Удочка! Стоять утром на берегу реки, лениво следя за поплавком на воде, качающимся среди солнечных пятен, и вдруг ожить, дернуть удочку – и вытянуть рыбу. Серебряную, как ледышка, и такую же скользкую и неудержимую в руках. В банке у ног копошатся в земле червяки, пока пальцы рыбака не вытянут одного из них и не отправят в воду. Хотя нет, червяков было, все-таки, немного жаль. Но удочка… Он мечтал о ней второй год, просил у родителей, канючил, вздыхал. Но родители были непреклонны.
Прошло и закончилось одно лето, перевалило за половину другое. А он так и жил без удочки, с горечью размышляя, что так и не приведется ему почувствовать дрожь натягиваемой рыбой лески.
-
Но наступил день, когда папа пришел, неся в руках сверток, и подозвал его. Папа осторожно разворачивал бумагу, под которой – он уже чувствовал, знал,- прятался долгожданный подарок. И затем они пол-вечера колдовали над удочкой: наматывали на катушку леску, закрепляли поплавок, грузик – «Видишь, какой он формы? Похож на оливку. Так и называется, оливка» – объяснял папа,- крючок…
Он умудрился несколько раз зацепиться за крючок пальцами, отчего на его руках остались небольшие бороздки рваной кожи, удивляя его и радуя предчувствием рыбалки. Он несколько раз подбегал к холодильнику, где в темноте сидели в небольшой баночке черви, купленные папой в магазине для рыбаков. Копать червей было бы интереснее, как-то более по всамделешному, что ли, думал он, но на первый раз сгодятся и купленные.
И на следующий день, ну конечно же, сразу после завтрака он побежал удить рыбу. Червяки оказались скользкими и не желали насаживаться на крючок, неведомым образом мгновенно из толстых коротышек превращаясь в тонюсеньких вытянутых змеек, но пальцы сумели справиться с ними, и азарт ожидания улова перевесил и неумение и жалость к этим безобидным, но таким необходимым ему сейчас существам.
Солнце золотило густую шапку не расчесанных волос на его голове, бликами плясало на покачивающейся воде, утопало в темной зелени августовской листвы, радуясь первым желтым листьям. Он крепко держал обеими руками удочку, не отрывая взгляда от поплавка, неслышно уносимого течением и снова возвращающегося на место по волшебству его пожелания: слегка поднять удочку, перевести ее вправо и опустить. И снова следить за тихо плывущим красным пятном. Наверное, неспешность и монотонная повторяемость движений и были причиной того, что он вздрогнул, когда рассеялись чары и воздух ожил, затанцевал поплавок, уходя под воду и тяня за собой леску, отдаваясь в ручке удочки.
Не веря еще себе, он наматывал леску на катушку, с удивлением, радостью, наслаждением глядя на появляющуюся из воды серебристую в черных полосках спинку. Окунек плясал, без устали сворачиваясь кольцами, леска дрожала, натягиваясь, а его сердце и танцевало и пело одновременно – он это явственно чувствовал.
Наконец рыбка – всего-то длиной с его ладошку – легла на землю у его ног. На миг он прищурился, разглядывая окуня с радостью и гордостью, а потом кинулся освобождать его от крючка, ухватившего рыбешку за губу.
Добыча блестела в лучах утреннего солнца, одаривая все вокруг серебряными пятнами неутомимо скачущей спинки, а он со смехом пытался ухватить ее покрепче.
И когда крючок свободно повис, он легонько подкинул окуня, отпуская его в реку: плыви, плыви! И, кто знает, может, до встречи?
Улыбнувшись реке, солнцу, самому себе, он принялся насаживать следующего червя. Но сколько он поймает рыбы останется тайной. Если никто не сосчитает маленьких кругов на воде, там, где оказавшиеся снова в реке рыбы быстро уходили в глубину.
А его сердце продолжало петь, в такт лучам солнца, пробегающим по леске, серебристым извивам реки, плеску воды, тянущимся в даль облакам, брыкающимся рыбам, противящимся его освобождающему прикосновению. В такт августовскому утру у реки.