Крыша дома оттаяла, оконное стекло стало прозрачным и светлым. Сугробы, окружавшие дом, сошли. И лишь толстый слой снега оставался на клумбах, где в глубине белого холода продолжали подрагивать и петь каменные яйца.
Солнце не грело, хотя и висело высоко над горизонтом. На календаре были летние месяцы. Ночи стояли такие же светлые, как и день. Торхалла не понимала, почему так холодно.
Ночью замерзала стоячая вода, льдом покрывались камни и стволы деревьев. Днем дождь часто становился снегом, и на земле вместо зеленой травы можно было видеть белое снежное покрывало.
Даже море сковало льдом. Этого не было никогда.
Странное солнце на небе, круги вокруг него, столбы красного цвета не пугали Торхаллу, а наоборот, забавляли. Она просидела дней десять в заваленном снегом доме. Но, это пошло ей на пользу. Болезнь отступила. Взгляд стал осмысленным, глаза живыми, руки тянулись к работе. Её большое тело стало румяным, налитым и тяжелым. Бедра и руки приобрели манящую округлость. Грудь превратилась в два теплых камня. Пронзительный взгляд карих глаз таил в себе очарование и загадочный магнетизм.
Она чувствовала себя полной энергии и бодрости. Все к чему прикасались руки, становилось чистым, красивым и опрятным.
Дом выглядел ухоженным и уютным. Каждая вещь была на своем месте. Белая скатерть на столе добавляла праздничности, легкие полупрозрачные занавески дышали нежностью, теплое бугристое одеяло, сшитое из разноцветных лоскутов, украшало деревянную кровать. Все вещи были послушными и знали свои места. Одна только, непонятно откуда взявшаяся, стрела постоянно попадалась под руку. Торхалла не могла вспомнить, как и когда стрела оказалась у нее в доме. Может в то время, когда она не чувствовала ничего, кроме волшебных волн, исходящих с неба, стрела прилетела к ней или Торхалла сама ее где-то подобрала?
Иногда стрела даже мешала Торхалле. Могла гудеть, извиваться, стучать хвостиком с оперением по столу, падать под ноги. Сначала Торхалла хотела ее выбросить, даже пыталась переломить в нескольких местах, после того, как стрела больно уколола ее в ногу. Но поймать ее не удавалось. Стрела мгновенно пряталась в дальнем углу за печкой или под кроватью и шипела оттуда, как злобная болотная змея. Наконец-то Торхалла поняла, что стрела что-то хочет от нее. Сидя на скамье и рассматривая через окно снежную шапку, покрывающую клумбу, она увидела, как стрела выглянула из-под кровати и, оценив обстановку, медленно извиваясь и, как бы нехотя, поползла к ее ногам и залезла на колени. Торхалла вновь ощутила тревогу и беспокойство, которые возникали при виде блеска от наконечника стрелы. Что-то в этом блеске было волнующим и манящим. Торхалла взяла стрелу и впервые поднесла ее к глазам. Поверхность стрелы сохранила небольшое пятнышко крови, хотя было видно, что ни в бою, ни на охоте стрелой не пользовались. Наконечник был чистый и хорошо заточенный. Торхалла повернула стрелу, наконечник сверкнул солнечным зайчиком и вдруг, словно в зеркале, она увидела незнакомое лицо. Больной, почти безумный взгляд темных глаз, заросшие щетиной впалые щеки и запах страшного голода исходил от
образа, мелькнувшего в наконечнике. Торхалла вздрогнула и выронила из рук стрелу. Эти темные глаза молили и страдали, от них исходил такой порыв страсти к жизни, что Торхалла, увидев их, поняла, чего она так долго ждала.
Подобрав с пола стрелу, она опустила ее в деревянное ведро с водой. Наконечник уткнулся в дно и исчез в темном отблеске воды. На поверхности вновь возникло лицо. Человек уже смотрел в другую сторону. Потом лицо его отдалилось, он лег и пополз по камням, приближаясь к костру. Что-то сверкнуло ярко белым и, Торхалла поняла, что это снег и лед. Теперь незнакомец уже полз по снегу. Отчетливо выделялся берег, замерзшая вода и где-то вдали уже образовавшаяся полынья.
Вдруг изображение вздрогнуло и исчезло. Стрела завибрировала и замахала хвостиком. Торхалла достала ее и тщательно вытерла сухой тряпкой.
- Говори, где он? – Торхалла так грозно крикнула, что казалось, даже камни заговорят сразу.
Стрела молчала. Наверное, она могла показать, полететь в ту сторону, где был ее хозяин, но рассказать не могла. Торхалла положила стрелу на стол, присела на край кровати и стала перебирать тряпки, делая вид, что шьет, а сама краем глаза следила за стрелой. Та переворачивалась, изгибалась и, наконец, застывала в одном направлении, наконечником в сторону окна. Торхалла вставала, ходила по комнате и как бы случайно, задевала стрелу, чтобы она повернулась в другую сторону. Но стрела как стрелка компаса упрямо возвращалась в одно и тоже положение.
Подсев к столу, Торхалла стала смотреть туда, куда указывала стрела. За окном видны были подтаявшие сугробы, зеленые шапки деревьев и бесконечное, покрытое льдом и снегом море.
Торхалла видела уже сотни раз этот пейзаж, успокаивающий своим унынием и однообразием. Но почему она, зачем ей эти непонятные знаки, видения и влекущая в неизвестном направлении стрела.
Для чего появилось это страшное, измученное лицо, такое пугающее и одновременно влекущее к себе.
Потому, что оно прекрасно, оно загадочно и всегда виделось ей в грезах и снах. Всегда было ее тайным божеством, представить которое она никак себе не могла. И вот теперь лик его оформился, стал реальным и навсегда врезался в память своими неповторимыми чертами. Пронзительный взгляд, полный отчаянья и мольбы, сохранял силу и жажду жизни. Нужно только протянуть руку навстречу, помочь, когда ждать помощи уже не откуда.
Мысли Торхаллы как скакуны мчались уже по снежным просторам, выдувая ноздрями холодный воздух, ломая копыта об лед, разгоняя своей гривой сизый мрак полярной ночи и всепроникающий холод.
Конечно, он там, в этих льдах и снегах, замерзающий, истощенный, потерявший веру в спасение. Только бы не сдавался, жил!
Скорее, нужно скорее двигаться в путь, пока он жив, пока лютый мороз не сковал его тело, и последние искры жизни не умчались в высь, к белому безучастному небу, готовому поглотить своим холодным дыханием все живое.
Легкие сани стояли у ворот. Оленегонки, запряженные в связку, вели себя тихо, изредка косили глазами на Торхаллу. Она собиралась основательно. Брала только самое нужное. Крупы, яйца, закутанные в тряпки, чтобы не замерзли, олений жир, вяленое мясо и замороженную рыбу для собак. Теплую одежду, которая не поместилась в сани, одела на себя.
Взяла топор, нож, спички. В последний момент бросилась в дом и схватила стрелу. Та, изогнувшись, стояла на подоконнике и как кошка терлась о стекло.
Все готово, медлить больше было нельзя. Солнце клонилось за шапки деревьев, и Торхалла почему-то представила, что это может быть последний день ее незнакомца.
Сытые собаки рванули вперед. Сани вздрагивали на снежных кочках, пролетали над торосами, кидая возницу из стороны в сторону. Она запрокинула голову назад, увидела над собой голубое небо и громко рассмеялась.
Он не вставал, не ползал, а просто протягивал руку к своему новому другу. Не открывая глаз, свинчивал колпачок, приникал губами к горлышку, глубоко и чувственно выдыхал и вновь погружался в бесконечную дрему. Хмельной напиток спасал его жизнь или просто продлевал одинокое существование, наполненное
Физическими мучениями и горечью обид.
Иногда он чувствовал себя легким и сильным. Яркий свет и тепло солнца ласкали изуродованные холодом руки и лицо. Его ступни почти не касались снега, а парили над ним. Он вглядывался в белую ледяную даль. Его орлиное зрение изучало горизонт, пустой и спокойный. Он взмахивал своими длинными руками и не удивлялся, что поднимается в небо. Коричневые перья скрывали пальцы. Он видел одновременно два своих огромных крыла, раскинутых над замерзшим морем.
Люди иногда становятся птицами. Когда совсем не остается сил терпеть тяжелую человеческую жизнь, кое-кому удается оставить свое тело, превратиться в маленькую птаху, чтобы пролезть сквозь прутья темницы и вырваться на волю. Тело, зажатое в каменной клетке, ограниченное железными решетками даже не понимает, что произошло. Оно просто чувствует утрату последних надежд и те нотки радости, которые прятались в потаенных уголках души, навсегда покидают ее, становятся верными спутниками маленькой птички. Птичка ничего не умеет, она только поет и радуется свободе. Но есть большие птицы. Они едет маленьких, они много что умеют и их жизнь это всегда тайна. Сверре был большой птицей. Как любая большая птица, он был одинок в небе.
Его мощный клюв рассекал холодный воздух, глаза пытались рассмотреть пищу, зверька, рыбу. Но лед поглотил все, превратил все живое в камень. Он, почему-то, все кружил вокруг острова, не уходил от своего тела, спрятанного в пещере.
Прямо у берега замерла вмерзшая в лед лодка. Мертвый рыбак так и стоял, глядя пустыми, бессмысленными глазами на покрытые льдом каменные глыбы. Рыба в лодке смерзлась настолько, что своим мощным клювом Сверре не смог оторвать ни кусочка. Он хотел попробовать оторвать кусок от человека, но что-то его остановило. Он раньше видел этого рыбака и не трогал его, значит и сейчас не надо. Очень хотелось есть. Сверре взмахнул крыльями и взлетел наверх, ближе к пещере.
Возле деревьев стояли еще несколько человек, превращенные холодом в ледяных истуканов. Сверре искал место, куда сесть и почему-то приземлился на голову одного из рыбаков. Мощные когти скользили по ледяной голове, огромная птица не могла удержаться и, взмахнув крыльями, оттолкнулась от головы и полетела к пещере. От такого мощного толчка ледяной истукан пошатнулся и стал падать, увлекая за собой соседей. Падение ледяных тел сотрясло все вокруг. Глухие звуки, напоминающие камнепад, разбудили Сверре. Он дотянулся до фляжки, потом громко выдохнул и высунул голову из пещеры. Увидел, что все его друзья попадали, не устояли и это значит, что они стали таять. Идет потепление. Есть надежда, что он еще продержится. И глядя не кучу ледяных тел, Сверре улыбнулся.
Полозья саней, подбитые оленьим мехом, ласково шуршали по снежному насту. Собаки мчали без остановки, так словно знали дорогу и понимали, что времени нет. Трохалла даже перестала управлять поводьями. Стрела, лежавшая в ногах, периодически поворачивала свое острие и собаки, словно услышав ее приказание, поворачивали в ту сторону.
Торхалла закрывала глаза и дремала, накрыв себя с головой одеялом. Просыпалась только на вынужденных остановках, чтобы кинуть собакам рыбу и быстро оголить свою попу.
Пошел уже второй день путешествия. Белая ночь сменилась ярким солнечным днем. Тучи снежинок вылетали из под полозьев и в морозном воздухе превращались в бриллиантовые хороводы.
Торхалла спала. Во сне она увидела большую птицу. Птица кружила в небе над большим заснеженным островом. Отвесные берега острова вздымались на десятки метров, казались неприступными, а сам остров необитаемым. Потом она увидела лодку, людей, дым костра.
Она радостно вскрикнула и проснулась. Откинула с головы одеяло и, подставив лицо обжигающему ветру, пыталась рассмотреть хоть что-нибудь. От холода и ветра глаза мгновенно наполнились слезами. Торхалла ничего не увидела. Ее успокоило то, что стрела продолжала настойчиво указывать путь, а собаки слушали ее и мчали вперед. Она опять задремала, без снов, без звуков, просто провалилась в темноту.
Проснулась, когда сани остановились, и собаки стали скулить.
Торхалла открыла глаза и тут же подскочила. Сани остановились рядом с лодкой. В лодке стоял человек, спиной к Торхалле. Сразу было видно, что он не живой. Внутри у нее что-то оборвалось, тягучая тоска и горечь проникли в грудь. Она медленно обошла лодку и посмотрела в лицо человеку.
Это не он! Это не может быть он! У него все другое. От него должна исходить такая страсть, что ни с чем не спутаешь!
Торхалла посмотрела на берег и увидела еле заметную дорожку. Отпустив уставших собак, взяв немного еды и нож, она шагнула на тропинку и стала карабкаться вверх. Путь оказался тяжелым. Несколько раз Торхалла скользила по обледеневшим камням, и казалось, что сейчас она сорвется с отвесного берега и разобьется. Забравшись наверх, она увидела еще более жуткую картину. Замороженные тела нескольких мужчин лежали вповалку, как бревна. У одного ноги торчали вверх и под углом к земле.
Можно было подумать, что он как огромное копье, брошенное великаном, воткнулся головой-острием в землю и так остался торчать. Торхалла даже не стала подходить к телам. Она была уверена, что его нам нет.
Собаки сидели у занавешенного входа в пещеру и ждали Торхаллу. Запах дыма и еле уловимые потоки тепла говорили, что здесь есть кто-то живой. Торхалла слегка отодвинула ткань и пустила в пещеру самую умную и проверенную собаку. Мягко ступая, без лишних звуков та нырнула в темное пространство. Несколько секунд было тихо, потом Торхалла уловила звуки, похожие на человеческую речь, но очень слабые и нечленораздельные. Что-то упало, перекатилось, раздались всхлипывания и рычание.
Торхалла беспокойно позвала собаку. Главное, чтобы в пещере не было диких зверей. Судя по поведению собаки, если в пещере кто-то был, то это был человек. Собака спокойно вышла, подняла морду и завиляла хвостом. Это был знак, что можно идти. Торхалла достала из сумки палку с намотанной промасленной ветошью. Зажечь костер, осветить себе путь или запалить сигнальные огни с таким факелом можно быстро и легко, даже если идет дождь или дует ветер. Пещера оказалась просторной и сухой. В центре еле теплился костер. Вокруг были разбросаны рыбацкие вещи, тряпки, палки и шишки для костра. Куски жеваной коры валялись под ногами. Торхалла никак не могла рассмотреть человека. Где он, куда он делся? Из темного угла на Торхаллу смотрели два пронзительных глаза. Она почувствовала, но не увидела. Когда факел осветил это дальний угол, Торхалла чуть не вскрикнула.
Закутанный в грязные рваные тряпки, с одеялом на голове на нее страшным взглядом смотрел скелет. Она подошла ближе. Тонкая желтая кожа обтягивала скулы и подбородок так, что губы истончились и не прикрывали рот. Зубы были видны, и казалось, что существо улыбается вечной улыбкой или скалится. На фоне иссохшего лица глаза казались огромными и не живыми. Торхалла подошла еще ближе. Это был он, точно он, тот незнакомец из сна, из ее видений, тот, кто навсегда теперь стал ее любовью и страстью. Видимо, человек уже не понимал, что происходит. Он плохо реагировал на звуки и свет. Скорее всего, собака лизнула его, и он из последних сил поднялся и пытался защититься.
Торхалла нежно обняла его и уложила набок. Он услышал ее дыхание и успокоился. Нужно было еще несколько дней, чтобы привести Сверре в чувство. Дать ему немного пищи и подготовить к перевозке.
Обнаружив флягу с остатками виски, Торхалла сразу ее спрятала.
Тело Сверре было обезвожено. Алкоголь забирал последнюю живительную влагу. Необходима была чистая, прокипяченная вода, обильное питье. Торхалле пришлось спуститься вниз, к берегу. Несколькими мощными ударами топора она расколола ледяные глыбы. Накидала в мешок льда и, взвалив его на плечи, потащила к пещере. Сверре был напоен, умыт и лежал укутанный в одеяло.
В сумерках пещеры он наблюдал за женщиной, которая ловко справлялась с огнем, что-то готовила в дымящемся котелке, постоянно поглядывала на него, щурилась от дыма и улыбалась.
У Сверре не было сил спросить ее имя, кто она, откуда и как очутилась на острове. А сама она молчала. Собаки лежали неподалеку, собравшись в кучу, уткнув морды в лапы. Они следили за Торхаллой, в ожидании пищи. А она и не собиралась их кормить.
Главное, что она должна была сейчас сделать, это спасти Сверре. Накормить его бульоном, жидкой кашкой, следить, чтобы он был в тепле и спал, спал, спал.
На четвертый день у Торхаллы испортилось настроение. Она не понимала почему. Наоборот, нужно было радоваться. Сверре уже стал садиться. Он коротко рассказал о себе. Торхалла еще скромнее, со свойственной одинокой женщине осторожностью, рассказала о себе. Казалось, что все складывается как нельзя лучше. Сверре уже почти окреп и скоро будет готов к путешествию.
Пища еще не кончилась, собаки здоровы. Погода стояла морозная и солнечная. Но какая-то внутренняя тревога, беспокойство не давали Торхалле почувствовать себя в безопасности. Солнце стояло в зените. Торхалла покормила собак, выгнала их из пещеры на воздух, и стала готовить стол для Сверре и себя.
Сверре проглотил уже второе сырое яйцо и потянулся за третьим но, увидев обеспокоенный взгляд Торхаллы, опустил руку. После долгого голодания нужно быть осторожным с пищей. В этот момент необычный звук заставил Торхаллу выбежать из пещеры.
Далекий глухой треск приближался к острову. Сквозь сверкающий снег Торхалла не могла ничего рассмотреть. Несколько секунд она пыталась понять, что происходит. А когда поняла, то нервная дрожь уже била все ее огромное тело. Из сверкающей дали, оттуда, где белый горизонт соединяется с бледно-голубым небом, ползла огромная черная трещина. За ней вторая и третья. Губы Торхаллы задрожали и застыли в немом крике. Сани внизу дрогнули, поползли в сторону и ударились о лодку. Подледное волнение моря чувствовалось даже на острове. Торхалла вбежала в пещеру и бросилась собирать вещи. Нужно было успеть уйти с острова, пока вода не разбила лед и не отрезала саням путь к берегу. Собаки, почувствовав беспокойство женщины, заскулили. Торхалла хватала только самое нужное и ценное. Мешки с едой и одежда были уже в санях. Торхалла ласково позвала собак и быстро запрягла их. Сверре казался спокойным и равнодушным. Даже когда Торхалла вытащила его на одеяле к спуску, он не изменил выражения лица и не произнес ни слова. Движение вниз оказалось самым сложным и опасным занятием. Торхалла боялась сделать Сверре больно, но нужно было торопиться. Уже усадив его в сани и укутав, она услышала слова.
- Жалко,- еле слышно произнес Сверре.
- Что жалко? - не поняла Торхалла.
- Жалко отсюда уходить.
Торхалла сделала вид, что не поняла его, хотя она догадывалась, почему в эту минуту Сверре так говорил. Он был здесь один долго. Достаточно долго для того, чтобы забыть о нормальной жизни, о тихих человеческих радостях. Здесь он каждую минуту смотрел в мертвые глаза своих товарищей, а смерть заглядывала к нему в лицо. Здесь он столько выстрадал, сколько не страдал за всю свою жизнь. Он вспомнил все мелочи из далекого детства, он передумал обо всем, на что не хватало времени думать раньше. Он думал о том, о чем не считал нужным думать там, на берегу и многое понял. Понял, что нет мелочей, нет вещей неважных, все имеет значение. Из самых маленьких и незначительных моментов складывается что-то крупное и большое. И, кажется, что это большое является случайно и неожиданно. Но всякая случайность есть результат целой цепочки маленьких закономерностей. И когда человек доходит до того, что он способен рассмотреть мир вокруг себя как мир, состоящий из мелких загадок, то он разгадывает их, и уже никакая жизненная история не кажется ему случайной или необычной.
Торахалла поняла это, глядя сейчас на измученное, но улыбающееся лицо Сверре. Она поняла, как и почему сама очутилась здесь. Поняла, зачем она спасает этого человека, и ради чего она бросила все.
В этот момент лед под ногами опять задрожал, и собаки скосили свои разноцветные глаза на Торхаллу.
Через минуту сани уже мчались по направлению к дому. Собакам не нужна была подсказка, они чуяли дорогу. Стрела все также лежала в ногах. Она звенела, и в этом звоне, даже сквозь шум ветра, можно было услышать радостную песню.
День клонился к закату, когда сани подкатили к дому Торхаллы.
Сверре находился в полуобморочном состоянии. Он лишь иногда приоткрывал глаза и затем надолго проваливался в тревожный сон. Видимо, дорога для него оказалась тяжелой. Торхалла постоянно растирала ему руки и ноги, жарко дышала в меховые варежки. Прикладывала свои горячие ладони к его бледным обескровленным щекам. Сани остановились, собаки упали на снег, загремев льдинками, прилипшими к шкурам. Этот поход оказался испытанием для всех, и для людей и для животных. Но теперь все были дома.