Чертовщина

День Игната Матвеевича Гудрина не задался с самого утра. Ему бы и в голову не пришло, что это станет чередой поистине странных событий.
Начнём с того, что от трели дурацкого будильника он дёрнулся, оцарапав себе руку. И пребольно.
- Ай, жжёт!, - были его первые слова.
Чертыхаясь, на чём свет стоит, он еле-еле продрал глаза и выключил назойливую мелодию. Встал с дивана, размялся немного, покрутив из стороны в сторону корпусом, зевнул, поискал запропастившийся носок, выудил из угла его сотоварища и надел оба. После чего побрел на кухню, по пути взглянув на руку. Она всё еще кровила. Досадно, однако же.
За чашкой кофе мало-помалу приходил в себя. Но это не помешало ему раскокать сахарницу, задев ее неосторожным движением. Эта оплошность еще более вывела Игната Матвеича из себя.
- Осёл лопоухий, надо же так умудриться!
Нагнулся, присматриваясь к раскатившимся повсюду сахаринкам, махнул рукой – потом приберусь. И тут ему почудилось мерзкое хихиканье. Игнат Матвеич растерянно и испуганно замер, попятился. Озадаченно повертел головой, пытаясь определить источник звука. Но он как затих – так более не возобновлялся. У соседей, видать, что-то творится.
Перехватил бутерброд с уже полежалым и начавшим обветриваться сыром, поскреб свою трёхдневную щетину и надолго застопорился перед зеркалом, рассуждая:
- Более-менее респектабельно…Хм. Если бы не синяки перед глазами. Сразу выдают. Надо меньше прикладываться к бутылке; с понедельника, пожалуй, урежу порцию. Больше к водке ни-ни. Пиво, братец, пиво.
Его харя неутешительно затрясла обвисшим двойным подбородком. Осмотр залысин  оптимизма также не прибавил.
Игнат Матвеич вышел из подъезда и юркнул обратно, чуть притворив дверь: пёс. Рычащая шелудивая псина, ощерившая клыки. Развелось тут тварей! Вылавливать таких надо да шкуру обдирать, или усыплять – что они там с ними делают? И перегар-то не мог учуять, чего окрысился, спрашивается? Игнат Матвеич неожиданно почувствовал дикую ненависть к этому блохастому куску мяса. Оглянувшись по сторонам, подобрал кирпич, которым подпирали дверь, чтобы не закрывалась до конца и запустил в зверюгу. Камень угодил в бок, и это еще больше разозлило пса, он зарычал так, что стало ясно – Ивану Матвеичу отсюда никак не прошмыгнуть невредимым.
- Убирайся!, - крикнул он прямо в налитые кровью и злой глаза треклятой собаки. И та поджала хвост, заскулила жалобно и попятилась, глядя куда-то за его спину. У Игната Матвеича аж холодок по спине пробежал. Камня не испугалась, а сейчас словно что-то увидела рядом с ним. Или кого-то. Он невольно оглянулся, а когда повернулся обратно, чтобы держать пса в поле зрения, обнаружил, что тот куда-то исчез. Меж тем по лестнице спускался сосед, живущий этажом выше.
Оттолкнул плечом Игната Матвеича, как бы показывая, что неуместно тут столбом стоять, у входной двери.
- Позволите?, - бросил раздраженно. И протерся мимо него, потопал по своим делам. Если бы Иван Матвеич не спешил, обязательно показал бы этому невеже, где раки зимуют. Таких нужно ставить на место, чтобы не зарывались. Чертяка носатый, попляшешь еще у меня!
Внимание его опять перешло к собаке. Выходил осторожно – вдруг затаилась где-то и цапнет из укрытия. Ублюдочная порода. Но пса не было видно, и он, встревоженный донельзя, не заметил, как за ним метнулась тонкая, сероватая и явно не принадлежащая ему тень.
Пока ехал на работу, Игнат Матвеич поневоле стал в метро свидетелем неприятнейших вещей. Две раскрашенные девицы, сидящие напротив, обменивались откровенно похотливыми взглядами. Выглядели они, по правде сказать, дешево, и он еле удерживался от того, чтобы не скривиться. Какие нравы пошли… Та, что с патлатой  мальчишеской стрижкой, выходя на своей остановке, украдкой сунула блондинистой записку, где был накалякан номер.
- Что?, - окрысилась блондиночка, поймав на себе неодобрительный взгляд Игната Матвеича. И поспешно скомкала бумажку, протиснула в карман брюк. Позвонит этой остриженной паршивке, как пить дать.
« Тьфу ты, чёрт!», - мысленно сплюнул он. Что тут скажешь-то. И когда освободилось место подальше, пересел. Девчонка на лицо ничего, но уже попорченная. А так…он бы с ней…вполне…то самое. Иван Матвеич чуть не облизался при мысли о том, как он сдирает с нее штаны в облипку, наверняка тугие, да так, чтоб эта тряпка на ней лопнула по швам; как бьется под ним полноватое тельце…Он помечтал бы еще, но  чертовка смотрела на него так презрительно, будто видела все блудливые, грязные, копошащиеся в его мозгу мыслишки. Он даже виновато скособочился. Поэтому оставалось только закрыть глаза и предаться мыслям о припрятанной в шкафу бутылке водки. Вот отработает он, наишачится, – и тогда уж можно позволить себе отдых. Эх!
Издевательское хихиканье – как тогда, на кухне, - явственно проступило сквозь лязг и грохот несущейся электрички. Игнат Матвеич покосился на других пассажиров – не слышали ли? Но нет, все заняты своими незатейливыми делами. Большинство в наушниках или экранах своих мобильников. Дурацкие рабы гаджетов! Некоторые с заумным видом пялятся в увесистые – и не особо – тома, или делают вид, что спят. Послышалось,-  попробовал убедить он себя. И кажется, получилось.
На работе он пахал, как вол, и всё равно получил от начальства замечание – мол, мямля, не умеешь с людьми ладить, план не выполнил…Поэтому домой он рвался, как в последний оплот уюта посреди кромешной несправедливости. С довольным лицом сбросил себя всю одежду, кроме растянутых семейных трусов, над которыми внушительно возвышался его обрюзгший живот, достал из шкафа припрятанное там долгожданное сокровище, торопливо разрезал луковицу и два огурца, не ополаскивая их; из холодильника вынул кусок солонины, притащил солонку, макнул туда лук, налил рюмку, опустошил ее, запрокинув голову и шумно выдохнув воздух, после крякнул и утер губы ладонью, с удовольствием похрумкал огуречной мякотью.
Правда, ему не давали покоя пошагивания того самого соседа сверху, он как будто маршировал. Пора бы разобраться. Но попозже. Все позже. Безрадостное существование, от такого недолго и в петлю сунуть голову. А что? Это как идея.
Чтобы заглушить  мерный и звонкий  цокот, наш Игнат Матвеич нашарил пульт. Включенный телевизор выдал неразборчивые шумы. Черт-те что! Он пощелкал каналами, остановился на черно-белом фильме, где усатый рослый детина пытался соблазнить жеманную девицу; ее неестественные ужимки сразу бросались в глаза. Поев, Игнат Матвеич запустил руку в штаны и после нескольких характерных движений закатил глаза к потолку. Да так и замер. Лицо его судорожно перекосилось, и вовсе не от испытуемого наслаждения.
Вам бы даже стало его жаль. Он хватанулся за ворот несуществующей рубашки, чтобы разорвать ворот – так ему вдруг стало не хватать воздуха. Доступ к крику ему, следовательно, тоже был перекрыт. Побелел, как та столовая соль; ему показалось, что сердце лопнет, еще немного – и не выдержит наплыва.
А все почему? Да потому, что с потолка на него таращился черт. Самый что ни на есть натуральный чертик, в небольшую величину, косматый от меха, смоляной, словно закопченный. И рожки прилагались, остроконечные такие, загнутые. Довершали картину хвост-трезубец и раздвоенные копытца: ими-то он и топотал по потолку несчастного Игната Матвеича, только таращившего глаза и хлопающего ртом в отчаянной попытке заорать. Сейчас нечистый смирно наблюдал за поднятым ажиотажем, присев на корточки, нависая таким образом над столом а хвост болтался вообще практически у самой макушки сидящего; оставалось неясным, как ему удавалось так ловко передвигаться, подобно мухе и не чувствуя неудобства от своего перевернутого состояния; но черти –  они ведь большие ловкачи.
Итак, чёрт мерзко и тоненько захихикал. Кончик хвоста его при этом немилосердно затрясся, чирканув по уху Игната Матвеича, отчего тот справился со ступором и полусполз – полуоткинул стул и пополз на карачках к шкафу, беспрестанно при этом хныча. Бес дождался, пока тот не привалится обреченно спиной к стенке шкафа и бойко приставил заросшую ладонь ребром к остроконечному уху, пародируя, будто отдает честь.
- Товарищ Гудрин? – осведомился он.
Но Игнат Матвеич лишь оторопело потряс головой, не в силах выдавить что-либо внятное.
- Могу и не спрашивать, - осклабился пришелец. – По лицу всегда видно, по адресу я явился, или ошибся дверью. Вопрос-то – чистая формальность. Я с вами с утра, под ручку хожу, так сказать. Приглядываю за  всеми ваши страстишки и мелкие погрешности. На данный момент рукоблудствовали, верно? Ай-ай-ай, а мамаша вас в детстве не учила, что сластолюбие – это нехорошо? Ну, не смущайтесь так, никто не идеален. Вы по цвету лица уже сравнялись с манной кашей. Экая умора!
- Бр-рысь! – наконец просипел наш герой.
И тут бес так звучно расхохотался, что потолок заходил ходуном.
- « «Бр-рысь», - передразнил он Игнат Матвеича.  –Брысь, это же надо такое придумать! Думаете, ваши дешевые фокусы сработают на меня, как и на ту псину? Да-да, не багровейте, - это ведь я его прогнал, собственной персоной.
- Уходи, пакость! Тебя нет, тебя нет, это все водка проклятая, чтоб ей пусто было. Не буду больше пить, ей-же-ей, Господи, как на духу!
- Меня нет?, - пискляво и обиженно протянул чёрт. – Скажете тоже. Это как посмотреть. С одной стороны – напротив, вас нет. Одной ногой уже стоите в раскаленной адовой печке, а другой – на земле, разве же это считается?
- Хрен ты получишь! – завопил Игнат Матвеич, лихорадочно творя крестное знамение. – Не получишь меня! Сгинь. О боже, спаси и сохрани…
- Вы же сами меня позвали. А теперь выгоняете гостя? Негоже так,  - гневно мотнул хвостом черт и переступил с копыта на копыто, отчего Игнат Матвеич зажал уши и  еще яростнее забормотал молитвы, перемежая их пьяными иканиями. – А мысль о смертоубийстве, я скажу вам, крайне занимательна и зрелищна. Могу устроить.
- О нет, нет, сдуру ляпнул, прости, Господи и помоги мне…
- НЕ КРЕСТИСЬ, ГНУСНЫЙ ЧЕРВЯК!, - вдруг рявкнул незваный гость, тень его на стене выросла и сам он увеличился в размерах. – Не ломай комедию, тошно смотреть! Что ты лицемеришь перед своим божком?, - голос его как будто состоял уже из хора демонов и заполнял все помещение. Надтреснутый и громкий.
Откуда-то из пустоты проявилась веревка – очевидно, она болталась на люстре. Бес молниеносно придвинул и табуретку и, переместившись, наклонился к скорчившемуся Игнату Матвеичу.
- Ты же этого хотел? Петля сооружена. Тебя там даже ждут, тебе рады – гляди-ка.
Мышино-свинячье личико черта преобразилось. Словно он стер с себя одну личину и надел другую. Пошлая блондинка, увиденная сегодня в метро. Она игриво улыбнулась и поманила его пальчиком (стоит упомянуть, что на лапах вместо закрученных когтей появились наманикюренные изящно красным и отполированные ноготки, в каждом из которых Игнат Матвеич видел свое скукоженное отражение).
- Игнатушка, зачем ты бил меня?, - заговорила она голосом его покойной жены. – И сынишку нашего избивал, он-то ни в чём не был виноват. Я ненавижу тебя, отродье!, - прорычал уже низкий мужской бас. – Гнить тебе заживо!
Игнат Матвеич старался не смотреть на плясавшие под потолком тени, зажмуриться, но веки его точно кто раздирал и заставлял смотреть на зачинавшуюся свистопляску.
- Твое смердение восхитительно. Он разлагается, - шепнул бес полубесплотной тени. Поддел вилкой кусок солонины с тарелки и поднес. – Откушайте, мадемуазель, - и обретете зримую форму. Этот человечек просто чудо на вкус, уверяю. Попробовав один раз, вы уже не сможете отказаться.
Игнат Матвеич напрасно моргал глазами в надежде, что адская фантасмагория пропадет. Но – видел в деталях, как метающиеся тени переговаривались, шуршали, задували холодом, одна за другой откусывали кусочки мяса, в котором он видел уже самого себя – разрезанного, выпотрошенного, освежеванного. И лишился сознания.
Скажем так – очнулся наш с вами Игнат Матвеич не сказать, чтобы совершенно другим человеком, но изменился кардинально. Не позволял зеленому змию искушать себя, вообще не прикладывался к бутылке ни разу с той памятной ночи и никому не рассказывал о том, что ему привиделось – да и привиделось ли? Одно он знал точно: именно мысли о покойной жене помогли ему выдержать творящийся в квартире кошмар; да пузырек со святой водой, дотоле хранящийся в шкафном закутке, который он зажимал в ладони, пока бесы вершили свой кутеж.
Он завел дома кота и познакомился с очаровательной женщиной лет сорока пяти, сдружился и с ее детьми; от начальства теперь выслушивал похвалу и даже получил небольшое повышение, а соседи диву давались, как это он так быстро согнал с себя жир и разительно переменился в облике. Игнат Матвеич довольствовался бы всем в полной мере, если бы…
Если бы не омерзительный шепоток, изредка звенящий у него в голове и напевающий гнусности.