- Ты должен научиться сознательно становиться доступным или недоступным, - сказал однажды дон Хуан, - хочешь ты этого или нет, но при твоём нынешнем образе жизни ты всё время остаёшься доступным. Ты всегда открыт.
Я запротестовал. Я чувствовал, что моя жизнь становится всё более и более скрытной. Он сказал, что я его не понял. Быть недоступным вовсе не значит прятаться или быть скрытным. Это значит быть недостижимым, то есть, закрытым и защищённым.
- Давай скажем иначе, - терпеливо продолжал он, - нет никакой разницы в том, прячешься ты или нет, если каждый знает, что ты прячешься. Из этого вытекают все твои нынешние проблемы. Когда ты прячешься, то об этом знают все. Ты открыт и доступен и каждый может в тебя чем-угодно ткнуть.
Я попытался защититься.
- Не нужно оправдываться, - сухо сказал дон Хуан, - все мы дураки и ты не можешь быть другим. Когда-то я тоже был доступен и раскрывался снова и снова до тех пор, пока от меня ничего не осталось. А то, что осталось, могло только ныть. Я, правда, был тогда моложе тебя, но в один прекрасный день я почувствовал, что с меня довольно, и изменился. Когда я сделался охотником, я постиг секрет смены доступности и недоступности.
Говоря «быть доступным», дон Хуан использовал испанские идиоматические выражения «быть в пределах досягаемости» и «находиться посреди оживлённой улицы».
- Ты должен оттуда убраться, - объяснил он, - уйти с середины улицы, на которой полно машин и прохожих. Ты весь там всем своим существом, поэтому нет никакого значения, прячешься ты или нет. Прятаться там бессмысленно, ты только можешь воображать, что спрятался. Ты находишься посреди улицы; это значит, что каждый, кто по ней проходит или проезжает, видит, как ты бродишь там туда-сюда.
Метафора была интересной и в тоже время весьма туманной.
- Ты говоришь загадками, - сказал я.
Он довольно долго, не мигая смотрел на меня, а потом спросил:
- Слушай, а что с той блондинкой, твоей подружкой? Ну той, которая тебе по-настоящему нравилась.
Я уставился на него.
- Ты мне сам о ней рассказывал, - сказал он.
- Никогда ни о чём подобном я тебе не рассказывал.
- Ну как же не рассказывал, если рассказывал, - возразил он, как бы подводя итог спору.
Я хотел было возразить, но он не дал, сказав, что то, откуда он о ней узнал, не имеет значения, а важно лишь то, что я действительно её любил.
На меня накатила волна враждебности к нему из-за того, что он лезет мне в самую душу.
- Только не надо хорохориться, - сухо сказал дон Хуан, - с чувством собственной важности давно пора покончить. У тебя была женщина, очень дорогой тебе человек. И ты её потерял. Почему сейчас она не с тобой?
- Она ушла от меня.
- Почему?
- По многим причинам.
- Причина была одна — ты сделался слишком доступным.
Я искренне хотел понять, что он имеет в виду.
- О ваших отношениях знали все вокруг, - сказал он с уверенностью.
- А что в этом плохого?
- Это очень плохо, просто ужасно. Ведь она была прекрасным человеком.
Я искренне заявил, что его манера гадать о том, о чём он не имеет ни малейшего понятия, мне отвратительна.
- Но всё, что я говорю, правда, - сказал дон Хуан с обезоруживающей прямотой, - я «видел» всё это. Она была очень тонкой личностью.
Я сказал, что в конце концов та девушка была не такой уж тонкой личностью и что, по моему мнению, была личностью довольно слабой.
- Как и ты, - спокойно произнёс дон Хуан, - но это не важно. Значение имеет лишь то, что ты её повсюду искал. Это делает её особым человеком в твоей жизни. А для особых людей у нас должны быть только хорошие слова. Ты потерял её, потому что был доступен, ты всегда находился в пределах её досягаемости. Искусство охотника заключается в том, чтобы сделаться недостижимым. В случае с белокурой девушкой это означало бы, что ты должен был стать охотником и встречаться с ней осторожно, бережно. А не так, как ты это делал. Ты оставался с ней изо дня в день до тех пор, пока не истощились все чувства, кроме одного — скуки. Верно?
Я не ответил. Он был прав.
- Быть недостижимым, значит бережно прикасаться к окружающему миру, - продолжал он, - съесть не пять перепелов, а одного. Не калечить растения лишь для того, чтобы сделать жаровню. Не пользоваться людьми, не выжимать из них всё до последней капли, особенно из тех, кого любишь.
- Но я никогда никем не пользовался, - вставил я.
Но дон Хуан сказал, что пользовался, и поэтому теперь я могу только тупо твердить, что устал от них и что они нагоняют на меня тоску.
- Быть недоступным, значит сознательно избегать истощения, бережно относясь и к себе, и к другим. Это значит, что ты не поддаёшься голоду и отчаянию, как несчастный дегенерат, который боится, что не сможет поесть больше никогда в жизни и поэтому пожирает без остатка всё, что попадается на пути. Охотник знает, что в его ловушки ещё не раз попадёт дичь, поэтому он не беспокоится. Беспокойство неизбежно делает человека доступным и он непроизвольно раскрывается. Тревога заставляет его в отчаянии цепляться за что попало, а зацепившись, ты уже обязан истощить либо себя, либо то, за что зацепился.
Я сказал, что в моей жизни быть недостижимым невозможно, потому что мне постоянно приходится иметь дело со множеством людей и быть в пределах досягаемости каждого из них.
- Я уже тебе говорил, - спокойно возразил дон Хуан, - быть недостижимым вовсе не означает прятаться или скрытничать. И не означает, что нельзя иметь дело с людьми. Охотник обращается со всем миром очень осторожно и нежно, и не важно, мир ли это вещей, растений, животных или людей. Охотник находится в очень тесном контакте со своим миром, и тем не менее, он для этого мира недоступен. Он недоступен, потому что не выжимает из своего мира всё до последней капли. Он слегка касается его, оставаясь в нём ровно столько, сколько нобходимо, а потом быстро уходит, не оставляя никаких следов.
(К.Кастанеда)