Вам смешно, а у человека беда – проснулся и не помнит, как его зовут. И ведь что примечательно – все помню, а имя свое забыл напрочь, как корова языком слизнула. И спросить стыдно, скажут совсем старый стал, в маразм впал, память прохудилась. Может и не скажут, а подумают точно. Нет уж, спасение забывающих – дело рук самих склеротиков, растудыть их в качель.
Сна ни в одном глазу, а утро не наступает и жена рядом лежит, носом сопит, что твоя дудка, дай ей бог здоровья и памяти. Вот, думаю, толкну ее, вроде как она мне спать мешает своим храпом, а она меня по имени то и… пошлет куда подальше. И пусть пошлет, главное, что по имени! Сказано, сделано!
– Слышь, Ленка, хватить храпеть, соседей разбудишь! – толкаю жену в бок и шепотом ору в ухо.
Она аж подскочила от такой наглости, спросонок головой завертела, видать в сон ее каким-то макаром влез, да как выдаст мне по первое число, вмиг стал виноватым, как кот в сметане.
– Ты что, дурень старый, совсем с ума сошел? – таким же гремучим шепотом наехала жена. – Сейчас получишь по рогам и отправишься спать на кухню, ежели ему с женой спать не нравится.
Замахнулась подушкой, но передумала, отвернулась и дальше засопела сон досматривать. А безымянный старый дурень, то есть я, остался не солоно хлебавши.
Утро не премия, обязательно придет, вот и я своего часа дождался. Пока жена спросонок с постели ноги спускала, да тапки искала, я молодым козликом рванул в туалет и закрылся, как в Брестской крепости. Хочешь прорваться в бастион, назови имя бойца! По крайней мере, мне такое думалось по наивности.
Не назвали по имени, даже старым дурнем не назвали, вообще никак – все семейство деликатно возле двери туалета потерлось и в ожидании освобождения общественного места другими делами занялось. Терпеливые какие выискались, растудыть их в качель! Нет, чтобы костерить меня по имени, помочь мужу и батьке проблему решить, так они деликатничают и время тянут. Пришлось сдаться позорно, еще и оправдываться перед женой, что поносом и запором не страдаю. Стыдоба, дорогой товарищ, извините, не знаю, как вас по имени называть!
Завтрак прошел в томительном молчании. Никогда раньше внимания не обращал, а сейчас прям как ножом по сердцу – кто ж так общается? Разве ж так можно в семье – дай хлеба, подай вилку, положи еще салата! Кто подай-положи, кто, я вас спрашиваю? Есть у него имя или он существо безымянное навроде робота?
Беда, с горечью подумалось мне, нет в собственной семье спасителя, придется по миру податься, искать пророка в чужом отечестве.
Иду по улице в мысли погруженный: солнышко светит, птички чирикают, детишки бегают, а мне радости от всей это красоты нет никакой. Не может человек без имени жить! Даже кошка-собака кличку-имя имеют, а человек существо гордое и дОлжно его по имени называть!
Вижу, участковый наш мимо спешит, по делам торопится. Кинул на ходу «здрасьте», как копеечку нищему на паперти и дальше бежит без зазрения совести. А ведь я тебя, Пашка, с самого рождения знаю. Вырос ты в этом дворе на моих глазах, паршивец, и нате вам – здрасьте! Вот сейчас устрою тебе раскардак, посмотрим, как ты со своим «здрасьте» выкрутишься .
Взял я стыд за жабры и заорал блатную «Мурку» во весь голос, как кот мартовский – в смысле, что громко и не в такт. А какой там такт, когда мне в детстве стадо слонов уши оттоптало?
Пашка, замер, как громом пораженный, как столб вкопанный, аж фуражка его с головы кубарем дальше полетела, не поспев за волеизлиянием хозяина. Вот оно, вот он момент истины, сейчас он мне права зачитает, по имени отчеству назовет, пристыдит при всем честном народе и к порядку призовет. Так нам стыдоба не плаха, сбежит, как с гуся вода, зато имя свое наконец в голову верну и дальше спокойно заживу, как кум королю.
– Вы что это, гражданин, беспорядки нарушаете? – разродился Пашка после того, как окончательно убедился, что это именно мной то безобразие нарушено. – Пятнадцать суток не фунт сала, дети ж кругом, гражданин! Совесть есть или в багаж сдали? – костерит он меня во все корки, а мне от того на душе еще гаже становится.
Признал ошибки, пообещал более не баламутить спокойствие граждан, тьфу на вас всех за такое словечко, и поплелся себе дальше горе мыкать, имечко свое драгоценное искать по белу свету. Ведь кому расскажешь про беду, не поверят и высмеют, а мне оно надо на старости лет, чтобы потом вся округа только об том и балаболила, как старикан имя свое позабыл? Нет, решил я, зубами скрипнув так, что чуть вставная челюсть не хрустнула, не бывать тому, чтобы дурная слава вперед меня на похороны прискакала. Семь раз страдать, однова помирать!
Вот сберкасса наша! Зайду и деньги со вклада сниму! А дамочка мне так с ходу и скажет… Ексель-моксель, дурень старый, растудыть тебя в качель – паспорт она спросит! А в паспорте, что написано русским по-белому, дубина ты стоеросовая? Имя твое, дурачина ты простофиля! Имя, имечко, имеще!
И такая на меня радость нашла, что я аж всплакнул от счастья, да как хлобысь со всей дури по внутреннему карману, чтобы паспорт достать и всю правду про себя узнать немедленно. Хлобысь то хлобысь, только от того молодецкого замаха в голове неожиданная ясность приключилась – паспорт-то я сдал на замену после того, как он в стиралке малость от чернил прочистился, да разлохматился так, что бумажки отдельно, а фотка отдельно.
Как стоял, так и шагнул с крыльца сберкассы мимо всех ступенек, грохнувшись оземь, словно дуб столетний под топором дровосека. Хорошо грохнулся, звонко, в голове аж второе солнышко засияло, а потом ночь наступила темная и тихая. Сколько я в забытьи был, не знаю, а только очнулся от ласкового «Пациент, вам водички не дать попить?»
– Господи, ну, почему пациент? – взвыл я в голос. – Неужто не узнать мне до скончания дней имени своего? За что наказываешь, Господи?
Зарыдал я в отчаянии, руками лицо закрыл, чтобы медсестричка слез тех не видела, потому как мужику плакать слезьми не гоже! Чувствую, она меня за плечо трясет и в ухо кричит: «Миша! Проснись, Миша! Чего белугой-то орешь среди ночи, поганец?»
Вот-те на! Руки убираю, глаза открываю, а я, оказывается, в собственной постели лежу-валяюсь, сном наслаждаюсь. И никто другой, как собственная жена меня трясет и костерит… по имени называя! Мишей, Мишкой, Михаилом меня называют! Господи, хорошо-то как жить, зная имя свое!
Ничего жене за ее слова в пылу сказанные не стал говорить, только притянул ее к себе и в губы чмокнул, как давным-давно в молодости – жарко, со смаком, от всей души! Спи, – говорю, – спокойно, Лена, спасительница ты моя любимая!
Так и уснули оба счастливые и друг дружкой довольные, пока утро новое не занялось шумом трамваев, да птичьим щебетом. С добрым утром, Ми-ха-ил! – сказал я себе в отражении и довольный пошел завтракать.
Прямо благодать на меня какая-то снизошла с утра неимоверная, душу счастьем распирает от сознания, что помню имя свое! Ведь человек без имени собственного, как корабль без названия – нету в нем гордости и значимости. С той поры я с каждым знакомым по имени здоровкаюсь и прощаюсь. Чтобы как я, хоть и во сне, впросак не попали случайно!