НЕКОТОРАЯ МЕТАФИЗИКА ЛУЧШЕГО
Быть лучшим - лишиться свободы.
Когда Человеку дается прозрение, он лишается пошлого выбора,
и ему остается стать одним из лучших, только из них себя выбирая,
ведь он все еще жив .
безымянный Заратустра
Что за пределом совершенства, сны или молитвы? Верю ли я в непоправимо вульгарное и невыносимо прекрасное? Казалось, что в корне всех наших суждений лежит выбор, для которого уже не может быть дальнейших оснований - простое “я так хочу” (Н. Бахтин), но у человека “прозревшего” нет выбора, ибо он видит, где ему быть должно, где душе его неизмеримо лучше - итак, вы видите! Я оставлю упоминать об источниках, к которым прибегаю, но - по окончании текста все их перечислю, ибо не полагаю их “числом” и обращаюсь исключительно на “вы” - итак, что же “вы” видите?
Для того, чтобы избрать смысл (иначе - лучшего себя), вам пришлось восстать вне и глубже смысла и признать, что ваша жажда оправдания - сама оправданию не подлежит! Более того, безумна сама логика оправдания. Согласно пресловутой формуле Честертона (вот и я нелогично нарушаю обещание), безумен не тот, кто потерял логику, но тот, кто потерял все, кроме логики - перечислим неизбежно логичные оправдания недостижения, вполне азбучные: Прежде следует кормить себя, следует кому-то быть нужным, следует справить физиологическую нужду (потереться душой или гениталиями) - здесь потеряно все, кроме логики животного выживания ! Вполне очевидно, что данный дарвинизм является очеловеченным и почти одушевленным, и с этой точки зрения оправдано безумным.
Но что нужно, чтобы какая-либо точка зрения стала действительным (то есть не плоским) оправданием бытия? Давно сказано о некоей новой метафизической чувствительности: Надо, чтобы зрелище мира порождало в нас удовольствие (и потреблять это “удовольствие” нас призывают самые изощренные лизоблюды культуры) и порождало в нас свою антитезу “страдание как удовольствие” - подобная чувствительность вполне вписывается в очеловеченный дарвинизм, на всех углах голосящий, что человек есть мера всех вещей.
Но бытие есть бытие - поскольку и ровно насколько оно создает себя - ибо есть у человека возможность не только изменять его внешне (а для этого просто необходимо отдалиться и окинуть взглядом со стороны - что само подразумевает существующим не мертвое, но от данного нам в ощущениях бытия отделенное), но и измышлять ему новые содержания - от которых потом предстоит отказаться, ибо все они относительны . Лучшее (насколько человеку дано приблизиться к абсолюту) по определению исключает всякую относительность, и единственной мерой всех вещей является именно “лучшее” .
Целое есть то, что имеет начало, середину и конец, поэтому - лучшее тоже имеет начало, середину и конец (по нашему грехопадению в малые “боги” дробящиеся на начало начала и т. д.), и тоже заключено в величине и порядке, вследствие чего ни чрезмерно малое существо не могло бы стать лучшим, ни чрезмерно большое, если его обозрение не совершится сразу, открывая его единство и целостность для обозревающих - здесь особо интересно имя этого “сразу”! Ставшее в один ряд с одними (или просто многими) из лучших и из них себя выбравшее, как оно произошло или могло бы произойти? Для этого существует некая сумма (поскольку дробимся) технологий, некоторые из которых я попробую привести.
“Ни лжи заведомой, ни тайного обмана здесь нет и не было - я так живу” и так мыслю, то
есть я прост и открыт, ибо всякая разумная мысль уже приходила кому-нибудь в голову, нужно только постараться еще раз к ней прийти (не вполне Гете, но еще раз побудивший на нелогичность): Как можно познать себя? Только в действии, технологически разложенном на начала начал и начала середин и не имеющем окончаний (ибо не сюжет) - и любому действию предшествует прозрение (выбор душой из лучшего, то есть НИКАКОГО выбора) - но любому действию сопутствуют вышеперечисленные оправдания для не-действия и недостижения; и как же следует поступать с неизбежностью собственного очеловеченного выживания?
Разумный мир следует рассматривать как огромный бессмертный индивидуум; непрестанно действуя ради необходимого, он подчиняет себе так же и случайное; СТАТЬ частью этого огромного индивидуума никак не может помочь “этическое” (оно обидчиво и потребует от человека дробления “как на духу” на различные себяоправданья) - “блажен, кто не соблазнился обо мне” и не использовал “меру мою” как лопату, чтобы выкопать “лучшему себе” могилу!
Стать частью этого огромного индивидуума, иначе, “облечься в белые одежды и успокоиться еще на малое время, пока сотрудники их и братья их (которые будут убиты - ибо все мы смер-тью убиваемы) не дополнят их число” - лучшее уже есть и существовало всегда, его следует дополнять, поскольку человек и его душа (и
сообщество душ - индивидуум душ) как целое состоит из начала и середины, и никогда не окончен.
Мир (но не бытие) существует как эстетический феномен - с точки зрения очеловеченного дарвинизма! Для бытия формой эстетики оказывается изменение его форм, переход из одной формы бытия в другую (своеобразная реинкарнация реинкарнаций) - с точки зрения очеловеченного дарвинизма “не быть изменяемым, но самому стать изменением” мира-как-себя есть высшая явь выживания; “облечься в белые одежды”, стать проводником неизбежного “лучшего” означает самому стать неизбежным и почти некасаемым - словно бы в лютый дождь совершать неспешный шаг меж капель и распада
Всего, что мною будет сказано о начале и середине не имеющего окончания целого и о причине удачи или неудачи в достижении “лучшего”, необходимо или даже достаточно для очеловеченного выживания, но ни под никаким видом не может быть достаточно для действительного состояния “облечься в белые одежды”; но все вышесказанное безусловно является внешним признаком того, что данная гипотетическая личность существует как дивный эстетический феномен части мира (и успокоена, ибо в мире с собой), или даже все его деяния выглядят как некая воплощенная притча, предположим:
- Колобок-колобок, я тебя съем, - заявляет колобку некая лисонька (вещь, предъявляющая себя как личную меру); предполагается, что колобок не может превышать лисоньки и не способен ее “съесть” сам - но вот что отвечает колобок! Он предупреждает (предшествует событию):
- Не ешь меня, лисонька, иначе сама станешь колобком! - отвечает этой личной мере ее возможное изменение: Не правда ли, очень напоминает передачу не души, но “кармы”? Колобок существует (и катится себе по некоему своему межмирью, сам перекинувшись в “дао”) между мирами констант, внутренние изменения которых предопределены и в этом смысле тоже являются константой . Лисоньке следует подумать, и она думает и кушает или не кушает колобка - все одно “карма” или функция быть колобком сохраняется - отсюда закон сохранения лучшего (существующих и странствующих между мирами “белых одежд”), и лучшие рукописи действительно не горят - ну разве что обретают НЕМНОГО другого автора.
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, “ты, выйдя из дверей, становишься ничей”, но все совершенное должно быть совершено (то есть ему быть совершенным еще только предстоит), и ты из дверей “выходишь” (в данном случае разнообразные “лисоньки” и есть привратники возле “двери” и в другие твои ипостаси перевозчики-Хароны); и последовательно продолжаешь: “Не оглянувшись боле, вышел сквозь сад к дороге. У скирды мне небо показалось выше, чем в отражении воды, наполнившей твои следы” - далее следует деяние “необязательное”, ибо - уже показано! Коли ты есть другая ипостась “тебя”, то и “лучшее” будет совершено либо тобой, либо “другим” тобой, и пока оно не совершено, то и любое твое завершение неДЕЙСТВИТЕЛЬНО (хотя и реально) - то есть “я обнял эти плечи и взглянул”, и увидел:
Возница поднял кнут, телегу
Дорога вдела в колею,
И конь, приноровившись к бегу,
В сыром сентябрьском клею
Копытом раздавил змею .
А после “необязательного” (оказавшегося лучшим) следует уже SILENTIUM.
“Давайте выпьем, мертвые, за здравие живых” и “в чем смысл твоей святой веры? Только в самой вере, в которой нет никакой святости” - так мог бы взглядывать на всех и всяческих этических и эстетических лисонек не любой колобок, но - единственный и лучший! Ибо он некасаем либо продолжаем, поэтому непрерывен и безотносителен (даже относительность полагая себе птолемеевой плоскостью); но вот мы позабыли о прокормлении и возможных встречах с людоедами обеих полов - и что дальше? Ты “вышел из дверей” общедоступной плоти и перекинулся в “ничьи”, и никогда больше на твоем воображаемом табло (не путать с таблоидами) не будет ничьей - только победа; так вот, об этой победе.
Полагая себя “лучшим”, ты заблуждаешься, ибо ты не единственный . Судя по всему, таинственная фигура проводника-сталкера (а на деле - лишь сковырни эту коросту - Харона), открывающего путь из Лабиринта (себяоправданий какой-либо азбучной немощью) - не более чем символ Прозрения, причем точно так же рассыпанный на начала и середины прозрений, и в данном случае не имеющий конкретной неокончательности! Как выглядели те, кто был (или еще будет) тобою преодолен? Да как угодно! Шалашовка либо воин - не все ли равно? Общим у них будет отвращение к чужому хлебу и своей праздной речи.
Весть посылается всем, а касается тех, кто способен услышать - здесь опять о “мертвых”! Не существовать, не быть вовсе, быть никем - вполне недостижимо, поэтому наиболее предпочтительное для тебя - скоро умереть и тем единственно выйти из необходимости выживания? Но ведь “лучшее” не единственно, и только выбирая себя из “лучших себя”, можно “умереть для мира” и не прекратить при этом ни начал прозрений (и сердцебиений), ни середин прозрений, ни их неокончания…
Не правда ли, славно быть отражением ИЗУМРУДНОЙ СКРИЖАЛИ Гермеса или (если иначе), когда “и небо, и земля - в себе отражены”, заступить за себя и уже оттуда за себя заступиться? Смерть, где твое жало? Ад, где твоя сила? Ибо здесь ты победил “свое” лучшее.
В то время как миф (синоним реального мира, нами структурируемого) воспроизводит реальную, непроизвольно складывающуюся рациональность якобы произвольного действия людей, ты (умерев для старого мифа) воспроизводишь свою ежедневную смерть как ежедневное самовоссоздание себя как героя нового “мифа”, собирая свое НАЧАЛО: Судя по всему, оно и не может, и не желает быть единственным! “И опуститься вниз, и взять тихонько в руку последний листопад как желтое руно” - здесь твоя “смерть” понимается как чистый лист, но - уже поместивший в себя весь листопад.
“Кто пишет кровью и притчами, хочет, чтобы его не читали, а заучивали наизусть”? Ни в коем случае! Весть посылается всем, а действительно касается только другой со-вести! Ты, “поместивший” себя в листопад (и вместив его: Как песчинка за песчинкой иссякает твое тело, как дождинка за дождинкой выпивается оно), уже не имеешь нужды ничего заучивать, ибо сам стал притчей: Все зрелище мира (и наших себяопраданий) действительно предстает как бы видимым со стороны, но - о себе извещаемым; но - о себе вопрошающем своей не-любовью (постиг - откажись и иди дальше); но ведь все это не для людей: Какого ребенка вперед из пожара спасать, своего иль чужого? Дорогого стоят колобку такие решения . Впрочем, он колобок, и он катится дальше.
Теперь об этом “дальше”, о смертях после победы : Выбрал ли ты “ребенка” (запомним этот момент!) или просто сравниваешь общечеловеческую ценность культуры “эскимосов” и италийского Ренессанса - не все ли равно, казалось бы, ибо ты уже не мир, но его изменение? Колобку нет нужды в этих сравнениях, но сравнениям есть в нем нужда.
“Сравнения” (для простоты назову “собеседники”), как и всякая сущность, ищущая себе формы, и являются теми самыми “лисоньками” - жаждущими ТВОЕЙ ФОРМЫ! То есть превращающими тебя в константу, то есть твоими “смертями” . Когда-нибудь я, наверное, смогу вернуться к прошлой жизни (иначе, дискурсу с преодоленным) и провести ее рефлексию более тщательно и даже организовать (тоже “оформить”, но иначе) ее посредством более наивной веры, нежели то мое христианство (тоже “вкладывающее персты” - и говорящее: Преобрази слова и сам стань Словом), с которым мы оба находимся в согласии; когда-нибудь мне не будет нужды в “победах”.
Однако это будет совсем другая жизнь, которая якобы уже была. Но пока я существую в системе Екклесиаста, к которой нечего прибавить, но и убавлять тоже нечего - иногда это нечто большее, чем нечто ничуть не меньшее! Это лучшее.
Теперь опять об этом “дальше”, о воскрешениях после победы - ибо, победив, ты убил себя! Бесконечный и безнадежный поиск абсолютной свободы, неизбежно приводящий к обратному: Созданию и бесконечному мазохистскому совершенствованию любых самопринуждений (т. е. человеческой культуры), предположим, осознан - и убит тобою … Созданная человеком культура перестает с ним считаться? Да, она не нуждается в человеке “диогеновой бочки” (комфортного ему социума) и перестает ее считывать (мир есть речь, и мы его читаем и произносим); но “воскрешение после победы” предполагает твое, о читатель и “произноситель” мира, наличие и, стало быть (т . е. “начало быть”), игру этими самопринуждениями или даже прозрениями - то есть выбор из “отсутствий выбора”! Твое лучшее - не выбор из “лучших”, но ВСЕ лучшее , что ничуть эпиграфу не противоречит .
“Я научусь стоять в дыму печной трубы и, наблюдая лбы пространных облаков …” - ведь должно, чтобы и трагедия, и поэма доставляли не какое придется удовольствие, но (только) вышесказанное - ведь ты все еще жив! Мир доставляет тебе эстетическое удовольствие быть “ВСЕМ”, но ты своим наличием не доставляешь ему удовольствия, поэтому - “лисоньки” неизбежны! Этим он опять-таки показывает тебе, что ты все еще жив - каким образом? А попросту себя предъявляя, то есть мир говорит тебе: Именно я научу тебя стоять в печном дыму! И тогда именно он, вставший перед тобой как лист перед травой или как “дым печной трубы”, говорит тебе: Я тебя съем! Каково?
Тогда колобок (перекинувшись в лисоньку), которому прекрасно известно, что “не всякий композитор - Лев Толстой”, забывает, что ты и “композитор”, и “Толстой” - но есть такая вещь, как “неоспоримое превосходство”! Тогда твоему неоспоримому превосходству сразу будет заявлено: Лисонька-лисонька! Ты такая маленькая, что мне тебя даже не жаль - таким мог быть любой “твой” дискурс с любою предъявленной тебе (тебе-сейчас) мерой, когда бы не твое воскрешенье.
Итак, воскрешение после победы - тоже “лисонька”? Какая банальность .
Итак, “лучшее” - банальность; выбор из “лучшего” - банальность . Так в чем смысл банальности? А в том, что чудо воскрешения становится “бытом” (любовная лодка разбилась о быт); самосознание (и непрерывное самовоссоздание) не знает духа, может быть “остранено”, но не может быть отстранено, не способно взять ВСЕ и СРАЗУ - то есть начала начал, начала середин и изначальность неокончаний; более того, самосознание не знает ТЕЛА (и не преображает его, меж тем ты уже существуешь в воскрешении: Как частица за частицей возникает
твое тело, как слезинка за слезинкой изменяется оно - в тебя солнце проникает солнечной метелью!); здесь не то
чтобы нет места лучшему, но - здесь лучшее выхолощено . Точнее, может быть выхолощено, если не найти места, откуда возможно охватить взглядом уже сам процесс воскрешений.
Признать, что твое маленькое бытие - банальность, а вовсе не мера всех вещей, это одно; но есть и другое: “А дни идут - так медленно, обычно, мне так легко! Как будто нет меня” - вот то самое пресловутое: Не существовать, не быть вовсе, быть никем - это и совершенно особая, еще никогда не преодолеваемая тобой смерть, и та по сути “примитивная” архимедова точка, о которую только ленивый не опирался - и что? А именно то, что СМЕРТЬ и есть ШАНС не умереть, оказавшись запертым в перманентность прозрений - место, откуда смотрят. А потом изменяют саму СМЕРТЬ.
Нет ничего безусловно нравственного или безусловно безнравственного - все нравственно или безнравственно только в эстетическом смысле? Разумеется, нет (и в то же время да;, ибо для человека все нравствен но лишь в свете очеловеченного дарвинизма; какого ребенка вперед (помните, перемешав времена, я сказал о выборе непонятного «ребенка?) из пожара спасать, своего иль чужого - решать предстоит не из наслаждения или страдания, и все равно решение так или иначе будет оправдано, ибо надо жить дальше; кормиться и соприкасаться друг с другом; слава Богу, что сейчас мы вышли (будем, по крайней мере, так считать) из того пространства принуждения, что именуется всегда оправдывающей человека культурой!
Человек должен непоколебимо верить, что непостижимое постижимо, иначе он ничего не сможет исследовать (опять противоречащий мне Гете); кого хвалят, с тем ставят себя вровень - более того, кого не оправдывают, с тем тоже ставят себя вровень! Лучшее посылается всем, но и услышано может быть только лучшим - не смотря на то, что каждое ухо внемлет тихим речам Твоим; разумеется, но каждое ухо ВНЕМЛЕТ!
На первый взгляд всегда кажется совершенно непонятной извечная неосведомленность человека в чужих идеях - такой взгляд я называю невзыскательным к той смерти, которая есть точка опоры и место обзора; совершенно очевидно, что не обязательно быть “образованным” (т. е. принужденным культурой и “замусоренным” конкретикой), чтобы ВНИМАТЬ - не обязательно быть информированным, чтобы ЗНАТЬ о той вести, что послана всем - вот подлинное неоспоримое превосходство.
Колобок, которому предъявлена очередная лисонька (мера, желающая придать колобку форму и “остановить” его), очевидно способен (даже не будучи “замусорен” знанием о ее лапах, хвосте, зубах) перешагнуть через ее голову - то есть раздвинуть пространство ее понятий, сделать это пространство таким, в котором она просто потеряется - нравственно ли это или безнравственно? Ни то и ни другое, это БЕЗУСЛОВНО.
Внутренняя жизнь зарождается из трусливого сластолюбия и бессильной жадности, но - всегда ли? Забудем (наконец-то) об очеловеченном дарвинизме и всех его homo denatus; человек и есть то “нечто большее”, чем нечто ничуть не меньшее, и вполне сопоставим с самим собой, и из вышеперечисленных “зародышей” нуждается лишь в трусости: Путь мой - в сторону страха, ибо страшна смерть! Если КАЖДАЯ твоя смерть высока, то ни сластей, ни бессилия тебе не надобно - как материала для диогеновой бочки очередной своей культуры …
Богат не тот, у кого много, а тот, кому ДОСТАТОЧНО - великолепнейшая банальность; любое “многоточие” (см . предыдущий абзац) - банальность; ни в коем случае не следует себя утверждать исключительно в отвлеченном (это иллюзия моей “смерти”), ибо “диогенова бочка” совершенно необходима человеку - но она совершенно и недостаточна; а что делать тебе, мой герой (великолепный образец, предположим, мужчины), странствующий во тьме своего личного ЛАБИРИНТА себяоправданий?
Великолепная банальность вопроса - в очевидности ответа на него: Не быть никем и скоро умереть - не меньшая банальность, нежели желание “справить по жизни нужду”; а поскольку все подражатели (люди, мнящие себя зеркалом) подражают даже и не действующим лицам, но самому ДЕЙСТВИЮ - стань ДЕЙСТВИЕМ! Тогда все зеркала (что получаются исключительно шлифовкою глиняных - т . е. homo denatus, составляемых в некую соборность - кирпичей) сами придут к тебе и все (о трусость и жадность) предложат …
Внутренняя жизнь зарождается из трусливого самолюбия и бессильной жадности - и отсюда любое внешнее действие становится действием внутренним! Бог с ними, посторонними (но которым возможно стать твоими собеседниками) лисоньками; прежде всего - твое внешнее деяние является для тебя твоей внутренней лисонькой и (что достойно восхищения) перевозчиком-Хароном в другую ипостась мира, перестающего быть к тебе равнодушным, но - вокруг столько мертвых лисонек, желающих тебе не очередной смерти, но сделать тебя заключенным в мертвую структуру (логику) выживания…
Как материала для диогеновой бочки очередной твоей культуры (должно же что-то тебя принуждать вступать с миром в дискурс) довольно тебе ВЕСТИ, что была послана всем, но услышана только тобой - как не заподозрить себя в паранойе? Конечно же, в одиночку никому ничего не добыть и не добиться - однако же ДОБЫВАНИЕ себя заключено не во включении в стадо или стаю; ДОБЫВАНИЕ себя вообще ни в чем не заключено - пусть и стадо, и стая (эти неизбежные структуры любого социума) текут себе мимо (ибо лучшее даст тебе власть входить в любую реку - и дважды, и вообще сколько угодно), а ты просто будешь ждать, когда мимо тебя-завтрашнего проплывут трупы тебя-вчерашнего; как не заподозрить себя в паранойе? Да как угодно.
Например, БЕГИ!
Степенны музы, что шествуют вослед колобку-Аполлону? Нет, скорее они напоминают гончих (в греческом просторечии - фурий): Твое лучшее будет преследовать тебя и тоже стремиться тебя в себя заключить; когда поймешь, что к тебе-завтрашнему уже ничего не прибавить, но и убавлять тоже нечего (прекрасный Екклесиаст реальности) - изложи себя-завтрашнего на бумаге или холсте и получи НЕМНОГО другого автора, которого будет преследовать другое его лучшее .
Казалось бы: Вас награждают не за то, сражались ли вы на стороне жизни или смерти и сколько врагов уничтожили - и уж тем более не прокормелением стада или стаи, которые возмогут полагать вас одним из своего состава! А именно тем и за то, что оставляют ЛУЧШИМ здесь и сейчас - вот так очередное лучшее узнает очередного своего колобка: Испытание касается всех, а посылается тем, кто его выдержит.
P. S. Казалось бы: Некоторые ограничения на вышеизложенное накладывает только срок существования твоего тела, но - это вопрос доверия (или искусства для искусства быть лучшим), то есть этим задаются задолго ДО ВЕРЫ, ибо ты следуешь долгу веры. Остальное - SILENTIUM.
P. P. S. Казалось бы: Мною приведены и иногда изменены цитаты некоторых авторов - но не следовало ли этим авторам неизбежно привести меня ко всему вышеизложенному? Но я благодарен и Евгению Мякишеву, и Иоганну Вольфгангу Гете, и Тибулу Камчатскому, и Николаю Бахтину, и Андрею Игнатьеву-Гладышу, и Аристотелю, и всем авторам обоих (Ветхого и Нового) Заветов, и себе (грешному), и не каюсь в этом, но отпускаю свою душу на покаяние.