Сковородный потоп
Рассказ посвящается Андрею Столярику и его стихотворению “о прощении”:
http://www.proza.ru/2013/11/04/1760
http://www.stihi.ru/2013/11/04/9520
Сковородку Костик мыл только перед тем, когда надо было что-нибудь готовить. Остальное время она с остатками пригоревшей и присохшей пищи стояла, прикрытая крышкой, в духовке. И расцветали на ней постепенно невиданные экзотические цветы из плесени.
Не любил Костик готовить, и вообще, сам по собственной инициативе никогда не готовил. Бывало, после работы, забежит в местный универсам, схватит пол-литровую бутылку своей любимой наркомовской, со стаканом которая продаётся. Заодно возьмёт, не глядя, что первое в руку попадётся, завёрнутое в целлофан, сосисочно-рыбно-соевое. Быстренько расплачивается и бежит домой.
По дороге он иногда останавливается рядом с бабками, торгующими своими домашними разносолами, разложенными на коробках и ящиках. Иногда торгует там одна бабка уж очень похожая на его покойную тёщу. Тогда Костик молча про себя чертыхается и спешит дальше. А когда этой псевдотещи нет, Костик не спеша идёт вдоль ряда, выбирает себе чеснок маринованный, огурчики солёные, грибочки домашние…
Дома он не спеша выпивает стакан, потом закусывает, потом прослезится и помянет добрым словом покойницу-жену. Потом снова выпивает, потом снова закусывает, снова прослезится и помянет покойную тёщу… И так повторяется, пока бутылка не опустеет. После чего Костик выключает свет и ложится спать.
Иногда к нему на огонёк заходит его сосед и бывший учитель, мастер по токарному делу, Валерий Евгеньевич. Золотые руки у Валерия Евгеньевича и голова с фантазией. Сигарет Валерий Евгеньевич не курит, а курит исключительно трубку. А трубку эту Валерий Евгеньевич сам себе и выточил. Набалдашник у неё он сделал в виде головы чёрта с острыми рожками, длинной бородой и оскаленными белыми зубками.
А когда затягивался Валерий Евгеньевич, глазки у чёрта вспыхивали зловещим красным огнём, и белые зубки тоже начинали сверкать от рвущегося изо рта пламени.
И приходил Валерий Евгеньевич не с пустыми руками, а приносил с собой пузырёк первача собственной перегонки, а также завёрнутые в газету котлеты домашнего приготовления или блины, фаршированные мясом, или рыбой, или грибами, или чем-нибудь ещё. И так они сидели вдвоём, пили-ели, тихо беседовали.
- Живительное у тебя дыхание, Костик, - сказал как-то Валерий Евгеньевич, когда они усаживались за стол. – Вроде бы я и не пил ещё, а ты дохнул на меня… И у меня теперь такое ощущение, как будто я уже принял на душу сто грамм, как минимум…
- Да ну тебя, какое живительное, не пил я ещё сегодня, - отмахнулся Костик.
Вот так и текли, день за днём, однообразной чередой…
Необходимость что-то готовить появлялась тогда, когда приезжала к Костику в гости его троюродная племянница, Евлампия Игнатьевна, дородная и пышная красавица с зелёными глазами и в рыжем парике. Одевалась Евлампия Игнатьевна по-спортивному: кроссовки, синие джинсы и свитер случайного цвета. А сверху – ярко оранжевая куртка и шапочка со свисающим помпоном.
Евлампия Игнатьевна была деловой женщиной. У неё была своя фирма по обслуживанию и ремонту компьютеров, свой «Мерседес», дача и домик в деревне. И везде Евлампия успевала.
Любила Евлампия хорошо и много поесть. И готовила превосходно.
И приезжала она к Костику по большим праздникам.
И тогда Костик извлекал из духовки сковороду, долго-долго скрёб её, и чистил, и мыл.
А потом Евлампия начинала священнодействовать.
И на эти праздники обязательно приглашали Валерия Евгеньевича, и Наталью Гавриловну с четвёртого этажа, и супругов Смертевых с девятого.
И весело тогда было. И пили, и ели, и пели много песен. А Смертева даже в пляс пускалась, шатаясь на своих хронически пьяных ножках.
Поздно вечером все расходились, Евлампия уезжала к себе в столицу на своём «Мерседесе», унося с собой мусор, собранный со стола.
А на столе оставалась лишь пустая сковородка с остатками пищи. И закрывал её Костик крышкой и прятал в духовку до следующего приезда Евлампии.
Но однажды случилась вот такая история. Не успела Евлампия поставить на стол сковородку с пиццей, как зазвонил у неё мобильник в кармане, и пошла она в прихожую разговаривать.
А Костик сел за стол и стал смотреть на пиццу. Это была не пицца, а сказка, целая страна на ней была изображена. И замок на горке посредине, и парк вокруг замка, и дорожки, и крепостная стена, за которой были поля, и деревня, и лес…
Тут Евлампия заскакивает в комнату и говорит, причём глаза у неё горят яркими зелёными фарами:
- Собирайся, Костик, нам надо ехать…
На свою пиццу она даже не взглянула, забыла про неё совсем.
Заставила она Костика обуться-одеться, закрыли они квартиру и уехали в столицу, а пицца так и осталась стоять на столе.
…Вернулся Костик только через неделю, очень расстроенный, с дежурной наркомовкой, купленной по дороге домой и дежурной закуской, завёрнутой в целлофан.
Уговаривала его Евлампия уехать в Америку навсегда жить, но так и не уговорила. В Америке одному из дальних богатых родственников требовалась нянька для маленьких детей. И Евлампия хотела пристроить туда Костика.
Но Костик наотрез отказался. Жутко ему было ехать так далеко.
И вот возвращается он домой, расстроенный, ставит на стол наркомовку и два стакана, для себя и для друга, кладёт закуску, завёрнутую в целлофан. Сел и налил водку в оба стакана. И только тогда увидел сковородку. А на сковородке красовался ореол из пышной плесени всех цветов радуги. Как глянул на эту красоту Костик, так и изумился несказанно.
Выпил он залпом стакан, а закусывать и забыл. Сидит и смотрит на диво невиданное, цветущее у него на сковородке.
И смотрел он так, и смотрел, пока голова его не стала медленно клониться, пока не легла на стол рядом со сковородкой.
И уснул Костик, и задышал своим живительным дыханием прямо на расцветший ореол плесени. А плесень от его дыхания подрагивала, колебалась и мерцала разноцветными искрами.
…Проснулся Костик от непонятного то ли писка, то ли свиста. С трудом оторвал голову от столешницы и разлепил веки.
Плесень всё также дрожала над сковородкой. Но в ней появилось множество мельтешащих зелёных точек. И эти точки то застывали на месте, то снова начинали мельтешить.
Вытащил Костик из стола большую дедушкину лупу, старинную с многократным увеличением, и стал смотреть на сковородку сквозь лупу.
Множество зелёных точек разного размера и формы летало, бегало и ходило.
Костик видел, как самые крупные точки то входили в замок, то выходили оттуда. И кипела жизнь по всей поверхности пиццы. И повсюду слышался писк и щебет.
А Костик смотрел на них в лупу, пока нечаянно локтем не опрокинул стакан, который он налил для друга. И опрокинулся этот стакан на сковородку, и залила водка почти всю поверхность пиццы. Только замок посредине и часть леса остались над поверхностью разлитой водки. И раздался при этом громкий, пронзительный писк, и полезли точки по тонким нитям плесени вверх, спасаясь от наводнения.
А кто был поближе к замку – те бросились туда. И вся крыша замка покрылась этими зелёными точками.
И тогда бросился Костик в соседнюю комнату за шприцем.
А потом медленно и осторожно, чтобы не повредить нежную плесень, стал он откачивать шприцем спирт и выливать его в помойное ведро.
Скоро почти вся поверхность пиццы была освобождена от спирта. А что осталось – Костик побоялся трогать. Уж очень плесень там густо разрослась.
- Пусть так и будет, похоже на реки и озера, - сказал Костик сам себе вслух
Потом взял осторожно сковородку в руки и отнёс её в спальню, куда Евлампия никогда не заходила, и поставил её на подоконник, и задёрнул шторой.
И сам забыл про её существование.