Стройная и могучая как столетняя сосна она стояла у окна и почти касалась головой низкого потолка. Босые ступни оставляли теплые влажные следы на холодных досках пола. В окно заглядывала белая полярная ночь. Ночь видела ее, она видела ночь. Двор освещала полная луна. Стальной свет, отраженный от облаков растекался вокруг. В бледных сумерках можно было рассмотреть каждую травинку, камень, лист. Двор полностью был покрыт загадочными кругами. Эти круги с ровно выложенными каменными яйцами блестели в лунном свете. Вросшие в землю, подёрнутые снизу наростом мха и лишайника, яйца блестели отполированными верхушками. Весь двор и подходы к дому занимали каменные круги. Между ними ветвились дорожки. Трава и другие сорняки были тщательно удалены.
Когда наступало время для заботы, яйца начинали гудеть и подквакивать. Тогда Торхалла спешила к ним, чистила, убирала, полировала их поверхность грубой тряпочкой и разговаривала с каждым. В ответ они начинали вибрировать и петь. Только уши Торхаллы могли уловить эти необычные, нежные и проникающие глубоко в душу волны взаимной любви. Некоторые яйца были с треснувшей верхушкой. Скорлупа на них истончилась, треснула и открыла выход наружу. В трещины кое-как проходила иголка. Эти яйца были пусты и безжизненны. Что и как из них вышло, оставалось загадкой.
Сейчас, через окно, Торхалла разглядывала их в лунном свете, и легкая грусть блестела в глазах. На лице играла улыбка. Казалось, что на застывших губах сохранились чувство безвозвратно потерянного счастья.
Она смотрела на каменные скорлупы как на что-то родное, близкое и самое дорогое на свете. Кто-то был рядом теплый, живой и нежный. Эта нежность еще сохранилась в памяти. Руки еще помнят тепло самое мягкое, проникающее под кожу, внутрь. Тепло, которое доходит до самого сердца. И когда сердце чувствует его, то ничто вокруг не имеет больше значения. Все становится мелким и ничтожным. Счастье, с которым паришь над землей, над деревьями, к небу, к ослепляющим своей белизной облакам безгранично.
Когда держишь в руках этот волшебный свет, греющий и успокаивающий, понимаешь, что это твое тепло, отделившееся от тебя, ставшее самостоятельным и вернувшееся к тебе, чтобы согреть.
Теперь Торхалла смотрела сквозь стекло на покрытую росой траву,
на любимые камни и грустила. Ей казалось, что в холодном воздухе витают звуки далекой музыки. Казалось, что кто-то зовет ее.
Так сладко и нежно никогда ее никто не называл.
- Торхалла, Торхалла, ты прекрасна, - звенело в облаках.
- Ты юная и красивая, Торхалла, - металось среди ветвей деревьев.
- Я хочу обнять тебя, Торхалла, - шептал туман над водой.
Морская волна набегала на берег, шелестя камнями и ракушками.
Она провела пальцами по стеклу, лунный свет исказился в разводах.
Мокрая ладонь коснулась волос. В карих глазах мелькнула потаенная грусть. Странная энергия холодного северного утра вошла в окно. Торхалла повернулась к высокой и узкой кровати. Нужно согреться и немного вздремнуть. Сделала шаг и упала на колени. Уткнулась лицом в подушку. Обняла перину, одеяло и остов кровати так, что раздался жалобный скрип дерева.
Рванула яростно. Все разлетелось по комнате с жалким трепетом. Даже кровать встала ножками кверху. Легла на холодном полу. Свернулась калачиком, поджала колени как ребенок и завыла. Протяжно и громко, с такой невыносимой страстью, что казалось, выворачивает нутро. Стекла в окне зазвенели, входная дверь «заиграла» и поток голубой печали через порог, по ступенькам вытек во двор.
В соседних домах хозяева подпрыгнули на своих постелях и бросились проверять засовы. Громко захлопнулись ставни, где-то заскрипели ворота и беспокойно заржали лошади. Легкий голубой туман перетекал через плетеные ограды дворов и медленно стелился по дороге. Собаки понюхали воздух и бросились прочь. Всё вокруг затаилось. Только вой продолжался с новой силой. Дверь в дом медленно отворилась. На пороге стояла Торхалла в белой рубахе до колен. Глаза пустые, не зрячие. Рот раскрыт. Остановившись на крыльце, она обвела двор невидящим взором. Уставилась на лунную дорожку, уходящую от дома в лесок. Среди деревьев видна была поляна, покрытая невысокой травой. Посредине поляны камень, размером с котелок, торчащий из земли кверху дном. Камень накалялся, светился ярко красным светом и рос. Через некоторое время он уже напоминал большое яйцо, размером с бочонок, стоящее вертикально острым концом вверх. Теперь теплый розовый свет исходил изнутри камня. Этот свет можно было взять в руки и почувствовать, что в бесформенном облачке есть что-то живое.
Лунная дорожка выходила на поляну и терялась около камня.
Двигаясь по пояс в тумане, с бледным лицом и ледяным взглядом Торхалла бормотала слова, понятные только деревьям. Трава под ногами шелестела, завивалась клубками и превращалась в жёлтую труху. Она водила перед собой вытянутыми руками. Пальцы сжимались, как будто хотели кого-то поймать. Русые волосы на голове встали дыбом и в лунном свете напоминали шапку созревшего одуванчика. Она вышла на поляну, встала вся освещенная луной и резко тряхнула головой. Волосы, как зонтики одуванчика разлетелись в разные стороны, и некоторое время парили над поляной, отбрасывая стрелообразные тени.
Теперь из ворота рубахи была видна прекрасная длинная шея, на ней правильной формы круглая голова с блестящим черепом. Торхалла хотела обойти камень с правой стороны, но остановилась в нерешительности. Вернулась назад и пошла слева. Повернулась спиной к луне, встала на колени и обхватила камень. Розовый свет проникал в лицо, грудь и живот, плавно стекал внутри бедер и через колени уходил в землю. Лунная дорожка сдвинулась на три сосны влево. Торхалла встала, повернулась к луне, подняла рубаху к животу и, широко расставив бедра, села сверху на светящийся камень.
Невнятное бормотание и стоны разносились над поляной. Звуки терялись среди деревьев. Блеклые тени дрожали на траве. Торхалла расплывалась, превращаясь в огромную черную жабу. Камня под ней уже не было видно. Она поглотила его полностью. Теплый, живящий свет теперь исходил изнутри жабы, расплывался вокруг флюидами новой жизни. Маленькие каменные икринки задвигались в огромном прозрачном животе. Светящиеся розовым светом, невесомые они передвигались вверх и вниз, паря в теплой материнской жидкости.
Маленькие каменные горошины уже сами стали источником живого тепла. Наиболее яркие двигались быстрее. Они становились крупнее и прозрачнее. Раздутая почти до размеров дойной коровы жаба с трудом двинулась в сторону дома. Огромный живот волочился по земле, оставляя после себя борозду. В предрассветной прохладе над поляной повис туман. Розовый камень ушел в землю. Под травой скрылась борозда. Деревья и зелень внизу наполнились сочными красками. Жаба с трудом протиснулась в ворота и подползла к свежевспаханному квадрату. Громко вскрикивая, она выпучивала глаза и освобождалась от светящихся икринок, которые темнели прямо на глазах. Остывая, они становились круглыми серыми камнями размером с кулак. Жаба нежно облизала каждый плод.
Уложила их с любовью так, что каменные шары образовали круг. В середине самые маленькие, дальше покрупнее, с самого края большие. Получилась огромная каменная тарелка. Жаба легла в середину, накрыла собою всё и заснула. Каменные икринки под ней вибрировали, гудели и росли. Согретые теплом матери они жили своей таинственной жизнью. Нигде и никогда раньше камни так быстро не росли. Известно, что камни вырастали из земли, передвигались, сходились и расходились. Но не было камней, хранящих в себе жизнь. Что-то внутри шевелилось, излучало тепло и свет. Волны жизни чувствовались на расстоянии. Яйца росли. Их внутренность бурлила и становилась плотнее. Каменная скорлупа истончалась. Достигнув размера человеческой головы, каменные яйца останавливали свой рост. Они жили. Они толкали друг друга, пели, и кажется, смеялись.
Тело Торхаллы вибрировало и подрагивало вместе с ними. Они чувствовали свою мать, а мать сейчас ничего не чувствовала, не слышала и не помнила. Бледная ночь постепенно становилась утром. Резкие очертания теней расплывались в первых проблесках рассвета. Яркие лучи солнца осветили верхушки деревьев. Роса согревалась и поднималась легким туманом. Ночная прохлада стала теплым утром. Еще через час от прохлады не осталось и намеков. Теплое утро превратилось в жаркий день. Покрытая росою трава стала сухой. Сочность зелени ушла под сверкающими солнечными лучами. Листья деревьев отсвечивали еле заметной желтизной. Все живое, что прыгало, ползло и щебетало, спряталось в тени. Камень нагрелся, пыль от земли поднималась ветром и оседала на листве деревьев и кустарнике.
От жабы остались лишь небольшие лоскутки кожи и тающие на солнце куски жира. В лохмотьях рубахи, Торхалла спала на свежей кладке каменных яиц. Ее крепкое мускулистое тело не страдало от жесткой каменной постели. Лицо излучало благость и наслаждение. Русые волосы закрывали лицо. Жара не мучила. Мышцы нагревались, давая телу расслабиться и отдохнуть. Сон ее никто не тревожил. Вся округа затихла. Тишина проглотила дома, конюшни, курятники. Даже деревья во дворах застыли. Листья не шелестели, а плоды висели как восковые и безжизненные. За весь день мимо Торхаллы прошли только две девушки. Одна в полдень, другая ближе к закату. Одна шагала ровной широкой поступью по дороге, ведущей к морскому берегу. Волосы развевались, глаза были прикованы к далекой точке в море, руки похожие на два весла разгребали пространство впереди. Короткое легкое платье, обтягивало плотную фигуру. Дойдя до кромки воды, она остановилась. Морская холодная пена покрыла ступни. Девушка повернула лицо в сторону гряды далеких островов, то пропадающих, то появляющихся вновь из-за гребня высокой волны. По воздуху, со стороны островов, приближалась темная точка. Полет ее был стремителен. Через несколько секунд точка превратилась в стрелу с разноцветным оперением. Издав шелестящий звук, стрела промчалась над головой девушки и исчезла в лесу. Постояв немного, как будто в нерешительности, девушка мелкими шажками стала заходить в воду. Белые полные ноги постепенно скрывались в темной воде северного моря. Когда вода лизнула нежную кожу выше колена, девушка опять остановилась и так стояла довольно долго. Но вот, стала хорошо видна большая волна, идущая к берегу, медленно и угрожающе. Девушка встретила ее стоя в воде уже по грудь. Мягкая темная громада воды как чудовище легко поглотило девушку, и через секунду растаяла, превратившись в спокойную морскую гладь.
Вторая девушка прошла мимо Торхаллы уже на закате. Она бросила беглый взгляд на каменную кладку, на спящую Торхаллу, и утиной походкой, тяжело ступая, двинула в сторону болота. Когда солнце показало последние лучи и скрылось за горизонтом, грузная девушка стала огромной жабой. Она облюбовала большую кочку, окруженную зеленой водой. Квакая на все болото и выпучив глаза, она вглядывалась в светлую полоску горизонта. Вдруг, в нескольких метрах от кочки в воду упала стрела с разноцветным оперением. Жаба вздрогнула, очень проворно, несмотря на свои размеры, соскользнула в воду. Она была на расстоянии пары метров, когда стрела ушла под воду, так как будто ее кто-то туда утянул. Издав хлюпающий звук, стрела оставила на поверхности воды несколько дрожащих кругов. Жаба пыталась найти стрелу под водой, ныряла, ворошила илистое дно и переворачивала коряги.
Покрытая тиной и черным илом, она вылезла на берег и издала тоскливый протяжный звук об утерянном спасении.
Торхалла проснулась, когда солнце ушло за горизонт. Только красные облака сохранили еще тепло летнего дня.
Ночь пришла в отражении стальных облаков. Мутный лунный свет превратил деревья в страшных исполинов, раскинувших огромные руки. Тени надвигались на дорогу, дворики и дома. Стояла тишина. Шум моря и шелест листвы создавали гармонию звуков. Музыка воды и леса колдовала над людьми. Тревожные вибрации не давали спать. Вспышки яркого красного света на небе перемешивались с зеленым и голубым. Сидеть, лежать было невозможно. Беспокойные движения, метания из угла в угол, поглаживание затылка трясущейся рукой. Люди не находили места, зажимали уши себе и детям, закрывали глаза и молили богов, чтобы дом их миновала полярная страсть. Спасались не все.
Девушки, не нашедшие жениха, заболевали. Их никто не лечил, потому что и раньше эту болезнь никто не мог вылечить. Проще было спрятаться по домам и пересидеть несколько дней, пока на ночном небе сверкало и переливалось красное сияние. Девушки впадали в транс. Они выходили из домов, бродили по округе, пропадали в лесу. Часто нападали на людей и животных.
Некоторые становились оборотницами. Полярная звезда влекла их сильнее, чем жизнь среди людей.
Передвигаясь по деревне или округе, они постоянно что-то бормотали. Чаще всего можно было услышать, что их тянет, ведет за собой звезда. Полярная звезда. И двигаться к ней можно и по воде, и по болоту, и через горы. Уже много лет деревня страдала от эпидемии полярной болезни. Крепкие, сильные мужчины пытались связать и успокоить больных. Но болезнь была сильнее. Хрупкие, нежные девичьи руки рвали веревки как нитки.
Когда подросла Торхалла и стала болеть от Полярной звезды, вся деревня пряталась по домам, и никто не пытался ее остановить. Найти для нее жениха не могли уже несколько лет.
Её либо боялись, либо насмехались. Торхалла выросла на голову выше самого высокого мужчины в деревне. А сила ее была просто сказочная.
Торхалла подошла к соседскому дому и поднялась на крыльцо. Протянула руку к двери, но пальцы не нашли ручку. Её предусмотрительно сняли. Пальцы искали, за что зацепиться. Ни щели, ни выступов. Трясущаяся ладонь скользила по двери, проверяя ее крепость. За дверью беспокойно задвигались. За брякали проверяемые засовы, и что-то тяжелое придвинулось к двери с той стороны. Торхалла услышала топот удаляющихся ног.
Все стихло. Сквозь искусанные в кровь губы выходил глубокий пугающий вой. Она улыбнулась, прильнула к двери и оставила на древесине кровавый отпечаток поцелуя.
- Я вас всех люблю! – заорала она так громко, что на берегу беспокойно взметнулись чайки. С ближайших елей попадали шишки, и мох со стволов осыпался лохматыми кусками. Её тело излучало желание и страсть, а глаза оставались ледяными и безжизненными. Она еще раз взглянула на закрытые ставни и ощутила, как внутри люди дернулись от ледяного укола.
Торхалла двинулась в сторону соседних домов. Те же забитые ставни, двери на засовах и скулящие в подполе собаки.
Она оставалась без жизненной энергии. Нужна была пища.
Птицы пропели высоко в густой листве деревьев. От резкого дуновения ветра или от приближающейся опасности стая вспорхнула и исчезла в темном небе.
Торхалла уже пробиралась сквозь темный лес к молодому ельнику.
Юные стволы, толщиной в руку, стройным рядком прижимались к болоту. Проваливаясь в трясине, хлюпая черной грязью, она добралась до самого тонкого ствола метров около пяти в высоту. Дотянулась сильными руками до ветвей и, перебирая ветку за веткой, согнула дерево. Верхушка ощетинилась ярко зелеными иголками и маленькими шишечками салатного цвета. Приблизив дерево к самому лицу, Торхалла долго и внимательно смотрела на него, как будто разглядывала каждую иголку. Потом осторожно взяла верхушку в рот и прикусила зубами. Широко расставив в стороны руки, она вздрогнула всем телом, спина выгнулась коромыслом и напряглась так, что захрустели позвонки. Дерево задрожало и бледно голубой свет, кольцом охватив ствол, стал перемещаться от корня к верхушке. Там, где он прошел, все стало сухим и мертвым. Кора осыпалась, из-под нее показалась безжизненная древесина, покрытая трещинами и короедом. Постепенно голубая энергия, продвигаясь к верхушке, становилась темно-фиолетовым кольцом. Ветки отвалились, кора осыпалась, желтые еловые иголки покрыли ровным слоем землю под ногами Торхаллы. Черно-фиолетовый сгусток на секунду застыл на ее губах и затем стремительно соскользнул в рот. Торхалла медленно опустила руки. Тело обмякло, зубы разжались, освобождая верхушку ели. Постояв несколько секунд, она упала на спину и уставилась взглядом, лишенным разума, в звездное небо. Дерево над ней застыло сухим вопросительным знаком.
Под утро стало прохладно. Влажный воздух стелился росой. Зеленая трава ласкала лицо и руки.
Торхалла привстала, посмотрела по сторонам, взглянула на свои руки, грязную рубаху и засмеялась. Радостно подпрыгнув, она бросилась к дому, не замечая ничего на своем пути.
Она не видела, как еще одна жаба ползла из леса, через кочки и колючий кустарник. Оставался десяток метров до круглой кладки яиц, когда ее тяжелый, заполненный каменными икринками живот порвался. Острая коряга распорола его полностью.
Первые лучи солнца осветили верхушки деревьев. Роса согревалась и поднималась туманом. Ночная прохлада стала теплым утром.
Коряга так и осталась торчать в животе женщины. Кровь смешалась с землей. Алые внутренности, вытянутые дорожкой на зеленой траве создавали жертвенный орнамент, украшенный черными камнями и розовым светом.
Торхалла буквально парила над землей. Не замечая ничего под своими огромными ногами, она пробежала по останкам несчастной оборотницы и бросилась в дом.
Торхалла была опять единственной жабой, сделавшей кладку волшебных яиц. Но сейчас ничего не помнила. Она не помнила, что было в прошлый раз. Не вспомнит и сейчас, как яростные и обозленные соседи станут робко заглядывать в окна. Потом осмелеют, зайдут в дом, держа над головой топоры. Но ни одна трусливая рука не осмелится убить. Торхалла только поведет в их сторону теплыми живыми глазами и несколько сверкающих камушков, выскочив из-под века, застучат по деревянному полу. Потом самая жалостливая соседка будет сидеть рядом с постелью, и кормить ее из ложки медом, салом и молоком.
С каждым днем руки и ноги Торхаллы из могучих столбов будут превращаться в обтянутые кожей кости. Когда ночное небо заиграет красками, она опять потеряет разумный взгляд. Перестанет видеть и чувствовать людей рядом. Что-то очень интересное и жизненное она увидит на потолке. В который раз это будет знаком для всех, что пора заколачивать ставни и проверять засовы. Она станет совсем легкой. Её огромное тело будет парить над кроватью и благоухать. Все вокруг почувствуют, как в ноздри вползает запах фиалки и морской тины. Женщины насторожатся, мужчины расслабятся. Дети перестанут реветь, и будут с усилием чмокать сосками, вращая круглыми глазами. Собаки станут валяться в пыли, и скрести лапами небо.