Он смотрит в темные воды лесного озерца уже долгое время: любуется отражением, или выглядывает водяного?
Каурый склоняет к хозяину голову, щекоча прядками длинной гривы, тычась носом в шею, и фон Этур улыбается, целуя коня в рыжую морду. Гладит, ведя пальцами от подбородка к ганашу, и каурый вздрагивает всем телом - зажимаю морду своей гнедой, чтобы не вздумала ржать, не задаваясь вопросом, сколь велик причиняемый ей дискомфорт, желая сохранить свое присутствие в секрете.
У брата такие же большие зеленые глаза, в которых плещется солнце, что и у очаровательной сестры, те же высокие скулы, на которых малейший румянец мниться нездоровым, и прямой аристократический нос. Мягкая линия подбородка рождает иллюзию беззащитности. К белоснежной матовой коже не пристает загар, густо покрывающий мое тело, обветренное морскими ветрами. Светлые волосы, блестящие и, вероятно, мягкие на ощупь, забраны кожаной лентой в мышиный хвостик на затылке, выставляя напоказ чуть оттопыренные уши. Охотничий костюм зеленого сукна и с пуговицами из оленьего рога, облегает обманчиво хрупкую фигуру. Я же пошел в мать, унаследовав черный точно смоль волос, такие же темные непроницаемые глаза и широкую кость, от деда. У нас нет ничего общего.
Тень от тонкой осинки достигла вытянутых ног, и фон Этур поднимает глаза к светилу, прикидывая время. Он полон решимости отомстить за сестру, за те чудные мгновения, что мы делили на борту «Висельника». Ах да - я, кажется, запятнал ее честь. Натянув тонкую белую перчатку, потянул ближе меч, устраивая на коленях. Я стиснул рукоять Горгоны, лишенной изыска аристократии, зато стократ более надежной и практичной.
Пора.
Мальчишка вздрогнул, оборачиваясь, на едва различимый в шепоте ветра шорох. Наметанный глаз заметил, как напрягся каждый его мускул, но высокомерная гордость не позволила ни шага назад. Он решительно скинул куртку, укрывшую вереск, моя, просоленная, легла рядом, их рукава только что не переплелись. От этакой дерзости аристократ задохнулся, шумно втягивая воздух, его ноздри затрепетали, гнев заострил миловидные черты, предав лицу мужественности. Сталь вылетела из ножен.
Место и время выбраны мной. И выбраны не случайно. Переступаю вправо и жгучее солнце бьет противнику в глаза, вышибая слезы. Пока он слеп, делаю выпад, испытывая. Увернулся. Не иначе сориентировался по воздушным потокам, рожденным саблей. Не дурно. Фон Этур зло смахнул слепящую влагу, его чувственные губы приоткрылись, выпуская единственное слово.
Отец научил тебя ему, мальчик?! У него таких ублюдков, как я, целый выводок.
Не могу не признать его мастерства. От именитых учителей, нанятых старым графом, Илмар фон Этур взял лучшее: виртуозность во владении тяжелым клинком, пластику движений, приемы. Чего недоставало, так это практического опыта. Уловки, подножки, тычки кулаком - эти предметы преподает улица. Да и злость - не лучший советчик в бою. Подогревая пылающую в глазах ярость, изматываю противника, а затем наношу сокрушительный удар, повергший бедолагу на колени. Приняв на себя сталь Горгоны, фамильный клинок ломается у середины. Жаль. Прекрасная старинная работа заняла бы достойное место в коллекции трофеев ловеласа и дуэлянта Ахима.
Фон Этур упрямо пытается подняться, сквозь стиснутые зубы вырывается сдавленный стон.
Подошвой сапога опрокидываю аристократа наземь. Наслаждаясь победой и властью над поверженным врагом, рисую саблей фигуры на его тяжело вздымающейся груди. Самым острием, едва касаясь гладкой кожи, оставляя не по резы, но явно проступающие следы. Он замирает, не решаясь шевельнуться, но в лицо палачу смотрит без страха, скорее с вызовом. И за этот взгляд я признал его.
Возвращаясь в ножны, Горгона недовольно вздыхает, вторя мальчишке, недоверчиво глядящему вслед.
Ухожу не оборачиваясь. Еще увидимся, братишка…