Полярная страсть Торхаллы, часть 2

Павел Носоченко
Отец стоял рядом и улыбался. Он смотрел сверху вниз, и его белая редкая борода от движения воздуха шевелилась. В глазах отражалось небо и от этого они казались бледно-голубыми, а не стальными как всегда. 
- Сверре, что ты будешь делать с этим золотом и серебром? Брось его в море и тебе станет легче,- отец пристально смотрел на сына и ждал.
- Я сделаю себе из серебра и золота жену!- ответил Сверре и сам удивился своим словам.
- Ох, и не простая будет у тебя с нею жизнь! Всегда нужен будет огонь в горниле, наковальня и молот. Меха качать придется, чтобы жар не ушел и не ослаб,- отец шагнул в сторону и камень поглотил его тело.
Сверре стало жарко. Он качал мехи все сильнее и сильнее. Языки пламени уже лизали стенки печи, и увидел он, как из огня вышла овца. Одна кудряшка у неё была золотая, другая серебряная.
- Что я делаю? Мне не овца нужна, а жена, - сказал Сверре и бросил овцу в огонь.
Добавил он из мешков серебра и золота. Загудел горн, заволновался огонь, и вышла из пламени жеребица. Голова из серебра, грива золотая, ноги сильные, из-под копыта камень летит. Отец вышел из тьмы, тянет руку к лошади, дивится её силе и грации.
- Вот она тебе в помощь и нужна!         
- Нет, - говорит в ответ Сверре и толкает жеребицу в огонь.
Вспыхнула в огне ее золотая грива, и серебряный дым завернулся кольцом в горне печи.
Сверре вытряхнул из мешков остатки серебра и золота. Все поглотил огонь. Меха нагнали воздуха, языки пламени выросли из горна, и вышла из них дева удивительной красоты. Стан тонкий, гибкий, лицо серебряное, волосы золотые. Сверре изготовил ей уши и уста. Сделал красивые, живые глаза.
Увидел её отец и убежал от страха. А Сверре обнял её, поднял на руки и понес из кузницы в дом.
- Стала бы ты совсем хороша,- сказал он красавице,- если бы душу имела и голос.
Дева смотрит на него живыми глазами и молчит. Положил он её на пуховую перину, подушками обложил со всех сторон, шкурой медведя укрыл. Сам к бочке с водой пошел, смыть золотой и серебряный нагар с рук и лица. Глянул в бочку, а из воды смотрит на него отец и качает головой. Отвернулся Сверре, вытер себя полотенцем и пошел в постель. Дева жаркая лежит, серебро солнце отражает, волосы золотые искрами огня играют. Залез Сверре под шкуру медвежью, прижал красавицу, но чувствует, что страшным холодом она его встречает и что коченеет его левый бок. Понял он, почему отец качал головой, понял, что не нужна ему такая жена. Схватил её и побежал. Бежал до тех пор, пока не упал под ноги отцу и бросил перед ним золотую красавицу.   
- Не желал я тебе такую жену, но не послушал ты меня. Но сейчас ты понял, что блеск у золота холодный, а серебро дышит в душу морозом.
После этих слов растаяла дева. Лужица серебра соединилась с лужицей золота, и всё это превратилось в ледяной гранитный  камень.
 
Сверре открыл правый глаз и увидел перед лицом мох, покрытый льдом. В первый момент он ничего не почувствовал. Он не почувствовал страшный холод, сковавший все вокруг. Потом руки и ноги отозвались деревянной твердостью. Казалось, что левое веко и щека примерзли к камню. Попытался повернуться, но рука и весь левый бок были неподвижны. Чувство беспомощности и неизвестности подогнали первую волну страха. Свободной рукой он провел по лицу и груди. Черная копоть от костра покрывала руки и лицо. Превратившаяся в лед рыбная похлебка кусками прилипла к одежде и волосам. Сверре попробовал крикнуть, но раздался лишь слабый звук, похожий на вой раненой и уже обреченной собаки. Правой рукой он оттолкнулся от камня и перевернулся на спину, пытаясь отползти подальше от остатков костра. Тело не слушалось и ныло, как будто Сверре били поленьями. Он понял, что главное сейчас согреться. Любым способом заставить течь в жилах остывающую кровь. Морозный воздух маленькими порциями попадал в легкие, колол и царапал их. Дышать было очень тяжело. Неизвестность и волнение придавали дополнительные трудности дыханию. Он стал бить правой рукой по телу, везде, где мог достать. В руке появилось ощущение разрывающей изнутри силы и мурашки забегали в кончиках пальцев. Он обрадовался. Значит, мышцы еще живы, кровь пульсирует в сосудах и толчками посылает жизнь в уже почти остывшее тело. Откуда-то появились силы. Сверре стал раскачиваться, переваливаясь с одного бока на другой. Со стороны он напоминал непослушного медвежонка, занятого своей детской игрой. Сколько прошло времени неизвестно.
Он потерял себя во времени. Мысли были только о том, как прогнать этот ужасный холод. Иногда у него получалось сгибать ноги. Даже проваливаясь в сознании, он продолжал механически переворачиваться то на левый бок, то на правый. При этом ноги уже почти «бежали», раскидывая на земле камни, ветки, остатки пищи и костра. Как долго Сверре крутился на земле неизвестно, но счастливый миг, когда стало тепло, а потом и жарко он запомнил навсегда. Легкая испарина покрыла лицо, волосы прилипли ко лбу, и чуть заметный румянец выступил на щеках. Он протянул руку и подобрал с земли небольшой кусочек замершей рыбы, которую готовил в котелке для всей команды. Через минуту вкус жирного лосося заиграл на языке и живящей силой скользнул в желудок. Сверре приподнялся на локте и только сейчас подумал о том, что случилось. Его разум не хотел понимать, что, скорее всего, он остался один. Где его товарищи, почему к нему никто не пришел?
Если Сверре замерзал один в пещере, почти лишился жизни, почему ему никто не помог? Вокруг стояла такая тишина, что бывалый и опытный рыбак испугался. Даже шум моря отсутствовал. Сверре подумал, что оглох. Брошенный камень отскочил от гранитной стены и издал четкий глухой звук. Значит, он слышит. Мир изменился вокруг. Голова Сверре была как будто из ваты. Он встал на четвереньки и попробовал подползти к выходу из грота. Неровные обледенелые выступы не давали двигаться быстро. Пару раз он даже соскользнул, упал набок. Некоторое время лежал, собираясь с силами. Потом опять поднимался и полз. Путь в несколько метров показался ему длинным и утомительным.
Наконец-то, рука коснулась ткани, которая занавешивала выход из грота. Трепещущая раньше на ветру мешковина стала плотной, обледенелой и неподатливой. Сверре побоялся двигать её в сторону. Мешковина могла упасть и обнажить вход в пещеру. Он приник к щели, образованной между камнем и тканью, пытаясь рассмотреть, что было снаружи. Увидел он немного. Все кругом было белым. Деревья, камни, трава и мох на камнях, все было покрыто инеем, кое-где льдом и холмиками снега. И больше ничего. Никого, ни одной живой души. Вот оно настоящее одиночество. Среди снега, камня и завывающего морозного ветра один. Пройдет всего несколько  дней, и он уже не будет замечать, что разговаривает с деревьями, травой и льдом. Облака будут улыбаться, и корчить рожи. Белые лошадки на небе, гонимые ветром станут страшными лицами. А страшные лица расплывутся в овальные тарелки с бледно голубым небесным супом на самом дне. Он протянет вверх руку с зажатой воображаемой ложкой и, стараясь не пролить драгоценные капли пищи, будет смешно открывать рот. Впалые щеки, покрытые черной щетиной, будут надуваться от несуществующей пищи. Бескровные губы залоснятся жиром небесных котлет. Он съест всё. Раздувшийся живот будет мешать дышать. В сладкой неге он заснет. Приснится ему сон, где нет ни людей, ни животных, ни птиц. Только тихая белая жуть. Он закричит. Будет кричать громко, долго, отчаянно. Если бы кто-то сидел рядом и все это видел, то не услышал бы ни звука. Широко раскрытый рот застынет в немом крике. Пальцы будут скрести ледяной камень, а ноги еще куда-то шагать. Все равно куда. Хотя, лучше если вверх. По стволам деревьев, по снежным шапкам крон, туда к облакам. Проваливаясь в воздушных ямах, прыгая с кочки на кочку, добраться до белой перины, плюхнуться в неё и обняв мягкие округлости, согреться. Согреться так, чтобы от жары выступила на лбу и спине испарина. Чтобы руки разжались без боли, пальцы порозовели. Тогда перевернуться на живот и смотреть вниз. Туда, где проплывают моря и земли. Где остались необитаемые острова с несчастными одинокими страдальцами, обреченными на смерть. Посочувствовать им, помахать рукой и плыть дальше, улыбаясь просто так, ничему.    

Сверре в отчаянии откинулся назад, лег на спину и нервно засмеялся. Это был даже не смех, а страшные истерические возгласы, исходящие из глубины истерзанного тела. Всё, это конец! Это медленная, мучительная смерть от холода и голода.
Бесполезные усилия, жалкие и унизительные цепляния за последние движения, последние вздохи.
Он даже не пытался отползти от входа в пещеру, так и остался лежать, касаясь головой ледяной тряпки. Апатия, полное безразличие к жизни овладели его духом. Ничего не хотелось. Казалось, что нет, и не будет другой силы, способной поднять его на ноги, заставить взглянуть вокруг с радостью и надеждой. Он не чувствовал себя ни в настоящем, ни в будущем.
Лишь картинки прошлой жизни медленно скользили перед глазами.

Бледно зеленый мотылек появился на камне. Прямо перед лицом Сверре он попытался расправить свои еле заметные крылышки. Но не получилось даже взмаха. Сверре увидел крохотные кристаллики льда на крыльях мотылька. Они были неподъемной ношей для умирающего существа. Криво и смешно карабкаясь по камню, мотылек пытался залезть наверх. Падал вниз и снова полз. Сверре закрыл глаза. Он увидел свою маленькую сестру. Она смеялась и протягивала маленькие ручки к его маленьким ручкам. Сам он держал за крылья бабочку и не хотел ее отдавать. Сестра подставила пальчик, и бабочка схватилась за него лапками. Держась за палец, она трепетала крыльями, стараясь вырваться. Сверре ощутил бархат крыла, увидел красный взмах, закрывший всё небо. Радостный смех сестры разнесся многоголосым эхом.
Сверре открыл глаза. Зеленый мотылек уже не полз, а застыл на полпути к вершине камня.
Смотреть было больно. Разъедающая, царапающая боль поселилась под веками. Тяжелый свинец давил на глаза и усыплял.

Сверре покатился с горки и перевернулся. Сани лежали недалеко. Колючий, жалящий снег забился за воротник, обжигал лицо. Руки без рукавичек совсем озябли. Прилипший снег со льдом сделали их похожими на сосульки. Он увидел, как большой палец на правой руке совсем стал фиолетовым. Он отмерзал. За ледяным сугробом стоял отец. Он улыбался и махал рукой. Снег стал серым. Камни, валуны покатились. Перемешалось все. Санки, снег, деревья.
Рука-сосулька с фиолетовым пальцем торчала на фоне абсолютной тьмы. Откуда-то с боку появилась сестра. От неё шел жар. Желтые волосы излучали сияние. Она подошла ближе. Сверре не видел ничего кроме лица. Не было ни рук, ни тела, ничего. Сестра взяла в рот фиолетовый палец и стала его сосать. Сосулька растаяла, рука стала подвижной. Сверре провел пальцами по волосам и лицу сестры. Радость из прошлого пришла и превратилась в надежду.
Шум хлопающих крыльев заполнил все пространство вокруг. Казалось, что птица гигантских размеров случайно ворвалась в пещеру и теперь отчаянно бьется о стены. Вибрация ее крыльев передалась всему вокруг. Сверре почувствовал ее в руках, в голове. Он открыл глаза и увидел мотылька прямо перед глазами.
Мотылек ожил и даже опять пытался взмахнуть крылышками.
Сверре вдруг раскрыл губы и слегка подул в его сторону. Мотылек остановился, прижатый потоком теплого воздуха. Радостно забилось сердце. Он сам ощутил это тепло. Где оно могло еще сохраниться?
Еще одна попытка. От второго потока тепла мотылек, взмахнув крыльями, устремился к потолку пещеры. 
Сверре перевернулся на спину и посмотрел вверх. Там в тени каменного свода порхала маленькая бледно зеленая звездочка. Горячая волна жизни исходила от неё во все стороны. Жизнь светилась везде. В неровных гранях темного камня, в бледно молочных кристаллах льда и отражалась в глазах умирающего от холода человека.
Он поборол желание сомкнуть веки и попытался сесть. Стены поплыли кругом, карусель красок сделала стремительный оборот и
Сверре завалился на бок, уткнувшись лицом в кучу тряпок.
Запах рыбы, соли и серы защекотал ноздри. Он посмотрел вокруг, но увидел лишь обледенелые угли костра и камень. Пищи не было. Запах серы! Спички! Из последних сил он приподнялся на локтях. В складках серого, испачканного чешуей мешка, увидел коробок. Смятый, расплющенный кусочек картона с серной полоской на боку был сейчас дороже всего.
Сверре собрал вокруг себя всё, что могло гореть. Непослушными пальцами, бесчувственными и негнущимися он пытался достать спичку. Нет, ничего не получается. Высыпал из коробка всё. Зажал спичку в кулаке. Коричневая головка почти касалась кожи. 
Так тоже не пойдет. Бросил спичку на сухую траву, прижал пальцами и коробком стал водить по траве, пытаясь попасть по спичке. Потом еще одну и еще. Спички ломались, сера осыпалась, огня не было. В состоянии отупелости и отчаянья Сверре продолжал изводить спички и рвать коробок. Как появился дымок, а затем и огонь он не заметил. Левая рука находилась прямо в огне, но боли он не чувствовал. О, как приятно смотреть на живое пламя, на желтые и красные языки, облизывающие белую кожу. Хотелось, чтобы спасительный огонь жалил и рвал кусками все тело, целовал везде, где можно было коснуться. Хотелось броситься в костер, сгореть в нем и никогда больше не чувствовать холода.

Дотянулся до кучи дров. Трясущейся рукой поднял палку. Сейчас всё брошу в костер, всё. Пусть огонь лижет стены и потолок, пусть на мне сгорит одежда. Пусть кожа испарится в жутком пекле. Задохнусь пламенем, согреюсь изнутри, раскалюсь до бела и взорвусь десятками тысяч искр.
Руку закололо, защипало, пронзило острой болью. Он резко дернулся от огня, вскрикнул и засунул в рот обожженные пальцы с дымящимися ногтями. Уже не хотелось сгорать и становиться угольком. От боли помутнел взгляд, глаза заполнились слезами.