Пока художник жив, этой проблемы не существует, но когда он умирает, проблема возникает сама собой. Что делать с его картинами? Вернее, кому они достанутся, жене, детям, родственникам, государству или никому, если художник ничего не оставил после себя.
Когда речь заходит о творческом наследии художника Бажбеук-Меликова, то сразу же приходит мысль разделить картины на троих его детей. А именно: на Лавинию, Зулейку и Вазгена. Ох, простите, я забыл супругу художника. Ей тоже должно что-то достаться.
Но вначале скажу пару слов о самом художнике.
Бедный Бажбеук при жизни так и не удостоился ни одной персональной выставки. Но стоило ему умереть, как тут же посмертно ему устроили грандиозную персональную выставку в центральном выставочном зале Тбилиси. Выставка поразила всех, даже тех, кто был знаком с творчеством этого талантливого художника. Его работы, собранные вместе, производили потрясающий эффект.
Еще при жизни у него было много почитателей и подражателей. Целая группа ведущих художников, под видом дружбы с Бажбеуком, стала ему подражать, а некоторые не только манерой письма, но и манерой разговора. И что интересно, те кто работал под него, лучшие свои работы сделали именно в тот период, когда подражали ему. Но стоило им отойти от стиля Бажбеука и обрести свое лицо, как их живопись вмиг лишалась того шарма, виртуозности и колорита, который был для них характерен в период подражания великому тбилисскому живописцу.
Многие, как я сказал, подражали ему, но только не его дети. Они хотели иметь свое лицо в искусстве и быть непохожими на отца-колориста и виртуоза. Я думаю, им это удалось.
Дети не захотели брать манеру Бажбеука, но от его картин никто из них не отказался. Папа им оставил сто десять картин. Именно столько у него было всегда. Как только появлялась сто одиннадцатая, какую-то из картин Бажбеук уничтожал, поскольку на стенах его маленькой квартиры помещалось ровно сто десять работ. Бажбеук считал, что, если картине нет места на стене, то такая картина не должна существовать, и уничтожал ее.
Так вот, сто десять картин разделили на три части, при этом жене Бажбеука досталось несколько работ, на которых была изображена она, и как правило, в обнаженном виде, остальные работы дети взяли себе.
По-моему, самый грустный момент в жизни художника, это когда члены семьи делят его работы, даже если это происходит и посмертно. При этом его творчество как бы что-то теряет, оно становится раздробленным, фрагментарным, обедневшим. То же самое, после дележа работ, случилось и с творческим наследием Бажбеука. Но самое печальное произошло с его картинами в последующие годы.
Когда работы художника не сконцентрированы в одном каком-нибудь месте или в одних руках, то такой автор много теряет, ибо зрители не имеют возможности глобально воспринимать все его творчество. Даже выставка всех его работ становится проблематичной. Кто с этим сталкивался, поймет меня. То же самое произошло и с картинами Бажбеук-Меликова.
После «справедливого» дележа его работ между тремя детьми и супругой, они оказались в разных точках нашей огромной страны (а в дальнейшем даже в разных странах). Часть работ осталась в Тбилиси, другая в Ереване, а третья в Москве. Но это в самом начале, а в дальнейшем куда они ушли, в какие страны и города, одному богу известно.
Мне посчастливилось увидеть работы Бажбеука на его персональной, к сожалению посмертной, выставке в центральном выставочном зале в Тбилиси, кажется в 1968 году (может и ошибаюсь). Та выставка произвела на меня неизгладимое впечатление. Затем я увидел его работы у него дома, где мне их показала его дочь Зулейка. Впечатление опять было потрясающим, но уже только от таланта и мастерства автора, а не от грандиозности выставки. Когда же я в третий раз увидел его работы в новой квартире Зулейки, где она жила со своей матерью, то эти же работы, вернее одна третья их часть, оставшаяся после дележа, показалась мне уже не настолько впечатляющей, ибо работ стало намного меньше, и, многое из того, что придавало грандиозность творчеству Бажбеука, я не увидел. И если работы, доставшиеся Лавинии, хотя бы теоретически можно было бы увидеть в Ереване, то увидеть работы, которые достались Вазгену, младшему сыну Бажбеука, нет практически никакой возможности. Вазген забрал свою долю картин в Москву, где учился в художественно-текстильном институте имени Косыгина, и был вынужден расстаться с ней, поскольку у него не было других средств на проживание в Москве и учебу. И это для того, чтобы получить те знания, которые в дальнейшем дали бы ему возможность занять достойное место в этой семье художников и гордо носить фамилию Бажбеук –Меликов, которая уже начала ассоциироваться с высоким мастерством живописи и талантом колориста. Нетрудно представить, зная уровень жизни столицы, что через некоторое время от картин Бажбеука, что достались Вазгену, ничего не осталось, все были проданы. Зато Вазген тоже стал художником, и через несколько лет переехал в Ереван, но уже без картин отца, отсутствие которых он пытался компенсировать поп-артами собственного производства.
Оставим на время Вазгена, к которому мы еще вернемся, и перейдем к его сестре Зулейке. Зулейка, надо отдать ей должное, делала все от себя зависящее, чтобы сохранить наследие отца, ради которого семья шла на большие лишения. Я не забуду слов Зулейки, которые она сказала с чувством горечи и, в то же время, гордости: «Нас папа не баловал, мы не ездили в пионерские лагеря. Зато папа нам оставил шедевры.»
Меня тоже не посылали в пионерские лагеря, потому что в детстве я ездил с родителями на лучшие курорты страны. А для Зулейки пионерские лагеря, как видно, были чем-то недосягаемым и объектом ее детских мечтаний. Но зато их папа оставил им шедевры. И какая же судьба постигла эти шедевры? Про шедевры, доставшиеся Вазгену, я уже говорил. Сейчас расскажу о тех, что достались Зулейке.
Многого себя лишая, живя скромно, но не расставаясь с отцовскими работами, Зулейка не удержалась от соблазна отдать часть, причем лучшую, работ отца, хранящуюся у нее, на выставку, имевшую место в Ереване. После выставки они были перенесены в дом ее сестры Лавинии, которая жила в Ереване и считалась известной художницей. Зулейка забирать обратно принадлежащие ей работы не решалась. И если ереванцы обеспечили надежный перевоз картин Бажбеука из Тбилиси в Ереван, то делать тоже самое, но из Еревана в Тбилиси они не побеспокоились. Понятно, что Зулейка боялась, как бы по дороге домой ее не ограбили. Ведь ни для кого не было секретом, что работы Бажбеука очень сильно ценились, особенно среди армян, и было вполне реально, что в тех, кто захотел бы поживиться за счет картин Бажбеука, недостатка не было бы. Тем более, что никакой охраны и эскорта у Зулейки, везущей обратно из Еревана работы, не было бы. Короче говоря, лучшие работы, из тех, что достались Зулейке, остались навсегда в Ереване. А несколько лет спустя, квартира Лавинии, где хранились работы Бажбеука, доставшиеся обеим сестрам, была ограблена, и из нее похитили более двадцати лучших работ Бажбеука. Причем грабители не брали все что попало, а выбирали в лучших традициях худсовета. Через пару лет Лавиния скончалась и работы, как ее, так и ее отца, достались ее дочери Мариам, которая жила на Кипре, и естественно, на Кипре можно будет в дальнейшем увидеть то, что осталось от творческого наследия художника Бажбеук-Меликова.
А теперь вернемся к Вазгену, которого мы оставили после того, как он переехал в Ереван. Как видно, там его дела пошли не блестяще. Имя Бажбеук-Меликов, конечно что-то давало, но не могло гарантировать постоянный спрос на работы Вазгена. Это вполне понятно, ибо клиенты ждали от него живопись в стиле отца, а тот не мог им ее предложить, не имея ничего кроме своих поп-артов. Но для всех имя Бажбеук-Меликов, это прежде всего живопись, а не что-то другое.
Таким образом Вазген стал испытывать материальные трудности, и не будучи в состоянии с ними смириться или покончить, ничего другого не придумал, как покончить с самим собой. Кому остались его поп-арты, никого не интересует.
Когда я был в последний раз дома у Зулейки, я увидел на стене несколько работ Бажбеука. Это было всё, что осталось от его богатого творческого наследия. Я сделал один вывод – количество, если и не определяет качество, то, поверьте мне, влияет на впечатление. Во всяком случае в живописи. Я не могу сравнить то впечатление, которое на меня произвели работы Бажбеука, когда я увидел их все вместе, и то что я почувствовал, увидя их в последний раз в квартире Зулейки. Я вдруг вспомнил все те лишения, на которые шел сам Бажбеук, Зулейка, вся семья чтобы сохранить это наследие. И что мы имеем сейчас?
Я слышал, что Зулейка собирается переехать на постоянное место жительства в Ереван, где у нее остались племяники, дети Вазгена. Не знаю, реализует ли она это желание, но мне ясно одно, поклонникам творчества Бажбеук-Меликова никогда больше не доведется увидеть все его творчество, сконцентрированное в одном пространстве.
Эта история с дележом творческого наследия художника между членами его семьи весьма типична, и с этим может столкнуться каждый.
Эпилог
Рассказ уже был написан и готов к печати, когда я узнал, что Зулейка переехала в Ереван, в трехкомнатную квартиру с видом на Арарат. Вся ее квартира заполнена сотнями ее работ. Картин папы у нее дома практически нет. Но в Национальной картинной галерее Армении появилось несколько «новых» работ Бажбеука, украсивших экспозицию галереи.