92. Капернаумы
(петербургские тайны)
«…Адские огоньки кабачков двухсотлетие зажигал отсюда Летучий Голландец, а народ православный валил и валил в эти кабачки, разнося гнилую заразу… С призраком долгие годы бражничал здесь русский народ».
Андрей Белый «Петербург».
В «Музей Питерского Зазеркалья» надо бы сдать на хранение нательные кресты (медные, серебряные, золотые), заложенные в Капернаумах.
Это еще один из феноменов Трапеции.
Трактир под названием «Капернаум» размещался на Владимирской площади в подвале дома № 1 по Загородному проспекту. Как и соседнее с ним малопочтенное заведение «Давыдка» (Владимирский, 7), он был своего рода клубом (исповедальней, ночлежкой, ателье, салоном, госпиталем и т. д.) уголовного мира и богемы.
Оба заведения посещались литераторами: Василием Слепцовым, Глебом Успенским, Михаилом Салтыковым-Щедриным, Александром Куприным; также там бывали силач Иван Поддубный, авиатор Уточкин, известный поп-расстрига Леонид Корецкий, и сопутствующие журналисты, бандиты, цирковые акробаты и жонглеры – компания подбиралась взрывоопасная.
Название «Капернаум» появилось с легкой руки какого-то репортера и пошло гулять по России. Библейское селение Капернаум, как известно, посетил Христос.
Святой водой исцеляют больных и калек.
Портной по фамилии Капернаумов – один из персонажей «Преступления и наказания» Достоевского (очень хорошо знавшего Евангелие) – хромой пропойца, глава большой бедствующей семьи.
Считалось, что «Капернаум» вполне подходящее имя для заведения, избавляющего страждущих от физических и духовных мук испытанными средствами: чарка, шкалик, осьмушка, косушка, штоф, четверть, ведро…
Тогда говорили: «Не нужно знать адрес имярек, а нужно только спросить, в каком капернауме он заседает».
Куприн, «Штабс-капитан Рыбников»: «Как и всегда, братья-писатели сидели вокруг длинного стола и, торопливо макая перья в одну чернильницу, быстро строчили на длинных полосах бумаги. В то же время они успевали, не прекращая этого занятия, поглощать расстегаи и жареную колбасу с картофельным пюре, пить водку и пиво, курить и обмениваться свежими городскими новостями, не подлежащими тиснению. Кто-то спал камнем на диване, подстелив под голову носовой платок… »
Засаленные «пуховые» трактирные диваны – на них спали, заседали, развратничали, обедали-ужинали, бражничали-похмелялись, болели-умирали.
Через весь фэнсион Трапеция проходит «Диагональ капернаумов» – рестораций, кабаков, пивных, трактиров, рюмочных и распивочных – сиречь, клубов художественной интеллигенции и сопутствующих лиц. «Венеция», «Квисасана», «Москва», «Палкин», «Ерши», «Слон», «Давыдка», «Бавария»…
Попав на эту дорожку, можно было, не сходя с нее, обойти десятки подобных храмов пития, и (в неевклидовом, искривленном пространстве Трапеции) вернуться на исходную точку.
Герой «Петербургских Трущоб» Всеволода Крестовского Казимир Бодлевский является в кабак «Ерши» на Пяти Углах, чтобы добыть поддельный паспорт для своей любовницы-интриганки. Это весьма захолустное заведение, в то же время, с претензией на экзотику и некоторую роскошь: зловеще-красные занавески на окнах, обои, расписанные фантастическими деревьями и райскими птицами, лампы в малиновых абажурах – тайный притон питерских мошенников – «маклаков».
Сюда же поступает – в проститутки – девушка из общества, несчастная княжна Чечевинская. Пав на самое дно разврата, княжна не потеряла элегантности манер, удивительного парижского выговора и высоты духовных порывов.
Федор Достоевский работал над романом «Подросток» неподалеку от этих мест, на Лиговке.
Версилов говорит подростку: «Я люблю иногда от скуки, от ужасной душевной скуки… заходить в разные эти клоаки. Эта обстановка, эта заикающаяся ария из Лючии, эти половые в русских до неприличия костюмах, этот табачище, эти крики из биллиардной – все это до того пошло и прозаично, что граничит почти с фантастическим». Велика, все-таки разница между просто писателем – и гениальным.
В захудалой ресторации на Разъезжей пьет и философствует в случайной компании герой рассказа Бунина «Петлистые уши», «который называл себя бывшим моряком Адамом Соколовичем.
Он рассуждает с собутыльниками, «какими-то двумя матросами», Левченко и Пильняком», о праве человека на убийство, поминая «мифы, эросы, религии», Библию и, натурально, Родиона Раскольникова: «Довольно сочинять романы о преступлениях с наказаниями, пора написать о преступлении без всякого наказания».
«У выродков, у гениев, у бродяг и убийц, уши петлистые, то есть похожие на петлю – вон на ту самую, которой и давят их», – утверждает Соколович. Сам обладатель таких ушей, он заканчивает вечер тем, что в номерах «Белград» душит жалкую «ночную фею» Королькову – и исчезает.
Пример услышанных ухом Бунина трактирных споров, возникающих у россиян за рюмкой:
- Каждый гимназист учит, что ассирийские цари обивали стены своих городов кожей пленных, каждый пастор знает, что в Библии слово «убил» употреблено более тысячи раз и по большей части с величайшей похвальбой и благодарностью творцу за содеянное.
- Зато это и называется Ветхий Завет, древняя история, - возразил Левченко.
- А новая такова, - сказал Соколович, - что от нее встала бы шерсть у гориллы, умей она читать… С Каином гориллам двуруким нечего равняться! Далеко они ушли от него, вот с тех самых пор, как возвели Вавилон на месте своего так называемого рая…
В 1910-х годах популярность «Капернаума» и «Давыдки» померкла, богема перебежала в ресторан «Вена» на углу Гороховой и Малой Морской. Но Александр Иванович Куприн, проезжая на извозчике по Владимирскому, снимал свою широкую помятую фетровую шляпу перед старыми трактирами и кланялся им, как добрым приятелям.
«Квисасана». «Мэнс сана ин Квисасана» – душа, быть может, и здорова, но тело от заразы никак не уберечь. Ресторан, пользовавшийся дурной репутацией – там собирались проститутки разных ранжиров («бланковые», «билетные», привилегированные кокотки) и их сутенеры. И просто кикиморы.