Однажды, прогуливаясь по пустыне, мы с доном Хуаном присели отдохнуть. Неожиданно он с очень серьёзным выражением лица произнёс:
- К тебе вернулся дух охотника. Теперь ты попался.
- На чём я попался?
- Охотники всегда будут охотиться. Я и сам охотник.
- Ты хочешь сказать, что охотишься для того, чтобы жить?
- Я охочусь, чтобы жить. Я могу жить где-угодно на земле.
Дон Хуан движением головы обвёл всё вокруг.
- Чтобы быть охотником, надо очень много знать, - продолжал он, - это означает, что человек может смотреть на вещи с разных сторон. Чтобы быть охотником, необходимо находиться в совершённом равновесии со всем-всем в мире. Без этого охота превратится в бессмысленное занятие. Я в самом деле думаю, что у тебя есть способность к охоте. Возможно, ты захочешь изменить свой образ жизни для того, чтобы стать охотником.
«Стать охотником» звучало заманчиво и романтично, но с моей точки зрения это было абсурдным, потому что охота лично меня ни в коей мере не интересовала. Я сказал ему об этом.
- Вовсе не обязательно, чтобы охота тебя интересовала или нравилась тебе, - ответил дон Хуан, - ты обладаешь естественной склонностью. Я думаю, что настоящие охотники никогда не любят охотиться. Они просто хорошо это делают. Вот и всё. Охотник должен быть очень жёстким. Он практически ничего не предоставляет случаю. Я всё время пытаюсь убедить тебя в том, что ты должен изменить свой образ жизни. Я охотник, - продолжал дон Хуан, - наверное, мне следует объяснить тебе, что охотником я стал. Я не всегда жил так, как живу сейчас. В какой-то момент своей жизни я вынужден был измениться. До этого я всё время жаловался и распускал нюни. Но однажды я осознал, что жизнь, которую я вёл, не стоит того, чтобы жить. Поэтому я изменил её.
- Но моя жизнь меня вполне устраивает, дон Хуан. С какой стати я должен её изменять?
- Как ты думаешь, мы с тобой равны? - резко спросил он.
- Конечно, мы равны, дон Хуан, - ответил я.
Естественно, я оказывал ему некоторое снисхождение. Я относился к нему очень тепло, но всё же в глубине души считал, что я, студент университета и человек из цивилизованного западного мира, стою выше старого индейца.
- Нет, - спокойно сказал он, - мы не равны. Потому что я охотник и воин, а ты паразит.
У меня отвисла челюсть. Я не мог поверить в то, что дон Хуан действительно это сказал. Я тупо уставился на него, а потом, конечно, пришёл в ярость. Дон Хуан спокойно и собранно смотрел на меня. А потом он заговорил, отчеканивая каждое слово. Речь его лилась гладко и металлически бесстрастно. Он сказал, что я жалко и лицемерно веду себя по отношению ко всем; что я отказываюсь вести собственные битвы, а вместо этого, копаюсь в чужих проблемах и занимаюсь чужими битвами; что я ничему не желаю учиться и что его мир точных действий, чувств и решений неизмеримо более эффективен, чем тот бездарный разгильдяйский идиотизм, который я называю «моя жизнь».
Когда он закончил, я онемел. Он говорил без враждебности и без презрения, но с такой мощью и в тоже время с таким спокойствием, что даже гнев мой как рукой сняло. Мы молчали. Я был подавлен и не мог найти подходящих слов. Проходили часы. Дон Хуан постепенно становился всё более и более неподвижным, пока его тело не сделалось почти застывшим. Была уже полночь, когда я, наконец, осознал, что, если понадобится, он может вечно сохранять неподвижность среди камней в этой дикой ночной пустыне. Его мир точных действий, чувств и решений был действительно неизмеримо выше. Я прикоснулся к его руке и слёзы хлынули у меня из глаз.
(К.Кастанеда)