Слово - волна, что разбивается о берег из слоновой кости. Дышит - реально ли это?
Так реальна красота света, глупость человеческая, стоны миллионов душ, запахи
лотосов и гиацинтов. Так реальны покойники и те, кто хоронят своих мертвецов под пение цикад, кровавый пот и хохот и стоны,
волшебные стоны девушек из притонов и лежбищ юных курсантов-ухажоров.
Чудо, а чудо всегда, где он... Он... с белыми волосами-птицами из черного вороньего бархата,
ситца, свирели и лели...
Он... "подвешенный", привязанный к тем священным костям (маленькая нирвана), но тянущийся к цветам носиком-лютиком, леечкой, сном.
Конечно, все будет потом, случится, сбудется так, что он проиграет, разведет в стакане яд, спрыгнет
со струны на аккорде "баре", и диссонанс станется окончательным, но это же потом... все потом...
Главное знать зачем и каким образом на груди была высечена свастика, к чему шагать не в ногу, смотреть на какое-то
странное мужское... правое сердце...
Приветствие, точно упавшая буква на дно живого колодца-алфавита, словно никогда никем не разгаданное лицо.
А что такое лицо?
Плыть на корабле, воздушном "наутилусе", любить и тешить себя надеждой на что-то большее, лучшее... нет...
Пусть рубит все черное-зубчатое солнце, раскрываются темные врата ада, пусть яд ползет глубже и разъедает все до конца...
Да найдутся люди, светящие искренно, найдутся, те кто знает "незнание"... И кормчему тогда будет что сказать...
Так рождается время и мойры застывают в священном опьянении и бегут на облака... летит и светит... солнце.
Так просыпается и рождается "имя", чувство, воля, добро и листопад.
Так рождаются небесные цунами, лунные вздохи, агониальные зори, тысячеголовые киты. Наша старость и наше сострадание, от которого пощады не жди.
Выходить в праздники, запираться в пещерах, ласкать губы, плавить виски.
Гореть не сгорая, чувствовать бесчувственно и мокнуть под дождем до самой сухой нитки.
От края до края, навсегда.