часть стены и, когда дело дошло до начала строительства, Абдурахим подошел ко всем каменщикам села, уговаривая их взять эту работу на себя и обещая им любую цену, которую они сами назовут. Но, получив от всех  отказ, был вынужден искать строителей вне села.
В те годы у него в медресе обучался Абдурашидил Сулейман из Гако и как раз в те самые дни там находился приехавший к сыну Абдурашид. Видя в каком сложном положении оказался учитель сына, он решил помочь ему и взял на себя строительство стен.
И работая в течение трех месяцев, к месяцу рамазан они закончили подвальный этаж и приготовили его для таравих намазов. А когда дело дошло до основного здания, некоторые сельчане уже начали им помогать и со временем количество их постепенно увеличивалось. А к завершению, можно сказать, успело принять участие все село. Помогали, кто, чем мог. В постройке стен участвовал Саитбегил Абдужалил, а крышу делать и металлом её покрывать помогли Сайпудинил Усман и Абдуразакил Абдурахим.
Таким образом, к осени того же года мечеть была готова. Хотя использовать под неё и дальше продолжали подвал, возвращать туда склад колхоза саситлинцы больше не стали. А в 1989 году, когда уже для совершения религиозных ритуалов не нужно было прятаться, начали использовать для этого основное помещение, а подвал оставили изучающим Коран, детям.
Не менее трагичной была история постройки мечети и в Новосаситли, Хасавюртовского района, куда после 12 лет отсутствия, в 1987 году вернулся Абдурахим. Самой мечети как таковой в селении к тому времени не было, а двери дома Алил Таиба, использовавшийся верующими как мечеть, уже три года были закрыты на замок и сверху забиты досками.
После ареста Абдурахима спецслужбами Баку в 1984 году, в Новсаситли нагрянул вес личный состав Хасавюртовского РОВД  в сопровождении руководства райкома КПСС. Некоторых саситлинцев они застали совершающими коллективный намаз в этой самой мечети. Все они были внесены в специальные списки, а кое-кого, вызвав в город, заставили заплатить штраф. Люди были так сильно напуганы, что религиозную литературу закапывали в землю и собираться для молитвы больше не осмелились.
Оставлять это дело так дальше было нельзя, потому что обязанность мусульман, собраться один раз в неделю для джума намаза, никем ещё не была отменена. Даже запрет коммунистов на это не являлся достаточным аргументом. Абдурахим поговорил об этом с наиболее ревностными верующими-односельчанами и добился их поддержки. И уже скоро дом Алил Таиба был отремонтирован и начал служить по своему предназначению.
Но останавливаться на этом он не собирался. Для села необходима была настоящая мечеть, и добиться её возведения нужно было в ближайшее время. Но дело это тогда было очень деликатное и в какой-то мере опасное. Хотя в чем заключалась опасность, понятно, вот деликатность, думаю, стоит объяснить. Заключалась она в том, что, без сомнения, судя по тому, в каком положении находилась вера и само отношение к ней верующих в то время, даже саму эту идею люди приняли бы в штыки. Поэтому необходимо было подготовить почву и, до поры - до времени, держать всё в секрете.
С немалыми предосторожностями агитируя и убеждая людей, за короткое время он мог объединить вокруг себя 10-15 человек и, заручившись их поддержки, в один прекрасный день вытащил идею на публику.
Эффект этого был, наверное, не меньше, чем разорвавшейся бомбы. Как и ожидалось, подавляющее большинство сельчан стало против. А аргументом у них было то, что это, мол, бесполезные разговоры, потому что власть не разрешит. Но основным был не скрываемый страх перед возможными санкциями государства коммунистов, и людей этих можно было понять. Бывший в то время муллой Сайпудин тоже оказался среди противников. «У нас уже есть достаточная нам мечеть. Люди, которые намереваются строить другую, зная какой бедой это строительство может обернуться для села, должны будут отвечать за это в день Суда, перед Аллахом», - говорил он. 
Пробить эту стену простыми уговорами и объяснениями дальше было невозможно, и наступила необходимость взять её хитростью. И заключалась она в том, что они решили проводить опрос  всех совершеннолетних  жителей-мужчин села с единственным вопросом  об их согласии или несогласии с постройкой мечети. Организаторы данного действия были уверенны в успехе этой затеи, потому что знали: не многие из числа опрашиваемых смогли бы ответить отрицательно.
Так и получилось. 2/3 части мужского населения села выразила свое согласие и Исланбег, который взялся за это дело, отмечал ответ каждого. И что особенно интересно в данном деле, это то, что в числе противников оказались те люди, которые считались как знатоки религии.
Так как мечеть как главное здание должна была находиться в центре села, теперь предстояла задача найти такое место. Рассматривались разные варианты участков и мест, но самым удобным казалось место у дома Исал Махмудил Мухамадрасула. Уговаривать его долго не пришлось, и мать его дала своё согласие.
Когда завершились необходимые приготовления, оставалось назначить руководителя  стройки и организовать сбор средств. Выполнить последнее снова взялся Исланбег, а вот с первым случились некоторые затруднения. Стать бригадиром, даже за высокую оплату, никто не захотел и Абдурахиму, несмотря на свою загруженность делами обучения молодежи (в то время у него дома училось 15 человек) и добывания пропитания десяти своим детям, пришлось взять на себя и эту роль.
И, наконец, в декабре 1988 года, в торжественной обстановке и стечением большого числа людей желающих работать и просто поглазеть, саситлинцы начали копать фундамент. Хотя вначале не все горели желанием помочь или поддержать это дело, пока мечеть строилась, противников и безразличных совсем не осталось, а в апреле 1989 года все вместе отмечали её открытие. Помимо самих сельчан, на этом замечательном празднике участвовало и много гостей. «Такого радостного для меня дня в моей жизни больше не было», - говорит об этом Абдурахим.
Люди на открытие приходили с коврами, и в тот же день весь пол мечети светился их разноцветными красками. И Сайпудин, с нескрываемой радостью на лице, приступил к своим обязанностям.
Еще за год до начала строительства мечети, понимая, что так просто её строить власти не дадут,  Абдурахимом с несколькими своими единомышленниками были предприняты попытки как-нибудь узаконить это дело. Подготовив необходимые документы, они ездили и обращались в соответствующие органы в Махачкале, несколько раз были и в Москве. Но им всюду отказывали. «Мы знаем, что наши требования законны, а то, что вы отказываете нам – незаконно», - говорили они чиновникам, показывая им многочисленные справки и другие нужные бумаги.
Но когда они, не добившись согласия, самовольно начали строить, тут же прибежал первый секретарь райкома в сопровождении прокурора и начальника милиции и потребовал прекратить и назвать им имя руководителя. Они также начали препятствовать разгрузке машин с кирпичом, перекрыв им путь к стройке. Тогда Исламбег приблизился к ним и сказал: «Вы здесь не мешайте нам работать и езжайте с миром туда, откуда прибыли». Так и ничего не добившись, и напоследок пригрозив саситлинцам, они уехали.
Второй раз приехали в день открытия. Но на этот раз были намного мягче и обратились с просьбой, чтоб до принятия ими какого-нибудь решения, мечеть оставить закрытым. Но слушать их никто не стал, и опять им пришлось уехать ни с чем. Но ненадолго. Приехали в следующий же день ближе к предвечерней молитве и, видя что люди собираются на намаз, сказали, подождут, пока они закончат. Так как возглавлять намаз на этот раз никто не вышел, пришлось это делать Абдурахиму.
А после, заметно волнующимся от неизвестности, но решительно настроенным идти до конца людям чиновники объявили: «Мы решили регистрировать вашу мечеть, как законно открывшуюся, но единственная просьба: препятствуйте посещения её лицами, не достигшими 18 лет».
Это было так неожиданно и многие не смогли сдержать слезы. И, естественно, возражать последней просьбе властей никто не стал. Да, это было в тот момент и не важно - они добились победы. И в Саситли, такая проблема как отсутствие желающих возглавлять коллективный намаз, никогда больше не возникала.
Еще раз возвращаясь к теме победы, которая, несомненно, была одержана саситлинцами, и лично Абдурахимом, в борьбе против системы, без преувеличения можно сказать, что это было уникальное в своем роде и редкое на тот момент событие. Ещё никому из верующих, по крайней мере, в Дагестане, делать подобное за советские 70 лет не удавалось. Поэтому праздник открытия мечети по масштабу тех времен получился грандиозным. Было много гостей и все искренне радовались их успеху и не скрывали своего восхищения. И, что показательно, сама власть это признавала, приводя этот случай в пример своим нерадивым чиновникам, мол, посмотрите, маленькое село в таких условиях и за три месяца такое здание построило, а вы...

        МЕДРЕСЕ И ОППОЗИЦИЯ

Остановиться на этом Абдурахим и его единомышленники не думали. В следующем1990 году,  прямо напротив мечети, на части огорода Сахратулы, который отдал её безвозмездно, они построили двухэтажное здание для медресе. Хотя этому не было явных противников, таких как в начале постройки мечети, находились люди, которые были против второго этажа. Так как предусмотрен он был для приезжих мутаалимов, эти люди говорили, что для своих учеников и одного этажа хватит, а устраивать здесь и приезжих они не согласны. «Ничего хорошего от них не следует ожидать», - таким был их главный аргумент.
Абдурахим же говорил, что у мусульман между собой не должен быть «свой чужой», все они имеют одинаковые права даже на это «наше» медресе и помогать тому, чтоб знания получали как можно больше людей, мы все обязаны.
Но какие бы доводы за приезжих он не приводил, убедить этих людей не получалось. И дело пришлось вынести на суд устаза Тажудина, мюридами которого они все являлись: и сторонники и противники. Он же постановил: «Медресе должно быть по размеру больше, чем любая светская школа и учиться там должны все желающие».
Здание медресе возвели такое, какое ранее планировалось и за несколько прошедших после этого лет, через него прошло сотни и сотни учеников из разных уголков не только Дагестана, но и с других уголков Кавказа. Но время показало, что этого было явно недостаточно, по сравнению спроса на религиозные знания, возникшей у верующих уже скоро. Спрос этот во много раз превышал возможностей таких школ. Это обстоятельство и побудило Абдурахима подумать о более масштабном проекте, который к концу 90х годов был осуществлён. Недалеко от въезда в село появилось большое двухэтажное здание с пристройками, которое являлось новым медресе и имело возможность одновременно принять в свои стены 60-70 учеников, что и было уже скоро сделано.
Явных противников этому на этот раз в селе не было, да и политика государства в те годы подобным делам благоволила. Но, как потом оказалось, продолжалось это недолго. Времена изменились и события, последовавшие после, не позволили Абдурахиму работать в этом медресе.

                ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПЕРЕВОД КОРАНА

«Если бы враги Ислама не боялись возможного возмущения мусульман всего мира, то они давним давно объявили бы Коран самой экстремистской  и соответственно запрещенной книгой. Так как этого нельзя делать, они пошли другим, более безопасным для себя и наиболее действенным путем – заставили самих мусульман встать против Корана и с их же помощью добились своей цели. А целью их было скрытие от приверженцев религии Ислам, истинное содержание книги Аллаха».
Смысл этих слов, взятые мной из одной статьи, посвященной этой проблеме, думаю, наиболее близки к истине и объясняет случившееся с Кораном и с мусульманами.
Обо всем этом, красноречиво говорит произошедшее с Абдурахимом и с его переводом Корана на аварский язык, который он, находясь ещё в Бакинской тюрьме в 1985 году начал писать и, закончив уже дома, в самом начале 90х выпустил в тираж. Черновики её были написаны, используя арабский алфавит. Также на арабском был и первый выпуск и написан он был рукой его ученика, Амирхамзал Мухамада из селения Кеди, владевший красивым каллиграфическим почерком.
Вот что пишет в предисловии своего перевода Абдурахим:
«Работая над этим переводом, я основывался на труды известных ученых Ислама. Вот их перечень:
«А-ттабари», «Ал-кашаф», «Ал-алуси», «Ибнукасир», «Жалалайн», «Сафвату тафасир», «Авзаху тафасир», «Зубдату тафасир».
Все Шариатские правовые нормы, приведённые мною здесь изложены в рамках мазхаба Имама Шафии, так как большинство мусульман Дагестана следует именно за решениями этого имама.
Просьба всем тем, кто будет читать и пользоваться этой работой, не спешите обвинять автора перевода за упущения и ошибки, которые здесь могут быть. Для всего содержания книги мною даны ссылки, на которые, приводя те или иные аргументы, я ссылался и которые, несомненно, соответствуют Шариату. Я очень постарался, чтоб смысл каждого  переводимого здесь слова строго соответствовал оригиналу,  имел огромное желание сделать эту работу полезной для моих земляков, но человек не застрахован от ошибок, которые, я не исключаю, могут быть и у меня. Надеюсь Аллагь простит меня за это, ибо я не делал их специально».   

Абдурахим:

- Самое  интересное в истории моего перевода это то, что почти вес первый и следующие несколько тиражей были приобретены людьми, многие из которых в последующем мне и моей работе объявили войну. Это порядка 7-8 тысяч книг, которые в виду того, что были трудности с выпуском, всем желающим не доставались. Так же были люди, которые хотели приобрести у меня и саму книгу, чтоб организовать её выпуск от своего имени.
Случилось это, если не ошибаюсь, в 1991 году. Ко мне домой приехали два молодых человека, одного из которых я знал, и был он наш известный Курамухамад Рамазанов. Отправил их ко мне Саадухаджиясул Мухамад из Батлуха, который в то время жил в Буйнакске и являлся известным в Дагестане тарикатским шейхом. И целью их визита ко мне была, предложить мне продать ему мою работу.
Я, конечно, этому обрадовался. Еще бы: мной и моим делом заинтересовался такой известный человек.   
В условленный с ними день я поехал в Буйнакск и посетил Мухамада. Был он тогда уже ослабшим от старости и болезней стариком лет под восемьдесят. Сказав, что плохо слышит, посадил меня рядом и, спрашивая кто я, и откуда, внимательно слушал ответы. Похвалил мою работу и добавил: «Думал ко мне приедет старый человек, а ты оказывается ещё молодой – много полезного успеешь сделать для Ислама».
Я его раньше не видел, но слышал о нем много хорошего. Еще я знал, что этот Мухамад являлся свидетелем очень важного в то время для меня события, о чем попросил его рассказать. Спрашивал я его, что действительно ли он присутствовал, когда устаз Хумайд апанди давал Хосену из Саситли разрешение на наставничество, вокруг чего среди суфиев ходили различные толки. Так как этим тогда особенно грешили мюриды Меселасул Мухамада из Ничаевки, утверждавшие, что у Хосена разрешение было отобрано, я спросил его и об этом.
Он, подтвердив свое свидетельство, похвалил Хосена, и, настаивая на несостоятельность подобных разговоров, рассказал мне такую историю: «Хотя после женитьбы моего прошло много времени, у меня ещё не было детей, и жена однажды сказала: «Я вижу, этот Хосен хороший человек, скажи ему, чтоб он сделал дуа и попросил нам ребёнка».
Так как он был моим кунаком и довольно часто, когда отправлялся к Хумайду апанди и обратно от него, останавливался у меня, я так и сделал. Не прошло много времени, моя жена забеременела и родила мне сына. И в день, когда мы собрались дать ему имя я сильно переживал из-за того, что с нами нет Хосена, и не было возможности его известить. Но не успели мы начать, как он тут же появился и, по воле Аллаха, имя моему сыну дал этот человек».
Весь последний тираж – это порядка 3тыс. книг, по наставлению Мухамада был приобретен его мюридами. Но, оказывается, как меняется время, также меняются и люди. Прошло несколько лет, и моему переводу была объявлена война, и, как ни странно, возглавил её внук этого, уже не жившего к тому времени среди нас, тарикатского шейха из Батлуха…
............
..............
................(файлы документов)
 
   
В первых двух опубликованных выше документах выражена позиция организации, призванной вроде бы для поддержания религии, а последние – для контроля над ней. Но, судя по их содержанию, здесь роли их каким-то удивительным образом поменялись и, думаю, в этом заключается весь трагизм того, что происходило вчера и происходит сегодня вокруг религии Ислам в Дагестане.
 Было это после долгих тринадцати лет, прошедшие со дня первой публикации работы Абдурахима. И годы эти были чрезвычайно насыщены трагическими и порой судьбоносными событиями, имевшие значение для всех мусульман Северного Кавказа, в которых непосредственное участие принимал и Абдурахим.

ДУМСК и ПЕРВЫЕ РОСТКИ ПРОБУЖДАЮЩЕГОСЯ САМОСОЗНАНИЯ ВЕРУЮЩИХ

Первые трещины на стене здания империи коммунистов, казавшейся до этого чем-то невозможным сломать или разрушить, и занимавшая 1/3 часть планеты Земля, начались появляться уже в 1989 году.  Но предположить, что оно может вот-вот рухнуть, наверное, никто тогда не мог. Тем не менее, всё шло к этому и верующие, не смогшие раньше проявить хоть какую-нибудь инициативу самоорганизации, попытались сделать в этом направлении первые робкие шаги. И самым значительным из этого было их вмешательство в дела Духовного управления мусульман Северного Кавказа.
Эта организация, которая ведала делами всех мусульман данного региона, юридически располагалась в Дагестанском городе Буйнакск. Являясь одним из четырех подобных структур функционировавших на территории Советского Союза, она входила объединяющий их мусульманский центр, базировавшийся в Москве и работа которого поддерживалась за их счет. И управление этим центром осуществлялось ими же, поочередно назначая на пост его главы своих муфтиев. Общий государственный надзор над всеми этими и не только религиозными   структурами, осуществлял Комитет по делам религии при Совете Министров каждого региона.
До описываемого нами периода времени данным комитетом руководил человек по фамилии Дарбишгаджиев, который под давлением мусульман был вынужден освободить это место. Одновременно с ним с насиженного места пришлось уйти и муфтию Махмуду Гекиеву.
Для осуществления этой первой религиозной «революции» нового времени, количество которых в последующие годы было несколько, мусульманами Дагестана в мае месяце 1989 года в городской мечети Буйнакска была организована конференция, основные цели и задачи которой знал только узкий круг лиц. Представительство на ней было самое широкое, оценивая это мероприятие исходя из сложившихся тогда реалий.
 
Абдурахим: 

- Когда в Хасавюрт к Тажудину и имаму мечети Мухамадсаиду пришло приглашение принять в нем участие и они узнали о нахождении среди организаторов Багавдина из Сантлада, они решили, что это дело ваххабитов и нужно во что бы то ни стало остановить их. С этой целью Тажудин организовал своих мюридов, в числе которых был и я, и мы  отправились в Буйнакск. По прибытии туда я встретил своего давнего товарища, Абдулаева Мухамада из Хуштада, который и рассказал мне об истинной цели этого сбора, основной задачей чего было изгнание муфтия и создание временного комитета для управления делами мусульман.
Причиной применения таких мер к муфтию, называли его несоответствующее своему положению поведение, что заключало в себе распитие спиртных напитков и посещение им девиц легкого поведения. Когда я спросил о том, почему это дело нужно было организовывать с такой спешкой и без приглашения мусульман с других республик Северного Кавказа, мне объяснили, что сделано это так из-за опасения вмешательства со стороны властей. «В таком случае власть не позволить сделать то, что мы задумали, потому что он их человек», - говорил он. А наши опасения, относительно организаторов-ваххабитов, были начисто опровергнуты. Но это нас не убедило и намерения до конца держать линию, начерченную нам нашим устазом, оставались неизменными. 
Но какие бы меры мы не применяли, повлиять на ход и решения этого собрания у нас не получилось. Все, что было задумано они осуществили, а мы с того дня превратились «в агентов КГБ и защитников интереса властей».
И в итоге, абсолютным большинством участников конференции было решено, что Гекиев должен освободить пост муфтия и в последующем предстать перед судом. Сразу же после завершения работы этого форума, некоторая часть его участников во главе группы молодежи поехала в Махачкалу и захватила здание ДУМСК. Будучи заранее предупрежденным о происходящем и возможных последствиях, Гекиев еще до их прибытия убежал оттуда и под охраной милиции закрылся у себя дома. И довольно долгое время после этого, боясь расправы, не появлялся на людях и не снимал охрану.
Расправившись таким образом с муфтием, через несколько дней эта же группа мусульман организовала митинг и добилась снятия со своего поста председателя Комитета правительства по делам религии Дарбишгаджиева. Вместо него поставили другого человека, ногайца по национальности, который из-за своего добродушия не выдержал постоянного давления разных сил игравших на этом поле и скоро  сам ушел оттуда. А после него пост этот занял даргинец Магомед Сулейманов.    
 В это же самое время, организовав еще несколько акций подобного рода, они добились выделения земельного участка в центре Махачкалы, где теперь стоит центральная джума-мечеть и исламский институт.
Таким образом, эти люди добивались результатов, несомненно, имевшие большое значение для закрепления утратившей за советские годы позиции Ислама в республике. А наш джамаат тем и занимался, что встречался с представителями власти и заодно с ними критиковал и поносил действия своих оппонентов. Мы называли их дела не соответствующими шариату, ратовали за созыв всеобщего мусульманского съезда, где и решился бы вопрос муфтия. С нами были люди Ильяса Ильясова с Махачкалы и небольшое количество других мусульманских активистов.
И, тем не менее, несмотря на козни и провокации несогласных, дела наших противников шли не плохо. В здании ДУМСК в осадном положении работал созданный ими временный комитет, членами которого, в числе других лиц были: внук Алихажиява из Акуша, Абдула и брат Багавдина из Сантлада, Аббас. Так как, Абдула среди них был старшим, так же и более значимой, на наш взгляд, фигурой, Тажудин организовал к нему делегацию, в которую входил и я, с предупреждением его о том, что Багавдин с братом Аббасом, а так же их соратники являются ваххабитами, с которыми нельзя работать.
Абдула ответил, что, кто есть кто среди его соратников, не нам определять. Это они сделают сами, и если выяснится такое, то поступят соответственно.
И власть, видя, что у мусульман – её сторонников - ничего не получается, приняла решение напрямую включиться в это дело. По инициативе председателя  правительства Дагестана Шихсаидова было созвано совещание, на которое пригласили  всех лояльных к ней и более или менее известных среди верующих людей со всей республики. Были в их числе Тажудин, Мухамадсаид, Мухамад из Костека, Ильясхаджи и другие. Присутствовать там суждено было и мне. 
Нам всем был задан один единственный вопрос: что нужно делать, чтоб исправить сложившееся положение?
На этом совещании слово дали многим и почти все были согласны с тем, что, без прямого вмешательства власти ничего уже нельзя изменить. «Всё, что делают эти люди неправильно и направлено против Ислама. Их обманули, и они идут на поводу у ваххабитов», - такой был основной смысл наших выступлений.
«Позвольте, – возражали нам чиновники, - если они не правы, то почему большинство верующих и их предводители на их стороне? А вы почему людям не объясняете, что они неправы и что методы их не из религии?»
На это Тажудин ответил, что они более организованы, митингуют и много шумят - вот дела их и продвигаются. «Вы тоже организуйтесь, шумите и митингуйте», - сказали ему. «Если такое случится, то это будет эхом на их шум», - ответил он, что произвело на слушателей большое впечатление.
На этом собрании присутствовал и Магомед Сулейманов, который после его завершения меня и даргинца Мухамада попросил на разговор. Мы отошли и Сулейманов нам сказал: «Вы тоже организуйте митинг. Я вам на помощь и милицию подниму, и рабочих с разных организаций к вам для массовки добавлю».
Договорившись провернуть это дело в ближайшее воскресенье, мы расстались.
До воскресенья оставалось три дня и, можно сказать, что из-за большого объема работы, которую предстояло нам сделать, мы даже спать не успевали. Людей на митинг нужно было организовать отовсюду, где мы имели хоть малейшие возможности и влияние.
И, наконец, когда наступило утро этого воскресенья, я заполнил автобус своими сельчанами и поехал в Махачкалу. Мы застали там много молодежи из Костека и с Хасавюрта, и больше всех было незнакомых нам людей. Милиционеров тоже было немало, видно было: Сулейманов сдержал свое слово. Скоро с большим громкоговорителем появился и он сам.
Прибыла туда и большая группа бородатых мужчин, многие из которых нам были знакомы и являлись сторонниками людей, сидевших в здании Духовного Управления. 
Организовав в подходящем для этого месте трибуну, туда поднялся я, Мухамадхабиб из Ботлиха, даргинец Мухамад и ещё 2-3 человека, и начали выступать. Примерным содержанием нашего первого выступления было утверждение, что мусульмане Дагестана едины сами, также они едины с мусульманами со всего Сев. Кавказа в вопросе работы ДУМСК, и что она будет работать как прежде, назначив его главой одного богобоязненного, с хорошими знаниями, мусульманина и создав вокруг него Шуру алимов.
Следующим выступил Мухамад. Начал он с критики ваххабитов, что привело наших оппонентов в замешательство, и они начали пробиваться к трибуне. Но осуществить это было не так просто. Окружившие нас в три кольца наши сторонники не дали им приблизиться к нам. Поняв, что выступить с нашей трибуны им не дадут, они сгруппировались ближе к зданию ДУ, пригнали откуда-то грузовик и, поднявшись на его кузов, начали свои речи.
Выступивший следом за Мухамадом, Мухамадхабиб тоже жестко раскритиковал их, возможно, за что и был избит после у своего дома в Ботлихе.
Пока мы, таким образом, митинговали, Тажудин, Мухамадсаид и Мухамад из Костека сидели в квартире пятиэтажного дома напротив и, иногда заглядывая в окно, пили чай.
Мероприятие наше продолжилось до полудня и завершилось компромиссом. С согласия всех присутствовавших на нем религиозных групп, ДУМСКу предписывалось работать в прежнем формате, но пригласить опального муфтия Гекиева на своё место никто не стал и в планы ни у кого это не входило. Вместо него назначили Бабатова Мухамадмухтара, которому и было поручено организовать Шуру алимов Дагестана.

 ПЕРВЫЙ СЪЕЗД МУСУЛЬМАН ДАГЕСТАНА.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ДУМД

Если анализировать весь путь формирования Духовного управления мусульман Дагестана от начала создания и до его нынешнего состояния, то можно увидеть, что пойти на компромисс и на уступки друг другу в вопросах организации работы этого органа, мусульмане могли нечасто и случай с Мухамадмухтаром Бабатовым был одним из таких. Хотя являлся он руководителем другой организации и другого времени, единение мусульман, проявившееся тогда и так не достающее  нам сегодня, было на лицо.
Тем не менее, продержался он на этой должности всего одну неделю и ушел по собственному  желанию.

Абдурахим:

- После того, как Мухамадмухтар отказался от поста муфтия, вся работа по организации работы управления приняли на себя внук Алихажиява из Акуша, председатель организованного ранее временного комитета Абдула и люди его окружения. Брата Багавдина, Аббаса Кебедова, на которого Тажудин точил зуб, они вывели из комитета и оставили без дел. И в течение всего времени, пока возглавлял данный комитет, Абдула готовился к проведению съезда мусульман Северного Кавказа.
Но заниматься этим до конца не стал и, ссылаясь на болезнь и преклонный возраст,  назначил вместо себя  Ахмада Мухамадова из Ново-Хушета. Он и продолжил эту работу.
Видя, как между собой грызутся дагестанские мусульмане, в Чечне, в Ингушетии и в других местах не спешили поддержать наши инициативы и, судя по всему, готовились открывать собственные духовные организации.
И когда наступило время проведения съезда, который состоялся в марте 1989 года, как и ожидалось, отправлять делегатов на этот форум мусульмане других республик не стали, и он получился только дагестанским.
Так как основным в его повестке был  вопрос избрания муфтия, как и положено в таких делах, уже к самому началу были известны несколько фамилий кандидатов. Одним из них был сам руководитель временного комитета ДУМСК, Ахмад, другой – Абулхасан из Гертма.   
Про первого я уже успел рассказать немного. В дополнение к этому могу сказать только то, что был он ещё молод и, судя по его делам и разговору, религиозное образование имел небольшое.
А второй кандидат был в наших религиозных кругах уже известной личностью и, по меркам своего времени, имел блестящее образование. Бывший в одно время имамом Хасавюртовской мечети, он помимо знаний, полученных у местных богословов, заканчивал Бухарское медресе, учился в Ташкенте и в дополнение к этому продолжал учиться в Иордании.
Из-за того, что Абулхасан в описываемое нами время был в добрых отношениях с мюридами Меселасул Мухамада и с джамаатом Багавдина, Тажудин распорядился помешать его намерениям стать муфтием, так как он, его бывший мюрид, «стал ваххабистом».
«В сел. Улу-Ая есть человек, который очень подходит для этой должности, вот его и нужно поддержать», - говорил он нам. Звали этого человека Умаргаджи и был он хорошим товарищем Таха из Миарсо, который активно занимался его продвижением.
Таким образом, получалось, что он был третьим кандидатом. Был ещё четвёртый, выдвинутый кумыками, и звали его Багавдин.
К самому дню проведения съезда, на счёт своих кандидатов у делегатов от мусульман-даргинцев не было единого мнения, и это обстоятельство разделило их. Одни были за Ахмада, другие – за Умаргаджи. Так же и аварцы были разобщены. Одни – за Абулхасана, другие – против.
Мы не знали так же то, кого именно из числа кандидатов хотела бы видеть муфтием власть, у которой факт наличия интереса к этому вопросу нельзя было исключить.
С утра на площади перед зданием, где должен был состояться съезд, собралось много народу. Так как была опасность возникновения конфликта, для его предотвращения властями были приняты соответствующие меры.
Такая обстановка не могла способствовать нормальной и конструктивной работе съезда и, понимая это, часть делегатов из числа аварцев и даргинцев, среди которых был и я, решила пригласить в Махачкалу Султанмухамада из Тлоха, авторитетного ученого, к мнению которого в то время многие прислушивались. Мы намеревались попросить его самому стать муфтием или же назначить кого-нибудь по его усмотрению, и этим снять необходимость проведения выборов. 
 Султанмухамад в Махачкалу приехал. Я не могу сказать, что на него больше повлияло: частые посещения его в тот день высокими чиновниками, в числе которых была и тогдашний куратор религии при совете министров Хаписат Гамзатова, или полярность мнений различных групп. Но он не сделал ничего из того, что могло бы решающе повлиять на исход дела. Думаю, он предпочел не вмешиваться в эти запутанные до крайней степени и сомнительные дела, что они собой представляли в той ситуации.
Время шло, и соответственно с этим возрастало напряжение. Результатом долгих переговоров и консультаций, усилия которых были направлены только на то, чтоб, не прибегая к выборам прийти к консенсусу, стали потраченное зря время и испорченные многим нервы. И в итоге все вернулись к решению организовать выборы, где простым большинством голосов делегатов решился бы вопрос муфтия.
Когда даргинцы поняли к чему все идет, они уговорили Ахмада снять кандидатуру в пользу Умаргаджи из Улу-Ая. А Ахмад же в свою очередь втайне от них убедил своих некоторых сторонников отдать голоса кандидату от кумыков Багавдину, который неожиданно для всех и для него самого выиграл. Вторым в этой гонке стал Абулхасан, которого все просили быть заместителем муфтия, чего он сделать не захотел.
Багавдину же тогда было шестьдесят и по уровню образования порядком уступал своему основному сопернику.
Исходя из того, что я лично знал о каждом из кандидатов, думаю, по образованию и по возрасту Абулхасан больше подходил для должности муфтия, и если бы мы смогли избрать его, то всё плохое, что с Дагестаном потом случилось, могло бы и не случиться.
После проведения съезда и избрания муфтия мусульмане успокоились. ДУМСК больше не существовал, вместо него создали ДУМД – Духовное управление мусульман Дагестана.
А на пост заместителя муфтия, от которого отказался Абулхасан, скоро пришел Саидмухамад Абубакаров.
    

ТАЖУДИН И ЕГО ВОЙНА С "ВАХХАБИТАМИ" И НЕ ТОЛЬКО
 
В апреле месяце 2012 года муфтий Дагестана выступил с обращением, пожалуй, имеющее для нас историческое значение. Это не только моя оценка. Так его оценили люди, несомненно, понимающие, что оно значит для Дагестана и имеющие прямое отношение к событиям, описываемые в этой книге, также и к затрагиваемым в обращении муфтия проблемам.
Можно сказать, что впервые за последние двадцать лет, полных многими трагическими событиями, организация, называемая ДУМД, которому со дня своего создания в этом году исполняется столько же и лет (официальная регистрация - 1992 год), призвала мусульман помириться между собой. Ответ очевидному вопросу, почему этого не было сделано столько времени, думаю, читатель сможет найти в моем дальнейшем повествовании. А попробовать объяснить, почему это случилось сейчас, стоит.
На мой взгляд, если подойти к этому событию с позиции «проигрыш – выигрыш», то никакого проигрыша или сдачи позиций, и признание прав оппонента со стороны ДУМД я не вижу. И лаврам победы, которые уже столько лет принадлежат этой организации, ничто не угрожает. Просто на нашем религиозном поле срослась и дала сходы новая культура, с которым как с сорняком все эти годы и всем миром боролись. А муфтий, так косвенно это признал.
Но это всё было потом, через двадцать лет. А пока, в самом начале последнего десятилетия двадцатого века, в религиозной жизни мусульман происходили такие процессы, погребать последствия которых, думаю, придется нескольким поколениям дагестанцев. Можно сказать, что именно в этот период и началось жесткое разделение верующих на различные партии и формирование у них непримиримых в отношении друг к другу позиций.

Абдурахим:   

- После случая организации нами митинга, итогом которого было упразднение ДУМСК и создание вместо него Временного комитета, Багавдин из Сантлада и его соратники стали считать Тажудина, Мухамадсаида и их окружение, пособниками властей и противниками распространении религии.
Блокировавшись с враждовавшими в то время с нами сторонниками Меселасул Мухамада, они начали работу, направленную на ослабление в хасавюртовском регионе позиции Тажудина. С этой целью было сделано несколько попыток снять Мухамадсаида с поста имама хасавюртовской мечети, чего им делать не удалось. И, без преувеличений, основным препятствием помешавший им в этом был саситлинский жамаат. Это было одним из редких успехов мюридов Тажудина, участвовавших в той бескомпромиссной борьбе.
Ещё одним их успехом был разгон устроенный ими членам «Двадцатки» гор. Кизилюрта. Человек по имени Мухамадрасул из Хварши, взявшись за плечо руководителя этой организации Аббаса Кебедова, вытолкнул его с трибуны, говоря: «Иди отсюда, ты нам не нужен!». Также не у дел были оставлены остальные её члены. А вместо них туда вошли мюриды Тажудина и в дальнейшем повернули работу против его же создателей – «ваххабитов».
Такая вот «наглость» сторонников Тажудина и публичное обзывание их ваххабитами была причиной, вынудившей Багавдина подать в суд на Мухамадсаида с обвинением его в клевете. Но благодаря посредникам, говорившие им обоим, что негоже двум известным и уважаемым людям стоять перед судьёй, дойти до суда делу не дали, и инцидент был исчерпан.
Этот шаг Багавдина, который с самого начала своей деятельности был непримиримым противником всего светского и не отрицал, что он и его сторонники следуют за идеями Абдул Ваххаба, и через десять лет будут контролировать весь Дагестан, служил в дальнейшем его оппонентам козырной картой против него же самого.
Наряду с подобными успехами, если их так можно назвать, у мюридов Тажудина были так же и неудачи, которые серьёзно повлияли на авторитет их шейха и в последующие годы оставили их самих «не у дел». Одной из таких была их попытка поставить меня имамом мечети Кизилюрта, где в этом качестве я пробыл всего несколько дней. В одну пятницу меня утвердили, а до наступления следующей был снят.
Этого и следовало ожидать, потому что в Кизилюрте позиции Меселасул Мухамада в то время были сильнее, чем у его конкурента, и вот когда его люди поняли, что Тажудин покусился на «их место», они устроили «забастовку», против чего идти, естественно, последний не стал.
Вместе с тем, что и количеством они были меньше, уязвимым  местом у мюридов Тажудина было ещё и их слабая организованность. В отличие от противника, который любой ценой стремился к поставленной цели, они многие дела оставляли, так и не завершив. И причиной этому могла быть незначительная преграда, так же и банальное нежелание некоторых из них доводить начатое до конца. Только поэтому и много раз, я и несколько других активистов из этой группы в самый необходимый момент оставались без нужной  поддержки.

                ************   
 
Такое явление, как повальное обвинение некоторой части верующих в ваххабизме, отправной точкой которого можно посчитать и несостоявшийся в Кизилюрте суд над Мухамадсаидом, все больше и больше стало распространяться и уже скоро было неким брендом в умах мусульман. Попавшие под это определение люди обвинялись во все мыслимые и немыслимые грехи и объявлялись разрушителями религии. По этой причине авторитет жамаата Багавдина был существенно подорван и мусульман, готовых присоединиться к ним, становилось всё меньше и меньше. Понимая это и то, что открытая дискуссия и споры им только вредят, к концу 1989 года они перешли в полу подпольное положение. 
Таким образом, эти люди поменяли только тактику, также сдали некоторые позиции, но не ослабили призыв. Продолжили создание своих школ в некоторых населенных пунктах, отправляли желающих учиться в зарубежные учебные центры и искали спонсоров, большинство из которых были иностранными гражданами-мусульманами или организациями мусульман. И результат не заставил себя долго ждать. За короткое время количество их сторонников увеличилось, и они заявили о себе в полную силу.
Идеи Багавдина в основном подхватывала только-только начавшая понимать религию и приходить к ней молодежь, которая воочию видела, как своим поведением  дискредитируют себя религиозные лидеры других направлений Ислама. Это в основном приверженцы суфизма, которых Багавдин и его сторонники называли мушриками, то есть поклоняющимися помимо Бога еще чему-то. Правда, в будущем они смягчили свой взгляд и отказались от прямого обвинения их в ширке.
Привлекательность и наибольшее соответствие подобного  призыва духу единобожия многим было очевидно, но сознание большинства простых мусульман, с укоренившимися там в продолжение столетий разными идеями и верованиями, отказывало принимать и переварить его. И этому больше всего способствовало прямое и бездоказательное обвинение их в ширке и как следствие – выходе из религии Ислам.

Абдурахим:

-  Таким образом, Багавдин и его поверхностный, то есть не проникнутый глубины  понимания природы вещей призыв расколол мусульман Дагестана на враждебно относящиеся друг к другу группы. Конечно, несправедливо винить за произошедшее только одного Багавдина. Хотя всё это и выросло на поле, первоначально вспаханное им и его сторонниками, вся остальная работа по выращиванию и сбору урожая выполнялась уже руками его оппонентов и различных проходимцев. Из их числа многие и сегодня не против разжечь снова и греть руки на начавшейся затухать в последнее время, огне вражды.

НАГОРНЫЙ КАЗИЯТ ДАГЕСТАНА

В одной из предыдущих глав я упоминал о том, как одна из групп мусульман работала на упразднение созданной ещё при советах религиозной организации ДУМСК и снятие с должности муфтия, а другая делала все возможное, чтоб её сохранить и закрепить. Хотя в обществе принято считать, что так называемые «ваххабиты» положили основу расколу мусульман в Дагестане, упомянутый выше факт говорит об уже существовавших до их появления среди них разногласиях. И эти разногласия так значительны, что появления вроде бы общего «врага» в лице ваххабитов, не помогло их разглаживанию, то есть, градус накала неприязненных отношений между различными течениями и группами разных шейхов, каков был прежде, таков и оставался в будущем.
Это маленькое отступление, думаю, будет не лишним в нашей новой теме и поможет  лучшему пониманию ситуации, складывавшейся в те годы в религиозной жизни дагестанцев.
В самый разгар скандала вокруг ДУМСК, когда муфтий Гекиев ещё находился в опале, а офис организации, которым руководил он, продолжали удерживать захватившие его ранее представители оппозиции, в комитете по делам религии при правительстве Дагестана советуют Абдурахиму создать новую религиозную организацию.

         Абдурахим:

-  Было это в феврале 1990 года. Так как наблюдением за всеми этими процессами и налаживанием дел связанных с правительством со стороны мюридов Тажудина из Ашали в тот период занимался я, мне часто приходилось заходить в кабинеты разных хакимов. Бывал в основном у Магомеда Сулейманова в комитете по делам религии. Не могу судить о его убеждениях относительно религии, но человек он был порядочным, и в отличие от многих тогдашних чиновников такого уровня к верующим относился уважительно.
Когда в очередной раз был у него на приеме, я застал там ещё одного гостя, которого Магомед представил мне работником центрального комитета правительства СССР, который курировал дела религии и прибыл к нам для изучения сложившейся ситуации.
Познакомив меня с ним, он сказал буквально следующее: «Мы знаем, что ДУМСКа больше нет, и нет у нас другой, должным образом зарегистрированной религиозной организации. Если ты сумеешь за короткое время, пока наш гость не отбудет в Москву, решить вопрос с его созданием и представишь нам необходимые документы, мы их примем и вашему делу посодействуем».
Несомненно, это было хорошее предложение, и оно открывало перед нами широкие возможности для распространения призыва Ислама. Поэтому нужно было действовать немедля и я наверняка знал, что в Хасавюртовском регионе такой организации невозможно будет создать, потому что там в те годы, помимо противоречий национальных, среди мусульман имелась вражда и на почве различных взглядов религиозных, и они были разделены на группы Тажудина, Месейлава и т.д. Тем более, не имея времени на консультации и обсуждения этого вопроса со своими идейными товарищами, рано утром следующего же дня, на машине Изудинил Асланбега, который согласился возить меня, мы поехали в горы. Намерен я был обратиться с этим предложением к религиозным активистам Гумбетовского, Ахвахского, Ботлихского и Цумадинского районов, которые в отличие от других не имели заметных разногласий и поэтому были более едины во взглядах.
Отправлялись мы сначала в Ботлих, и одним из первых религиозных деятелей, у кого мы остановились, был имам мечети селения Аргвани Расул из Митрада. Он сразу же согласился с моим предложением и мы его взяли собой. Так мы прибыли в Мехелта Ахвахского района, где, встретившись с их имамом, объяснили ему ситуацию. Уговаривать его не пришлось и, условившись с ним на следующий же день приехать в Ботлих, отправились дальше в путь.
Таким образом, где нужно было, побывав самим, а где можно позвонив с телефона, до полуденной молитвы следующего дня мы смогли собрать в мечети селения Ботлих почти всех известных в народе религиозных активистов со всех перечисленных выше четырех районов. И ими единогласно было принято моё предложение создать религиозную организацию, и назвали её «Казият Нагорного Дагестана», председателем которого был избран имам Ботлихского района Мухамадхабиб, а секретарем назначен я. Собрание завершило работу к предвечерней молитве. Подписав и приготовив нужные документы, к вечеру мы уже были в пути на Хасавюрт и к ночной молитве прибыли домой.
Я был рад результатом поездки и тут же решил увидеться с друзьями и поделиться с ними этим, но смог застать дома только некоторых из них. И у них я узнал, что Тажудин уже в курсе моих дел и очень недоволен этим, а отсутствующие наши товарищи: Ганбулат, Абдужалил, Хасмухамад, Шарапудинил Мухамад и Хизбулал Ахмад ещё днём  поехали к нему.
Как бы ни были уставшими от дороги, мы с Асламбегом собрались поехать в Хасавюрт. К нам присоединились Саадул Али, Махмудил Аббас и Мухтар. В Хасавюрте у Тажудина мы застали и перечисленных выше людей. Устаз сходу обвинил меня в самоуправстве и стал упрекать, что меня использует КГБ и все инициативы, которыми я занимаюсь, направлены на упразднение ДУМСК.
Разговор у нас получился очень напряженным и на высоких тонах. Хотя иногда и был недоволен некоторыми его делами, но до этой ночи я не позволял себе ничего такого, что послужило бы поводом обвинении меня в неуважении к своему шейху. Но в ту ночь это случилось, и я стал понимать, что Тажудина не интересует мнение других и он как единоличный хозяин распоряжается всем вокруг. С его подачи и там же некоторые присутствующие причислили меня в агенты КГБ, и для этого не потребовались никакие свидетельства.
Как и следовало ожидать, итогом нашей встречи было решение Тажудина, завтра же вместе с ним поехать в Махачкалу и свидеться с тем чиновником из Москвы. Его он собирался предупредить о необходимости сохранения ДУМСК и недопустимости создания вместо него, какой бы то ни было другой организации.
Хотя поздно приехал домой, и две предыдущие ночи не получилось сомкнуть глаза, спать я не мог. Случившееся этой ночью закрепило мою мысль, что уровень сознания большинства из людей, хотя они выглядят людьми, не особо отличается от животных. Как и они, подобные люди беспрекословно исполняют чужую волю, при этом, даже не задумываясь о том, что они делают.
В Махачкалу мы собирались ехать многочисленной делегацией во главе с Тажудином. И когда утром я присоединился к остальным, ко мне подошел Сайидмухамад и «на пару слов» с ним попросил зайти в дом Абдусалама. Когда мы туда зашли он мне сказал: «Бумаги, которые ты привёз из Ботлиха, сейчас же и на виду у всех, должны быть порваны». 
Я его спросил: «Почему же они должны быть порваны?» - мне ответили, что так будет лучше для меня и это покажет то, насколько я слушаюсь своего устаза.
В это же время к нам зашло ещё несколько человек, и они все стали настаивать на уничтожение бумаг. Так слово за слово между нами случился очень неприятный разговор, что и был результатом этой затеи, авторами которой, как потом выяснилось, были совсем другие люди.
Бумаги остались при мне, и наша группа уже скоро была в здании ДУМСК в Махачкале. По нашей просьбе туда же прибыл и Мухаммад Сулейманов с гостем из Москвы. В своём обращении к ним Тажудин выразил озабоченность положением дел ДУМСК и говорил о недопустимости создания, какой бы то ни было организации помимо неё. Он также настойчиво просил их посодействовать ему в борьбе с ваххабитами и с другими деструктивными, по его мнению, элементами, работающими на разрушение религии и единства мусульман Дагестана.
Когда мы остались одни, я рассказал Сулейманову о результатах моей поездки в горы. Но сложившиеся обстоятельства не позволили ему предпринять по этому делу, какие либо шаги. И, таким образом, нашему Казияту суждено было остаться на бумаге.
............
..............
..............(файлы документов)
 

ВНЕОЧЕРЕДНОЙ СЪЕЗД И РАСКОЛ СРЕДИ МУСУЛЬМАН ДАГЕСТАНА ПО НАЦИОНАЛЬНОМУ ПРИЗНАКУ

Про Дагестан говорят, что это не только горы, но и гора языков и национальностей. Как известно, их здесь больше тридцати. Не знаю благо для него это или беда, но то, что определенные проблемы для самих этих национальностей их многочисленность время от времени создаёт - это неоспоримый факт.

Абдурахим:

- В январе 1992 года ко мне домой в Новосаситли приехало два человека. Один из них был Лабазанил Ахмад из Инхо, с которым я был знаком, а другой – Хажиясул Мухамаднур из Мехелта. Этого молодого человека я тогда видел впервые.
Основной сутью поведанного ими мне длинного рассказа была их обеспокоенность делами Духовного Управления и лично муфтия Багавдина, который, по их словам, плохо справлялся со своими обязанностями. «Чтоб изменить сложившееся положение, нужно созвать внеочередной съезд, на котором мусульмане могли бы решить эту проблему и избрать нового, более энергичного со знаниями муфтия и совета алимов при нём», - говорили они мне.
Это, конечно, была не их инициатива и не по собственному желанию они ко мне пришли. И единственной причиной, заставившей этих людей обратиться к своим вечным оппонентам, то есть ко мне и к моим сторонникам, была их уверенность в том, что если в деле, которое они затевают, мы не примем их сторону, то ничего из задуманного у них в тот момент не получится.
Я им сказал, что ответ для них будет готов только после согласования их предложения с моими товарищами, для чего им необходимо было подождать некоторое время.
До того, как они пришли ко мне второй раз, я посоветовался с джамаатом моего села, который в то время занимал особое место в делах продвижения исламских инициатив в масштабах всей республики. Также я говорил с Мухамадсаидом из Хуштада, который сразу же выразил недоверие к авторам намеченного, но то, что в связи сложившегося на наш взгляд положения хоть какие-то шаги мы обязаны были сделать, он понимал. Вместе мы придумали и записали несколько условий нашего джамаата на участие в намеченном деле, в числе которых были требования об обязательности вхождения в будущий совет и наших алимов. Ещё мы особо настаивали на необходимость принятия участия в намеченном съезде представителями всех национальностей республики, с последующим включением и их алимов в будущий совет.
Третий раз эти товарищи ко мне пришли уже с бумагой, из записи которой следовало, что меня официально приглашают принять участие в совете алимов Дагестана. На этой бумаге так же писали, что совет этот созывается из-за необходимости обсуждения на нем сложившегося в ДУМД положения и для принятия мер необходимых для улучшения его работы.
По прибытии в Махачкалу, в здании ДУМД уже находилось из числа ученых и неученых человек 25-30. Самого муфтия, в связи с нахождением его в это время в Турции, там не было. И невооруженным глазом можно было определить, что мероприятие это проводили и решения на нём принимались согласно заранее составленному сценарию. И по его итогам, одним из основных было решение о незамедлительном созыве внеочередного съезда мусульман Дагестана. Днем проведения съезда определили 28 февраль 1992 года. На вопрос о необходимости присутствия на нем муфтия Багавдина, председательствовавший на совете Алил Мухамад ответил, что к этому дню муфтий уже будет здесь. И на этом Совет Алимов свою работу завершил.
Как и планировался ранее, съезд свою работу начал 28 февраля в Махачкале. Для этого власти выделили здание кинотеатра, а обеспечивать безопасность и порядок поручили работникам милиции. Хотя муфтий Багавдин в этот день находился дома, в Махачкале, он на съезд так и не пришел, а представители кумыкской национальности, в знак солидарности с ним, отказались от участия в нём. Также внимая их призыву, со съезда ушли и делегаты даргинцев.
Никакие уговоры и просьбы на этих людей не подействовали и после долгого и напряжённого разговора, съезд принял следующее решение:
1. Избрать новый Совет Алимов.
2. Уговорить представителей даргинцев и кумыков делегировать своих ученных в этот совет.
3. Поручить новому совету избрание нового муфтия.
В Совет Алимов со стороны нашего джамаата были зачислены 7 человек. Это Гамбулат из Митрада, Таха из Миарсо, Идрис из Эчеда и др.  Мухамадсаид из Хуштада от участия в нём отказался, а Даргин Мухамад из Костека присоединился к группе бойкотировавшей съезд.
В таких условиях свою работу съезд смог завершить только поздно ночью. На ночлег делегатов разместили в гостинице «Ленинград».
А в следующий день в здании ДУ собрался вновь избранный Совет Алимов. Для обеспечения его безопасности и спокойной работы организаторы поставили вокруг здания вооруженных людей, и в то же время не прекращалась работа переговорщиков, которым было поручено уговорить даргинцев и кумыков принять в совете участие. Но когда поняли, что никакие уговоры и просьбы на них не действует, совет принял решение приступить к процедуре избрания муфтия и им единогласно стал сын Сулеймандибира из Мехелта, Сайидахмад.

АБДУРАХИМ - ЗАМЕСТИТЕЛЬ МУФТИЯ И ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА АЛИМОВ ДАГЕСТАНА

Абдурахим:

- После того, как муфтием был избран Сайидахмад, на том же собрании его заместителем и председателем обновленного Совета Алимов назначили и меня. Но было оно сделано с приставкой «временно». И это потому, чтобы в будущем, когда представители бойкотировавших съезд национальностей примут участие в совете, организовывать моё переизбрание.
Тому, что Сайидахмад станет муфтием, и что этому в тот момент ничто не помешает, я не сомневался. Иначе и быть не могло, потому что он был кандидатом от группы мусульман, организовавшей все эти мероприятия и тому, что на этот раз свой шанс они не упустят, свидетельствовали многие обстоятельства тех дней.
 «Наши» настаивали на том, чтобы наряду с Саидахмадом поставили кандидатуру и Таха из Миарсо. Но, в связи с вышеизложенным, этого сделано не было, и оно потом долгое время служило поводом обвинения меня со стороны моих соратников. «Ты помешал Таха, стать муфтием», - говорили они мне часто. Но сам Таха недовольство этим в отношении ко мне ни коим образом не выражал. Может быть, его от этого сдерживало то, что долгое время являлся моим учеником.
С момента моего избрания на этот пост и в течение последующих семи-восьми дней, у меня не было возможности даже выйти за пределы здания ДУМД. Все это время площадь перед ним занимали выражающие таким образом недовольство последними событиями мусульмане кумыкской национальности, а со мной внутри здания находились вооруженные молодые люди и некоторые работники управления. Один раз к митингующим приехал и сам Багавдин. Узнав это, я подошел к нему и попросил зайти в здание, чтоб поговорить. «Я туда зайду, только с одним условием: если того, кто незаконно занимает мой кабинет, выбросят оттуда!» - сказал он мне. «В таком случае ты туда никогда больше не зайдешь и кабинет этот ни его и не твой», - был ему мой ответ.
И даргинцы один раз приходили. Их тоже я просил зайти и поговорить. Но и они от этого отказались.
Всё это время я спал на полу в общей комнате, пытался «сухим пайком» и целыми днями спорил с посетителями. Так продолжалось больше недели, и тогда только я понял, что вся эта «операция» была осуществлена под руководством Хасмухамада и его приближённых, и новый муфтий как  их ставленник должен был делать то, что говорят они, а моими услугами пользуются временно, пока их дело не станет на гладкую дорогу.
После такого просветления я пошел к нему домой и сказал: «Создайте условия, иначе я ухожу».
На следующий же день у председателя  Совета Алимов был свой кабинет и машина с водителем, на которой он в каждую неделю мог ездить домой.
В первое время Хасмухамад у нас был частым гостем, но положение это скоро изменилось - надолго исчез и он, и другие люди, поддерживавшие Саидахмада. В итоге муфтий остался сам с собой, а причиной всему этому послужили мои полномочия, которые в тот момент были выше, чем его.
Скоро кумыкская оппозиция успокоилась, и даргинцы перестали бастовать. В структуру управления зачислили четыре человека: по два с каждой из этих национальностей. И это, на мой взгляд, была слабой попыткой её авторов, направленная на повышение легитимности руководства ДУМД в глазах дагестанцев.   

ОТСТАВКА И ПРИЧИНЫ ПОСЛУЖИВШИЕ ЕМУ

Процессы, шедшие в Дагестане и не только, в описываемый нами период имели непростой характер. Всюду происходила ломка привычного для  людей уклада жизни, установившегося в продолжение советских семьдесят лет. Она шла не только в быту и взаимоотношениях людей, но и в их сознании.
 Наряду с этим открывался широкий круг возможностей накопить богатство, чего до этого не было, и перед соблазном которого не каждый мог остановиться. Такие же возможности были открыты и для тех, кто жаждал власти, чем немедля воспользовались многие.
Но на Абдурахима всё это не повлияло и, вопреки сложившегося у некоторой части мусульман-дагестанцев мнения, о его «вечном стремлении к богатстве, славе и высокому положению», реальные плоды деятельности этого человека говорят нам об обратном. О том, что он всю свою сознательную жизнь то и делал, что возвышал слово Аллаха и поднимал на нашей земле религию Ислам. Это не преувеличение и не попытка показать черное белым. Искренность намерений и то, как он много раз мимо богатства и власти проходил, видно за каждым его шагом. Вот это важно. А ошибки в словах, так же и в делах, пропущенные непреднамеренно,  не способны покрыть тенью даже незначительные из благородных дел людей. 

Абдурахим:   

- Через много лет после моей отставки с поста председателя Совета Алимов Дагестана, во время следствия по возбужденному против меня уголовному делу в 1999 году, в основу которого легло обвинение в организации вооруженного мятежа против собственной страны, на полученном следователем из Духовного управления письме было написано: «причиной ухода Абдурахима с работы, было его недовольство размером заработной платы». И это единственное, во что эта организация могла обвинить «врага народа», потому что другого просто не смогли ни придумать, ни найти. Если даже и допустить возможность наличия подобного, людям, объяснившим следствию мой уход таким образом, следовало бы быть до конца честными, перечислив и другие причины. Но раз они этого не сделали, и сделать не смогли, придется взяться за это мне самому.
Сначала попробую развеять миф о «заработной плате» и объяснить, откуда он мог взяться. Разговор об этом имел место ещё в начале моего председательствования в Совете Алимов. Так как моя семья к тому времени состояла из десяти человек, и у нас не было какого-нибудь другого источника дохода, на что мы могли бы жить, вопрос о заработной плате я вынужден был поднять на одном из очередных заседаний Совета. Речь там не шла о её размере, а было сказано, что в этом деле нужно сделать порядок и фиксировать за каждым работником то, что он в конце каждого месяца должен получать. И это было справедливо, потому что нельзя было уже дальше молчать, видя, как вокруг меня среди наших работников развивалась всякого рода чистая и не очень деятельность по привлечению доходов. Там одним из таких деятелей мне было сделано замечание, типа: «Абдурахим сюда пришел из-за заработной платы и ничто другое его не волнует».
Говоря о других подобных «недостатках» с моей стороны, по причине допущения которых я был вынужден уйти, пожалуй, следует начать с того, что я в Духовное управление пошел не за славой и высоким положением. Не был я там и из-за заработной платы или каких-то там других доходов, а было единственное желание, которому я следую всегда и везде – это служение делу Ислама и распространение Истины на нашей земле. Но атмосфера, царившая в недрах и вокруг этой организации в то время, не способствовала и не могла способствовать моим стремлениям. Всё там было зациклено на определение и борьбу с мусульманами, мыслящими не так, «как нужно», бесконечные интриги и поиск всё новых и новых источников добывания дохода. Это и богатые мусульмане за рубежом, которые охотно шли на встречу и искренне помогали деньгами и не только, это и набирающееся обороты дело организация хаджа, на котором неплохо зарабатывали некоторые наши коллеги. Всё это притягивало к себе также и нечистые на руку личностей, которые ранее к ДУ не имели никакого отношения, но разными ухищрениями были включены в штат его работников.
Так как, некоторые из них являлись мюридами Саида Афанди Чиркеевского, я два раза ездил к нему и просил, чтоб подействовал на них. Оба раза он меня хорошо принял, но на мою просьбу ответил: «Я, конечно, им скажу, но эти люди вряд ли меня послушают». Не сомневаюсь в том, что и на самом деле было так.
Муфтию Сайгидахмаду я говорил, что необходимо немедленно возобновить переговоры с представителями кумыкских и даргинских джамаатов, чтоб привлечь их для совместной работы и тем самим остановить увеличивающийся раскол среди мусульман республики. Но он слушал не меня и, думаю, больше был увлечён своим статусом, чем чаянием мусульман. И один раз, согласившись с моим предложением собрать хотя бы лояльных к ДУМД имамов и авторитетных своей ученостью людей, чтоб говорить и посоветоваться с ними о дальнейших шагах, отправил меня в горные районы, а сам на день раньше намеченного срока собрал другое собрание, отменив наш совместный. Успевшие к этому и принявшие участие в нем некоторые уважаемые в народе и приглашенные мною люди сидели там с краю и чувствовали себя так, как будто попали на чужую свадьбу и без приглашения.
С этого дня я сложил с себя полномочия и вернулся в село к своей семье. Начал преподавать в медресе и заниматься другими, более полезными для Ислама и мусульман делами. А Сайгидахмад, который своими же друзьями скоро сам был скинут с поста муфтия, приезжал ко мне и в присутствии всего джамаата нашего села просил меня вернуться, на что, естественно, получил отказ.

ПРЕДЛОЖЕНИЕ АБДУРАХИМУ ПОСТА МУФТИЯ ДАГЕСТАНА И ТО, ЧЕМ ЭТО ЗАКОНЧИЛОСЬ

Абдурахим:   

- После моего ухода, вокруг муфтия Сайгидахмада сгустились грозовые тучи и реальность досрочного снятия его со своего поста всё больше и больше приобретала необратимые черты. Как я уже говорил, над этим упорно работали его же вчерашние друзья и кураторы, которые характеризируя личность и деятельность муфтия в своих оценках не брезговали ничем. И это обстоятельство вынуждало некоторых кругов, которых всё это напрямую касалось, и были в этом заинтересованы, предпринять определенные шаги. Одним из таких «заинтересованных», естественно, был комитет по делам религии при правительстве Дагестана.
И, как я уже ранее отмечал, руководил в то время этим комитетом даргинец Ахмед Магомедов.
 Осенью 1993 года мне передали, что этот Ахмед хочет меня увидеть и для этого просит приехать в Махачкалу. Я скоро был у него, и он мне рассказал, что правительство в курсе всех дел, происходящих вокруг муфтия и ДУ, знают, что вот-вот нынешнего муфтия отправят в отставку и спросил, как я смотрю на то, если они выдвинут меня кандидатом на избрание в эту должность. На что я ответил так: «Одни ваши пожелания меня муфтием не сделают, вот если кумыкские и даргинские джамааты в этом будут солидарны и с вами, и с моими сторонниками, я, возможно, соглашусь», - на что Ахмад сказал: «Вопрос даргинцев и кумыков я беру на себя, вы же разберитесь со своими». Ещё он спросил, какие у меня отношения с Мухаммадом Дарбишевым из Гарко. Они вроде были не плохие, о чём я и поведал. «Передайте ему, что мы просим его приехать к нам», - сказал он, и мы на этом расстались.
По пути домой в Хасавюрте я зашёл к Мухаммаду и рассказал ему о просьбе Ахмеда, и о сделанном мне предложении. Так как был он мюридом Саида из Чиркея, следовало ожидать несогласие с его стороны, но он этого никак не проявил, а наоборот сказал, что это очень хорошо.
Возможно, в этот момент он полностью и не верил тому, что от меня услышал, но когда и в комитете по делам религии ему это подтвердили, он поехал в Чиркей и в экстренном порядке организовал там сход мюридов. Естественно, их всех беспокоила возможность увода из их сферы влияния организации ДУ в случае избрания меня её руководителем, чего они допускать не могли. Нужно было предпринять срочные меры и одним из их вариантов, который помешал бы подобному развитию событий, было решение отложить вопрос снятия действующего муфтия с должности до лучших времён, что ими и было сделано. А «лучшие времена» наступили ровно через три месяца. Не афишируя и срочно собрав нужных им людей, они освободили Сайгидахмада от поста муфтия, а на его место поставили… Дарбишева Мухаммада из Гарко.
 Но и Мухаммаду, человеку с характером, недолго там суждено было сидеть. «Работать с этими людьми то же самое, что с медведем дружить», - с таким объяснением он сложил с себя полномочия и вернулся к себе в Хасавюрт.
Таким образом «святое место» оказалось вакантным и, в связи с отсутствием явных претендентов на это, дело назначения муфтия целиком легло на плечи устаза Саида из Чиркея, к тому времени уже легендарного, и мюридами которого являлись почти все действующие функционеры от ДУМД. «Думаю, человеком более подходящим для этого поста является Али из Колецма», - были его слова, и этого было достаточно для возведения его следующим муфтием.
Он им был больше времени, чем Мухаммад, но тоже не в полный срок. Ушел добровольно и муфтием в 1995 году стал Саидмухамад Абубакаров, его зам и так же побывавший в замах у трех предыдущих муфтиев. Ссылаясь на то, что ему тяжело, Али просто взял и передал ему печать.
Всё это было возможно, только благодаря характеру закрытости и независимости функционирования этой организации от воли основной части мусульман Дагестана, приобретенной ей к тому времени, и следовать которой она продолжает и сегодня. Не нужны уже были ни съезды, ни совещания и всё протекало само по себе, без лишних хлопот.

НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ СОБЫТИЙ 90х И ИХ ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ МУСУЛЬМАН
   
Несомненно, самым большим событием 90х для нас является развал СССР и возникновение внутри его границ пятнадцать новых независимых государств. Просуществовав семь десяток лет, страна коммунистов рухнула, похоронив под себя и всю свою безбожную идеология. Рухнула и умерла, но проблем после себя оставила столько, что для их решения, наверное, времени понадобится не меньше.
Наиболее болезненно эти процессы отразились на кавказском регионе умершей страны, где с последствиями борются уже два десятка лет. Одних только войн за это время на этой территории случилось не меньше восьми и жертвами их стали сотни тысяч человек. А проблемы как были, так и остались.

Абдурахим:

- Когда в сентябре 2004 года в школе осетинского города Беслан,  вместе с захватившими его боевиками были убиты и многие их заложники – сотни детей и взрослых осетин, я невольно сравнивал это событие с тем, что происходило в ингушских сёлах в 1992 году. Тогда из-за разразившего между этими двумя народами вооруженного конфликта, где с обеих сторон погибло много людей, под видом наведения порядка в ингушских сёлах орудовала российская армия и танками рушила там дома. Казалось бы, что общего между этими двумя трагедиями, но оно для меня очевидно и заключается в том, что для Москвы мы никогда не являлись никакой ценностью. Только лишняя обуза, избавиться от которого дорогого стоит, но и от оставления много головной боли. Вот и отношение к нам соответствующее и держат нас за «мальчиков для битья». Также «били» и чеченцев в обеих войнах, но и нас дагестанцев - в 1999м, да и сегодня, в ежедневных спецоперациях. А повод всегда был ничтожным и никакой целостности государства он никогда не грозил, поэтому использование в его устранении чрезмерной силы и только оружия, что приводило и приводит к гибели большого количества людей, изначально неправильно и, несомненно, является подтверждением моей мысли о нашей цене.
В 1992 году мы, работники Духовного управления Дагестана всем составом ездили в Ингушетию, и на месте знакомились с причинами, приведшими к столь трагическим последствиям. Встретились с президентом отделившейся в том году от Чечни Ингушетии, генералом Аушевым, кому мы и выразили соболезнования от имени всех мусульман Дагестана.
Похожих на ингушско - осетинских проблем с землями и в Дагестане тогда было не мало. Наследство, оставленное уходящим режимом стало тяжёлой ношей для многонациональной республики, и было похоже на то, что, если за короткое время размотать клубок проблем не удастся, войны всех со всеми нам не избежать.
И как обычно бывает в таких ситуациях, нашлось много провокаторов, которые работали на усиление напряжения, кому не уступали и появившиеся как паразиты в благоприятной среде, лидеры и главы разных фронтов и движений, образованных ими по национальному признаку. В последующем некоторые из них были убиты, а оставшиеся в живых, как только получили желаемое забыли о народе, наплевали на его проблемы, и, как мы сегодня видим, живут, не тужат за высокими заборами.
Таким образом, в Хасавюрте убивать друг друга за земли готовы были кумыки с аварцами, в Казбековском районе уже 2-3 года продолжалось вооруженное противостояние между чеченцами и аварцами, а в Новолаке – между чеченцами и лакцами.
На поля Кумторкалинского района вышли кумыки из Тарков, Кяхулая и Альбуркента недовольные решением правительства, заселить на эти территории лакцев с Новолака. Проживающие в Старом Костеке даргинцы и кумыки тоже готовы были схватиться друг с другом насмерть.
В таких условиях руководивший тогда республикой Магомедали Магомедов созывает совещание, куда были приглашены муфтий Сайгидахмад и я, где он нас просил встретиться с конфликтующими сторонами и склонить их к принятию маслихата, что и было нами сделано. В нашей  миссии участие принимали и другие признанные в народе религиозные лидеры и немалыми совместными усилиями, после нескольких встреч и консультаций, без драк и кровопролитий все эти конфликты удалось замять. Наши люди поняли, что выбранный им путь поиска справедливости ни к чему хорошему не приведёт, и они разошлись по домам.
Конфликты, связанные с землёй тогда случались и внутри самих этих этносов. Такого рода было противостояние в Цумадинском районе, где между нашим селом Саситли, с одной стороны, и с соседними Кеди и Силди, с другой, случился спор. Суть его заключалась в том, что соседи наши начали выдвигать требования, вернуть им пастбищные земли в местности Игадах и Майдан, которые ещё в сороковых годах, решением государства были закреплены за нашим хозяйством.
 В течение двух-трёх лет напряжение в отношениях то спадало, то усиливалось, и всё это время каждый из участников конфликта с оружием в руках готов был отстаивать свой интерес. Были случаи выстрелов в направлении позиций друг друга, перекрытие автодороги и питьевой воды, обрывание линий электропередачи. Этакая экономическая блокада, с целью вынуждения противника уступить. Но уступать никто не хотел, и в дело приходилось вмешиваться тем же людям, чей авторитет смог бы как-то повлиять на них, что и наконец случилось. Их усилиями был найден компромисс, и затянувшийся столь долго и потому порядком надоевший всем сторонам спор, закончился маслихатом. И, нужно отметить, что особую роль в этом сыграл  Султанмухаммад из Тлоха, непререкаемому авторитету которого люди доверились полностью.

               

                ************

Здесь к рассказу Абдурахима, думаю, уместны делать некоторые дополнения от себя, так как сам являюсь очевидцем этого конфликта и принимал непосредственное участие в некоторых предприятиях, связанных с ним. Ещё это нужно делать, потому что эта тема для многих жителей тех мест и сегодня актуальна, и новое поколение молодых людей, знающие о нем только понаслышке, всё больше и больше проявляют к нему интерес.
Прежде чем приступить к разъяснению о положении основных деталей этих событий, пожалуй, стоит начать с некоторых мифов. Один из них связан с именем Абдурахима, который с помощью его «друзей» уже сделался классикой, потому что упоминать о нем они любят и случая не упускают.
Это рассказ о том, как он во время тех событий дал заведомо ложное, по их мнению, клятву на Коране, утверждая, что земля, из-за которой между жителями Кеди и Саситли шел спор, является законной собственностью последних. И это притом, что тогда и сейчас особых разногласий о факте принадлежности её кому-либо из них не было и нет. Спор был только вокруг использования земли принадлежащей кединцам саситлинцами, где последние делали упор на решение правительства, кем эта земля, когда то была закреплена за их хозяйством. Конечно, как и следовало ожидать в подобных случаях, не желавшие расстаться с удобным пастбищем саситлинцы выдвигали разные версии и об их праве на эту землю, ссылаясь на услышанные ими от предков предания о факте её владения  и последующий захват соседями.
- Да, есть такое предание в нашем селе и мы от своих родителей об этом услышали, – сказал Абдурахим, когда я обратился к нему за разъяснением предмета, - но это только предание и категорически утверждать о действительности чего-то, основываясь только на легенды, ни один нормальный человек не станет. И на той встрече разговор шел только об этом факте, и вопрос был о существовании подобного предания. Когда мои оппоненты стали требовать подтверждения, я и выразил готовность клятвенно это заверить, то есть на Коране поклясться, что такое предание существует. И только.
Касаясь конфликта между селами Саситли и Силди, можно сказать, что повод, из-за которого он разразился, был ничтожным, поскольку, по мнению даже самых саситлинцев, земля, на которую силдинцы претендовали, изначально принадлежала другим их соседям - кединцам. Это подтверждают и жители остальных сёл, расположенных рядом с ними. Так же есть многочисленные исторические свидетельства, основным из которых является широко известный факт конфискации этих земель у кединских беков Шамилем, в отместку за их противодействие его газавату. Это же отражено и в сохранившихся в архивах письмах, которые были адресованы этими беками в разное время наместникам русского царя на Кавказе, с просьбой вернуть им их назад.

ЛИХИЕ 90е: ЛЮДИ И ДЕЛА В ОЦЕНКАХ АБДУРАХИМА
         
В период после ухода с работы в Духовном Управлении и до 1998 года, Абдурахим  больше всего был занят воспитанием подрастающего поколения и в дела политические старался не лезть. Но мог он это делать с трудом. Так как время это было богатое событиями, имевшими большое значение для будущего Дагестана, людям с подобным складом характера, каким он был у него, не удавалось оставаться вне происходящего. Наряду с преподаванием в медресе, заботами исламского института, которым он в то время руководил, и обеспечением средствами проживания своей большой семьи, ему часто приходилось встречаться с людьми, обращавшими к нему с самыми различными вопросами.
А вопросов этих было немало, и касались они в основном религии. Всё возрастающий интерес дагестанцев к Исламу и их стремление к организации жизни в соответствии с нормами Шариата, держало потребность общества на таких людей на самом высоком уровне.
Под непосредственным руководством Абдурахима в его селе была создана комиссия из двадцати уважаемых людей, которая была призвана устанавливать и следить за соблюдением порядка. Оценивая деятельность этой комиссии и то положительное влияние, которое она оказала на улучшение организации жизни общества, пусть и в рамках одного села, достаточно сказать, что опыт её работы был перенят многими их соседями и не только.

Абдурахим:

 - Посредством именно этой комиссии были урегулированы вопросы похорон и поминания умерших, создания семьи и многое другое, соответственно нормам Ислама и уровню достатка большинства сельчан. Так же регулировались вопросы морали и взаимоотношений между людьми, которым предписывалось придерживаться поведения, соответствующего мусульманам. К непослушным применялись и санкции в виде штрафов и «изгнание» из общества. Это, когда нарушителей порядка в их радости и горе всем обществом игнорировали, что являлось самой действенной мерой воздействия. Параллельно со всем этим было организовано и обучение, куда были вовлечены люди всех возрастов.  И результат не заставил себя долго ждать. Уже скоро моральный облик сельчан изменился до неузнаваемости.
Ещё тогда по сравнению с другими сёлами Дагестана, наше село имело знатоков религиозных наук значительное количество. Я их несколько раз собирал и говорил им следующее: «У нас в Дагестане есть сёла, где подавляющее большинство жителей занимаются определённым ремеслом и из-за этого имеют прибавление к своему названию, соответственно вида этого ремесла. Например, село Рахата славится своими бурками, Унцукуль – обделкой дерева, Кубачи – ювелирами, и т.д. Аналогично этому и у нас есть возможность прославить наше село вашими знаниями, то есть сделать его селом алимов. Для этого нужно-то всего перебираться в слабые в религиозном отношении населённые пункты нашего края и став в их мечетях имамами, организовать там школы и начать призывать людей». 
Единственным, кто внял этому обращению, был Сайпулал Усман, который по указанию устаза Тажудина поехал в Ахвах и, побыв там несколько лет имамом мечети, сделал среди ахвахцев хорошую работу.
Так же, как каждый мусульманин обязан знать свою религию, он ещё обязан распространять имеющие знания. Но моими односельчанами - знатоками религии, видимо это место науки плохо было освоено - посвятили они себя больше торговли, чем призыву.
Помимо забот медресе родного села,  где постоянно обучалось несколько десятков учеников, на мне ещё лежали обязанности руководителя Исламского института, в городе Хасавюрт. Взяться за это дело меня попросил Дарбишев  Мухаммад, который являлся его организатором и спонсором.
На первый взгляд факт этот ничем не примечателен - подобное уже было обычной практикой для Дагестана тех лет. Но изюминка нашего случая в том, что сам Мухаммад являлся мюридом Саида Чиркеевского, а я – человеком из лагеря его конкурента. Это показывает на то, как бы ни были обострены конфессиональные разногласия, в Дагестане ещё оставались люди, ставящие интересы Ислама выше своих страстей. Их в то время было немного, и одним из них непременно являлся Мухаммад из Гарко.
На мой взгляд, самым заметным событием, случившимся после моего ухода с работы в ДУМД, был приход на пост муфтия Саидмухамада Абубакарова. Какие бы заслуги этот человек не имел в деле распространения слова Аллаха на нашей земле, бесспорным было то, что он не владел соответствующими религиозными знаниями, чего сам отмечал, говоря: «Роль моя похожа на тракториста, делающего дороги в труднодоступных горах. Как только она будет готова, на это место станет тот, кто на самом деле будет владеть знаниями». Из достижений Саидмухамада было то, что его стараниями значительно возросла эффективность деятельности этой организации, появилось много печатных органов, рассказывающих об Исламе, на телевидении и радио увеличилось время вещания. Он активно вмешивался и в политику властей, благодаря  чему достиг немалого влияния.
Конечно, список его достижений будет неполным, если не упомянуть и о значительно возобновившейся  при его руководстве борьбе ДУМД с так называемым «ваххабизмом», что в конечном итоге вылилась в принятие парламентом республики специального закона против приверженцев этого течения.   
Этого и стоило ожидать, потому что и они сложа руки не сидели. Благодаря курсу на демократию, неуклонно державший Россией в те годы, без каких либо препятствий и в рамках закона можно было достичь многих вещей, делать чего ещё каких-то несколько лет назад было невозможно. Немногие в Дагестане тогда этим воспользовались. А одними из них были Багавдин из Сантлада и его брат Аббас.
Их стараниями в городе Кизилюрт был открыт Исламский центр, в рамках которого существовали несколько подразделений, занимавшиеся обучением, призывом и налаживанием связей с мусульманами зарубежья. 
 Хотя успехи были во всех направлениях их деятельности, они особенно проявили себя именно в последнем. За короткое время их центр уже имел контакты с некоторыми влиятельными людьми и организациями в нескольких мусульманских странах, а больше всего в Саудовской Аравии.
Наверное, благодаря схожести взглядов в вероубеждении, именно отсюда Багавдин получал на свою деятельность больше всего помощи. И было похоже, что саудийцы одного только его и считали достойным для этого. Потому что другим к этому, по крайней мере, в тот период, путь был заказан. На мой взгляд, причиной, под влиянием которой Багавдин сделал больше всего ошибок, было именно это отношение.
Полученные таким образом деньги и другие ценности могли достаться только мусульманам со схожими с Багавдином взглядами. И благодаря его доверчивости, некоторые лица, находившиеся в его помощниках, скоро обзавелись немалыми средствами мусульманской помощи. Что напрямую выразилось в их немаленьких домах и дорогих автомобилях. 
Единомышленником Багавдина, но избравший несколько отличный от него путь возвышения Ислама на земле Дагестана был Ахмадкади Ахтаев из Кудали. Особенностью его деятельности было расширение призыва Ислама посредством политики, то есть проникновением во властные органы. Для этой цели группой мусульман была создана партия и называлась она «Исламская Партия Возрождения», руководить которой, и попросили Ахмадкади. В народе эту партию тогда называли «ваххабитской».
Помимо этого, в этом движении прослеживалась ещё одна ветвь.
 Бывший ученик Багавдина, но уже скоро превзошедший своего учителя в знаниях, Ангута (в будущем Аюб) из Кванада попал под влияние воззрений группы так называемых такфиристов. Эти люди, чьё количество в общей массе мусульман весьма незначительно и убеждение которых порицается  всеми известными учеными Ислама. И название «такфиристы» говорит само за себя. Означает оно буквально «выводящие из Ислама», то есть они за некоторые незначительные прегрешения называли мусульман кяфирами, что уже скоро было сделано и в отношении самого Багавдина. 
Когда в результате многочисленных контактов с различными учеными Ислама, Багавдин, осознав свои ошибки, несколько поменял, то есть смягчил отношение к  тарикатистам, как в Дагестане принято называть суфиев, Ангута воспринял это отклонением от верного пути и, объявив своего учителя соответственно, окончательно порвал с ним. «Человек, отказывающийся называть мушрика мушриком - сам мушрик», - был его окончательный вердикт.
Весьма показательно и то, как Ангута и его сторонники начинали свои первые шаги призыва. В селение Кванада Цумадинского района они построили мечеть и по громкоговорителю каждый день объявляли: «Люди, слушайте! Вы делаете ширк, и поэтому вы мушрики!». Терпеть это кванадинцы долго не могли и однажды ночью, под фундамент разрушили их храм. В завязавшейся по этому поводу на следующий день потасовке их ещё и избили, а автомобиль одного из них была брошена в пропасть.
На фоне драматизма событий, происходивших в те годы на Кавказе, в котором роль религии была весьма существенной, ещё более интересно отношение этой группы к войне в Чечне. Как известно, в большинстве своём известные исламские ученные Вторую Чеченскую войну назвали джихадом, а Ангута и его сторонники это отвергли, объявив, что никакого джихада в Чечне нет, потому что «с русскими кяфирами воюют чеченские мушрики».
Таким образом, часть мусульман Дагестана, которых местные суфии называли «ваххабитами», по признакам вероубеждения и методам призыва, можно было разделить на три группы:
Первые, это сторонники Ахмадкади, считавшие неприемлемым для себя обвинение, каких бы то не было мусульман в куфре. На первое место они ставили дело призыва и принцип объяснения людям, что вера должна основываться только на предписания Книги Аллаха и сунны пророка.
Вторые – группа последователей Багавдина. Хотя суфиев называли мушриками, выводить их из Ислама они не спешили. Объясняли это отсутствием у них знаний, что, по их мнению, является главной причиной ошибок в убеждении. Говорили, что сначала до них нужно донести истину, если и после они свои воззрения не оставят, то тогда их можно считать настоящими мушриками.
Третья группа, как их в народе принято называть, такфиристы-аюбовцы. Они немногочисленны и считают суфиев мушриками, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В основном это:
 -отказ от совершения намаза за имамом-суфием;
- недозволенность употребления мяса животного, заколотого суфием;
- отказ связываться с ними узами брака и т.д.
Особенно они преуспели в век интернета и мобильной связи, посредством которого убеждают девушек в том, что, если их родители суфии, то они кяфиры, из чего следует отсутствие у последних прав на своих детей и открывающаяся при этом возможность выходить замуж без благословления таких родителей.
Хотя в том, как была организована работа в медресе с. Саситли, не было ничего ни ваххабитского, ни суфийского, и в таком виде, как мы это тогда понимали, подобная наша «неопределённость» часто служила поводом причисления нас, то к первым, то ко вторым. Думаю, происходило так, потому что наше желание держаться подальше от этих страстей и судить о делах мусульман только через призму шариатских решений 4-х имамов, многим тогда было непонятно.
Однажды, было это в начале 1996 года, нашему молодому преподавателю Махмудил Аббасу через Айзатил Мухамада из с. Силди передали, что его хочет видеть Багавдин. Мы решили посетить его и сделать это вдвоем.
Прибыв в Кизилюрт, тот же Мухамад  повёл нас на место, где находилась  школа Багавдина и там, в довольно большой комнате без мебели, образуя круг, сидели молодые люди с большими бородами, состоялась наша с ним первая из подобного рода встреча. 
Насколько я помню, когда мы зашли никто из них не поднялся со своего места, и мы, поздоровавшись со всеми, сели между ними напротив Багавдина.
Хотя у нас не было предварительно согласованной темы разговора, мы все знали о чем будем говорить, но начать сразу не смогли и некоторое время какими-то дежурными фразами, как единоборцы перед схваткой, испытывали друг друга. Так мы пришли к тому, о чем хотели слышать друг от друга и, начав первым, Багавдин спросил меня:
- Зачем мусульманину нужен устаз?
- Он мой учитель, которого я спрашиваю о том, о чем сам не знаю и чьих советов слушаюсь, – ответил я.
Видно было, что мой ответ озадачил его, и, выдержав некоторую паузу, он снова начал:
- Но он вас, своих учеников, учит рабите и другим сомнительным вещам.
- Я лично, не поставив на весы Шариата, ничего не делаю, даже то, что скажет мой устаз.
- Ты, может быть, и не делаешь, потому что знаешь, а вот для простых верующих он становится причиной совершения ими ширка.
- Мы с тобой знаем, что хотя не искать знания своей религии греховно, их неимение для мусульманина является простительным; ведь не каждый может знать всё. Поэтому, если какой-нибудь человек делает чего-то с уверенностью, что это и есть поклонение Всевышнему, то Аллах, проявив к нему свою безграничную милость и милосердие, простит ему его ошибки. Мы надеемся на это.
- Как бы, что бы там ни было, религию человек обязан брать из Корана и Суны пророка, где о ваших устазах и их методах обучения ничего не сказано. Поэтому мусульманин, если он боится своего Господа, должен оставить всё сомнительное и встать на ясный путь наших праведных предков, что и есть путь Корана и Суны, без всяких поздних примесей. Из чего следует, что никакой устаз, или как там его, мусульманину не нужен.
- Хорошо, если он не нужен, притом, что верующий постоянно в ком-то нуждается, потому что обязан приобретать знания, то хочу тебя спросить, что эти люди делают рядом с тобой здесь? Если они не ученики твои и ты для них не учитель, пусть самостоятельно ищут и находят правильный путь и необходимые знания.
Здесь Багавдин немного задумался, но опровергать мои аргументы не стал. И итогом этого разговора было наше общее согласие с тем, что мусульмане друг другу братья и им нельзя разделяться по ничтожному поводу. Должны жалеть друг друга и все ошибки и упущения в поклонении приписать к элементарному незнанию и человеческой слабости. А при расставании он, шутя, сказал: «На этот раз вы победили».
Подобные встречи с суфиями у них и раньше были, но заканчивались они, чуть ли не дракой и обзыванием друг друга самыми последними словами. А наша закончилась мирно и с призывом стремиться к согласию и пониманию.
К тому времени количество сторонников Багавдина увеличилось в разы, и они представляли собой внушительную силу.  Это так же позволяло им предпринять некоторые шаги политического характера, что и было сделано уже скоро, приняв решение созвать съезд единомышленников с единственной пока повесткой: выборы амира. И состоялся он в том же году вблизи Махачкалы. Участие в нем принимали представители отдельных джамаатов, делегированные туда для этой цели. Кумык Бураганов Юсуф, даргинец Хаспулатов Хаспулат, Ахмадкади из Кудали, Мухтар из Карамахи, Шахрурамазан из Цумада и ещё некоторые люди.
Кандидатур на должность амира было две – Багавдина и Юсуфа. Ещё до начала мероприятия,  Ахмадкади поднял вопрос денег, которых его стараниями были получены от спонсора, но несколько человек из окружения Багавдина, чьи имена он там прямо называл, расходовали не на нужды мусульман, а предположительно на себя. Он требовал, чтоб на этом съезде по этому вопросу вынесли шариатское решение, но не встретив понимание и не найдя среди присутствующих человека, который мог бы решить этот вопрос, отказался от участия в процедуре голосования. В знак солидарности с ним, от этого отказался и его товарищ Мурад, а так же и Хаспулат.    
А итогом голосования пяти оставшихся делегатов было то, что, получив три голоса против двух, отданных за Юсуфа, Багавдина объявили амиром Дагестана.
После в мечети 5го посёлка Махачкалы, во время пятничной хутбы Абусалих обратился с призывом к присутствующим, делать баят Багавдину, как амиру, на что откликнулось большинство находившихся в мечети мусульман.
С этого времени  джамааты Багавдина и Ахмадкади разделились и в дальнейшем действовали как отдельные и независимые друг от друга группы. Сам Ахмадкади Ахтаев скоропостижно скончался в 1998 году, что вызвало в народе массу слухов и толков. Основной среди версий, объясняющих его столь внезапную смерть, было отравление. Являлся он тогда депутатом дагестанского парламента, в стенах которого могло происходить что угодно.

                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПРИНЯТИЕ ПАРЛАМЕНТОМ ДАГЕСТАНА ЗАКОНА ПРОТИВ "ВАХХАБИТОВ" И ВЛИЯНИЕ ЭТОГО ШАГА НА ПОЛИТИЧЕСКУЮ И РЕЛИГИОЗНУЮ ЖИЗНЬ РЕСПУБЛИКИ

Война, начавшаяся в 1999 году в результате вторжения с территории Чечни боевиков и поддержанная некоторыми местными джамаатами «ваххабитов», окончательно дискредитировала последних в глазах дагестанцев, при этом резко усилив позиции суфиев и организации ДУМД.
 Еще в ходе военных действий Народным Собранием РД под воздействием ДУМД и политических лидеров, верующих тарикатистского направления, был срочно подготовлен законопроект, действие которого, в последующие годы серьезно преобразил политическую картину Дагестана. Нужно упомянуть о том, что председатель Исламской партии Дагестана Суракат Асиятилов, являясь ещё главой парламентского Комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций; и при этом полностью разделявший позиции ДУМД, был основным его лоббистом. Сразу же после окончания войны с «ваххабитами» Кадарской зоны и ухода отрядов чеченских боевиков с территории Дагестана, 16 сентября парламент на своей внеочередной 4-й сессии единогласно принял закон запрещающий ваххабизм в Дагестане.
Окончательную оценку этому шагу и его последствиям история ещё даст, но предварительные выводы, думаю, уже можно сделать. Ведь закону в этом году исполняется 13 лет.
Говоря о его содержании, можно отметить, что в целом в этом тексте нет каких-то особых новшеств по сравнению, в частности, с Законом "О религиозных организациях", в статьи которого уже был заключен запрет религиозного экстремизма. Однако его некоторые положения заслуживают специального рассмотрения.
Во-первых, ваххабизм - религиозное направление, которое не обязательно предполагает какие-либо экстремистские действия, был поставлен вне закона. Оставалось неясным и то, кто будет наделен полномочиями определения, что есть "ваххабизм" и что им не является.
Во-вторых, в принятом законе провозглашалось доминирующее значение одной исламской духовной организации – Духовного управления мусульман Дагестана. По сути, ДУМД практически превращался в государственный орган, ведающий всеми духовными делами мусульман Дагестана.
Новый закон состоял из 7 статей. Первая из этих статей повторяет известные и ранее принятые положения о запрете противоправной экстремистской деятельности, но теперь этот запрет распространен и на ваххабизм. Во второй статье появляется понятие "республиканская религиозная организация". В ней говорится, что обучение граждан в религиозных учебных заведениях за пределами Дагестана и России "допускается только по направлению органа управления республиканской религиозной организации, согласованному с государственным органом по делам религии РД". Нет сомнения, что под "республиканской религиозной организацией" подразумевается ДУМД. Таким образом, в законе устанавливается определенная негосударственная религиозная организация мусульман, с которой государство теперь будет иметь дело в решении всех религиозных проблем. То есть с одной стороны, государство прямо вмешивается в духовные дела граждан, а с другой - возводит одну из религиозных негосударственных организаций в разряд официального органа власти над верующими. Передаточным звеном между верующими мусульманами и властью будет Госкомитет РД по делам религии, по согласованию с которым ДУМД будет определять дела своей паствы. Не только внутри Дагестана, но и за пределами республики  духовное образование дагестанцев полностью подпадает под контроль ДУМД, а через него - государственных органов. В ст. 3 указывается, что "обучение в республиканских религиозных учебных заведениях "проводится по учебным программам, утвержденным органом управления республиканской религиозной организации". Преподаватели в них могут работать только с разрешения опять же этой "республиканской религиозной организации". В ст. 4. устанавливается, что все религиозные организации на территории Дагестана "подлежат перерегистрации в 3-х месячный срок с момента вступления в силу настоящего Закона". Причем регистрация осуществляется Минюстом РД "при наличии заключения экспертного совета республиканской религиозной организации", т. е. ДУМД. Ст. 5 гласит, что те, кто нарушит ст. 1-4 настоящего Закона, "если их действия не влекут предусмотренную законодательством уголовную ответственность, привлекаются к административной ответственности в виде административного ареста на 15 суток или штрафа в размере от 100 до 500 минимальных размеров оплаты труда". Таким образом, неподчинение органам ДУМД, даже если вы и не нарушили никакие другие из существующих гражданских законов, может повлечь за собой 15 суток заключения или крупный денежный штраф. Производство по этим делам осуществляется "в порядке, установленном Кодексом РСФСР об административных правонарушениях". (ст. 6). Протоколы по этим "административным делам" составляются должностными лицами сельских, поселковых, районных, городских администраций и органов внутренних дел. А "в целях своевременной и качественной подготовки материалов для протокола, при местных администрациях создаются экспертные советы из представителей местной администрации и местной религиозной организации", т. е. низовых органов ДУМД (ст. 7).
Таким образом, ДУМД во главе с муфтием Дагестана, начинал следить за правильностью религиозной жизни верующих и в случае необходимости наказывать через органы государственной власти тех, кто, по их мнению, неправильно обучает, трактует священное писание и т. п.. Для этого ДУМД "вынужден" образовывать иерархическую структуру своих органов снизу до верху, подобно структуре коммунистической партии, что и было сделано в последующие годы.
Ваххабиты были сломлены, их авторитеты либо арестованы, либо скрываются. Многие рядовые члены джамаатов начали скрывать свою оппозиционность ДУМД, потому что отныне любая оппозиция к этой организации могла подпасть под «антиваххабитский» закон.
По признанию многих экспертов и правозащитников, принятие этого, явно антиконституционного нормативного акта, имел для Дагестана катастрофические последствия. Репрессии поставили вне закона многих законопослушных граждан. Получив в руки подобную «дубину», особенно свирепствовали местные правоохранители, у которых с ваххабитами имелись старые счеты. Можно сказать, что начавшаяся уже скоро и продолжающаяся по сей день война между приверженцами этого течения и правоохранителями, где с обеих сторон уже погибло немало людей, прямое последствие событий тех дней.   

       
 Абдурахим:

- Конечно, преследования мусульман начались ещё задолго до этого. Но принятие подобного правового акта узаконила действия всех тех людей, кто так или иначе был вовлечён в эту «борьбу с тенями», как это всё тогда называли некоторые сторонние наблюдатели. Работники органов внутренних дел только и делали, что ловили на улицах наших городов и сёл бородатых мужчин и, применяя насилие, как овец стригли их. Поддавшись этой всеобщей истерии, некоторые граждане тоже не отставали от правоохранителей в своих действиях по отношению одетых в шариатские одежды мусульманок. Их обзывали грязными словами, кидали на них отходы.
Зимой 1998 года, поздно ночью ко мне пришли двое нежданных гостей. Один из них был Шарурамазан из Тлондода, а другой - Абдулал Мухамад  из Хуштада. Пришли они с большими предосторожностями, а когда я спросил, почему так, ответили: «Чтоб на вас не пали подозрения в связях с нами», то есть с «ваххабитами». Но их старания были тщетны. Кто-то увидел двух людей с большими бородами зашедших ночью ко мне, и в народе пошли слухи о ночных посещениях меня Хаттабом и Шамилём Басаевым.
Моих гостей я знал уже без малого 20 лет. Оба были из семей приверженцев суфизма. Они долгое время и притом успешно изучали религиозные науки мазхаба Имама Шафии, но в последнее время стали в ряды джамаата Багавдина. 
Основной из причин, вынудивших этих людей посетить меня, по их словам, были начавшиеся против них преследования со стороны госорганов и некоторых мусульман, и необходимость разъяснения сути происходящего мне, и через меня - моим единомышленникам.
 «Мы это терпим, потому что знаем: некоторые наши противники, в лице госчиновников, ждут - не дождутся шагов противодействия с нашей стороны, чтоб, сделав это причиной, после окончательно расправиться с нами. Если подобное ещё продолжится, нет гарантии, что так не случится, не все смогут этого долго терпеть, и кого-нибудь они выведут из себя. Здесь даже не это главное, а то, что может после начаться. Как некоторые думают, это не может закончиться быстро, и успеет коснуться всех мусульман без разбора кто прав, а кто виноват, потому что все эти козни ничто иное, кроме как война врагов Ислама против нас всех. Поэтому мы считаем это нашей общей задачей, и сегодня совместными усилиями должны начать делать всё, чтоб это остановить», – был основной смысл их повествования.
Я же сказал, что прежде чем им ответить должен посоветоваться со своими товарищами, на что они согласились и, условившись ещё раз встретиться, мы расстались.
   
ПЕРВЫЕ ПОПЫТКИ ОБЪЕДИНЕНИЯ МУСУЛЬМАН

В дни, когда я пишу эти строки, организация Духовное управление мусульман Дагестана предпринимает беспрецедентные, по признанию многих наблюдателей, шаги, несомненно, напрямую способствующие примирению разных групп мусульман, до этого на протяжении два десятка лет враждовавшие между собой. Это и организованная ими встреча лидеров различных течений, и их совместный призыв к своим последователям относится ко всем мусульманам как к братьям, невзирая на их взгляды и убеждения. Это и закрытые печально известного в народе экспертного отдела при ДУМД, посредством которого заинтересованные организации и лица делали всё, чтоб помешать распространению среди дагестанцев знаний религии Ислам. Но мало кто в Дагестане знает о том, что схожие шаги, точно с такими же благостными целями и задачами, были предприняты и раньше, в далеком уже 1998 году, и инициатором того, к нашему общему прискорбию, неудавшегося начинания был Абдурахим. Прежде чем дать ему самому слово, думаю, будет уместно приводить в этом месте нашего повествования слова из речи нынешнего муфтия Ахмада Абдулаева,  произнесённые им на упомянутой мной выше исторической встрече.

                ОБРАЩЕНИЕ МУФТИЯ

«Дорогие братья и сёстры! Сегодня наша умма переживает нелёгкое время. Мы видим, как по всему миру идут потрясения именно там, где живут мусульмане. Сегодня как никогда мы ответственны за каждый свой поступок, за каждое сказанное слово. Нам необходимо взвешивать на весах Шариата любое предложение, которое готово сойти с наших уст, ибо оно может стать решающим в судьбе даже одного мусульманина! Я призываю вас: не клевещите друг на друга, относитесь друг к другу с сочувствием и пониманием.

Руководство ДУМД и прежде не раз обращалось к населению с призывом: будьте осторожны в высказываниях, в обвинениях, ибо ярлык повесить на человека легко, а снять намного труднее. И сегодня я ещё раз хочу донести до вас всех этот призыв: видя мусульман с длинной бородой или мусульманок в платках, неважно в чёрных или белых, не называйте их ваххабитами, не оскорбляйте друг друга даже взглядом! Не является мусульманином тот, кто не чувствует боль своего брата, даже если один находится на Западе, а другой – на Востоке.

Среди людей ходят слухи о том, что имамы якобы сдают списки ваххабитов работникам правоохранительных органов. Мы в это не верим, и слышать об этом нам неприятно, более того – такие разговоры оскорбительны для нас. Тем не менее, раз слухи в народе распространяются, мой долг – предупредить каждого: не занимайтесь сплетнями или доносами. Имам обязан призывать людей к Исламу, распространять Слово Аллаха на земле; в работу имама не входит следить за своими прихожанами, и других он должен предупреждать о недопустимости этого деяния. Для имама каждый прихожанин является доверенным ему Аллахом человеком, которого он должен наставить на путь истины благим увещеванием!

По Шариату нельзя ни доносить, ни сплетничать. В хадисе Пророка (мир ему и благословение) сказано: «Доносчик не войдёт в Рай»!

Обращаюсь и к работникам правоохранительных органов. Вы всегда находитесь в зоне риска. Сегодня, чтобы работать в органах, даже обычным гаишником, нужны мужество и стойкость. Чувство, что смерть всегда рядом, должно особенно укреплять иман человека. Вы работаете ради спокойной жизни мирных граждан. И по закону Аллаха кто-то должен смотреть за порядком. Аллах создал одних врачами, других – учителями. И каждый обязан выполнять свой долг с честью и ответственностью перед Всевышним! Наверное, среди вас немало тех, кто потерял своих друзей, близких, однако злость и агрессия не выход из сложившейся ситуации. По Шариату, чтобы наказать человека, нужны веские доказательства его вины, и если наказание справедливое, то судью ждёт вознаграждение от Аллаха. Но если наказание несправедливое, если, пользуясь властью, пытками выбивать из людей признание, применять к ним насилие, то Аллах непременно накажет насильника. Если кто-то избежит наказания в этом мире, то в том мире оно неизбежно для всех. Независимо ни от чего смерть существует и для уверовавших, и для неверующих, и для тех, кто лицемерит!»

А ЭТО РЕЗОЛЮЦИЯ, ПРИНЯТАЯ НА СОВМЕСТНОЙ ВСТРЕЧЕ АССОЦИАЦИИ УЧЕНЫХ АХЛЮ-СУННА И ДУХОВНОГО УПРАВЛЕНИЯ МУСУЛЬМАН ДАГЕСТАНА

По результатам совместной встречи Ассоциации ученых ахлю-сунна в Дагестане и Духовного управления мусульман Дагестана были выработаны следующие основы взаимодействия:
1. Полное следование аятам Корана
2. Следование сунне пророка Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха
3. Опора на четырех имамов этой уммы- Абу Ханифу, Малика, аш-Шафии и Ахмада ибн Ханбаля в фикхе и их вероубеждении.
4. Необходимость строго следовать словам Аллаха: «Держитесь все верви Аллаха, и не разделяйтесь», то есть в приверженности Корану, сунне пророка Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, согласно вероубеждениям и фикху четырех имамов, и словам Аллаха: «Воистину уверовавшие-мусульмане братья, так примиряйте же ваших братьев, может быть вы будете помилованы»
5. Запрет на поношение мусульманами друг друга согласно словам Аллаха: «Не обижайте самих себя (друг друга) и не называйте друг друга оскорбительными прозвищами», включающий использование оскорбительных прозвищ, и поношение ученых прежних и нынешнего времен, а также простых мусульман.
6. Все участники единодушно заявляют о запрещенности выслеживания и доносительства на мусульман, несмотря на приверженность различным направлениям религии, а также о том, что это является тяжким грехом.
7. Решение всех возникающих спорных вопросов путем обсуждения в научном диспуте, для чего создается совместный орган, состоящий из равного количества участников с обеих сторон собирающийся раз в месяц.
8. Осуждение действий любой категории лиц препятствующих призыву к Исламу, а также совместная поддержка призывающих к Исламу, которым мешают в их деятельности.
9. Стороны согласились, что недопустимо препятствовать выезду дагестанцев зарубеж для обучения в исламских высших учебных заведениях.

Абдурахим:

- На следующий же день после ночного визита ко  мне представителей жамаата Багавдина, я поехал в Хасавюрт, где намеревался встретиться  с Мухаммадсаидом и поговорить с ним об услышанном от них. Хотя, что он об этом скажет я примерно, знал, но для выполнения взятой мной на себя миссии, сделать это было необходимо.
 Ему я не должен был открывать о приходивших ко мне людях. Эти ребята когда-то были его учениками, с которыми он из-за их перехода в лагерь Багавдина враждовал.
При разговоре с ним мы затронули немало беспокоящих нас проблем, в понимании которых мы оба были единодушны. Но когда речь наша пошла о ваххабитах и я упомянул ему про закон, изданный против них, Мухамадсаид сказал: «Вот и правильно. Иначе бы они не успокоились».
«Ничего хорошего я лично в этом законе не вижу, ведь придуман он против мусульман. Если сегодня его приняли против них, то завтра могут принять и против нас. И я беспокоюсь о том, что многие из этого джамаата посчитают это ущемлением их прав и могут взяться за оружие», – говорил я ему в ответ.
«Ну и пусть. Близко к Хасавюрту эти ваххабисты не подойдут. Я скажу Сагидпаше, чтоб поставил вокруг города ОМОН!» - сказал Мухамадсаид мне.
После я увиделся с Абулхасаном из Гертма, от которого скрывать имена людей, приходивших ко мне, не стал. Послушав мой рассказ о них и о разговоре с Мухамадсаидом, он сказал следующее: «Врагов Ислама не на шутку пугает наблюдающееся в последнее время возрождение нашей религии. А ваххабиты, на мой взгляд, находятся в авангарде этого возрождения, за что и попали в немилость различным силам. Если наши суфии завтра начнут делать вещи на самом деле полезные для распространения Ислама, ненавидеть их будут похуже ваххабитов». И на мой взгляд это было правильно.
Как бы там ни было, положение нужно было исправить, и я предложил ему организовать группу из 4-5 известных в народе религиозных деятелей, и, встретившись с властями, попытаться объяснить им о непредсказуемости последствий проводимой ими политики в отношении верующих. Абулхасану это не понравилось, и объяснил это так: «Нам нельзя делать это сегодня, потому что в таком случае власти и нас могут причислить к ваххабитам. Будет лучше, если так сделают представители самой этой группы».
Возражать я не стал, и мы решили, что нужно так и передать моим ночным гостям.
После этих встреч и разговоров я стал много думать о сложившемся вокруг религии положении и о способах, предприняв которых мусульмане смогли бы преодолеть сложности во взаимоотношениях с властями, также и между собой. Разговаривая на эту тему с верующими, причислявшиеся себя к различным группам и течениям, так же и со многими религиозными деятелями, я понял, что необходимо объединив усилия всех, составить и принять договор, стержнем которого была бы мысль братства и взаимопомощи. И это невзирая на взгляды и различия в понимании религиозных догм друг друга.
Первым таким заметным шагом, сделанным в этом направлении, было вынесение этого вопроса на рассмотрение собрания алимов и исламских активистов, пришедших в дом Тайпура из Гертма, по случаю проводимого им мовлида. Случилось это в марте месяце 1998 года.
О содержании темы, намеченной  вынести на суд участников этого собрания, знали немногие, и с Тайпуром был согласован вопрос о не приглашении на это мероприятие представителей из числа последователей Багавдина. Так как собрание ожидалось чисто суфийское, с участием нескольких человек, не считавшие себя ни теми, ни другими, задача ставилась соответствующая: уговорить их сблизиться с людьми, принятыми называть ваххабитами и этим предотвратить возможные конфликты в будущем.
На это собрание пришли много известных людей. Был там Дарги-Мухамад из Костека, Мухамадсаид из Хуштада, Халилулрахман из Годобери, Ахмадудин из Ботлиха, Мухамад Давудулаев со своими друзьями из Кизилюрта, Мухамад из Обода, слепой Мухамад из Чиркея, так же и другие лица. Все они с единодушием и много говорили о единении мусульман, о братстве и взаимопомощи, о недопустимости вражды по поводу принадлежности к тем или иным течениям. Договорившись встретиться ещё раз, где уже более детально могли бы обсудить эти вопросы, мы расстались.
Второе наше собрание с той же повесткой и почти с тем же составом состоялось так же в Хасавюрте, в здании медресе Абулхасана. Результатом этого форума было оформление текста договора, с включением туда всех наболевших вопросов, и с последующим подписанием его абсолютным большинством участников встречи. Единственными отказавшимися от этого были Мухамадсаид из Хуштада, который вместе с Дарги-Мухамадом из Костека в дальнейшей нашей работе участие не принимал. Объясняли они это тем, что «даже при большом нашем желании мириться с ваххабитами не получится, потому что они сами этого не хотят».

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДИАЛОГА-
ШУРА АЛИМОВ ДАГЕСТАНА

В списке причин и факторов, способствовавших вторжению боевиков Басаева и Хаттаба на территорию Дагестана в 1999г., якобы имевшее место быть приглашение их решением собрания некоторых известных в Дагестане алимов, накануне объединившиеся в орган под названием данном в заголовке этой темы, занимает не последнее место. Хотя с самого начала появления в некоторых СМИ, официальными органами республики «утку» эту признавали фальшивкой, тем не менее, как она жила и выжила тогда, так и продолжает жить сегодня в умах некоторых моих земляков.
Шура (Совет) алимов Дагестана. Из чего возник и какие цели преследовал? Наверное, на эти и другие вопросы, связанные с ним, лучше чем те люди, которые его создавали и поддерживали существование, самым активным из числа которых тогда являлся Абдурахим, не ответит никто другой. Конечно, его признание и то обращение к мусульманам Дагестана, с которым они все тогда выступили и которого я здесь внизу привожу, несомненно, будет являться лучшим опровержением ложных домыслов, несправедливых в своей основе и бросающие тень на благородные мотивы рождения данной организации.
Обращение некоторой части дагестанских алимов к людям, которые владеют хоть какими-то знаниями религии Ислам и могут влиять на состояние дел мусульман Дагестана. (Перевод с аварского языка).

Братья, мусульмане! Мы, группа дагестанских алимов, обеспокоенные унизительным положением мусульман и состоянием дел самой религии Ислам в нашей республике, несколько раз собирались и думали о том, что же можно предпринять, чтоб исправить данное положение.
Наверное, никому сегодня не является секретом то, как у нас открыто и не стесняясь организована проституция, процветает воровство и бандитизм, и то, что некоторые бессовестные люди - убийцы и аморальные типы в своих самых низменных целях используют религию, а в этом им помогают некоторые наши алимы. Как мы все, поддавшись политике сионистов и  остальных врагов ислама, стали различными партиями и превратились во враждебные друг к другу группы и занимаемся сплетнями за спинами братьев. Таким образом, виня и понося самих себя, увлеклись навешиванием друг на друга необоснованных обвинений.
Мы все знаем, что светское государство никогда не было и не будет другом верующих. Но, тем не менее, некоторая часть наших мусульман, забыв о том, что на нашей земле не место другим законам, кроме законов Аллаха, сговорившись с врагами религии,  содействуют принятию явно антирелигиозного закона, направленного против некоторой части наших мусульман, «неправильных» на их взгляд.
Мы сегодня не вышли в поисках славы и почестей, а искренне хотим объединить всех наших алимов и простых верующих вокруг истины Корана и Сунны, а после - призвать всех мусульман  Дагестана сплотиться и быть братьями друг другу. Сплотиться против общего врага, которыми для нас являются неграмотность, греховные страсти, всё мирское и сатана, так же и человек, который ненавидит Ислам и вредит её делу.
Мы не стали в знак уважения приводить здесь цитаты из Корана и хадисы пророка (сав), а только в несколько пунктах изложили всё то, вокруг чего на наш взгляд, нам следует объединиться.
1. Мы все мусульмане Дагестана едины в нашем убеждении о том, что если какой-либо человек говорит «Ла иллаха Ила ллах Мухаммад Расулуллах», он, несомненно, является мусульманином, но только до тех пор, пока у него не выявятся черты и поступки явно делающие его кяфиром. Поэтому мы наши взаимоотношения с ним строим не иначе как с мусульманином, и выведывать то, что у него на сердце, мы не обязаны, потому что всё его нам неведомое мы оставляем на Аллаха.  Мы принимаем слабость человека, стараемся понимать причины и мотивы его поступков, и бываем снисходительными к нему, поскольку это возможно. В религии мы следуем убеждению сподвижников пророка, табиинов и всех известных имамов, и поэтому называем себя «Ахлу сунна валь джамаа».
2. Для нас законом является только Коран и Хадисы пророка. Также мы принимаем ижмаъ и кияс, и вся та наука Ислама, которая богобоязненными имамами и учеными оставлена нам и построена в строгом соответствии Корану и Хадисам. Мы считаем, что отказ и непринятие положения и требования этих источников для нас является куфром, и все то, что между нами вызывает спор, мы измеряем и решаем в соответствии с этими источниками.
3. И в понимании элементов поклонения мы едины. Это – пятикратный намаз, пост в Рамадане, закят и хадж, исполнять которых мы считаем обязанностью мусульманина.  Те мелкие наши разногласия, которые существуют в тех или иных вопросах процедуры осуществления этих обязанностей, мы считаем не существенными, чтоб на их основе мы могли сориться друг с другом. Так же мы воздерживаемся от обвинений в адрес друг друга и не считаем какой-либо мазхаб из известных четырех лучшим, чем остальные. Каждый ученый Ислама имеет право следовать за любым из них, но делать из этого соревнование и превращать в обязанность, считаем неправильным: для нас любое шариатское решение весомее с крепкой основой, чем со слабой, которому мы не подчиняемся в пользу первой. Так как у большинства мусульман Дагестана давно принято причислять себя к мазхабу имама Шафии, считаем для нас предпочтительным примерять свои решения к установлениям этого имама, но не делая из этого обязанность.
4. Мусульманин мусульманину – брат, и они равны между собой. Нет никому из них почета и славы, и не возвышаются они друг перед другом кроме как по уровню их богобоязненности. Мы ценим и бережём дружбу и братские отношения между собой и не обижаем друг друга, называя «суфистами» или «ваххабистами». Все те мелкие разногласия, которые существуют в нашей среде, мы стараемся решать мирно, скрывая ошибки и недостатки друг друга. Нам предпочтительнее любовь друг к другу, настоящую и всеобще-исламскую, любви внутри какой-то своей группы. Мы избегаем высокомерия в отношениях между собой, не враждуем и не спорим на основании нашей принадлежности к разным национальностям и мазхабам. Хороших людей, ученых и всех имамов мы любим одинаково. Считаем всех богобоязненных людей, целиком отдающих себя служению Аллаха, его любимцами.
5. Наш предводитель только один - Мухаммад (сав). После его смерти на нас ложится обязанность выбора себе другого предводителя, который будет являться стражником ценностей нашей религии. Также мы обязаны жить по законам Аллаха, что считаем невозможным осуществлять, не имея своего предводителя. 
6. Языком нашей религии является арабский, знать который обязана хотя бы часть из нас, чтоб мы могли изучать Коран и книги нашей религии.
7. Считаем нашей обязанностью создание Шуры (Совета), которая будет формирована из наших лучших людей и ученых. На этом совете не будут решаться вопросы акыды (вероубеждения), они решены нашим пророком и не подлежат пересмотру. Там будут решаться только вопросы, касающиеся жизни мусульман, не имеющие аналогов в прошлом и связанные с новым временем, наилучшим образом пристраивая их под запросы верующих.
8. Мы все обязаны противостоять всему плохому и содействовать хорошему. Для Ислама оно имеет очень большое значение и ни один человек не освобожден  от этого, разве что их различает только лишь объем обязанностей, который соответствует уровню их положения. Если мы не в состоянии противостоять плохому своими руками, делаем это языком, если и так не можем, отвергаем сердцем и отказываемся смириться с ним. Исправляться нужно начинать с себя, потом со своей семьи и близких. Для нас является обязанностью подчиниться тому человеку, требования которого соответствуют истине. Но если кто-либо имеющий власть над нами прикажет делать вещи несоответствующие Шариату, мы выходим из его подчинения, потому что нельзя подчиниться человеку кем бы он ни был, выходя при этом из подчинения Аллаху.
9. Также нашей обязанностью является распространение знаний нашей религии, организовав для этого институты и университеты, где преподавались бы все известные исламские науки.
10. Историю Ислама мы знаем только одну. Это всё то, что происходило начиная от Адама и до пророка Мухаммада (сав),  также после него и до сегодняшнего дня. Нужно обращать на её изучение особое внимание. Также мы должны изучать жизнь и деятельность наших ученых и имамов, которые отдали свои жизни ради возвышения слова Ислама на нашей земле. Это Имам Газимухамад, Шамиль, Гамзатбек, Нажмутдин и другие не менее известные в мире Ислама, и не только, личности. Не зная нашу историю и историю пророка и его сподвижников, не повысится уровень имана и богобоязненности в наших сердцах, и не получится  должным образом оживить дело веры на нашей земле.
Пусть Аллах поможет нам избавиться от порицаемого и приобретать одобряемое. Амин.

По словам Абдурахима, первоначально в этом документе было 15 пунктов, и написано оно было по просьбе остальных членов группы Абулхасаном из Гертма. Но после многочисленных корректировок и согласований стало короче, и приняло существующий сейчас вид. На мой взгляд, самое интересное в истории этого письма есть то, что в какой-то мере его корректировали даже находившиеся в то время в Чечне, в лагерях Хаттаба, преподаватели религиозных дисциплин Ислама из числа арабов. Копия этого письма была отправлена и Багавдину, также находившийся тогда в Чечне. Хотя арабы отнеслись к нему с пониманием и приняли хоть какое-то участие в его составление, вердикт Багавдина был строгим и бескомпромиссным, который в письменном виде пришёл в адрес Абдурахима. «Я даже не стал показывать его Абулхасану, боясь его обидеть», - признается он.

Абдурахим:

- После того, как нас покинул Мухамадсаид из Хуштада и Дарги-Мухамад из Костека, из представителей суфиев в наших рядах остались только Ахмадудин из Ботлиха, Мухамад Давудулаев и Хосенафанди. Были, конечно, с нами ещё люди, считавшие себя мюридами Мухамада Ободий, но они как-то всегда обособлено держались от других последователей суфизма Дагестана, поэтому я называю их отдельно от остальных.
В июне месяце 1998 года очередное собрание инициативной группы мы провели в моем доме, в сел. Ново-Саситли. Помимо основных членов нашего движения, участие в нём принимали брат Багавдина, Аббас Кебедов, Халилулрахман, Хажиясулав, Шахрурамазан, Мухамадрасул из Силди, имам мечети с. Гимры, Мухамадсаид, Абдусаламил Мухамад, Усман и Аббас из Саситли, также ещё 4-5 человек.  На повестке собрания стоял один вопрос: обсуждение и принятие обращения, которое к тому времени уже приобрело окончательный, завершенный вид. Тщательно прочитывая и подолгу останавливаясь над каждым пунктом, мы ознакомили с ним собравшихся, и после того как, учитывая некоторые замечания, внесли маленькие изменения и дополнения, приняли и закрепили своими подписями. На этом мы не ограничились, а клятвенно обещали друг другу до конца своих дней, и не жалея себя бороться за возвышение религии Ислам на нашей земле до должного ей уровня. Важность последнего акта на тот момент была велика, потому что время было такое, и реально готовых пожертвовать собой ради религии людей было очень мало, а клятва тех немногих, которые готовы были это делать, хоть в какой-то мере гарантировала их верность данному слову.
Уже скоро мы стали называться Шурой Алимов Дагестана. Случилось это как бы само по себе, потому что специально для этой цели нами не было предпринято ничего существенного.  И за очень короткий промежуток времени в Дагестане о нас стало известно многим. Соответственно увеличилось количество наших сторонников, но и, как бывает в каждом таком деле, противников тоже появилось немало.
Как и следовало ожидать, в числе противников наших начинаний основным было ДУМД. Кем только они нас не называли: и «самозванцами», и «ваххабистами»,  и незаконным образованием, делая акцент на то, что мы, не были зарегистрированы. В одно время их натиск стал таким интенсивным, что ещё какое-то количество наших соратников мы недосчитали: ушли от нас безвозвратно. Но это не ослабило, а наоборот стало причиной заставившей нас расширить свою деятельность и усилить позиции путем привлечения новых сил.
Таким образом, вновь открывшиеся обстоятельства вынуждали нас действовать более  организованно и делать ставку на политику расширения нашего влияния путем получения признания самым широким кругом лиц, являвшиеся авторитетами для верующих. Без сомнения, одним из таких и чуть ли не единственным человеком, авторитет и знания которого не ставила под сомнения ни одна из групп верующих, был Султанмухамад из Тлоха. Я, Абулхасан, Тайпур и Давудулаев Мухамад, взяв собой уже подготовленное обращение,  поехали к нему в Тлох и выложили ему всё. Султанмухамад нас поддержал и сказал следующее: «Если сможете довести до конца, дело вы затеяли хорошее», - и пожелал нам не сворачиваться с намеченной цели. Попрощавшись с ним, мы поднялись в Ботлих к устазу Бадрудину и, переночевав там, поехали в с. Обода к Мухамаду и, по пути навестив Слепого Мухамада из Чиркея, вернулись домой.
Когда были в с. Обода, Мухамада мы застали планирующим провести мовлид по случаю юбилея известного тарикатского шейха Мухамада Ободи. Так как этого человека почитало большое количество верующих, в том числе и сторонники Духовного управления, по желанию можно было организовать мероприятие так, чтоб участниками его стал самый широкий круг лиц, что мы и обсудили с организатором, договорившись с ним превратить этот мовлид в «малый съезд мусульман Дагестана». Это нужно было делать, чтоб как можно шире обнародовать наше обращение и принять по нему общее решение.

СЪЕЗД АЛИМОВ ДАГЕСТАНА В С. ОБОДА

Абдурахим:

- По масштабу организации и представительности собрание лидеров мусульман, состоявшееся в 1998 году в с. Обода, я склонен назвать съездом, и вот как он проходил. 
В назначенный день на месте проведения мероприятия собралось большое количество людей, приехавших в Обода из разных уголков Дагестана. Видно было: организаторы постарались на славу. Им удалось то, что редко удается делать у нас – собрать в одном месте такое количество авторитетов. По моим расчетам там было не меньше 200 имамов и алимов, известных своей деятельностью среди мусульман республики, что делало это мероприятие особо представительным. И ещё, что было в нём особенно ценно, это то, что представляли эти люди разные течения и группы, которых в Дагестане тогда были десятки.
Духовное управление на этом съезде представлял Курамухамад Рамазанов с несколькими сопровождающими его лицами. Устаза Таджудина представляли Мухамадсаид из Хуштада, Гамбулат из Метрада, Абдужалил и Хасмухамад (оба из Саситли) и ещё несколько человек. Таким образом, получалось, что из саситлинцев, на съезде присутствовало две группы людей: первая – это сторонники Таджудина, которые прибыли туда специально, чтоб не дать нашей организации осуществить то, с чем мы выступали, а вторая - наши сторонники. Точно такие же намерения были и у представителей Духовного управления, что было известно заранее.
Других явных противников нашего дела на этом форуме не было. Но спорить приходилось со многими, иногда и до хрипоты. Особенно тогда, когда начали детальное обсуждение содержимого нашего письма. И в итоге было видно, что обстоятельство поддержки нас большинством участников поставило наших противников в очень неловкое положение. И единственное, что они могли приводить в такой ситуации против наших мирных инициатив, это то старое утверждение, что, мол, «ваххабиты - опасные люди, и мириться с ними ни в коем случае нельзя».
В прениях по обсуждению содержания письма выступили многие и все говорили о том, что было бы хорошо, если объединимся. «Не хорошо мусульманам ссориться по поводу и без и разделяться по причине принадлежности к разным мазхабам и тарикатам. В этом наша слабость, которой пользуются враги в борьбе с нами», - примерно таким был смысл большинства выступлений. Почти все выступившие в своих речах призывали прощать друг другу старые обиды и объединиться ради Аллаха. Но никто не сказал или не смог сказать, самое главное: с чего начать и что делать, чтоб наши желания превратились в действительность. И этот факт красноречивее, чем любые слова, говорил о слабости нашего духа и неготовности мусульман к серьёзным шагам, ради славы своей религии.
Итоги мероприятия, можно сказать, были для нас успешными. На нём более чем убедительно мы смогли показать и доказать дагестанцам, что деятельность нашей организации не направлена против мусульман каких бы они взглядов не придерживались, а наоборот она призывает их объединиться и делает всё возможное ради этой цели.


                ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КАРАМАХИ: ПЕРВЫЙ И ПЕЧАЛЬНЫЙ, В ИТОГЕ, ОПЫТ

Про это село и о том, что вокруг него происходило в конце 90-х годов 20-го века, сказано и написано столько всего, что сделать это ещё раз, думаю, было бы излишним. Поэтому, думаю, будет достаточно, если приводить здесь описание некоторых авторов, которые, на мой взгляд, более объективно и без пристрастия рассказывают о поистине трагических для мусульман всего Дагестана событиях. Одним из таких принято считать работу Д. Маркарова, «Официальный и неофициальный Ислам в Дагестане». Вот что он пишет о Карамахи:
 «История джамаата Карамахи представляется наиболее противоречивой и сложной для оценки. С одной стороны, поведение этого джамаата во многом действительно соответствовало не столько сепаратистской или экспансионистской, сколько изоляционистской логике: "оставьте нас в покое и дайте нам жить по-своему". В нарушение протокола от 1 сентября 1998 г. карамахинцы так и не позволили милиции вернуться на территорию своего села, что, впрочем, вполне объяснимо печальным опытом взаимоотношений с местными милиционерами в прошлом. Но верно и то, что после подписания протокола карамахинцы не предпринимали никаких явных антиправительственных акций. Деятельность местной администрации Карамахи продолжалась, хотя джамаат частично занял ее здание и ограничил ее полномочия лишь решением хозяйственных и земельных вопросов. Тем не менее, по некоторым свидетельствам, салафиты даже помогали администрации собирать налоги. Интересно, что действовавший в Карамахи исламский суд был назван "Верховным шариатским судом РФ", что можно было интерпретировать как косвенное признание "независимой исламской территории" все же частью Российской Федерации, несколько смягчающее "сепаратистский" имидж местных салафитов. По некоторым сведениям, накануне выборов в Народное Собрание в марте 1999 г. джамааты сел Кадарской зоны обсуждали вопрос о делегировании своего представителя в парламент при условии создания на их территории единого избирательного округа, что означало бы важный сдвиг в направлении включения салафитов в общественно-политическую жизнь республики.
Так или иначе, салафиты имели определенные основания гордиться результатами своей "независимости": в селах Кадарской зоны, например, они сумели без помощи милиции, лишь путем строгого применения шариатских наказаний, практически ликвидировать преступность. На фоне разгула криминала, все более широкого распространения пьянства и наркомании в республике салафитские анклавы действительно выглядели островками стабильности и относительного благополучия. Беспристрастного наблюдателя здесь могло смутить лишь одно: не сопровождалось ли установление салафитского порядка в селах притеснением инакомыслящих, нарушением их традиционного жизненного уклада и принуждением следовать поведенческим и иным канонам "чистого ислама"? Несомненно, вначале сопротивление салафитской гегемонии в Кадарской зоне существовало, однако трудно однозначно сказать, в какой степени оно исходило от простых верующих, недовольных навязыванием салафитских обычаев, а в какой - от непримиримых тарикатистов и криминальных элементов, интересы которых салафиты, в отличие от коррумпированной милиции, учитывать не желали? Сравнение процессов введения шариата в Карамахи и Кировауле говорит о том, что последнюю версию нельзя исключать. Кадарская зона, в отличие о Кироваула, входила в сферу интересов влиятельных полукриминальных групп (прежде всего "Каспийской мафии"). Кроме того, значительная часть тарикатистов Кадарской зоны принадлежит к группировке Саид-Афанди, тогда как в Кировауле было распространено влияние менее враждебного к салафитам шейха Таджуддина Хасавюртского. В конце концов, какая-то часть сельских общин вполне могла предпочесть стабильность и порядок, предлагаемые Джамаатом, - даже ценой некоторого ограничения свободы слова и поведения. Как одно из воплощений мечты о "твердой руке", шариат "по-ваххабитски" становился социально все более приемлемым.
Однако деятельность джамаатов Кадарской зоны постепенно приобретала черты все более открытой политической конфронтации с властями. В марте 1999 г. они так и не допустили проведения на своей территории выборов в Народное собрание и референдума о введения поста президента республики. Этот шаг один из лидеров карамахинского джамаата Джарулла Гаджибагомедов объяснял тем, что местная община была лишена возможности делегировать в парламент республики своего представителя. Однако нельзя исключать, что за этой дипломатичной формулировкой скрывалось все то же последовательное и принципиальное неприятие руководством Джамаата любого политического взаимодействия с "неверным" режимом. Гораздо более откровенное и, видимо, близкое к действительности изложение позиции Джамаата было дано в письме, направленном его лидерами руководству республики в ответ на призыв не срывать выборы. В послании Джамаата отмечалось, что поскольку Конституция и многочисленные законы республики не способны навести элементарный порядок, в Дагестане следует установить законы шариата, "как это сделано в селах Карамахи и Чабанмахи". Представители карамахинского джамаата выражали твердую решимость распространять свои идеи и свой порядок "и на другие территории", используя для этого собственные средства связи, поскольку, как они указывали, доступ к СМИ им по-прежнему был закрыт. Карамахинцы еще раз подтвердили свое недоверие правоохранительным органам, назвав их "марионетками в руках ДУМД", и пообещали применять оружие в случае каких-либо провокаций, а также продолжать обучение молодежи в военных лагерях Чечни, Пакистана и Афганистана».
После столь красочного и подробного описания ситуации автором приведенного отрывка, рассказ Абдурахима об этих и других малоизвестных публике фактах из той истории, несомненно, будет более насыщенным и понятным читателю.

Абдурахим:

- Насколько мне известно, из этих трёх сёл Кадарской зоны некоторое количество молодежи тогда училось у Багавдина. И после возвращения домой они  начали распространять у себя идеи «чистого Ислама», как сейчас принято называть это движение. В основном от их призыва тогда досталось святая святым традиционной религии Дагестана: мовлидам, коллективным зикрам и похоронным обрядам - что являлось тяжелым ударом для части мусульман их сёл, кому эти вещи были как минимум основой их веры и веры их предков. В таких условиях конфронтация была неизбежна, и в разное время между «старыми и новыми мусульманами» случались кровопролитные стычки, которых удавалось остановить только усилиями народных дипломатов, собранных с целью их примирения со всего Дагестана. Но уже скоро в этой схватке «новые» победили и установили полный контроль над сёлами. Этим, конечно, они не ограничились и к началу 1997 года на территории своего влияния ввели шариатские нормы. Уже тогда им удалось открыть и своё медресе, так же был организован учебный лагерь, где желающих учили воевать. В народе говорили, что всему этому им способствует сам Хаттаб, который был женат на девушку из Карамахи, и в связи с этим бывавший там часто.
Летом того же года на майдане около этого села состоялось большое собрание, на котором некоторые выступавшие в адрес действующей власти сделали очень жёсткие заявления. А к 1998 году вся территория сёл была объявлена «зоной шариатского правления», со всеми вытекающими отсюда последствиями. Упразднили посёлковый отдел милиции, вынудив его работников покинуть их территорию.
Так как через их земли проходит дорога в направлении нескольких горных районов, на заезде и выезде были построены пункты пропуска, в стенах которых некоторым нашим любителям выпить и не брезгующим  делать это  за рулём были высыпаны по сорок шариатских палок. И Кадарская зона, имевшая до этого репутация самой вороватой, по сравнению с другими местами республики, стала образцово-чистой от воров и пьяниц.
В самый разгар этих событий в Дагестан приезжает сам министр МВД Степашин и сразу же посещает Карамахи, где, встретившись «с новой шариатской властью села», обсуждает с ними наболевшие вопросы и уезжает, сказав напоследок примерно следующее: «Они нормальные ребята. Если  не выходят за свою территорию, можно их не трогать и оставить как есть».
Я сам знал об этих людях и их делах только понаслышке, потому что побывать у них ещё не приходилось.  Поэтому однажды взяв с собой Аббаса и Абдусаламил Мухамада с видеокамерой, поехал к ним. Мы застали их готовящимися проводить собрание, на котором амир местного джамаата Акаев Мухтар собрал некоторых дагестанских алимов и важных людей своего круга, чтоб решить вопрос: «Будем или нет встречаться с руководством Дагестана, от которого уже который раз приходит предложение об этом?».
Собрание это проходило, как нам потом поведали, в доме одного из местных амиров - Халифа. Так как мы там были гостями и ещё случайно оказавшимися к началу проведения такого важного мероприятия, я сказал об этом хорошо знавшему меня Мухтару и выразил желание подождать, пока они закончат. Мухтар с этим не согласился, настояв и на наше участие в собрании, но сделать при этом видеосъемку не разрешил.
В довольно большой комнате у стен на полу покрытой коврами сидело человек примерно тридцать, среди которых были Хачилаев Надир, Халидов Денга, Хасбулат из Губдена и несколько представителей от джамаата Багавдина.

ВСТРЕЧА ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ СЕЛА КАРАМАХИ С ГЛАВОЙ ГОССОВЕТА ДАГЕСТАНА МАГОМЕДАЛИ МАГОМЕДОВЫМ

На собрании карамахинского джамаата, невольными участниками которого стали Абдурахим и его спутники, после рассмотрения вопроса встречи с властями, к чему большинство участников отнеслось с одобрением, под конец мероприятия отбирались парламентариев для предстоящей встречи. Из числа самих карамахинцев были выбраны 3 человека. Это сам Мухтар, которого назначили старшим, секретарь группы и ещё один человек. Из некарамахинцев - Денга Халидов, представитель Багавдина и, по просьбе присутствовавших, сам Абдурахим. Хасбулата из Губдена тоже уговаривали быть участником этого, но он отказался, бросив в шутку: «Надоели эти бесполезные разговоры. Отправь меня лучше с автоматом».
Именно такая форма образования делегации объясняла желание местных амиров показать Махачкале, что вопросы, на которые они хотели бы получить ответы, касаются не только их одних. Кстати, и список этих вопросов обсуждался там же на собрании. Основными из их числа были требование к властям, обеспечить их джамаату наравне с суфиями возможность через СМИ вести призыв. Дать разрешение на возобновление работы исламского центра, закрытой в том году властями. Также прекратить преследования мужчин с бородами и женщин в мусульманской одежде. День и место проведения встречи был определен ими же и выбор пал на здание Буйнакской администрации. И в конце всё это было фиксировано протоколом.
 «Это было похоже на предъявление руководству республики ультиматума», - вспоминает Абдурахим. По признанию многих участников тех событий, такое и на самом деле было тогда возможно.  Взаимоотношения властей и оппозиции, в лице различных групп верующих и не только, к тому периоду времени были накалены до предела, и этому способствовала недальновидная политика тех, кому эти люди позволяли себе ставить такие вот условия.

Абдурахим:

- О решении, принятом карамахинским джамаатом, в тот же день было поставлено в известность руководство республики, но встретиться с ними мы смогли только через несколько дней, о чем меня заранее предупредили. В условленный день я поехал в Буйнакск и, прибыв к администрации района, застал там две машины карамахинцев под зеленными флагами и с членами делегации. Не пришлось долго ждать, в сопровождении нескольких патрульных машин милиции приехали и 4-5 машин правительственных, с одной из которых к нам вышел председатель госсовета Магомедали Магомедов и, поднявшись вместе с ним на второй этаж здания, зашли в помещение с длинным столом, во главе которого сел он, а по бокам, друг против друга - мы, члены делегации и чиновники. Так начались переговоры.  Первым начал Магомедали, который основной акцент в своём выступлении делал на разоружение карамахинцев, на что взялся ответить один из их представителей, сказавший следующее:
«В Дагестане оружие не имеют только самые бедные. Если разоружаемся, то нужно делать это всем. Вот когда будет такой обще-дагестанский договор, под ним первыми подпишемся мы и первыми начнем разоружаться». Хотя были ещё некоторые разногласия, в основном на все требования карамахинцев чиновники отнеслись с пониманием и обещали их выполнить. А вопрос оружия решили таким образом, что взяли слово у карамахинцев, не выходить с ним за границу своей территории. В целом разговор получился продуктивным, итогом которого стал соответствующий договор между сторонами, с закреплением его подписями участников встречи. В конце пообщались с прессой и расстались как старые друзья, пожав друг другу руки…

ПРОТОКОЛ

встречи Председателя Государственного Совета
Республики Дагестан с представителями Джамаатов
с. Карамахи и с. Чабанмахи и других районов
республики
г. Буйнакск 01.09.1998г.
В целях снятия напряженности вовзаимотношениях между органами власти и местного самоуправления и джамаатами сел. Карамахи и Чабанмахи, пришли к следующему соглашению:
1. Подтвердить, что жители сел. Карамахи и Чабанмахи отказываются от антиконституционных действий, признают и оказывают содействие деятельности органов местного самоуправления и других госорганов.
2. Органы власти Республики Дагестан согласились со следующими предложениями, поднятыми руководителями джамаата:
Сохранить за Джамаатаом конституционного поля в вопросах проповедования Ислама.
Не использовать в официальном лексиконе слово “Вахабизм”, в т.ч. в государственных средствах массовой информации.
Рассмотреть совместное с представителями Джамаатов предложение к Народному Собранию о толковании и соответствии Конституции РФ и РД Закона РД “О свободе совести, вероисповедания и религиозных организациях”.
Принять меры к недопущению незаконного преследования членов Джамаата по надуманным мотивам, только потому, что они члены Джамаата.
Обеспечить выход на телевидение представителей Джамаата в установленном порядке
Председатель комиссии
по переговорам
_________Джангишиев М.З
Министр по делам национальностей и внешним связям
 _________Гусаев М.М.
Министр
внутренних дел РД
_________Магомедтагиров А.М.
Глава администрации и Представитель с.с. Карамахи
Буйнакского района и Чабанмахи
___________Алхлаев М-Р.А. ___________Атаев М.Д.


ВОЕННЫЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ КАРАМАХИНЦЕВ И ИХ БОЕВЫЕ ДРУЖИНЫ ПО РАССКАЗУ ОЧЕВИДЦА

После сентябрьской войны 1999 года, в ходе которой были уничтожены несколько сёл Кадарской зоны и Карамахи в том числе, много говорилось о нашедших там «глубоко эшелированных», на военном языке, укреп. пунктах, на взятие которых у армии и МВД ушло две недели, - с тяжёлыми боями и с большими потерями. Вот что писалось тогда на страницах разных СМИ:
«…это целая штольня, пробитая в скальном грунте и лишь изредка выходящая на поверхность. Штольня связывает между собой линию дотов, ответвления от нее уходят к подземным казармам и складам. За два года, которые боевикам щедро отпустил на укрепление и подготовку близорукий Кремль, они не теряли времени даром. Практически вся прилегающая к селам Карамахи и Чабанмахи местность превращена в единый укрепрайон, и эта пологая гора его центр. Мощная подземная крепость».

РАССКАЗЫ ВОЕННЫХ, УЧАСТВОВАВШИХ В ОПЕРАЦИИ

«…попытка развязать "карамахинский узел" без мощной огневой поддержки чревата для штурмующих большими потерями, а то и вовсе разгромом. Анклав, расположенный в горной местности у перевала с романтическим названием "Волчьи ворота", включает, кроме села Карамахи, еще несколько деревень: Кадар, Чабанлахи, Чанкурбе и др. Дороги к населенным пунктам охраняют многочисленные (от 20 человек) блокпосты, вокруг домов отрыты окопы, сооружены ДОТы и другие укрепления. Воздушное пространство над "мирными селянами" постоянно берегут расчеты, вооруженные "стингерами".
Недаром над превращением этих сел и их окрестностей в настоящий укрепрайон потрудились специалисты из Иордании, Пакистана и исламских стран, возглавляемые печально знаменитым террористом и диверсантом Эмиром Аль-Хаттабом.
В случае осады ваххабиты могут выставить не менее тысячи боевиков в самом анклаве, еще несколько сот бойцов, вероятно, придут им на помощь из окрестных районов. Таким образом, попытка ликвидации "карамахинского узла" может привести к развертыванию в центральных районах республики крупномасштабных боевых действий, куда, кстати, неизбежно окажутся втянуты и федеральные войска».(Газета «Завтра»).
Хотя в этих рассказах и есть доля правды, но она, по признанию жителей этих мест, небольшая.



Абдурахим:

- Ещё тогда, когда карамахинцы готовились встретиться с руководством республики, а откладывалось это по разным причинам несколько раз, в назначенный день я поехал в Буйнакск. И только там от знакомых узнал о переносе времени встречи, а причиной был многолюдный митинг, организованный чиновниками Хасавюрта. Видимо в связи с этим, как мне потом передали, Магомедали Магомедов и сопровождавшие его лица с дороги на Буйнакск вернулись в Махачкалу. Я же возвращаться домой не стал, а в сопровождении одного товарища поднялся в Карамахи, где после расспросов у местных жителей узнал о местонахождения и посетил амира Мухтара. Застал я его в построенном отдалённо от самого села здании на возвышенности и в окружении вооружённых людей. В тот день их там было, наверное, несколько десятков. Как мне потом объяснили, здание это они использовали под военный штаб и несколько его комнат были оборудованы соответственно. Там же, кажется, были комната отдыха и кухня со столовой. По дороге в село был пост с несколькими часовыми и шлагбаумом, а рядом знак на высоких стойках, с надписью: «На этой территории действуют законы Шариата». Видно было, что посты стояли и ещё на нескольких возвышенностях вокруг села, но сказать о каких-то инженерных сооружениях военного назначения, возведённых там и, тем более, о супер оружии, установленном в них, я не могу. Думаю, это потом генералы придумали для объяснения  обстоятельств неоправданно больших жертв и уничтоженного военного имущества армии и органов правопорядка, в купе с неожиданной затяжкой в несколько раз, планированного времени проведения операции.
Тогда мы сидели с Мухтаром, и я у него спрашивал:
- Говорят, что сегодняшний митинг направлен против Магомедаали и его правительства. Если между организаторами митинга и людьми председателя госсовета случится вооруженный конфликт, то на чей стороне ваш джамаат станет?
- Если подобное случится, и какая-нибудь из этих сторон себе на подмогу вызовут  российские войска, то мы будем против этой стороны и этих войск.
Слухи о принадлежности карамахинского джамаата правящему клану давно ходили в народе, поэтому у меня, как и у других многих, были сомнения на счет их самостоятельности. Но Мухтар своим признанием их развеял.

ГИМРЫ…

Абдурахим:

- В 1996-1999-х годах некоторые мусульмане сел. Гимры тоже пытались организоваться наподобие карамахинцев и ввести на территории своего села порядки Шариата. Не в таком масштабе, но кое-что у них получилось, и порядки эти там действовали вплоть до войны 1999 года, когда сложившиеся обстоятельства вынудили основных инициаторов этого дела уйти в подполье. Во главе этого движения стоял Газимухамад, которого в Дагестане знают как «Гимринский». Воевавший в 1992 в Абхазии, а потом и в Чечне, он домой вернулся с большой суммой денег. Закупив оружие, машины и другое необходимое, собрал вокруг себя десятки молодых ребят и, поговорив со старейшинами, начал действовать. Полную поддержку ему оказывал и сельский имам Мухамадсаид, который был со мной в хороших отношениях, и в один мой приезд в Гимры, познакомил меня с ним. Это было время, когда мне по делам Шуры алимов много приходилось ездить, и, в связи отсутствием собственной машины, делать это было очень затруднительно. Мухамадсаид был в курсе этой проблемы и при моём присутствии сказал об этом Газимухамаду. И однажды по приезду с очередной поездки, нашел у ворот своего дома поезженную, но довольно свежую автомашину «Ниву».
Вначале практически все гимринцы были довольны действиями молодежи и имама. Но когда они стали вводить исламские порядки и многим за разные согрешения доставалось палками по спине,  стали роптать. Я Газимухамаду говорил, что они спешат и это вредит делу. «Все силы сначала нужно бросить на призыв и этим довести до людей, что по исламу хорошо, а что плохо, тогда не придется их палками загонять в Шариат - придут сами», - объяснял я ему.
Это, конечно, для них буквально горящих желанием как можно быстрее увидеть ожидаемый результат своей деятельности, было неубедительно. И любая попытка критики их дел они настроены были принять как противодействие с моей стороны установлению на этой земле законов Аллаха. 

                ************

На этом история наша не заканчивается. Во второй части этой книги, которая, если Аллах позволит, будет готова уже скоро, мы будем рассматривать события, которые нам более знакомы и понятны, потому что происходили они в продолжение последних 13-14лет. Мы видели как за эти годы мир вокруг нас изменился до неузнаваемости и многие вещи, повлиявшие на это, по своему значению вряд ли уступят таким как развал СССР или Первая Чеченская война. Настолько они были судьбоносными, что миллионы людей стали другими, другим стал и их взгляд на жизнь.
И, кажется, всё это никак не повлияло на одного человека, хотя находиться ему приходилось на самом острие трагедий и потрясений, случившиеся с нами. За эти годы он успел быть «главой правительства» нового Дагестана,  стать «врагом народа», два раза сидеть в тюрьме, пережить похищение, превратиться в «главного идеолога Джихада», перевести на русский язык и организовать выпуск нескольких книг по Шариату, построить две большие школы и принять туда на обучение сотни девушек со всей России. При всём этом остаться тем же, знакомым нам по предыдущей истории, Абдурахимом. С той же бородой, с той же походкой и с манерой говорить на серьезные темы шутками, и, конечно, с большим запасом жизненной энергии, несвойственной для многих в возрасте 70 лет.      

               
      
 

Оглавление

Часть первая

Кто ты Абдурахим?                2
Саситли – село «под скалой»                4
Советское детство                6
Момент истины или человек недостойный
читать Коран                10
Как я «грыз гранит науки»                11
Обратно в горы                25
КГБ, агенты и «Бустан»                29
Мечети и Советы                36
Медресе и оппозиция                43

Часть вторая

Перевод Корана                45
ДУМСК и первые ростки пробуждающегося   самосознания верующих                58
Первый съезд мусульман Дагестана
Возникновение ДУМД                64
Тажудин и его война с «ваххабитами» и не только                68
Нагорный Казият Дагестана                72
Внеочередной съезд и раскол среди мусульман
Дагестана по национальному признаку                84
Абдурахим – зам. муфтия и председатель Совета   
Алимов Дагестана                87
Отставка и то, чем это закончилось                89
Предложение Абдурахиму поста муфтия и то,               
чем это закончилось                92
Некоторые особенности событий 90х и их значение
для мусульман                94
Лихие 90е: люди и дела в оценках Абдурахима                99
Часть третья

Принятие парламентом Дагестана закона против
«ваххабитов» и влияние этого шага на политическую
и религиозную жизнь республики                109
Первые попытки объединение мусульман                116
Продолжение диалога – Шура Алимов Дагестана                124
Съезд Алимов Дагестана в с. Обода                132

Часть четвёртая

Карамахи: первый и печальный в итоге опыт                134
Встреча представителей с. Карамахи с Главой   
Госсовета Дагестана                140
Военные приготовления карамахинцев и их
боевые дружины глазами очевидца                144
Гимры