Почитай, всю войну я был раненым. Так вышло. Прибыли мы под Майкоп, стали из эшелона выгружаться, а тут мессеры. Паника сразу. Кинулись, кто куда. Молодые же, необстрелянные. И я, было, кинулся. Но что-то как даст по ноге. Потом только выяснилось – осколок. Лежу, ору. Больно же. Собственно, все орут. Кто от боли, кто от страха…
Улетели мессеры. Народ из щелей выползать стал. Кто уцелел, конечно. Санитары появились. Меня на носилки и… Вроде, в госпиталь. Хотя… Какой госпиталь? Палатка, а в ней доктора орудуют. Да и какие доктора? На год-другой меня старше. А мне только-только восемнадцать. Двое их было. Один полный притырок, второй, вроде, ничего. Сцепились они из-за меня. Притырок орет, что ногу надо ампутировать, что осколок в кости и не вытащить. А второй, что хоть и анестезии нет, спасать ногу надо. Слава Богу, по второму и вышло. Кромсать начали. А я и вырубился. От боли, наверное. Очнулся в эшелоне уже. Санитарном. И началось. Один госпиталь, другой… Операции… Потом тиф. А как же. Ну, и воспаление легких перед финишем. Больше двух лет провалялся. И хромым на всю жизнь остался. Одна нога не гнется и короче другой сантиметров на десять. Короче, выпустили меня из госпиталя в начале сорок пятого. Костыль, рюкзачок тощий за спиной, документов-выписок пачка. Казахстан, минус тридцать…
Куда податься. Кое-как до вокзала добрался. Там двое суток прождал, а потом ребята, что на фронт ехали, в эшелон пустили. Аж до Запорожья довезли. Самые счастливые за всю войну пять дней были. Тепло, жрать дают… Лафа!
Дальше-то много хуже было. До Одессы почти месяц добирался. Хромаю себе по улицам, не узнаю город.
Добрался до двора своего. А там радость со слезами. Радость оттого, что комнату нашу соседи нетронутой сберегли. А слезы оттого, что родителей и бабушку румыны убили.
Горюю я, а все думаю:
- А как дальше?
Жилье, допустим, есть. Но это все. Еды нет, работы, чтоб на еду заработать, тоже. Да и какая работа для калеки отыщется? Сунулся, было в военкомат, а там нарядный старлей сидит и сообщает, что таких, как я, у них полная жопа. И что свалились мы на его голову. Короче, послал, куда подальше. Карточки, правда, выдал. А на что их отоваривать?
Выжил как-то. Соседи помогли. Дело нашлось. Ходил я по ночам зажиточным людям очередь за хлебом занимать. За деньги, конечно. Так и жил, пока. А потом в институт пошел. Заканчивать. Там стипендия!
И работа нашлась. В артели. Им – они ж артель инвалидов! – позарез инвалиды-фронтовики надобны были. Зарабатывал неплохо. Женился вскорости. Потом и дочка родилась. Короче, пошла жизнь.
Артель, правда, через пару лет разогнали.
- Твое счастье, что инвалид-фронтовик, - следователь внушал, - иначе сидел бы и долго. А так свидетелем пойдешь. Я ведь тоже с войны целым не пришел. – говорил и левой рукой протокол заполнял. А от правой у него только рукав в кармане пиджака.
Я и пошел… Свидетелем…
А потом в другую артель пристроился.
Так и жили. Соседка, что соседнюю комнату занимала, померла. Ну, и стали мы хлопотать, чтоб нам жилплощадь отдали. Жена особо козыряла, что фронтовик я, инвалид группы первой… Я сперва отбивался. Мол, какой фронтовие, если на фронте и не был? А она:
- Кровь проливал? Калекой остался?
Ох, не люблю я это слово – калека!
- Рана есть, аж страшно! Ходишь, как семь сорок!
Прямо не рана у меня, а пропуск какой. В лучшую жизнь, что ли?
Дали нам комнату! И закуток под кухоньку дополнительно. Отделились мы от остальных соседей, зажили самостоятельно.
А тут вообще фронтовики в почет вошли. На всякие мероприятия звать стали. Я сперва не ходил, стеснялся. Там люди с боевыми наградами, а я? Одна медаль «За победу над Германией» и все. Так такие медали почти у всех мужиков. А потом пересилил себя и ходить стал. В основном, туда, где подарки давали. А что? Я ведь тоже что-то заслужил.
Пайки, опять же.
А в шестьдесят пятом еще одну медаль навесили. И льгот, льгот! Ну, раз такое дело, я на машину с ручным управлением да на квартиру нацелился. Положено! И закон такой есть.
Дали!
Машину, правда, плохонькую. «Запорожец». Зато квартиру роскошную, со всеми удобствами, на проспекте Шевченко. Однокомнатную. Ну, для дочки сойдет. Студентка еще!
И магазины для нас ветеранские пооткрывали. С дефицитом всяким. Что себе возьмешь, что родственникам да знакомым. А что и на продажу можно. Прибавка, так сказать.
Так и жили.
Только с каждым годом все меньше нас, ветеранов.
Раньше в ЖЭКе на портсобрание человек пятьдесят нашего брата приходило. А сейчас… Вот на днях было девять человек!
Ну, и молодых несколько.
Один молодой – спонсор, вроде, - и просит:
- А расскажите-ка отцы, кто где воевал?
- Хана, - думаю, - позорище! У людей иконостасы да заслуги, а я?
А как пошли рассказы – страшно мне стало.
Двое – вохры с Колымы, еще один следователь НКВД… Четвертый, восьмой… Все из органов наших внутренних.
И я, фронтовик, твою мать!
Встал я, сделал вид, что худо мне стало, вышел да домой похромал. Иду и горько мне так…
А потом думать стал, что «Жигулю», что после «Запорожца» и другого «Жигуля» давали, срок вышел. Что пора новую тачку получать. Не себе, куда уж мне, внуку. Пусть парень поездит. Говорят, нашему брату уже иномарки положены! И дадут! Нас ветеранов так мало осталось!