– Светлана Васильевна-а-а-а… – заорал Димка, словно ему было не шесть десятков, а лет пятнадцать, как только мы подъехали к воротам школы. Не успел Вовка остановить машину, как он выскочил и куда-то побежал, если это – быстрое передвижение ног в минимуме от земли, можно было назвать бегом.
– Вот! Это – Светлана Васильевна! – представил он женщину, на вид чуть разменявшую пятый десяток, в легком цветастом платье.
– Димочка! Собака у соседей. Ключ под половиком. Суп и картошка в холодильнике. Мужик в горах на рыбалке. У меня сегодня выпускной – дел много. Говори и я пошла.
– На какой рыбалке? Хотел Николу увидеть. Он нам нужен, – оторопел Димка.
– Теперь это называется «рыбалка». Приедет с рыбой, черемшой. Бог даст и с дикой жимолостью.
– Светлана Васильевна, – заскулил Димка, – нам надо дальше ехать. Через дней пять-семь будем здесь. Можно оставить у вас до этого срока «балласт»?
Димка подтолкнул меня вперед: – Дела такие… Это если интернет у вас работает. Мы свои отменить не можем, а у него в дороге образовались проблемы. Надо ему…
– Интернет работает. Телефон же работает! Комнату я вам приготовила. Пусть остается. В дорогу обязательно поешьте. Я там полную кастрюлю борща наварила. Куда потом его? Чтоб все съели. Не сможете – с собой заберите.
Пошла я! «Детская» в вашем распоряжении.
Дима! Дела у меня! Выпускной же…
– Ага! Ага! – закивал Димка, пятясь к машине.
Дом, крепкий и ухоженный нашли, благодаря Димке, сразу.
– Дождись нас! Пошли есть! – показав «детскую», он ткнул пальцем в кровать у окна.
Борщ, картошка, салат с зеленью были уничтожены быстро, хотя мы утром хорошо завтракали.
Выразительно глянув и сдвинув в мою сторону грязные тарелки, Вовка и Димка пошли к машине.
Проводы! Удивительно, вроде пустяк, но появилось это чувство, что ты остаешься один, что все сейчас уедут, что может быть, даже и забудут тебя, что…
– Не дрейфь! Скоро будем! – буркнул Вовка, заметив мое настроение, протянув пакет с какими-то консервными банками, и сунул в руки стеклянную банку с кофе, подмигнув и захлопывая дверь.
Машина медленно поехала, я чуть было не стал махать им рукой.
«Почему при проводах люди машут рукой?» – неожиданно пронеслось в голове.
– А Вы, значит, остаётесь? – донеслось из-за забора.
За штакетником стояла старушка в платочке и смотрела на меня.
– А Мухтара сейчас заберетё? Или как?
– Светлана Васильевна придет – разберется. Здравствуйте! – ненавязчиво объяснил я, что не чужой, что с хозяйкой знаком.
– А и пусть! – согласилась старушка, не двигаясь с места.
Интернет действительно работал и в почте лежал необходимый мне материал.
Провозившись с ним до самого вечера, не дождавшись хозяйки, собрав с соседних кроватей одеяла, я лег спать.
Утром, осторожно встав, стараясь не шуметь, сбегал на улицу покурить и только сел поработать…
– Если завтракать будете – милости прошу. Нет – я пошла. Меня до обеда не будет. Я за чаем. День хорош! – Светлана Васильевна зашла в комнату ко мне.
– За чем? – я отодвинул бумаги и взглянул на хозяйку соображая, что бы мне могло понадобиться в магазине. – Может, мне сигарет захватите, – сообразил я, скорее чтоб что-то сказать.
Хозяйка со смехом села на стул у двери и замахала на меня руками: – Уморил! Во, дал, городской! Сигареты… Ну, насмешил! Во истину… К выселкам пойду за «Иван-чаем»… Ох! Никому не рассказывай… про сигареты-то… Самое время – сейчас. Ну, насмешил…
Я, конечно, слышал об этом растении и видел его сотни раз, и, конечно же, знал кое-что про копорский чай, но поверить в такую удачу – что могу присутствовать при таинстве каких-либо действий связанных с ним – мне было трудно.
– Я с Вами! – сообразив «что к чему», вскочил я.
– «Он со мной!» Нет, уж! Если пойдешь – иди сам по себе. Хочешь за мной, хочешь – рядом. И чай сам себе готовь. Ты мне тут процесс не рушь!..
Сигареты не забудь!.. – она опять хохотнула. – Пойду, посмотрю, что тебе под чай взять…
Через минуту она вошла, держа в руках что-то похожее на две простыни-скатерти.
– Это тебе! – она, свернув, положила их на стул.
– Сигареты не забудь! – услышал я из соседней комнаты смех.
– Это куда так много? – выйдя на крыльцо, я показал ей, приготовленные для меня, скатерти.
– Кто сказал «много»? Это для противовеса. На одно плечо и на другое. А то будешь всю дорогу переминаться. А сколь возьмешь – столь и понесешь. А, уж, я-то сорванное выбросить не дам.
Вышли из дома около десяти часов.
– Давно было! Мор людской напал на народ. Да такой, что до этого и не видели, – рассказывала мне Светлана дорогой, – и кожа у людей лопалась, и зубы выпадали, и ноги ходить отказывались и нутро еды не принимало. Ничего знахари и целители сделать не могли. Стали всех богов молить и жалостливить, чтоб те что-нибудь сделали, спасли люд на земле. Молчали боги. И день, и ночь молил народ о помощи, но не было её. И вот как-то раз отделилась от Месяца лодка и поплыла к земле. А в ней богиня наша – Купальница.
А Купальница-то – это богиня ночи!
О! Смекай! Купальница-то одна из сестер: Вечерки, Полудницы и Зари-Зареницы. И жена Семаргла. А Семаргл – самый таинственный бог. Через него шла вся связь Неба и Земли. Кроме того он был покровитель всех растений, корней, цветов и листьев.
Вообще, Семаргл мог все. Мне кажется, что его и все другие боги побаивались. Стоило ему где-нибудь появиться, как все было так, как ему хотелось. Вообще-то, он был, вроде как, бог Огня. Но не того, что просто… А бог очага. Дома, значит. Семьи. Ну, наш – для людей бог-то. Защитник людской. От бед всяких там, голода, болезней. Напасти всякой!
Ты, смекнул, что и цветок такой есть – «купальница»? О! Правильно, «жарки» по нашему-то. Огня-то в наших будет побольше, чем в доуралских-то…
Так вот! А Купальница-то – это ведь мать Купалы и Костромы… Да-а-а! Она!
Она всегда к людям спускается, когда месяц на небе. Смекнул? Месяц, а не Луна!
Он у неё косы держит. Смекнул? Косы, а не коса – замужняя значит. А мужа-то только раз в году и видеть может. Тот все время на страже Руси. Вот один денек они на Волге встретились и всё… Вот ведь как бывает!
…Да-а-а! А Кострома-то тоже богиня. Покровительствовала всем влюбленным. А вот самой-то и не получилось, как и у матери…
Купалу-то украли, когда мал был. А потом они с Костромой-то встретились и поженились. А оказалось, что брат и сестра они! Вот ведь как бывает-то!.. Первый и последний раз такое у наших богов-то произошло. Ой! Все недовольны были…
…Утопиться решили молодые-то! Да и утопились! Но боги сжалились! Превратили их вместе в один цветок. «Иван-да-Марья» называется. Вот они вместе все лето. С весны и до осени. Желтенький и синенький. Вот ведь…
А это… Смекнул ли с кого Пушкин «Царевну-Лебедь» писал-то? Так «месяц под косой блестит»?.. С мамки ихней – с Купальницы! О, как!
…Так вот… Сбил ты меня! Спустилась, значит, Купальница, и рассыпала семена. А на утро видит народ – все в цвету! И цвет-то глазу приятен.
Вот так и появился на земле «Иван-чай».
Говорят, что в память о Купале. Может отсюда и Иван-Купала?.. Не знаю!
Вот им и вылечились люди-то. А цветочки его на ночь не закрываются. В них приют находят все ночные бабочки – друзья Купальницы.
…Жалко, конечно, Кострому и Купалу-то. Да и у Купальницу-то с Семарглом! Вишь как все получилось… Да, уж, жизнь! И богам-то несладко бывает. Сколько лет искали Купалу, и вот такое… А Семаргл-то это ведь брат Перуна… Кстати и брат Даждьбога и Стрибога… Сварожичи! А знаешь, что выковал первым после плуга Сварог – муж Лады, это дети первобога – Рода? А?.. Обручальное кольцо! Вот, как! После хлеба ценнее всего верность.
…А Купала-то с Костромой родились в день летнего солнцестояния…
…Гитлер-то войну чего в этот день начал? Заручиться поддержкой Купальницы и Семарга захотел. Точно на момент первого восхода солнца назначил. На начало четвертого, чтоб оба: и Купальница, и Семарг были рядом. А как заручишься-то, если они полюбились на берегу Волги? Там встретились! Их это место! И Кострома там, когда мавкой была, хоронилась! Как они могли к Волге-то допустить их? К очагу своему! Никак не могли! Зря только зверюги поклоны им били! Нелюдь!
…А, вот, и пришли!..
Светлана Васильевна показала рукой влево от тропинки.
Там были зеленые заросли, высокие, где-то выше пояса.
– А цветы где? – спросил я, разочаровавшись, не увидев привычного для меня пурпурно-розового великолепия.
– Рано! Видишь, только-только бутоны завязались. День-два и это место будет не узнать. Шум стоять будет от пчел и шмелей, как… Как от вентилятора! Вон, и подружки его, – она показала на невысокие сосенки у опушки. – Всегда защищает их. А они, как будто знают, всегда к нему тянутся. Друзья – не разлей вода. Так рядком и ходят везде.
…Кипрей! Красивое слово. Кипеньем радости от него веет. А и то – грустным не бывает. Всегда не один. Днем – пчелы, ночью – бабочки, мелкота всякая. И стол, и дом многим.
…Готовься, и начнем. До обеда надо и нам дома быть!
Я сел на землю, прижавшись спиной к березе, и стал рассматривать окрестности.
– Здесь жили люди? – спросил я, мне показалось, что здесь было бы очень удобно жить. Внизу река, дальше лес, там горы, прикрывающее место с севера.
– Наверное! Если человек был – там обязательно будет расти кипрей. «Выселки». Может и отселяли откуда-то кого-то по какой-то нужде, а может по своей воле… Не знаю! Память людей не сохранила причины. Вот времена были: за проступок наказывали отлучением от людей!
Вставай! Давай, делом заниматься!
Светлана повязала мне на шею ткань каким-то чудным образом так, что у меня под руками получилась большая емкость.
– Смотри! Трясешь стебель – это чтоб жучки-паучки с него слетели, потом левой рукой берешься за верхушку, чуть натягиваешь на себя, правой охватываешь стебель чуть ниже и ведешь её вниз, снимая листья, но не ниже одной трети от земли. Листья в калиту.
Итак – пока не набьешь её.
– А «калита» это?.. – перебил я.
– Это вот… – Светлана оттянула на себя, повязанную на меня, ткань, – вот! Карман! Ну, кишень… пусть будет! Ну, не знаю, как по другому-то… Сюда, короче!
…Потом идешь к краю высыпаешь на свою холстину и опять сюда. И так пока не наберешь столь, сколько надо.
– А сколько надо? – я попытался улыбаться.
– Я беру килограммов пять-семь. С ними же потом еще работать надо! Да смотри не зацепи клопа. Все испоганит – вся работа насмарку. Вообще, поглядывай, чтоб на листьях не было мелюзги всякой. Потом же самому этот чай есть.
– Как это «есть»? – удивился я.
– «А не откушаете ли с нами чаю?» – процитировала откуда-то, прищурившись, Светлана и засмеялась.
– Знакомо! Знакомо! – согласился я.
Очень быстро Светлана, сделав два-три «рейса», может быть, чуть больше остановилась: – Я закончила! Как ты?
– Я тоже! – говорю, с удовольствием оглядывая небольшую кучку на «скатерти».
– Раскладывай на две. Завязывай. На плечо. И домой! – скомандовала она.
– Зачем на «две». Я и так донесу, – мне не хотелось возиться с тканью и листьями.
– Не получится! Слишком много их. Пока несем – они утрамбуются, начнут задыхаться и могут начать «гореть». Тогда вся работа впустую. Нельзя нагревать листья. Вот так вот!
– Нельзя – так нельзя! – согласился я, раскладывая листья на две кучки и завязывая их в узлы.
Мы шли обратной дорогой, ноша была не тяжела, я с удовольствием рассматривал все вокруг.
– А ближе-то зарослей нет? – мне стало интересно.
– Есть! Но для чая важно, чтоб был труд. Труд! Чтоб недаром! Понятно? И дорога ему нужна. А может, просто, с хозяином побыть хочет!
– Так надо было дальше пройти. Было бы больше труда! – сострил я.
– Так чаю же труд нужен, а не глупость и дурость! – парировала Светлана, но тут же сжалилась. – Пройти мимо одной плантации и идти к другой – тут объяснение нужно.
– Так больше же труда-то! – не унимался я.
– Ну, да!.. Ну, да!.. – почему-то согласилась она, покачав головой.
Мы шли какое-то время, молча.
– Цветок-то папоротника Купаве и Костроме Перун подарил. На свадьбу! Хотел, чтоб было у них такое, чего и нет на свете… А вот как…
…Гитлер-то специальным приказом велел уничтожить Копорье. Все луга кипрея там фашистские танки раскатали.
Ровно через 700 лет, как Александр Невский крепость Копорье взял у ливонских псов. Тогда-то и погиб наш богатырь Гаврила Алексич… И тогда немцы не хотели, чтоб русский чай был, и через столетия тоже.
…А тебе цветущая верхушка кипрея ничего не напоминает?
– Вроде, нет! – сознался я.
– А мне церковную маковку.
…А ведь чай был основной товар, который экспортировала Россия. Потом уж пенька, дёготь…
– Так ведь запрещали его! – я вспомнил, что читал где-то о скандалах, связанных с «русским чаем».
– Запрещали! На вкус часто не могли отличить «китайский» чай от «русского», а цена отличалась чуть ли не в десять раз. Мухлевали толстосумы. А воздействия на человека у них противоположные. Китайский – бодрил, а русский – успокаивал. А часто в то время чай и с водочкой пользовали. С «китайским» – «пей не хочу» с утра и до вечера, а с вечера до утра, в радость трактирщику, а с русским – в сон и под стол. Какая выгода торгашу?
Пусть люди сами разбираются, что и как, и когда им пить. Вот дед мой говорит, что настоящего правителя России легко будет узнать по чаю.
– Как это? – мне стало интересно.
– А как правитель на щит поднимет русский чай – значит, он о людях думает, а не о барыше.
Люди ведь от чего сегодня и всегда страдают? От неопределенности! От неуверенности! «Стресс» – по-современному. Отсюда и к алкоголю дорожка. Перевозбудиться и мордой в салат. А с русским чаем?
Вот тебе кто более страшен: кто кричит, подпрыгивает, слюной брызжет и орет: «Убью!» или тот, который, потянувшись, глянул на солнышко и пообещал: «Убью!»
Исторически только Сталин лично занимался копорским чаем. Проект, а он назывался «Река жизни», курировал Берия.
До Ивана Грозного Русь-то и не знала, что такое китайский чай. Пили только свой. С добавлением разных трав, сушеных ягод, цветов. В каждом доме, подчас, был свой.
И Европа только его пила. Англичане…
…Я весь напрягся. Я точно знал, был уверен, не было силы, которая меня бы могла убедить в чем-то ином, что главный противник Руси во все времена – это Англия. Как только у России начинались проблемы – обязательно где-нибудь торчал рыжий хвост этой ободранной кошки – британского льва.
Светлана даже остановилась, услышав мой вздох.
– Тяжело? – сказала она.
– Нет! Что-то мне не нравятся эти англичане, – ответил я, поправив узлы на плечах.
– Есть за что! Так вот: англичане, в основном владельцы Ост-Индийской кампании, стали распускать слухи и проводить рекламную компанию о вреде Русского чая. Хотя…
Сами китайцы считают, что через двадцать минут после заварки чай из чайного листа схож с «ядом гремучей змеи». А уж повторная заварка – убийство для организма, поскольку выделяются вещества блокирующие усвоение всех витаминов.
Кстати, все сегодняшние напитки на основе чая из листьев чайного листа, – яд. Обычный органический яд.
Я ещё раз вспомнил Англию и их шелудивого льва, но теперь, почему-то, с облегчением и надеждой подумал: «Пусть пьют!».
– Чтоб как-то блокировать негативное воздействие ядов чая, англичане предусмотрительно чаще используют его с добавлением молока, – словно подслушав мои мысли, продолжала Светлана. – Но такой способ его использования полностью блокирует действие всех тонизирующих веществ, делая напиток практически бесполезным, – продолжала успокаивать меня Светлана, сама не догадываясь об этом. – Кстати, кипрей, не берет из окружающей среды вредных веществ. Даже наличие ртути в почве, на которой он растет, невозможно определить по анализу частей растения. Не берет и все!
Ничего, что вредно человеку, он в себя не берет.
Даже говорят, что по содержанию веществ в растении очень тяжело определить место его произрастания. Вроде как, и содержание их практически не отличается от места произрастания, поэтому очень сложно определить – откуда растение: с Алтая или из-под Архангельска.
– А у них наш чай растет? – с надеждой спросил я.
– У кого?
– У англичан!
– Растет, – расстроила меня Светлана.
«Безрукие!» – подумал я. – «Только бабло их интересует!»
…До полудня мы были дома. Хозяйка сразу направилась к бане, метнув приглашающий взгляд в меня. Сняв свои и мои узлы она, развязав их, расстелила их на полу и полках бани и предбанника. Пошевелила листья, разложив их равномерным слоем.
– До завтра отдыхать! – скомандовала она, улыбаясь. – Пойдемте чай пить. Надо силенки восстановить.
Я кивнул, соглашаясь, и пошел за ней в дом: – Что завтра?
– Самое важное и интересное. Подготовка к ферментации сырья, – ответила она, не поворачиваясь.
– Что есть «ферментация» применительно к поставленным перед нами задачам? – я принял вид ученика.
– Подробно – к «всезнайке – Интернету». Коротко: «регенерация АТФ посредством метаболического процесса….»
– Тогда «да-а-а-а», – сказал я.
–… Аденозинтрифосфат или аденозинтрифосфорная кислота, она же АТФ – универсальный и основной поставщик энергии в клетках всех живых организмов, – продолжила Светлана, не обращая внимания на мою иронию.
– Да, ясно!.. Ясно! Вы не преподаватель химии? – продолжал я дурачиться.
– Литературы и русского языка, – ответила она.
– О, господи! Час от часу не легче! – вздохнул я.
– Короче: все, что есть полезного в сырье, приобретает легко усвояемую любым организмом форму. Это коротко! Завтра будет несколько длиннее, – засмеялась она.
– А почему не сегодня? – уже серьезно спросил я.
– В листьях должно прекратиться клеточное дыхание…
– Понял! Понял!.. Завтра, так завтра! – согласился я.
…На следующее утро она зашла в «детскую» и поставила горящую лампадку на комод.
Я уже сидел за столом. Молча, вопросительно глянул на неё.
– Двадцать второе! Я уже к памятнику сходила. Лампадку и цветы отнесла.
У нас принято так. Издавна. Как памятник открыли, так с тех времен и повелось. Само собой как-то. Да и выпускники каждый год к нему цветы несут.
Раньше-то коров в стадо рано гоняли. Получалось, что у нас пять-шесть, а на границе три-четыре. Часа! Вот…
Да и сейчас народ рано встает. По привычке. Солнце будит в надежде, что людям надо что-то делать. А что делать? Люди и не знают. Маются от безделья.
Помню, папка с войны пришел, как чумной за работу схватился… Словно всю работу переделать хотел. Ох, и ругал он нас за двойки-то…
«А если бы я так баню рубил, как вы задачки решаете? Развалилась бы! Делайте урок свой справно!»
А я вот, что-то ни в физике, ни в математике не могла понять. Трудно мне давались они… Да и сестрам тоже! Поплакали мы!
– Так сколько Вам лет? – перебил я её.
– Разве спрашивают? Много! Я твоего Димку помню, как он тут своими «бубенчиками звенел». А я уже в школу ходила. Уже мальчишки на меня поглядывали…
Ладно! Давай за стол и делом будем заниматься.
Мне показалось, что листья мало изменились. Может, стали несколько мягче – и всё…
– Вот наша задача: смять листья так, чтоб порушить клеточную структуру листа. И уложить плотно их для брожения. Посуда любая, только не металлическая. Инструмент любой – только не металлический. На руках никаких колец.
Способов множество. Я использую свой. Вот… – Светлана Васильевна достала пластмассовое корытце с одной стороны которого была стиральная доска. – Берешь листья, жамкаешь, мнешь, скатываешь, рвешь, об доску трешь, опять жамкаешь… Сжимаешь и в ведерко. И так пока спина не отвалится. Каждый делает по-своему. Отсюда у всех и чай разный.
Лучше один раз увидеть! Смотри!
Она взяла листья, сжала их в кулаке, другой рукой подхватила их и стала перетирать их в руках, потом этот зеленый комок опустила на доску и стала его тереть по ней. Я стоял наблюдал эту нехитрую работу.
– А мне что делать? – спросил я.
– Доска одна. Можешь это же делать без неё. Можешь делать, как получится, потом я закончу, на доске повторишь. Не опасайся – тут чем больше пожамкаешь – тем лучше. Могу корытце деревянное принести. Можешь в нем скалкой давить!
– Я дождусь! – решил я, схватив пригоршню листьев, и стал их перетирать в руках.
Через минут десять я с тоской посмотрел на кучу мной принесенных листьев.
Я мог поклясться, что мои листья, в несколько раз крепче, чем те, которые были у хозяйки.
– Сходи – покури! А то с непривычки руки может судорогой скрутить, – вполне серьезно сказала Светлана.
Я с благодарностью вышел на крылечко.
Немного погодя вышла и она, села рядом.
– Надо не спеша. А то дух от них идет. Надышишься…
Вот ведь двадцать второе июня… – сказала она и замолчала.
– А знаешь, в этот день Галилео Галилей встал на колени и отрекся от своих убеждений точно на том же месте, где Джордано Бруно стоя выслушал смертный приговор.
Наполеон в 1812 году в этот день призвал солдат в новый поход, а в 1815 году в этот день отрекся от престола. А в 1940 году французы подписали соглашение с фашистами о разделе страны. Сложили лапки.
А знаешь, немцы разыскали тот вагон, в котором подписывали капитуляцию в 1918г. и заставили французов именно в нем подписать свою капитуляцию.
А 22 июня 1668г. началась семилетняя осада Соловецкого монастыря за отказ принять церковную реформу. Вот вам и крест и меч!
Кстати, в 1960 году в этот день окончательно разошлись «друзья навеки» – Россия и Китай. Чуть ли не до матерков тогда дошло у Мао Дзедуна с Хрушевым.
Да! Матерки на таком уровне долго помнятся. Полвека соседских отношений – как корова языком слизнула.
Надо быть полным идиотом, чтоб, являясь официальным лицом, материться в адрес другого государства или его руководителей. «Нет ума – считай калека!»
– А 22 июня 1855 года архимандрит Александр на Соловках послал англичан… – с удовольствием сказал я.
– Да? Не знала. А что и как там было? – оживилась она.
– Когда началась война Англии, Франции, Сардинии и Турции с Россией подошли к Соловкам два английских парохода. До этого они самовольно перебили всех коров и баранов на Большом Заяцком острове, принадлежащем монастырю, себе на пропитание. А оттуда хорошо монастырь-то виден. Приплыли к монастырю. Написали записку, чтоб монастырь отдал всех коров им. Отослали. А в монастыре англицкую грамоту никто и не знает. Покрутили бумажку, покрутили, решили, что в ней ничего хорошего нет, и послали их… в Англию.
Те сообразили, что раз угроз не испугались, то не прочитали ультиматум. Переписали кое-как на русском.
Монахи опять прочитали, все поняли, и ответили: «Вона что! Мы же сказали вам куда вам плыть надо…» Те в обидки. Требуют главного. Вот они встретились.
Там камень такой плоский.
Вот на нем Александр и сказал и объяснил англичанам… дорогу.
Те осерчали. По монастырю выпустили 1800 ядер и уплыли. …Может туда, куда их послали!
Стенам Соловков эти ядра, что слону дробина!
А в монастыре в то время не было никакого оружия.
– Интересно! И правильно… Вся их суть везде одна и та же. Что в Индии, что у нас под Севастополем. Эти у Соловков еще, наверное, помнили Балаклаву? Шотландцев жалко! Зато англичане там «балаклаву» изобрели. Мерзли бедняги на чужой земле. А что интересно с татарского «балак» – это штанина, а «лау» – одевать чулок. Очень похоже!
Когда уходили англичане, то даже гранитные плиты с набережной сняли…
«Англичане» – одно слово!
Ладно! Работать надо! – она встала.
– Закончите – позовете? – попросил я, тоже вставая, выслушав с удовольствием мнение об Англии, особенно дорогое для меня здесь – у южного подножия Уральских гор, мысленно соглашаясь со всем.
– Позову!
…А у архимандрита-то именины были в тот день…
– У какого? – остановился я.
– Так у Александра-то!.. Соловецкого. И у Ивана, и у Марьи тоже… – засмеялась хозяйка.
«Вот так дела!» – думал я над новостью для себя.
Немного времени прошло, как зашла хозяйка: – Пойдем! Доска свободна!
– Как-то в итоге должно быть так! Ткни пальцем, – она показала мне на полное пластмассовое ведерко.
В ведерке была темно зеленая масса. Пальцем не проминалась и на ощупь была похожа на деревяшку.
– Это вот все вошло в одно ведерко? – с недоверием оглядел я ворох «своих» листьев.
– Вошло! И это войдет, – она, кивнув на них, протянула мне такое же ведерко.
Взяла свое, накрыла поверхность пластмассовым кружочком и положила сверху камень размером с литровую банку.
«Что-то тут не так!» – предположил я.
Но к вечеру оказалось, что действительно все эти листья можно упаковать в одно ведерко. Только для этого пришлось несколько раз эту попытку повторять.
Я было уже хотел просить подмоги, но как-то увлекшись под монотонность работы все-таки смог добиться желаемого.
– Сделал! – безразлично сказал я хозяйке. – Что дальше?
– Дальше будем ждать.
– Долго ли? И чего?
– Фруктового духа.
– Кто такой?
– Не кто, а что, – засмеялась хозяйка. – Как только из ведерка станет пахнуть фруктами: яблоками или грушами свежими – готово. Будем сушить.
– Яблоками от травы? – я с сомнением посмотрел на зелень.
– Может яблоками. А может и грушами. Тут ведь, сейчас не угадаешь. На то он и русский чай, что каждый раз разный. Как хлеб. Сколько раз хлеб не пеки, а каждый раз своя особинка.
– И сколько ждать?
– По-разному бывает. Бывает день. Бывает два, а то и три. Время покажет. К приезду друзей успеем. Кстати, как кисти себя чувствуют.
Я распрямил пальцы, широко их раздвинув, а потом сжал в кулаки несколько раз: – Вроде, как было!
– Это хорошо! Значит, запас еще есть.
– Запас чего?
– Времени! До того, как болеть станут пальчики от старости, – серьезно сказала Светлана.
На следующий день, выходя во двор, я, проходя мимо внимательно смотревшего на меня Мухтара, вернувшегося домой из ссылки, причиной которой, не ведая того, стали мы, заходил в баню и, приоткрыв тряпицу, нюхал ведерки. Пахло травой.
Намеков на запах фруктов не было.
Поняв, что я чего-то недопонимаю, я бросил это дело, положившись полностью на хозяйку.
Через день к вечеру, Светлана меня предупредила: – Завтра будем печь пироги и сушить чай. Пироги с зеленью и яйцом. С мясом. Сладкие – с ягодами! Удачно все, как раз будет «даров день»!
– Что будет? – я приготовился к чему-то новому.
– «День даров!» Двадцать восьмой лунный день. Два плюс восемь будет десять. Десять – это единица. Солнечный день. День солнца.
Все что не начнет человек – к успеху и добру.
… Удачный, короче, день!
Светлана смотрела на меня с каким-то недоверием.
– День созидания… и начинаний… успешных… – продолжила она.
– Ясно! – сказал я.
– С тебя ягоды, – сказала, посмотрев куда-то в конец огорода.
– Ясно! – согласился я готовый на всё.
– Это жимолость! Самая первая ягода! От этого самая вкусная, самая полезная, самая… самая…
Начинать отсюда, – она показала на крайний куст, доходящий мне до подбородка, – и до верха. Она протянула мне ведерко.
– Ясно! – выразил я готовность без особых тревог, поскольку увидел ягоды приличных размеров, сизого цвета, давно мне знакомые и уважаемые, напоминающих гонобобель.
– Я не подглядываю, можешь есть сколько душе угодно! – Светлана Васильевна смотрела на меня с улыбкой. – Все в пользу пойдет.
–…Сушить чай можно множеством способов. Но… самое главное прекратить как можно быстрее ферментацию. А это значит довести сырье до 90-95 градусов. Потом можно сушить медленно – это около 60-65 градусов и быстро 80-90 градусов.
Это теория! На практике – нет у меня термометра и нет у меня такой печки.
Поэтому я использую два способа. Первый: сушу на чугунной сковородке постоянно помешивая, не дожидаясь шипения влаги, и второй: в печи после того, как испеку хлеб или пироги. Заодно с кашей в горшочках.
Поскольку у нас много сырья, то для опыта сушим на сковородке, я показываю, как и что, а остальное, в печи, после пирогов. Согласен?
Я был согласен на всё!
– Тогда я показываю, как я делаю на сковородке. Потом это же делаешь ты, под моим приляглядом, а я пеку пироги.
Потом остатки закладываем в печь, садимся и едим пироги с молоком, вспоминая все известные нам диеты, – она засмеялась. – С настоящим молоком. Вы знаете, что в городах уже лет десять не продается молоко?
Да и не только молока теперь в городе не бывает...
План меня страивал.
Оказалось все просто: кладешь на сковородку ворох темно-зеленых липких листьев, пахнущих чем-то знакомым, может и яблоками, и почти час, борясь со сном, переворачиваешь их деревянной лопаткой, вдыхая ароматный запах, от которого чуть дуреешь. Они приобретают черный цвет, ты несколько раз подзываешь «специалиста» с вопросом: «Готово?», он смотрит и говорит: «Еще немного!», ты опять повторяешь знакомые движения, потом слышишь долгожданное: «Готово!», падаешь на табуретку, потом идешь во двор, садишься на крыльцо и смотришь, не мигая, на довольную морду Мухтара, который, вроде как, улыбается довольно, вспоминая свою ссылку, глядя на тебя.
Так два раза. Потом сидишь и с надеждой ждешь, когда этим делом – сушкой займется печка.
Тут тоже все просто!
«Кашу» из листьев надо разложить на противень, на который постелена чистая бумага для кондитерских работ. Потом скалкой укатать её до состояния доски толщиной около двух сантиметров. Потом разрезать на ровные квадратики, стараясь оставлять между ними промежутки в несколько миллиметров, стараясь не повредить их форму. Если это сразу не получается, то можно повторить это несколько раз. Главное поверить, что рано или поздно это получится.
Позже выяснилось, что печку может заменить обычная газовая плита, только слой должен быть рыхлым и не выше сантиметра-полутора, дверка приоткрыта на два сантиметра поверху.
В печку с противнями нашего чая отправилось и несколько глиняных крынок, как оказалось и с кашей, и с молоком.
Несколько тазиков с пирожками, накрытых полотенцами, стояло на столе, внушая кроме любопытства и опасение, что это все придется есть.
–…Сразу видно, что кума пироги пекла – все ворота в тесте! – раздался за спиной голос Димки. – Пирогами на всю улицу запах! Здравствуйте! А вот и мы! Как обещал…
– Кому? – хоть я и был рад, но старался вызвать жалость.
– Вчера Светлане звонил. Сказал, что сегодня приедем. А что не так-то? – Димка довольно улыбался. – Вот! На пироги попали! Везет! Ух, хороши пироги-то… Всегда их вспоминаю…
– А ты вроде как квелый? – Вовка хлопнул меня по спине.
– Чай варганил! Нанюхался – в сон кидает, – улыбаясь, объяснила Светлана.
– Варганил это хорошо! Варган свой или здесь взял? Под бубен или и под голос? Плясал ли? – ухмылялся Димка.
– Дурак!.. Чтоб все съели! – я показал глазами на тазики и пошел к Мухтару мириться.
– Ну, как? Разгреб? – Димка сел рядом.
– Разгрёб! А у меня именины были…
– Ладно про себя! Как там у людей?
– Алягер ком алягер.
– Да… уж! Что думаешь?
– …Владимир Красно Солнышко чтоб взять в жены Рогнеду ворвался вместе с дружинниками в терем к тестю будущему, изнасиловал невесту на глазах родителей, потом убил их и её двух братьев…
Вот таким был «креститель». Проповедник новой веры. Как все тираны был и трус ко всему. Как-то бежал с поля боя и спрятался под мостом. Как их всех под мосты тянет… Помнишь, наш земляк-президент тоже под мостом прятался.
Внедрение, вбивание новой веры. Сейчас то же…
Не всплыли бы из вод Днепра: Перун, Макоша, Хорс, Дажьбог, Стрибог и Семарг.
31 июля этот сумасшедший издал Указ о Крешении.
– Думаешь треекрестие ждет?
– Ничего я не думаю! Меня тут Светлана просвещала. Из рук в руки умение получил. Не абы как! Из нас троих я – лучший делатель Русского чая!
– Прекрасно! Ну… кто умеет – работает, кто безрук – курит да поплевывает, – засмеялся Димка.
Вечером Светлана поднесла мешочек: – Твой чай. Забирай! Почти на зиму хватит!
– Какой чай? – встрепенулись Димка и Вовка.
– А он тут русский чай заготовил себе на зиму, пока некоторых нелегкая куда-то носила, – улыбнулась Светлана.
– Это как? Мы там, понимаешь… А он тут, понимаешь…
– Калымил! Тут по рыночной цене, – она покачала мешочек, – на тысячи четыре-пять будет.
– Сколько? Сколько? – я удивился, успев мысленно просчитать все потраченное мной время, разделил одно на другое, умножить и получилось, что эффективность моего трудовложения выше, чем у президентов.
– Сам взвесь! Сто рублей пятьдесят грамм. И сколько тут?..
– Делись! – чуть ли не хором рявкнули Димка и Вовка. – Делись! Русский, чай! Наши никогда друзьям ни водки, ни табачку, ни чаю не жалели!
– А вот с водкой… После него водки совсем не хочется, – огорошила друзей хозяйка.
– Как так?
– Так! Чай, русский чай-то! Пока он был в почете, не пили водочку-то на Руси.
Светлана принесла мне ещё две баночки: – В одной мой чай. В другой прошлогодний. Будешь дома – сравнишь. Только учти, что твой чай ещё не готов. Он теперь будет зреть больше месяца. Технологию ты видел. Все умеешь. Советую осенью сделать из смородиновых и земляничных листьев с добавлением брусничных.
Она опять засмеялась.
– Светлана! А ты так лавошный чай и не пьешь? – спросил Димка, сделавшись серьезным.
– Ну, почему? Бывает. И кофе, бывает, пью. А так – нет. Не приветствую. Человек, Димочка, со своих рук кормиться должен. Пусть сколько может: пусть веточка укропа, пусть огурец, пусть одна картофелина, но свои. А тут… Каждый день своё!
А-а-а! Ты и сам всё знаешь. Только ленишься и дурачишься!
Когда уезжали, Димка, севший за руль, засмеялся: – Светлана! А вред-то какой от этого чая есть?
– Есть, Димочка, есть! Внуков много. Деду спать мешают. И по ночам у мужиков, если на спине спят, ноги мерзнут.
– Понятно! То-то этот Солнышко – проповедник западной морали, мать его и его греков, запретил двоеженство. Это чтоб не плодились русичи-то на земле. Вот… ведь…
Да что же это они к нам все лезут? Медом что ли тут намазано?
– Так пока один одет – всем голым стыдно! Хотят, чтоб были такими же, как они.
…А особенно англичане! – поддакнул я.
– Да уж! А уж эти англичане… Ведь вроде тихо сидят, а вонь… – согласился с нами Вовка, доставая пирожок из пакета «на дорожку» и термос с чаем.
«Добытчик!» – подумал я про себя.
Вовка отхлебнул из стаканчика, помолчал: – Поделишься, чай?
– Чем? – спросил я «прикинувшись тормозом».
– Чаем!
– Так термос у тебя, – мне было очень жаль своего труда.
– Не прикидывайся шлангом!
– Конечно! – ответил я бодро, но думая о том, что «вот купить Вовке и Димке копорского чая в магазине денег не жалко, а своего… Какой ни есть, а свой все-таки!»