Приехав в Княжево, она дала чёсу и Марфуше, и подружкам её – сплетницам. В доме всё с ног на голову поставила. С Прокофия денег на хозяйство взяла таким беспрекословным тоном, тот даже не заикнулся - отстегнул.
Сходила в лавку, взяв с собой Ивана, чтоб покупки донести помог. Накупила на целую телегу: посуды разной, головку сахара, чаю грузинского в красивой, жестяной коробочке, иголки, нитки, портновские ножницы, бязи цветной, ватину, ситца белого, и яркого – цветастого. Две деревянные этажерки лакированные купила. К ним горшки глиняные, широкие – я в них герань посажу, мне бабка Евдоха Стульнёва обещалась дать ростков. Ихняя тёть Катя подрядилась мне занавески выбить и вышить, и понизь под покрывало тоже, - деловым голосом сообщала Дарья соседке, которая с любопытной завистью оглядывала покупки.
Вернувшись из лавки, перебирая купленное, Даша отдавала распоряжения домашним – все кругом метались, как в разоренном муравейнике.
-Марфуша, ты полы в горнице помой и мелюзгу свою не пускай туда пока. Я гляжу Настёнка твоя погостить пришла, ну, Настёна, не шибко тебя забижают в няньках-то? Ты обыдёнкой, или поживёшь? Ну, тогда поможешь мне одеяло простегать, меня тёть Катя научила, да одной несподручно и долго.
Тихая, ласковая Настёна одна из всех спокойно выдерживала крутой, калмыцкий Дашкин норов. Марфуша не могла, она начинала оговариваться, переходя на возмущенный крик. И Дарья гнала её в стряпшую, а оттуда возмущённая бестолковостью и косорукостью тётки, гнала её на скотный двор:
- Иди курам дай, да поросятам – обвизжались все, не хуже тебя, иди-иди не канючь тут, клушка.
Вася видел такое дело, заступался, ему Дашка не перечила, но и не переставала гнобить тётку.
- Смотри, паразитка, скажу бате, он тебе…
- И чего он мне? – нахально перебивала его названная сестрица.
Но ничего, конечно, он отцу не говорил, потому что в доме стало чисто, уютно и даже добротно.
Хлеб ставить стала Дарья сама, и клёклых буханок на столе больше не видели, зато частенько стали появляться пирожки, оладушки, блинчики. Да и щи у Дарёнки наваристей, да душистей получались, чем у Марфуши, и она никогда не забывала поставить к ним сметанки, сухариков румяных, летом - перьев луковых, петрушки и укропчику нарвать.
Во дворе гоняла работников – следила, чтоб везде всё было выметено, вовремя базы вычищены, в палисаднике трава прополота, грядки политы. В саду Ивану всегда найдет, во что носом ткнуть. Но и хитрая гадина, не обижались на неё – вовремя подхвалит, подольстит, ко всем подход найдёт.
Дотошно и терпеливо обучилась грамоте, помог ей в этом отец Алексей, священник местной церкви, как она его упросила – один Боженька знает. Но писать, читать и считать Дашка умела получше Прокофия. В уме складывала трёхзначные цифры – как семечки щёлкала.
Взялась вести амбарную книгу по домашнему хозяйству. Вскоре даже Прокофий стал спрашивать у неё – сколько муки надобно купить, куда пошли гвозди и пора ли пополнить ячменём лари.
Незаметно девушка влезла и в торговые, и скотопромышленные дела, своим проницательным умом ухватила азы, стала разбираться и в кормах, и в породах скота, и даже немного в ветеринарии.
Знаний своих не выказывала, не выпячивала, копила опыт, ненавязчиво помогала Прокофию. Иногда тихонечко что-нибудь ему советовала, иногда подменяла на дальних кошарах, особенно во время окота или стрижки, когда видела, что разрывается, не поспевает он везде. И добилась своего – на хуторе, который был записан на неё Дарья стала полновластной хозяйкой. Гаршин был всего лишь ширмой, опекуном по закону. Да и на остальных хуторах не обходилось без её вмешательства - Прокофий сам стал просить её помочь, советовался, делился успехами или неудачами.
Вскоре весь учет был в её руках. Память у Дарьи была просто необычайная, она знала всё и про всех, не упускала не одну мелочь, ни один недочет не оставляла без внимания и пыталась поправить.
Проша, лелеявший надежду оженить детей, разумом понимал – не получится, разные они. Хоть и жаль дробить хозяйство, а придется, какой ни телок Васенька, а подкаблучиться может и не захотеть, да и Лёнка Лотникова хвостом перед им вертит, зараза… А Дарёна - дитё пока, и не глядит на него, ды ни на кого не глядит…
Сравнивая её с Василием, Гаршин давно подметил – сын не хозяин, скажешь – сделает, забудешь – не сподобится, ласковый, безотказный, заставить что-либо делать никого не может, батраки с него веревочки вьют. А на Дарью жаловались – та могла не только заставить, но и нагайкой пройтись за ослушание, или леноватость. Нашкодившие чабаны ей в ноги падали, прощенья просили, она жестоко урезала жалованье и прогоняла без разбирательств, с треском.
- Жаль, что для договоров хоть с кузнецом, хоть с соседствующим скотоводом её пока не пошлёшь, да и потом, какая ни разумница она у меня, а всё ж таки девка. Кто её слушать станет, это мне она дочь, это я вижу – ловка да пронырлива, дык ведь и я не завсегда люблю признавать её правоту… размышлял Проша.
- Эх, Васёк, мой золотой, даже в пример не поставишь…
Хитроумная Дашка, подмечая недовольство отца сыном, не скупилась вовремя подливать масла в огонь, постепенно добилась того, что Прокофий стал срывать досаду на сына. А Вася стал обиды копить, а сестрица его «жалела» вовремя, помогала тем обидам не погаснуть.
продолжение http://www.proza.ru/2014/07/04/1631
Словарик:http://www.proza.ru/2014/07/04/1661