Внизу тускло светил уличный фонарь, являя взгляду тяжелую мутную лужу. Шел мелкий дождь. На скамейке возле подъезда сгорбилась и застыла бесполая фигура. Жива она или нет, оставалось загадкой. Где-то надсадно смеялись, где-то истерично плакали. Где-то…
Вера стояла на лоджии и завороженно смотрела на асфальт, притягивающий серебристым мерцанием и надеждой на забытье.
Она жила на девятом этаже, и это забытье было доступным и реальным. С торца дома дышала своей суматошной жизнью дорога, но шум машин не врезался в уши, только внезапный резкий звук сирены заставлял вздрогнуть и вернуться к действительности.
Сорок лет – бабий век. В сорок пять….
Идиотские слова, и что они привязались к ней? В сорок некоторые впервые рожают и становятся счастливыми матерями. Думают ли они, что не смогут понянчить правнуков?
Снова лезут в голову глупости.
Она вышла замуж в двадцать, подарила Виктору Юрку в двадцать два. А в тридцать Романа.
Но Роман умер в малолетстве и стал для нее визитной карточкой, пропуском на тот свет.
Тогда Вера поняла, что больше не видит смысла в раннем вставании на нелюбимую работу, в позднем приходе с нее, в торчании на кухне в цветастом фартуке с поварешкой в руке.Смысла не было даже на отдыхе в Турции, там яркий солнечный свет раздражал и утомлял.
И как-то она легла в постель, чтобы не вставать с нее в течение десяти лет. Нет, она вставала, чтобы прогуляться в туалет и на кухню, где с безразличием утоляла прихоти организма. Организма, который она возненавидела из-за того, что он держал ее на поводке возле Витьки с Юркой, отдаляя от маленького белокурого Ромочки.
Ромочка заболел, когда ему было всего три года. Сначала начали донимать носовые кровотечения, а потому в походах по больницам приходилось таскать с собой бесчисленные носовые платки. А потом…. Потом не было, а был лишь анализ крови и страшный диагноз. Чтобы увезти младшенького в Германию для пересадки костного мозга, Вера много работала, одновременно покоряя все новые и новые вершины карьеры.
Не успела.
Тогда Виктор не плакал и Юра не плакал. Плакала она. И потом долго не могла простить им отсутствие слез на похоронах. А возле могилы болезненно почувствовала, как натянулась невидимая прежде нить с Ромочкой. И вспомнила носовые платки в крови, бледное лицо сына и расширившиеся от ужаса глаза в зеркале. Это были ее глаза. В одних черных зрачках, безумно рвущихся наружу.
А потом была постель, раздирающие душу слова Виктора о том, что нужно жить дальше, хотя бы из-за Юрки, и усталый не по-детски взгляд старшего сына.
И жизнь, прожитая параллельно их жизни.
Когда осознала, что больна физически, Вера не помнит. Тогда муж повез ее в клинику, а оттуда их направили в онкологический диспансер. Диагноз, поставленный врачами, не потряс, он вселил уверенность в том, что скоро она увидит Ромочку.
Что было потом? Потом Виктор заявил, что больше так не может, он забирает сына и уходит к матери.
- Юра не должен находиться в такой атмосфере, - сказал, как припечатал, муж, - ради него я решился на отчаянный шаг. Живи сама, я найму сиделку.
И пришла Анна Васильевна. Она делала уколы, купала, готовила пищу, стирала и читала книжки, которые Вера не воспринимала.
Несколько раз перед ее постелью вставали люди в белых халатах и легкомысленных голубых костюмчиках, люди что-то говорили о госпитализации. Но госпитализировать у них не было возможности из-за отсутствия мест в стационаре. А Вере было все равно, где она будет лежать через несколько дней.
Но как-то позвонила свекровь и начала рыдать в трубку. Свекровь всегда раздражала, возможно, потому, что сама Вера не имела родителей. Они погибли в автокатастрофе.
- Юрочка болен, - слова царапали и не давали отключиться от действительности,
- это ты во всем виновата. Ты сломала жизнь моему сыну и довела до болезни своего.
- До болезни? – равнодушно произнесла Вера и подумала о том, что скоро они будут все вместе.
- Будь проклята! - выкрикнула свекровь и бросила трубку.
Эту ночь Вера не спала. Впервые за миллион дней забытья она почувствовала уколы совести. Образ старшего сына выплыл из сумерек, а за ним появился неясный силуэт мужа. Недолго повисев в ногах кровати, они растаяли, уступив место её горю – Ромочке.
- Слушай, девка, - впервые нахмурилась Анна Васильевна, придя утром на каждодневное дежурство, - себя погубила, так зачем дитё в могилу тащишь? И мужа зачем?
И, всмотревшись в неподвижный взгляд Веры, незлобиво проворчала: «Дура ты, дура, прости Господи».
А через день не пришла сиделка, зато пришел Виктор.
- Юра опасно болен, - усаживаясь на стул возле кровати, прошептал он - А Анна Васильевна отказалась ухаживать за тобой. Не может больше.
- Справлюсь, - безразлично проронила Вера, - не беспокойся.
-Да ты хоть слышишь? - вскочив, швырнул стул в сторону Виктор. – Неужели в тебе нет ничего материнского?
- Все там будем, - горько улыбнулась женщина, но улыбка получилась торжествующей.
И тогда муж ударил ее. Впервые в жизни ударил, и щека Веры загорелась от боли. От физической боли. От сладкой физической боли, конкуренции с которой не вынесла черная душевная немочь, точившая ее много лет.
- Идиотка, - Виктора трясло и колотило. – Не видишь никого вокруг, лишь себя. И подчинила себе не только собственную, но и нашу жизнь!
Хлопнула входная дверь. Внезапно. Будто оборвала тоненькую ниточку, соединяющую ее с этим миром.
И тогда Вера поднялась. Впервые за долгие годы заточения ей захотелось есть.
Трясущимися руками она достала из холодильника яйцо, но яйцо вывалилось из ее пальцев и раскололось, образовав досадную лужицу на ламинате. Она достала второе. И разбив в стакан, выпила, по-детски причмокивая. А потом направилась в ванную, чтобы взять тряпку и убрать застывшую на полу несостоявшуюся еду.
Но, подскользнувшись, упала. Встать сил не было. Лежа в неудобной позе между двух стен, Вера заплакала. Сначала тихо, потом громче и громче, пока ее плач не превратился в протяжный волчий вой. Помощи не было, никто не бежал поднимать ее и жалеть. Поднатужившись, она встала и добрела до кровати.
Эту ночь Вера смотрела в потолок и думала. Впервые она думала о Юре. Как он? Что с ним? Ночь была слишком долгой, в животе урчало. Хотелось встать назло всем, назло самой себе, пойти на кухню, сварить борща и досыта наесться. А утром уехать к мужу.
Хотя...Витька бросил ее. Все ее забыли, все.
Наконец, неверный солнечный луч прокрался в комнату, скользнув в узкую полоску между тяжелыми портьерами. Он прошелся по пылающим щекам Веры и юркнул в нос. Женщина чихнула. А потом попробовала опустить с кровати опухшие ноги. Сделав неимоверное усилие, она попыталась надеть тапочки. Не смогла. И тогда, держась за стенку, пошла босиком. Пол леденил стопы, коленки дрожали, но Вера дошла до кухни. Возле плиты засохло вчерашнее разбившееся яйцо, на столе стоял грязный стакан. Хотелось есть. Вспомнилась Анна Васильевна, на смену ей пришел Виктор, а затем Юрочка.
Мобильник оказался разряженным, но зарядное устройство лежало рядом. И впервые за десять лет Вера попыталась что-то сделать. Этим что-то стало несмелое попадание вилки в розетку.
Рухнув на стул, женщина торжествующе улыбнулась и осознала, что не хочет умирать. Кто доказал, что в мире ином есть жизнь? А вдруг нет? И ее тело будут есть черви. Только не это!
В дверь позвонили, а встать не получилось. И она поползла. Лишь бы не быть одной, лишь бы увидеть хоть одно человеческое лицо, услышать голос.
Замок поддался ее слабым пальцам, на пороге Вера увидела старуху в черном, до бровей, платке.
- Это ты што-ли болящая? - басом спросила старуха. – Пусти в дом, чай кушать хочешь.
Подняв с колен хозяйку квартиры, бабушка потащила ее в комнату, усадила в кресло, а сама поспешила на кухню. Через полчаса запах блинчиков закружил Вере голову. Затем последовал аромат кофе.
« Буду жить», - подумала женщина и, запрокинув голову, рассмеялась.
- Вот и правильно, - очутилась рядом старушка с подносом в руках. – Скушай моей стряпни, сделай милость.
Блинчик оказался вкусным настолько, что женщина прикусила губу, а кофе обжог язык.
- Ах, дуреха, - покачала головой незваная гостья, - что же ты с собой сделала?
Грех, грех-то какой!
- А что? – подняла глаза Вера. – Что я сделала?
- Всех уморила, - вздохнула пришелица. – У Юрочки рак в последней стадии, Виктор с инсультом в реанимации.
- Как? – ахнула больная. – Как? Не может быть!
- Может, - кивнула старуха и обняла трясущиеся плечи несчастной.
Та рыдала. Не верила. Не хотела верить.
- Что имеем, не храним, - заботливо вытерла нос подопечной бабушка. – А ты будешь жить.
- У меня онкология, - слабо запротестовала Вера.
- Нет у тебя рака, - грубо отреагировала незваная гостья. – Напутали в больнице то.
- Тогда почему…
- Потому что ты сама внушила себе, - фыркнула незнакомка.
- Значит, я буду жить, а они все…
Веру затрясло. Клейкая тягучая масса воздуха накрыла ее с головой.
- Ты будешь жить. Одна. На всем белом свете одна, - голос старухи медленно отдалялся и поднимался под потолок.
Женщина очнулась. Холодный блинчик лежал в руке, кофе расплескался по подолу ночной рубашки. Она оглянулась по сторонам. Никого в комнате не было.
- Где вы? – слабо позвала Вера.
Ответом ей прозвучало молчание. Тишина и молчание.
До конца жизни.