Попутчик

Генрих Арутюнов
               
Лучшие мои годы прошли в концлагере – сказал сидевший напротив меня мужчина. На вид ему было лет 65. Крупный, широкий в кости, выразительное лицо, - он зашёл в купе на станции Лозовая. Представился Георгием Николаевичем. Нас было двое. После обеда мы разговорились о жизни , и в какой то момент он произнёс  эту, ошарашившую меня фразу. Глянув на меня, он грустно улыбнулся и сказал: «Да, сейчас я могу подвести кое какой итог своей жизни. Именно последние годы проведённые в концлагере, для меня самые яркие и счастливые. И это несмотря на то, что у меня хорошая семья. Любимая жена и две детей. Сын и дочь.» После небольшой паузы он продолжил: «В 1941-ом  меня, 19 летнего парня, призвали  в армию и сразу отправили на фронт. Зачислен я был в кавалерийский полк армии генерала Белова. Воевали мы недалеко отсюда, в районе Богодухово, Харьковской области. Вскоре наша армия попала в окружение. Выходили, кто как мог. Вокруг лес. Немецкие самолёты периодически налетают и расстреливают наших. В один из таких налётов неудачно спрятался за дерево, и шальная пуля попала в колено. Кровь остановить удалось, а вот идти уже не мог. Пролежал сутки, пока не услышал лай овчарок. Немцы начали прочёсывать лес. Появились. Идут цепью. Заметили меня. Ну думаю, - конец. Подошли и сразу вопрос-« Юден?!» Я не понимаю. Тогда сами проверили национальность.  Увидев, что необрезанный, соорудили носилки и понесли. Старался приподняться в воздух, чтобы облегчить им ношу. Затем была платформа, поезд , госпиталь. Подлечили и отправили в концлагерь французского городка Ренес. Через некоторое время с товарищами совершил побег. Влились в ряды французского Сопротивления. Но тут проблема. Французы в своих неудачных военных операциях винили прежде всего иностранных бойцов и расстреливали без следствия. Бежали и оттуда. Вновь концлагерь. Ну и дождались прихода американцев. Контроль над нами перешёл к ним. Дисциплина ослабла. У нас появились возможности выходить по увольнительной в город, и пользоваться благами европейской цивилизации. Кафе, кино, публичные дома..Помню, как получил пощёчину от проститутки, фривольно обратившись к ней на улице. Мне дали понять разницу между работой и личной жизнью. Каждое утро, после переклички , американцы давали заключённым разнарядку на работу. Больных оставляли отдыхать. Дошло до того, что «больных» стало больше половины. И тогда, они сачков отправили к врачу, который заставил всех выпить касторку. Помогло. Баланс восстановился. Так вот, однажды я зашёл в кафе. Уютное помещение, симпатичная хозяйка, музыка … Всё это наполняло душу покоем. Познакомился с хозяйкой. Понравилась очень. Стал заходить часто. Жанетт, так звали её, была вдова. Мужа убили в начале войны. Приходилось тянуть бизнес одной. Вобщем приглянулся и я ей. Стал помогать по работе. Подучился французскому языку. Обслуживал иногда клиентов. А в конце недели садился на велосипед и отвозил выручку в банк. Американцы к тому времени совсем ослабили дисциплину, и я уже подумывал остаться во Франции, жениться на Жанетт. Но однажды к столику подсели двое в штатском. Подозвали меня. И без предисловий сказали : « Вы, Георгий Николаевич. В 41ом были ранены под Богодуховым….» и так далее до участия в Сопротивлении и романе с Жанетт. « Мы знаем, что Вы были примерным комсомольцем и до войны принимали участие в театральной самодеятельности. Вот мы и решили поручить Вам ответственное задание. Нам известно, что многие советские военнопленные не хотят возвращаться на Родину. А Вы в лагере пользуетесь авторитетом и уважением. Не могли бы Вы убедить колеблющихся вернуться на Родину к своим семьям .  Родине нужны рабочие руки. За это она будет Вам только благодарна. Ну а если Вы не согласитесь или будете вести с нами игру, то знайте, что это для Вас плохо кончится.» Ушли. Я сидел оглушённый и потерянный.Поверил, испугался и решил не рисковать жизнью. Стал проводить агитацию среди военнопленных. Многие поверили мне, и когда была достигнута договорённость между союзниками, то около пятисот военнопленных изъявили желание вернуться на Родину. Было тяжёлое прощание с Жанетт. Затем,  пароход и отплытие. Когда приближались к Одессе, то меня удивило большое количество военных в чёрном на пристани. Главный сопровождающий нас полковник всё успокаивал меня: « Не волнуйся Георгий. С пристани сразу поедешь домой».  Причалили. Полковник передал документы офицеру, а сам сел в «бобик» и укатил. Нас же построили и отвезли в бараки. Затем была многодневная проверка каждого. Допрашивали тщательно. Выявляли тех кто сотрудничал с немцами. А остальных, и меня в том числе, отправили  на Дальний Восток. . Мы должны были кровью искупить свою вину перед Родиной, в боях с японцами. Когда доехали до Бурятии, война закончилась. Японцы капитулировали, а нас сгрузили и отправили в лагерь сроком на 7 -8 лет каждому. Многие поверившие мне во Франции, прямо говорили, что зарубят меня топором. Рано или поздно так бы и случилось. Но, как то, ко мне подошёл один из знакомых блатных зеков, и поделился планами на побег. Дал согласие. А он потом говорит, что надо уговорить третьего на роль «барашки», то есть на съедение. Я был в шоке. Опять выбор, или – или. Нашли фраера. Побег прошёл удачно. Бежали долго, ночами. Пришлось есть человечину. Перед Ташкентом разбежались. Здесь, ночью, пробрался к товарным вагонам. Познакомился с торговавшим с вагона яблоками, мужиком. Оказался земляком. Доверился и рассказал всё. ОН спрятал меня между ящиками, и вскоре наш состав отправился в Баку. По прибытию, ночью, пошёл домой. Стучу в дверь, а в ответ голос матери « Георгий! Это ты?» Что значит сердце матери. Всю ночь проплакали, а утром пришёл в милицию и сдался. Дали те же 7 лет. Отсидел. Вышел. Женился на сестре того, кто вывез меня товарняком с Ташкента. Живу с ней дружно, любим друг друга. Детей вырастили, женили. А всё равно, когда вспоминаю Францию, Жанетт, то сердце тоскует по тем дням. И сам я понимаю, что тот короткий период моей жизни в концлагере, был настоящим глотком воздуха свободы  и счастья. Никогда больше я не испытывал такого состояния. Он грустно улыбнулся, и повернув голову к окну больше не проронил ни слова. А  я, находясь под впечатлением услышанного думал о том, что опять правда жизни оказалась интереснее вымысла.