НА СНИМКЕ В. Новикова: Замира Ибрагимова, 1978.
Замира – совсем другой человек, чистый, честный, само достоинство. К себе самой она относится с самыми суровыми критериями. В 1976 году Замира написала такие стихи:
Прости меня, Работа,
За тысячу измен.
За жалкие заботы
О пользе перемен.
За неизбежность краха
Придуманной любви,
За стыд вранья и страха,
За идолов — прости!
Плохой человек такое о себе не напишет.
Замира Мирзовна Ибрагимова была настоящим беззаветным другом Николая Грицюка. В своей книге о нём «Я пишу настроения», о которой я уже писал, она, проделав огромную работу по сбору материалов о художнике, нашла о нём точные и тёплые слова.
А это из каталога к выставке Николая Грицюка 1982 г., когда ему могло быть 60 лет:
«И был мой друг так богат. Что всегда мог показать гостю в своей мастерской новые работы. Самые новые, написанные в последний месяц, в последнюю неделю, вчера, сегодня.
Сказочно богат был мой друг, на протяжении многих лет начинавший день с безоглядной траты дарованного ему таланта, никогда не считавший времени и сил, отданных делу, ради которого родился, никогда не униженный мыслью о более полных сундуках соседа и завистью к более благополучным коллегам.
И был мой друг так щедр, что в дома, где его любили, без картины не приходил. И сам выбирал ей место, и сам вбивал для неё гвоздь, и сам первый пристраивал её со всех сторон, и не говорил ничего, и улыбался хозяевам, светясь добротой и лукавством, и оставлял в доме вместе с картиной себя – прекрасного ребёнка, неспособного фальшивить, хитрить, притворяться.
И был мой друг так устроен, что ни на какое злое проявление подвигнуть его было невозможно, и каким бы испытаниям ни подвергали его жизнь, ей не удалось сделать из него ни циника, ни ремесленника, ни рвача, ни равнодушного статиста, устало отбывающего сценический срок.
Скорби и печали многоликого нашего мира находили в его по-детски отзывчивой и бескорыстно-доверчивой душе сострадательный отклик, и тревогами неспокойной Земли жил человек, имевший возможность закрыть перед нами наглухо двери своей мастерской.
Зачем наделяет природа Художника такой нежной, такой незащищённой душой?
Он мог бы, любуясь архитектурой старого русского города, работать на его тихих улицах умиротворённо и с наслаждением – и вовсе не думать о гибели космонавтов, которое большинство восприняло как неизбежную плату Вселенной за дерзкую попытку землян проникнуть в её устройство. А он глубоко пережил гибель людей в космосе, страдал так, как страдают, теряя близких, ему было, действительно, больно, и тем отличался он от многих, не способных тратить душевные силы на такие неличные драмы.
Он мог бы безмятежно радовать себя и других своими феерическим сказочными городами, мог бы успешно и безмятежно прожить в мире сказки, в мире фантазии, игры и выдумки, у него достало бы таланта и трудолюбия стать незаменимым, например, для театра Художником-Сказочником, которому бы всегда хватало работы, денег, аплодисментов, внимания.
Но он пытался понять, что делает с человеком Город, вытесняющий людей на обочину автомагистралей, его ранили выстрелы в Чили, ему мешал спать ночами гул бомбардировщиков, сбрасывающих смертоносный груз на мирное население другого конца планеты, он так хотел – и никогда не мог! – сказать вместе с Михаилом Ромом: «И всё-таки я верю!»
Он мог бы… но он сделал достаточно, чтобы не говорить о нём «мог бы». Он как раз не мог не слышать боли другого, не мог не сострадать неразрешимости чьей-то жизни, не мог не страдать от заблуждений человечества, приносящих несчастье человеку.
И будь его душа грубее, он, может быть, сам готовил бы эту юбилейную выставку, на которой соберёмся мы, его друзья, постоянные обитатели его незабываемой Мастерской, где каждого всегда ждала чашка свежезаваренного чая, добрая улыбка хозяина, классическая музыка – и непременно новые работы, идеи, результат, эмоции, движение…
Но его душа так и не огрубела – только становилась всё беззащитнее… И юбилейная выставка поставлена не им».
С художником их связывала большая дружба, или, как шутит она сама, пылкий «платонический роман» длиною почти в два десятка лет.
И до книги она много писала о нём и в газеты, и в журналы. Грицюк дарил ей свою душу и свои картины… И этот дар неотплатен.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2014/07/31/322