Маленькие мученики Саласпилса

Память Обожжённых Лет
Маленькие мученики Саласпилса

http://www.stihi.ru/2013/12/09/5169

Автор - Виктор Мельников 4

                В мемориальном ансамбле под Ригой установлена
                скульптура «Мать» — это памятник тем детям,
                которые погибли в Саласпилсе, тем женщинам, у
                которых силой отняли их детей..! 

   I
   Подходила к концу вторая военная зима. В середине февраля 1943 года жители белорусской деревни Шавелки услыхали шум моторов. По дороге в облаках снежного вихря бежал бронетранспортёр с чёрным крестом на боку, а следом за ним тянулись несколько грузовиков с гитлеровцами. Машины остановились посреди безлюдной деревни. Солдаты в шинелях мышиного цвета соскакивали в глубокий лес и разбегались по домам, отворяя дверь прикладами.
   В дом Курменёвых ввалились сразу несколько немецких солдат.
   — Вон всем из дома! А ну, шевелись! Живо! 
   Анну Николаевну с тремя детьми вытолкали на улицу. В доме оставили лишь стариков. Двое полицейских огромными досками крест-накрест заколотили дверь. Вокруг дома уже суетливо двигались солдаты, обливая бензином высокие стены. Анна Николаевна кинулась к дому, но долговязый детина, ударив её ногой в живот, свалил женщину в снег. К матери подбежали дети, начали плакать. Через минуту дом заполыхал. Красные языки пламени поднимались высоко в небо. Душераздирающий крик матери оглушил всю деревню. Со страшным треском вылетела оконная рама. Десятки стеклянных брызг осыпались в горячий снег. В оконном проёме в белой домотканой рубахе показалась фигура старика. Короткая автоматная очередь — и тело его упало обратно в пламя. Цепляясь за подоконник, старалась выбраться из окна седая женщина, но её постигла такая же участь.
   За несколько минут вся деревня превратилась в один огненный шар. Разбушевавшийся огонь вместе с деревом пожирал мечущихся в пламени стариков. Падали от горя женщины и впивались голыми руками в родную землю. 
   Анну Николаевну с детьми бросили в сани. Полицай хлестнул кнутом коня, и санный поезд тронулся из горящего селения. А деревушка превратилась в чёрную тучу, которая долго сопровождала своих сельчан, пока не растаяла в морозном воздухе.
   «По особой директиве начальника полиции Остланда обер-группенфюрера СС Еккельна, под предлогом борьбы с бандитизмом во временно оккупированных, граничащих с Латвийской ССР областях Белоруссии, Ленинградской, Калининской, а так же Латгалии, немецкофашистские захватчики на протяжении 1942–1944 годов систематически угоняли из этих областей мирное население в специально устроенные концентрационные лагеря в городах Риге, Даугавпилсе, Резекне и других местах Латвийской ССР».
   (Из акта Чрезвычайной республиканской комиссии. 5 мая 1945 г.).
   Несчастных привозили в Бигосово. Вся станция, словно огромный муравейник, была запружена такими, как и они, жителями из ближайших деревень. Люди рыдали, кричали, некоторые теряли сознание. Они понимали, что их ждёт. Дети повзрослей пытались бежать, но их настигали пули.
   Лишь поздно вечером подали состав. В товарные вагоны, где раньше перевозили скот, посадили женщин с детьми. В холодные вагоны загоняли людей столько, что в них можно было разместиться только стоя. Ехали всю ночь. Анна Николаевна, тесно прижатая к холодному инею стены, согревала детей под своим пальто. Когда уже совсем не было сил держаться на ногах, поезд остановился. Раскрылись замороженные двери вагонов.
   — Освободить вагоны! — последовала команда.
   Замёрзших, измученных голодом и бессонницей людей погнали по просёлку. Стараясь быстрее пройти это место, гитлеровцы окриками и прикладами подгоняли колонну измученных женщин и детей. Вскоре вышли на шоссе. Пленные женщины шли, прижимаясь к обочине дороги, давая свободный путь немецким мотоциклам и автомобилям, набитым солдатами. Послышался приказ свернуть направо в лес. Изредка раздавались выстрелы — это немцы расстреливали обессилевших. Вот и конец пути. Впереди двойное кольцо колючей проволоки, а за нею сторожевые вышки и бараки, бараки…
 Лагерь уничтожения распахнул свои ворота. Из рук эсесовцев рвутся, захлёбываясь в лае, немецкие овчарки. У здания комендатуры на высоких мачтах развеваются флаги: один алый с белым кружком и чёрной свастикой посередине, другой — чёрный с двумя белыми буквами «SS». Это был Саласпилский лагерь смерти.

   II.
   Весь день узников продержали в душном переполненном бараке. Отобрали тёплые вещи, еду. На голых нарах не было ни матрацев, ни одеял. Мёрзли и плакали дети. Девятилетний Олег просился домой. Женя просил есть, а маленькая Люся, прижавшись к матери, дрожала от холода. Несколько женщин, всё ещё веря во что-то — в спасение, в Бога! — пожаловались коменданту лагеря. «Помощь» была оказана незамедлительно:
   «Ночью, когда мороз становился крепче, — вспоминает Анна Николаевна Курменёва, — фашисты выгнали нас во двор и заставили раздеться догола. Людей поторапливали, кто не слушался — били. Поиздевавшись над нами, немцы погнали нас бегом в баню. Мылись холодной водой. Обратная дорога тоже бегом. Голыми мы должны были пробежать круг по лагерю, который был с добрый километр. От мороза захватывало всё внутри. Ребятишки мои плачут и, леденея от холода, прижимаются ко мне. «Мама, мне холодно», — кричат они. Со слезами на глазах прижимаю их к себе. Тру их голые спинки окоченевшими от холода руками. Больше всего беспокоюсь за шестилетнюю Люсю — выдержит ли её маленькое сердечко такие ужасы? А у самой уже нет ни слёз, ни сил. Так фашисты ответили на наши мольбы о помощи. Многие, конечно, не выдержали этих мучений…»
 Это садистское зрелище не устроило гитлеровскую ораву. Не насытившись, разъярённые нацистские канальи на следующий же день устроили себе более страшное представление. После так называемого карантина всех согнали в специально оборудованный барак. В конце коридора стол, за которым сидят три эрзац-человека. Вокруг них охрана. Каждую мать вместе с детьми подводят к ним. Уточняют возраст ребёнка, имя. Всё это вписывается на кусочек картона и вешается ребёнку на шею. Затем детей отводят в одну сторону, матерей в другую. Женщины рвутся к детям. Они кричат во всю силу материнской боли, и охрана солдат пятится от этого нечеловеческого напора. Но это был только миг. Садисты в военных мундирах — самая редкая порода убийц, которые когда-либо существовали на свете, — прикладами оттесняли матерей от детей. Пронзительная детская жалоба, истерический хохот матерей, проклятья рвались наружу. Женщины сорока пяти бараков затыкали уши. Мужчины, сжав кулаки, плакали.
   — Мы понимали, — продолжала вспоминать Анна Николаевна, — что борьба за детей этого барака была нелегка. Нас попросту могли перестрелять. И всё-таки в своём отчаянье мы надеялись на чудо. Но его не было. Эсесовцы силой отрывали от нас детишек и швыряли в сторону. До сих пор стоит в ушах крик моих детей. Двое откормленных громил, схватив меня под руки, поволокли из барака. Набираю воздуха и кричу, чтобы услышали мои дети:
   — Кровинушки мои, прощайте! Папка наш за всё им отомстит! Держитесь всегда вместе! Олег, береги младшеньких!
   Но крик Анны Николаевны слился с общим горем женщин, которого страшнее не было на свете. В этот же день всех матерей вывезли из лагеря. Анна Николаевна в этот лагерь больше не вернулась.
   Детей немцы содержали отдельно и строго изолированно. Они находились в состоянии маленьких животных, лишённых даже примитивного ухода. За грудными младенцами ухаживали 5–7 летние девочки. Грязь, вшивость, вспыхнувшие эпидемии кори, дизентерии, дифтерии приводили к массовой гибели детей. Немецкая охрана ежедневно в больших корзинах выносила из детского барака окоченевшие трупики. Детей сбрасывали в выгребные ямы, сжигали за оградой лагеря и частично закапывали в лесу вблизи лагеря… 
   «Когда мы, несколько женщин, явились в барак, — вспоминала Акелина Лелис, бывшая узница Саласпилса, работавшая в то время в детском бараке, — перед нами открылась страшная картина. В бараке на голых нарах лежали полуголые дети разных возрастов. Некоторые из них умели только ползать, многие не умели даже сидеть. От ужасного запаха можно было задохнуться. Пятьсот детей в течение нескольких дней все свои естественные надобности отправляли тут же, в бараке. Грудные младенцы так перепачкались, что не видно было глаз.
   Но самым мерзким злодеянием по отношению к детям было выкачивание из них крови. И даже используя их как источники, изуверы морили голодом. 100 граммов хлеба и поллитра жидкости наподобие супа лишь продлевали мучительную смерть маленьких узников.
   Государственной чрезвычайной комиссией бесспорно установлено, что у детей систематически брали кровь. За период 1942–1945 г.г. в Саласпилском лагере было заключено 12000 детей. У каждого ребёнка фашисты выкачивали примерно 500 граммов крови. Как установила судебно-медицинская экспертиза, всего у несчастных малюток было взято не менее 3,5 тысяч литров крови. В Саласпилсе нашли свою могилу 7000  детей, ставших жертвами фашистских негодяев.
   Пройдя все круги ада, чудом осталась живой маленькая Люся. Почти невероятно, чтобы через 42 года можно было что-то вспомнить. И вот она сидит передо мной, и я не удерживаюсь, задаю всё-таки вопрос:
   — Помните ли, как у вас брали кровь?
   — Нет, конечно, не помню. Но в памяти навсегда осталась длинная очередь в барак и немцы в белых халатах.
   От смерти её отделяли несколько стеклянных трубок детской крови. А вот как это было. Детей мыли в бане и с утра выстраивали всех, кто мог стоять. Старших заставляли держать грудных. Ни одного взрослого в барак не впускали. Убийцы с дипломами европейских университетов клали грудных детей на стол. По-немецки педантично один определял группу крови малюток, другие брали кровь. Руководил фабрикой детской крови врач Майзнер. Ежедневно эта фабрика поставляла армии пять ящиков с ампулами детской крови.
   Она очень ценилась, детская кровь. С её помощью солдат вермахта возвращали в строй, чтобы жечь, убивать, насиловать. Только не каждый из маленьких доноров оставался жить. А те, кому везло — были безжизненны. Семилетних старичков вывозили из лагеря. Детей укладывали по пятьдесят на дно каждой машины. Этот груз доставлялся в Ригу, в женский монастырь. Это было, пожалуй, единственное гуманное решение палачей. Но и здесь садисты в военных мундирах боялись продешевить. Монахиням они передавали лишь тех детей, которые уже не могли стоять. Более крепкими торговали в Риме на старинной площади перед Домским собором.
   Стены старинного женского монастыря, привыкшие видеть страдания людей, содрогались при виде этой ужасной картины. Одна за одной въезжают во двор крытые немецкие автомашины. Раздаются команды офицера. С грохотом открываются борта. Там, прижавшись друг к другу, дрожат от холода дети. Ветхая, рваная одежда даже не прикрывает тела, покрытого нарывами и коростой. Солдаты не церемонятся со страдальцами. Полумёртвых детишек они штабелями укладывают во дворе монастыря. Каменеют лица монахинь.
   Слух об этом разнёсся по городу мгновенно. Спасая детей от верной гибели, рижане забирали их к себе. Нашла своего спасителя и Люся Курменёва — простая русская женщина Анна Васильевна Сидорова, которая и сейчас проживает в Риге. Нельзя без волнения слушать её рассказ. Ей и самой тяжело вспоминать. Она прерывается, плачет и, успокоившись, снова продолжает:
   — В те дни чуть ли не из каждого дома все дороги вели на улицу Кришьяна Барона 126, где молча умирали дети. Весь город знал об этом — сосед передавал соседу. И шли не только рижане, шли люди с хуторов, все торопились спасти детей. Захватив одеяло, я со всех ног бросилась к монастырю. Навстречу мне то и дело попадались женщины и мужчины, несущие завёрнутых в одеяло детей. То, что я увидела в монастыре, превзошло все мои ожидания. Страшные маленькие скелетики с раздувшимися животами страдальчески смотрели на меня. Ручка одной девочки потянулась ко мне. Я подбежала к ней, нагнулась. Из-под отрепья, прикрывавшего несчастную, виднелся кусочек грязного картона, привешенного на верёвке. С трудом, сквозь слёзы разобрала слова: «Люся Курменёва, 17 октября 1937 года». Стараясь улыбаться, я чувствовала, как по щекам катятся слёзы. «Девочка, пойдёшь со мной?» «Пойду»,  — шепчут её губки, и обе ручонки тянутся ко мне. Заворачиваю её в одеяло, а сбоку уже несколько ручонок хватают меня за юбку: «Тётя, возьмите и меня, и меня, и меня!!!» Не помню, как выбежала с Люсей из монастыря. А навстречу мне торопились женщины, возвращая детей, которые умерли по дороге. Я донесла свою девочку. Дома кипел на керосинке бак с водой. Мыла её, а у самой слёзы не останавливались…
 Нина Васильевна всячески старалась возвратить девочку к жизни. Через три месяца удалось поднять её на ноги. Начала исчезать худоба, появился первый румянец на щеках. Но где-то далеко затаилась её детская улыбка. Фашисты отучили маленькую страдалицу улыбаться. Даже новогодняя ёлка с подарками Деда Мороза не помогли оживить девочку. Узнав от Люси, что она находилась в лагере с двумя братьями, Нина Васильевна начала их поиски. Лишь в конце 1944 года розыски женщины увенчались успехом. Нашёлся старший брат Олег. Детский дом в Кандаве приютил мальчика. Начали собираться. Люсе сшили новое алое платье из немецкого флага: их в ту пору продавали в универмаге. Напекли полную корзину пирожков. Встреча была трогательной. Брат и сестра кинулись друг к другу. Десятилетнее лицо мальчика было сплошь усеяно морщинами. Да и суждения его были далеко не детскими.   
   — Красивая ты стала, как до войны, — не отводил глаз от сестрёнки Олег. — Женю я не уберёг. Его руки не успевали заживать от уколов, а потом он тяжело заболел. У него постоянно кружилась голова, и немцы отправили его в лазарет. Больше я Женю не видел. Может, он умер сразу, а может и жив где-то…
 Нина Васильевна продолжала поиски Жени. Ходила по госпиталям, запрашивала десятки детских домов, выспрашивала просто прохожих на улице, но отыскать мальчика было невозможно. А в это же время разыскивала детей их мать — Анна Николаевна Курменёва. Она была жива! Пройдя ужасы двух концлагерей, она была освобождена советскими войсками из лагеря смерти Майданек. Начались поиски семьи. Первая страшная весть: погиб муж Гурий Степанович Курменёв. Вся надежда была на детей. И вот с помощью работников Министерства внутренних дел Латвии она разыскала Олега и Люсю. Найти Женю так и не удалось. То ли он умер в лазарете, то ли он выздоровел и его приютила какая-нибудь семья — не известно. Но до сих пор мать ждёт своего сына.
   После войны Анна Николаевна вместе с детьми осталась в Риге. Им выделили вначале комнату, а затем и квартиру. Тяжело было одной воспитывать двоих детей — сказывались годы, проведённые в концлагерях. Но мать, вопреки всем трудностям, сумела воспитать их и направить на верный жизненный путь. Олег блестяще закончил среднюю школу, а затем и Высшее военно-морское училище, но в возрасте сорока пяти лет его сердце остановилось. Столько фашистские палачи отпустили жизни одному из своих маленьких мучеников.
   Сегодня на территории бывшего лагеря смерти стоит мемориальный ансамбль. Нет здесь бараков, ни колючей проволоки, ни сторожевых вышек. Лишь над верхушками деревьев Саласпилса несётся звук метронома. И каждый раз, когда Люся бывает здесь, ей кажется, что это не механизм бьётся в глубине земли, а сердце брата Жени…

                г. Рига, 1985 год.



© Copyright: Виктор Мельников 4, 2013
Свидетельство о публикации №113120905169