*8*
Лето всегда казалось Ане короче других времен года. Вот только будто вчера была весна, изумрудились бокастые степные холмы, подсвеченные брызгами желтых и красных тюльпанов. А чуть позже степь от цветущего ковыля превращалась в море, которого Аня никогда не видела, но представляла его именно таким: волнующимся, серебристо-белым. Теперь на этом море стоял рыжевато-серый штиль под выгоревшим ситцем неба: лето на излете. Август. Любимый её месяц с Яблочным и Медовым Спасами, скошенными хлебами и особенными звездами, светлячками застрявшими в густом дёгте неба, с частыми и удачными попытками вырваться из его плена и голубой брошью где-то далеко-далеко упасть на землю.
В конце августа подошел черед Коровиных пасти овец. Яков Степанович становился в такие дни пастухом, Матрену Ильиничну жалел, а уж дочек и подавно. В их обязанности входило только подменить отца на пару-тройку часов в обеденный перерыв, когда он пригонял стадо на водопой, а сам отправлялся домой перекусить и отдохнуть.
Аня выходила в степь заранее, чтобы встретить отца с отарой на подходе к селу. Она знала, что ему это нравится: он ждал её и издалека начинал приветственно махать дочери. Она всегда несла с собой колодезной холодной воды, отец с удовольствием и вкусно пил её из глиняной крынки, обливаясь и радостно улыбаясь любимице.
Золотистый полдень дремал над степью, над речкой, вместе с ним дремали лежащие на берегу овцы. Анюта сидела в тени под ивой, прислонившись спиной к ее стволу, подстелив под себя отцовский пиджак, чтобы не испачкать любимое, синее, в белую мережку, с кружевным воротничком платье.
Здесь, у воды, зелень была ещё довольно свежей. Цвел шалфей, покачивались от малейшего ветерка высокие стебли белого и желтого донника. Балансировала на тонкой травинке голубокрылая стрекоза. Убаюкивающе жужжали шмели.
И привиделось Анне, что плывёт она на белом облаке по небу… в венчальном платье, но почему-то босая. Волосы распущены и дымным шлейфом вьются за её спиной. И ей нравится это состояние полета! Только боязно от мысли: как же она отсюда на землю-то опустится? Смотрит вниз, а там Николай. Руки к ней тянет: мол, прыгай, не бойся!
– Аня…Ань…
Вздрогнула, а перед нею стоит Николай, улыбается:
– Так вы и всех овец растеряете.
– Ой, - смутилась девушка, - задремела я как-то, - улыбнулась в ответ, поднялась.
– Сидите, сидите. Я рядышком присяду. Не против?
Присел на траву:
– Какая вы сегодня… Особенно красивая. Платье это вам очень к лицу. Знаете? – Аня ещё больше смутилась. Промолчала.
– А я к Вам с подарком, коли примете, - Николай снял заплечный мешок, достал из него что-то завернутое в тряпицу. Развернул. Протянул Ане новенькие, черные, начищенные до блеска туфельки из яловой кожи:
– Нравятся? Конечно, это не такие черевички, что Вакула Оксане доставал, - улыбнулся, - но получились, кажется, прям даже и неплохие. Что скажете?
Анюта держала в руках туфли и не знала, что сказать, что сделать.
– Ну что молчите? Не нравятся?
– Н-равятся.
– Так давайте мерить!
Аня сняла свои старенькие дерматиновые тапочки, надела обновку.
Николай встал:
– Давайте руку. Вставайте. Впору ли?
Аня протянула обе руки, встала. Полюбовалась сверху на аккуратные кожаные бантики, украшающие обувь.
– Ну чего вы молчите? Не жмут?
– Не жмут. Где ж вы их взяли?
– На заказ сшили. Из голенищ моих сапог.
– А с размером как же угадали?
– Ну это дело не самое хитрое, - улыбнулся, - у вашего шаповала размеры почти всех жителей села есть. Ваши, во всяком случае, - точно.
Аня снова опустилась на землю, вытянула ноги, покрутила ступнями:
– А Вакула кто такой?
– А вы разве «Вечера на Хуторе» Гоголя не читали?
Аня потупилась:
– Не умею я читать.
– Простите, Аня. Не подумал я.
Повисла короткая пауза.
– Ну да ничего! Может, придется, я вам почитаю! И вас читать, может, научу. Если придется… А черевички решил вам подарить, чтобы босая по стерне не бегали. Ну и… на память.
– На память? - дернулось испуганное сердце, - да разве вы уезжаете куда? На долго? – теперь предательски дрогнул голос. - Не на совсем?
– Тут, Аня, не всё от меня зависит. А вы хотели бы, чтобы я вернулся?
– Да, - выдохнула девушка. Она впервые посмотрела прямо в лицо Николаю. Увидела глаза густого золотисто-коричневого, прозрачного цвета, ну совсем, как клей, застывший на коре их старой вишни в саду. Тонко вычерченные ноздри и губы. Довольно глубокую, не по возрасту, поперечную складку между черных бровей…
Николай тоже пристально и внимательно смотрел на Анну.
– Ну а замуж за меня пойдете, если вернусь?
Как с высоких качелей вниз! Дыхание перехватило. Опустила глаза в подол платья. Согласно кивнула. И снова посмотрела Николаю в глаза. Он придвинулся, коснулся завитков ее волос у виска губами. Стало жарко.
– Вот теперь я знаю, зачем мне сюда возвращаться.
*9*
Какое-то время сидели молча. Заговорил Николай:
– Спасибо тебе, Анюта. Для меня очень важно то, что ты сейчас сказала. Правда, не знаю, отдадут ли тебя за меня. Я же сегодня человек без роду, без племени.
Николай помолчал. Потом продолжил:
– Родился и вырос я, Анюта, далеко-далеко отсюда. Слышала про Санкт- Петербург?
Аня кивнула.
– Теперь, правда, и города нет такого. Теперь это Петроград.
И был у меня в чудном городе Санкт-Петербурге дом, были родители, друзья. Были.
Николай проводил взглядом вспорхнувшую над кустами пичугу.
– …Сначала не стало дома.
В нашу большую квартиру после революции подселили новых жильцов. Они её сразу разграбили. А в холодную зиму 18-го порубили на дрова мебель, содрали для тех же нужд паркет. В том числе и в комнате, оставленной для проживания родителям.
Потом не стало родителей.
Николай ещё помолчал.
–…Однажды пьяный комиссар, один из вселенных жильцов, решил затопить буржуйку иконами. Вот тут мама не вытерпела, встала, спиной закрывая семейную реликвию, и …получила пулю в упор… Другая настигла отца, выбежавшего на помощь из кухни...
Аня подалась к Николаю, коснулась его руки, сжала её:
– Да как же это?! – голос показался глухим, осипшим.
– Я не видел всего этого. И даже не знаю, где они похоронены.
Снова молчание.
– Господи… Горе-то какое, – глаза девушки наполнились слезами. – И что же? Вы теперь совсем один остались? Или есть братья? Сестры?
– Один, - Николай посмотрел на Аню. - Ну-ну, чего это ты? Плакать не надо. Не для того я всё это тебе рассказываю. Хочу, чтобы знала ты обо мне хоть что-то.
Он придвинулся, обнял её, она уткнулась лбом в его плечо.
–Служил я, Аня, в царской армии. Поручиком. В 17-ом, после переворота, вступил в добровольческую армию. А когда и её не стало, оказался в этих местах. Вот такая вкратце моя история.
Живу здесь я нелегально. То есть вроде как не по закону. За моё прошлое, узнай кто о нем, мне не поздоровится, сама понимаешь. А на 28 августа объявлена перепись населения. Слышала, наверное? Это когда всех живущих в России должны внести в один список. Ну как бы зарегистрировать. Пересчитать, то есть всех.
– Слышала. А зачем?
– С какой целью затеяна эта перепись, я не знаю точно. Но знаю, что в Крыму, например, все добровольно зарегистрированные бывшие офицеры царской и добровольческой армии были расстреляны. Без суда, без следствия. Да и не только в Крыму. Так что оставаться здесь и попадать под карандаш новой власти мне нельзя. У меня и документов нет. Да и те, что были, вряд ли кому сегодня понравились бы. Так что побег мой вынужденный, Анюта.
Подамся в Черные Земли. Попробую затеряться. Надеюсь, получится. А когда всё поутихнет, если останусь жив-здоров, вернусь к тебе. Подождешь? Не испугаешься?
– Я буду ждать вас,…тебя, Коля.
Николай посмотрел в её влажные глаза, коснулся их губами. Она подалась к нему, прижалась, обняла.
– Милая, милая девочка,- шептал Николай.
Первый в её жизни поцелуй показался Ане полётом с того самого облака, на котором видела она себя в коротком сне.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
http://www.proza.ru/2014/08/01/1761