Глава 3. Производственные и нежилые здания.
Строения МТС.
МТС построили в 1953 году, а закрыли в 1958. Может быть я не прав, но мне кажется, что сделали это совсем зря. При разделении технического и производственного предприятий имело много преимуществ в наших условиях. Колхозники берегли свои поля, беспокоились о их плодородии. Если по полю, покосу или пастбищу без разрешения проезжала не обрабатывающая техника, колхоз выставлял штраф нарушителю. Согласно договора МТС проводил обработку полей, лугов и пастбищ. Это позволяло производителям продукции не отвлекаться на ремонт техники. Кроме того, в МТС работали настоящие специалисты своего дела. Они вовремя ремонтировали технику, поддерживали порядок в мастерских и в складах. Среди рабочих отдельно и среди колхозников отдельно поддерживалась дисциплина. Да и специалистов в МТС посылали довольно интеллектуальных и культурных. Можно сказать, они несли культуру на село. Совместно с колхозом в более-менее приличном состоянии поддерживались дороги.
Как только закрыли МТС, уехало из деревни почти всё его руководство, то есть элита деревни. Уехали и некоторые трактористы. Уход за техникой стал совсем не тот. Трактористы, ставшие колхозниками, сначала по производственной необходимости, а потом и без неё поехали напрямик по полям и лугам. В результате почти непригодной стала первая лощина в сторону Старой Указны. Потом её специально обрабатывали мелиораторы. Изъезжены оказались и другие довольно сенокосные лощины. Трактористы стали ездить на работу и обратно на тракторах, порой затрачивая довольно много времени и топлива. Мало того, трактора и некоторая техника становилась почти собственностью тракториста. Без разрешения они «калымили» на частников, порой даже в ущерб работе в колхозе. Короче, объединение принесло довольно много неприятностей.
МТС – машинно-тракторная станция расположена на запад от деревни. Она занимала довольно большую площадь. По моим прикидам около 100 гектар. Выделявший площадь колхоз, наверно, слукавил, отдав одно из самых сырых полей. Территория МТС была очень сырая – у неё совершенно не было уклонов поэтому вся дождевая и снеговая вода почти не стекала. А испаряемость была довольно слабая.
Ближе всего к деревне располагалась общественная баня. Она была построена на берегу низины, в которой жители брали торф, больше похожий на чернозём. В этих ямах почти всё лето стояла чёрная от гумуса вода. Позднее тут бульдозерами выкопали пруд. Он простирался от бани почти до дороги в Комариху. Торфа там оказалось не очень много. Часть его сразу растащили местные жители. Ведь потом его уже так близко к деревне не будет. Берега с тёх сторон оказались отвалами из красной глины. В самом глубоком месте в пруду с поднятыми руками скрывало старшеклассников. А со стороны бани было подобие пляжа – лягушатник для малышей. В этом пруду я и научился плавать. От школы сюда шёл уклон, с которого вода и сливалась в пруд. На этом склоне были огороды первых от Анно-Николаевского проспекта домов. Только весной берег около самого глубокого места размывался. Его несколько раз восстанавливали, а позднее всё как-то само устроилось. Отвалы осели. Женщины из ближних к пруду домов заставили мужчин сделать мостки. В начале они были в два пролёта. Но скоро ныряющие с мостков дети раскачали дальние доски. Но для женщин хватало и одного пролёта.
Этот пруд считался противопожарным. Но когда тут стали купаться дети, да и взрослые, сельсовет запретил его загрязнять. Поэтому женщин с лопотью – материей и изделий из неё для самых грязных мест – стали гонять с пруда. Запретили тут и машины мыть. И хотя вода была жёлтая от глины, тут собиралось очень много малого и взрослого народа. Во времена Шерстнёва сюда завезли карасей и зеркального карпа. Для подкормки в пруд высыпали несколько мешков комбикорма. Через год после этого тут часто сидели ребятишки с удочками. Но про хороший улов я не помню. Для дыхания рыбы зимой даже прорубь делали. Но когда МТС закрылась, весной иногда тут всплывало вверх брюшком очень много мальков. Сейчас пруд обмелел, зарос. Да и зеркало его заметно сократилось. Есть ли теперь в нём что, сказать трудно.
Баня на берегу пруда совсем немного времени ещё использовалась теми, кто жил в бараках. Однако, ухаживать за ней перестали. Скоро исчез замок с двери. Ребятишки, почти постоянно вертевшиеся на пруду, стали там баловаться. Кто-то разбил стекло в окошке, а кто-то нагадил, использовав её вместо туалета. Пользовавшиеся баней люди к тому времени договорились с деревенскими жителями о посещении их бань. В скором времени засыпали колодец во избежание несчастных случаев с детьми. Так и стояла баня некоторое время бесхозной. Когда её разобрали в памяти не осталось.
Когда пруд выкопали, за его отвалами оказались конюшня сельпо и столярка МТС. Конюшня была со стороны деревни почти в ряд с домом Боброва, ставшим в последствии сырьевой кладовой. Там же было и ветеринарная лечебница. Как она выглядела, я что-то не запомнил. В памяти осталось лишь устройство для фиксации крупного скота. Мне запомнилось, как в нём чистили копыто лошади и набивали подкову. Полностью меняли подковы или только на одной ноге, не запомнил. Когда лошадь вывели, я хотел потрогать то, что срезали с копыта, но отец меня вовремя оттащил. Сказал, что это всякая пакость, что к ноге лошади пристала. Скоро ветеринарную лечебницу оттуда убрали из-за близости общественного пруда и построили новое помещение вдали от жилья.
Столярка находилась на той же линии, но с другой стороны пруда. Это было пятистенное рубленное помещение. В одной его половине были нормальные окна, а в другой – большие, закрывающиеся ставнями и без рам. Эти окна были для того, чтобы обрабатывать длинные доски. Напротив этих окон посредине стоял станок. Этот станок мог делать много операций. В последствие я узнал марку его последователя К-6/9. А какая марка была у этого станка, не знаю. Под станком стоял электромотор с плоским шкивом. Позднее его заменили на шкив с клиновыми ремнями. Мой отец со столяром строгали какие-то доски, а моя задача была следить, чтобы стружка не засыпала мотор. Я отвлёкся на их работу, стружка попала под ремень и он соскочил. Мне тут же сделали выговор и стали после строжки нескольких досок заглядывать под станок сами.
Станок очень оглушающе гремел. Стружка была мелкой и летела по всему помещению, особенно над станком. Но большая часть ссыпалась вниз. Взрослые её периодически убирали. Потом Василий Андреевич, так звали столяра, на отдыхе рассказывал отцу, что может станок. Оказывается, на нём можно обрезать края досок, строгать фаски и прорезать фигурные канавки. А если перестроить, то можно и делать всякие пазы.
После строжки досок они стали обрезать неровные края с корой. Потом по средине досок сделали небольшую канавку по всей длине для красоты. Отец вроде отказывался, но Василий Андреевич настоял. Потом с одной стороны они стали по краям досок вырезать четверти для соединения досок при сплачивании. В последствие этими досками отец обшил дом снаружи.
Я всё хотел посмотреть, что в другой половине, но взрослые были заняты. Василий Андреевич жил в Старой Указне, поэтому стал закрывать столярку. Вот тогда он и показал мне вторую половину. Там у стены стоял верстак, на стенах были держатели для инструмента, на столах вокруг лежали рубанки. Посредине стояло какое-то недоделанное изделие. Мне дали туда только заглянуть через дверь.
Потом, лет через десять, он довёз меня в сильный мороз из Ленискоего в Указну на мотоцикле в коляске. Я тогда схватил воспаление лёгких. Так как Василий Андреевич жил в Старой Указне, то ходить ему было неловко. Говорили, что столярку перенесли туда. Но это прошло мимо меня.
На краю склона напротив столярки в сторону от пруда была лесопилка для дров. Это была деревянная рама с установленной на ней другой качающейся рамой. На одном конце качающейся рамы был прикреплен электродвигатель, на другом – вал с большим круглым зубчатым диском. Когда конец рамы с диском опускали, он как бы врезался в подобие однобокого корыта из досок. Туда клали бревно, при включенном моторе наклоняли верхнюю раму и пильный диск разрезал бревно. Сколько помню, в те времена дрова возили двухметровыми. А тут их пилили на чурки. Чтобы брёвна было удобно подкатывать, тут были проложены специальные брёвна.
Для отопления мастерской и конторы МТС требовалось много дров, поэтому пилорама работала очень часто. Я не раз наблюдал, как тут пилят. Один мужик стоял около рамы и, наклоняя верхнюю раму, регулировал скорость пиления. А двое других подкатывали брёвна, передвигали их для размера чурок и откидывали отпиленные. Обычно подкатывали бревно так, чтобы с одного конца отпиливалась чурка. Пока один помощник убирал чурку, другой подталкивал остаток бревна под пилу. Если бревно было тяжёлое, то он использовал лом или вагу. У этой рамы иногда накапливались целые штабеля брёвен.
Как-то раз отец с Фёдором Епифановичем попытались распились тут свои дрова. Но оказалось, что возни им было слишком много. Надо было разгрузить машину, а потом чурки закидать обратно. Это было сразу после закрытия МТС, когда его имущество ещё только передавалось и надзор был ослаблен. Для распиловки большого количества дров рама была удобной, но для малого, как у нас, излишне много хлопот.
Почти напротив рамы ближе к Казенской стояла контора МТС. Это было невысокое длинное рубленное здание. Вход в контору был со стороны Казенской. Напротив входа было фойе, в котором стоял самодельный бильярдный стол. Шары на нём были стальные от разбитых подшипников. Самодельными были и кии. Помню, что игроки после игры прятали их кто где. Кто знал, где спрятан кий, брали их оттуда, если не было своего или его уже украли. Для бильярда специально выписывали подшипники, разрезали их. Мне запомнилось, как переживали игроки, что подшипники не удавалось разрезать без повреждения шаров. Поэтому два или три шара были другого размера.
Помню, что от фойе шёл в обе стороны коридор, в который выходили двери. Но ни длину коридора, ни расположение дверей не помню. Мы приходили туда поиграть, находили спрятанные кии, а шары всегда были на столе. Услышав стук шаров, кто-нибудь выходил из кабинета, но увидев, что это не рабочие, либо уходил, либо прогонял нас. Бывало, что заигравшиеся в обед рабочие МТС так заигрывались, что забывали про работу. После закрытия МТС, мне кажется, первой убрали контору.
В ряд с конторой и дальним бараком был построен гараж для автомобилей. Но стоял он не близко и как раз на самой ровной части возвышенности, поэтому вокруг было много ям и луж. Гараж был недалеко от общежитья. Это было тоже рубленное здание с небольшими высоко расположенными маленькими окнами и широкими воротами. Ворота открывались в сторону Казенской. Внутри помещения были оштукатурены глиняным раствором по дранке. Гараж имел бревенчатую перегородку, которая отсекала один бокс. Два других бокса были объединены в одно помещение. В отдельном боксе стоял газик директора. Он ездил на ГАЗ-67Б. Мне запомнились угловатые крылья передних колёс.
В два других бокса входило по две машины, а шофера умудрялись поставить ещё одну напротив стойки между воротами. Для этого машину загоняли наискосок и в последний момент её выправляли, чтобы она встала как надо, но за стойкой. А потом загоняли остальные машины в обычном порядке. Там было тесно, но ходить было можно. Если машины напротив ворот можно было выгнать в любое время, то машину за стойкой только если свободно хоть одно место рядом. Правда, шофёр тогда очень долго маневрировал, чтобы машина не задела ни стойку, ни машину сбоку. Что интересно, я не знаю случаев, чтобы кто-то задевал стойку.
Не вошедшие в боксы машины ставили рядом с гаражом. Помнится, что рядом, со стороны дальнего барака, стояла полуторка. Мы ребятишками очень любили лазить по ней, так как она была невысокой. Один раз её заводил какой-то молодой шофёр и даже прокатил нас по кругу. А потом она так и осталась стоять тут. Кажется, тут её и разобрали. Сначала с неё сняли двигатель, он куда-то был очень нужен. Долго не могли отремонтировать двигатель на неё. В конечном итоге её списали. Так как это была первая машина, на которой меня прокатили в кузове, то я постоянно спрашивал отца о её судьбе. Потому и запомнил.
Гараж изредка использовался в колхозе. Первое время шофера ставили машины туда зимой, чтобы моторы сильно не остывали, а летом, чтобы не заняли их место для зимы. Гараж легковой машины долго использовался для машины председателя колхоза. Когда построили новую колхозную контору, рядом с котельной пристроили и гараж. Легковая машина перешла туда, а бокс занял Шабалин Василий Петрович. Ещё позднее в этом боксе стал ставить молоковоз Николай Петрович. Когда убрали общий бокс, я не знаю.
Напротив гаража метрах в двухстах стояла ремонтная мастерская. По тем временам это было современное деревянное производственное строение. Мастерская была полностью электрифицирована, имела несколько вспомогательных помещений, отопление и машину для отмывки деталей. В мастерской была своя электростанция.
Мастерская представляла собой строение в форме буквы Т, направленной вершиной на юг. Въезд техники был по средине с южной и северной сторон. Ремонтный цех был хоть и широким, но однопролётным. Всё строение был покрыто шиферной крышей. Постройка была так сделана, что прослужила почти до нынешних дней, хотя последнее время почти не обслуживалась.
В левом от южного въезда крыле располагалась электростанция, в правом – токарный цех.
Электрогенератор электростанции приводился нефтяным двигателем НД-20. Преимущество этого двигателя в том, что он работал на отработке и отстое. Отработку сливали при ремонте двигателей или замене масла. Отстой сливали из топливных баков. Тогда почему-то в жидком топливе часто была вода. Сливали топливо и при постановке техники на ремонт. Поэтому её загоняли в цех на минимальном количестве горючего. А чтобы не получилось из-за наличия горючего пожара, его заставляли сливать. Ведь всё отопление тут было печное.
Во времена МТС отходов хватало для работы двигателя станции. А он работал на всём, что текло и горело. Если порой в баке оказывалось много нигрола, который густел на холоде, то его закачивали в бак внутри помещения, чтобы согрелся, иначе его не сможет закачать насос двигателя.
Вход в электростанцию был с торца помещения. Калитка основного входа располагалась в небольших воротах, смещённых от средины к южной стене. Из помещения можно было ещё через одну дверь пройти и в цех, но она была расположена за генератором, поэтому проход был очень узким. Проходить около генератора с крутящимся рядом с ногой плоским ремнём было не всем по душе, поэтому обходили снаружи, если кому было надо. Я почему-то не помню, что было у основного входа. На стене около ворот стоял ручной насос для закачки воды в бак системы охлаждения двигателя. Первое время воду качали вручную, а потом Викентий Андреевич придумал электропривод. Если электростанция работала, то включали мотор, который заставлял качаться ручку насоса. Если электричества не было или был неисправен электромотор, то механизм привода отсоединяли и качали вручную.
От этой стены до двигателя было большое расстояние. Потом в это пустое пространство поставили два двигателя от тракторов. А что там был до них, я не помню.
Двигатель НД-20 стоял посредине помещения. Он был поставлен так, что его маховик стоял напротив ворот. Когда его никакими способами не могли завести, то к воротам подгоняли автомашину, поднимали одно колесо, на него и на маховик одевали плоский ремень. Включали скорость в автомашине, и она раскручивала маховик. Я видел это один раз после ремонта двигателя. С другой стороны двигателя был широкий плоский шкив. С него на два шкива генератора был натянут ремень. Один шкив был прочно соединён с валом генератора, а другой крутился свободно. Перед тем, как заглушить двигатель, ремень при помощи толстой палки сталкивали на свободный шкив. При запуске и прогреве двигателя ремень крутился, но генератор не крутился. Когда машинист решал, что двигатель готов, он так же палкой переталкивал ремень на рабочий шкив генератора. Вал генератора начинал крутиться, и генератор вырабатывал электричество.
При обычном запуске маховик двигателя ставили в определённое положение и открывали вентиль баллона, стоявшего в сторонке. Воздух из баллона шёл в мотор и толкал поршень. Двигатель начинал вращаться. Если попытка не получалась, то снова маховик ставили в нужное положение и опять запускали от баллона. Обычно со второй попытки всё получалось. Для поворота маховика мама вставала ногами на его спицу. Иначе маховик было не повернуть. Я любил запускать двигатель. Но если у меня не получалось, мама вторую попытку делала сама. Маховик был такой, что встававшая на него мама, головой доставала до его верхней части.
Выхлопная труба выходила над головой на южную сторону. Там стояла высокая толстая труба, с которую входила выхлопная труба. При работе двигателя почти на всю деревню был слышен характерный звук выхлопа. Узнать, работает ли электростанция можно было по этому звуку. Подобно не звучало тут ничто.
Около стены, у которой стоял генератор, были установлены шиты управления. Я запомнил реостат регулировки напряжения около вольтметра. Где-то там же располагался и язычковый частотомер. Под стёклышком его было окошечко с чёрными язычками. При правильной настройке колебался нужный язычок. Если были отклонения, то колебались другие. По ним регулировалась скорость вращения рычагом на двигателе, а по вольтметру реостатом регулировалось напряжение сети. Если машинист проглядит изменение напряжения, то лопались лампочки или электродвигатели «не тянули». Других приборов и устройств регулирования я не помню. Не измерялась даже температура двигателя. Вода из мотора выливалась бак на стене, откуда снова поступала в двигатель. Если из бака шёл пар, то туда насосом на стене накачивали свежую воду. Лишняя вода сливалась наружу.
Около приборов стоял стол оператора, с сбоку у стены какой-то не то диван, не то топчан, на котором можно было полежать. Я там проспал довольно много часов.
Окна в электростанции были большие с густым переплётом. Оба окна были с южной стороны.
Когда двигатель ремонтировали, и требовалось электричество, то подгоняли машину рядом с воротами так, что ремень с колеса крутил генератор. Так как до машины было сочень далеко, то ремень удлиняли. Но этот ремень мешал ремонтировать и создавал опасность для рабочих. Кроме того, было трудно регулировать частоту генератора. Поэтому такой вариант использовался в очень крайних случаях. Но для такого варианта в стене было прорезано окно постоянно закрытое ставней. Я этот вариант ни разу не видел. При мне окно всегда было закрыто ставнями с обеих сторон, а между ставнями была набита ветошь.
Позднее но ещё при МТС в пустом месте перед двигателем сделали бетонный фундамент и на него поставили раму с двигателем от трактора ДТ-54. Задний конец рамы переделали, чтобы установить генератор. Скоро тут появился старенький двигатель и новый генератор, но не такой, как у прежнего двигателя. Генератор крутился карданом. Маму научили заводить этот двигатель. Выхлопную трубу просто вывели через стену. Она торчала наружу примерно на полметра. А выхлопную трубу пускача выводить не стали. При запуске он грохотал так, что я пугался. Пока работал пускач, я выбегал из помещения электростанции. Если прежний двигатель работал относительно тихо, лишь пуканье было слышно за стеной, да шлепки ремня, то этот гремел, как куча железа. Разговаривать в помещении стало трудно. Зато теперь в деревне свет давали даже днём. Со старым двигателем включали или мастерскую, или деревню. Только ночью мастерскую не отключали, потому что станки тут не работали.
Для включения деревни Викентий Андреевич поставил специальный столб с расцепителем. Он сам каждый день включал и выключал его. Так как столб был нам по пути на электростанцию, то включать деревню стала мама, а выключал Викентий Андреевич по пути на работу. После пуска тракторного двигателя про включения стали забывать. Но с каждым днём к сети подключались новые нагрузки, то провели провода в Старую Указну, то подключили коровник, то свинарник. Мощности двигателя стало не хватать. Скоро поставили второй такой же двигатель с ещё одним генератором. В ночь приходилось заводить оба двигателя. Но Викентий Андреевич научил маму делать так, что генератор второго двигателя на время пуска становился двигателем. Он раскручивал второй двигатель с открытыми клапанами. А когда мама их закрывала, он запускался без пускача. После этого в сеть подключался рубильник одного двигателя. Викентий Андреевич сделал сигнализатор синхронизации фаз из шести лампочек. Как только лампочки гасли, включался второй рубильник. Теперь оба генератора работали на одну сеть.
У каждого двигателя был, как и у трактора свой радиатор. По температуре двигателей мама определяла, какому двигателю легче и прибавляла ему «газу». Если двигателя работали в одной нагрузке, то оставалось только следить за напряжением и частотой. Опять же по температуре двигателей контролировалась нагрузка. Если двигатели охлаждались, то нагрузка была маленькой. Иногда даже приходилось один двигатель глушить. В общем тут была целая наука управления этой электростанцией. Маму долго держали машинистом потому, что она работала давно и поняла. Пробовали давать ей сменщицу, но та ничего не понимала. Порой лампочки дома начинали светить белым светом или наоборот едва теплились. Тогда мама ворчала, что опять сменщица за напряжением не смотрит. При большом перекале лампочек они иногда взрывались, осыпая осколками всё вокруг. Соседке тёте Дусе горячий осколок стекла попал за шиворот, когда она мыла пол. Потом она даже ожог это лечила. Говорили, что у кого-то от горячей спирали лампочки половик загорел.
Но маму мою чаще использовали в вечернюю смену, потому что тогда в мастерской никого не было. А сменщица работала, пока мама в отпуске, на больничном и днём. Днём в мастерской был постоянно, кроме выходных, зав мастерской, почти постоянно электрик и довольно часто инженер Фёдор Епифанович. При каких либо отклонениях они приходили в мастерскую и давали пендалей, если это происходило из-за невнимательности машиниста. Сменщице заводили двигатели, включали нагрузку, помогали настроить двигатели. Она была наблюдателем.
При Шерстнёве привезли настоящую электростанцию К-150. Она была мощнее обоих двигателей вместе взятых. К тому же те были сильно изношены, а этот двигатель новый. У заводской электростанции все приборы предусмотрены и установлены. Только стало неудобно их контролировать. Если прежние, кроме температуры двигателей, приборы контроля были вынесены на стенд около стола, то у этой они стояли на щитке у двигателя. Переносить их Викентий Андреевич отказался. На стенде остался вольтметр. И частотометр. По ним наблюдали за напряжением, а контролировали настройки уже по приборам двигателя. От радиатора этого двигателя через боковые двери электростанции вывели деревянные короба воздуховода в цех. Теперь цех отапливался от двигателя. Но теперь двери в цех закрывать стало нельзя, потому что тут же начинало дуть во все возможные щели уличным воздухом. При отрытых дверях нагретый воздух подавался в цех и возвращался оттуда остывши. Но в электростанции стало холоднее, особенно ногам.
Один из старых двигателей установили в третьей бригаде, а первый оставили для резерва. новая электростанция заводилась стартером. В те времена аккумуляторы были плохие. Если он разрядится, то запуск невозможен. Однажды так и получилось. Двигатель не могли запустить, потому что кто-то забыл выключить приборный щиток, а зарядник работал от электричества. А его нет. Сначала метались, не зная, что делать. Викентий Андреевич предложил запустить резервный двигатель и хотя бы дать свет им. Пока прогревали его, у Викентия мелькнула мысль попробовать запустить новый двигатель по старой схеме двух генераторов. У старых генераторов возбуждение основного генератора было от выпрямителя полученного тока. Наведённого намагничивания якоря хватало для получения небольшого тока, который выпрямлялся и помогал магнитному полю якоря. После запуска двигателя напряжение генератора нарастало не быстро. Для ускорения Викентий Андреевич сам поворачивал реостат на максимальное напряжение. Как только напряжение нарастало, он тут же возвращал реостат на нужное напряжение. Но у машинистов так не получалось, поэтому контрольная лампочка сначала начинала теплиться, разгораясь всё больше, пока не загоралась как надо. После этого можно было включать сеть.
У новой электростанции возбуждение основного генератора было от низковольтного генератора мотора. Он был как на машине. Так же подключался и аккумулятор. Не дав включить сеть, Викентий Андреевич включил возбуждение генератора новой электростанции от аккумулятора и тут же включил рубильник объединения сетей. Станция запустилась. Все облегчённо вздохнули, зато научились запускать электростанцию с разряженным аккумулятором. Мама поняла это и несколько раз запускала так же. Второй двигатель скоро «запороли», прокрутив его без масла, а ремонтировать было уже некому. Так и убрали его вместе с генератором. Скоро в деревню провели государственную ЛЭП и электростанцию закрыли. А этот двигатель отправили в третью бригаду, где он доработал до своей старости.
За стеной напротив входа были сварочное отделение и аккумуляторная комната, эта стена в электростанцию была глухая. Там были сделаны только отверстия для проводов к сварочному аппарату и зарядному устройству. Выход из сварочного-зарядного отделения был во входной тамбур главного входа. Общая ширина этой комнаты была равна ширине помещения электростанции. От входа прямо бала дверь в аккумуляторную, а влево – в сварочное отделение. Сварочное отделение отгорожено от входа стеной из железных листов. Между стеной и полом был небольшой промежуток, видимо, для притока воздуха. Сварочный стол – большой толстый лист железа на подставках – располагался напротив окна. Все окна в мастерской были такие же, как в электростанции. Над столом был большой вытяжной зонт. Однако, при сварочных работах там можно было «топор вешать» – вытяжка работала слабо.
Аккумуляторная отгорожена от входа глухой перегородкой. Там была только дверь. Прямо напротив входа был стол для аккумуляторов, а справа на нём стоял большой выпрямитель. Тут же лежала нагрузочная вилка. Около входной стены стояли бутыли с кислотой, дистиллированной водой и их растворами. Все бутыли были оплетены каким-то мягким материалом. Для разных целей были разные растворы. Для доливки использовался слабый раствор, для зарядки – сильный. Смешивание проводили тут же. Естественного освещения тут не было, поэтому при неработающей электростанции забрать аккумулятор было можно, если открыть двери. Но никакие работы уже не проведёшь.
Перед входами в оба помещения в тамбуре вдоль стен были сделаны полки. На них в наклонном, почти вертикальном положении стояли самодельные электроды. Их делали тут же, окуная куски проволоки в специальный густой раствор, изготовленный из жидкого стекла и мела. Иногда в него добавляли другие ингредиенты для улучшения качества сварки. Швы, сделанные такими электродами, получались некрасивыми, некачественными и непрочными. Для качественных швов использовались заводские электроды, которые выдавались едва ли не под расписку поштучно. Их поступало очень мало (страна восстанавливалась после войны).
Стена въездного тамбура напротив входа в сварочно-зарядного отделения была глухой. За ней находился небольшой слесарный цех. Тамбур был в размер ширины помещения электростанции. Напротив первых въездных ворот в противоположной стене были вторые ворота. Летом тут очищали технику от грязи, если на дворе был дождь или перед въездом было сыро, а зимой тут техника оттаивала. Для этого отрывали вторые въездные ворота, выходившие в ремонтный цех. От тепла из него снег и лёд таял. Поэтому технику загоняли в тамбур в самом конце рабочего дня. Да и выход из сварочного помещения усложнялся. Усложнялся и выход из мастерской, потому что в обоих воротах были сделаны калитки для людей.
Вход в слесарный цех был из ремонтного цеха. Это были высокие двухстворчатые двери, наверно для затаскивания оборудования и облицовок. Но использовалась одна створка. Напротив входа в противоположной стене было окно, затянутое сеткой для защиты от повреждений стёкол. Ведь это слесарный цех! Вдоль левой стены и у стены около окна были поставлены слесарные верстаки. На верстаке слева стояли большие слесарные тисы. Когда я первый раз попал туда, у рабочих они были персональными. При закрытии МТС порядка тут не стало, и скоро верстаки перестали запираться, общий мелкий инструмент растащили, а тисы довольно скоро сломали. Почти напротив тисов у противоположной стены (общей с тамбуром) стоял большой сверлильный станок. Его тоже скоро сломали, но заменили новым, современным. Вот тогда мы узнали, что второе полотно двери ещё при МТС было приколочено к косякам большими гвоздями. Эот прослужил не только тут, но и был перевезён в новую мастерскую.
Следующим помещением было токарное отделение. Оно занимало такое же помещение, как и электростанция, только в противоположном крыле. Его дверь тоже выходила в ремонтный цех. И тоже была двухстворчатой.
В паре метров от входа стояла большая отопительная печь типа «голландка», а слева наждачный станок. На нём стояли круг с грубой и более мелкой структурой. Так как настоящих слесарей уже не было, то все «драли» железо на грубом круге. На мелком затачивали ножи, принёсённые из дома для заточки. При МТС тут можно было работать только с рабочими деталями. После передачи в колхоз тут стали точить топоры, лопаты и даже ломы. Чтобы не портили хороший круг, токарь его снимал и прятал в свой шкаф.
Отопительная печь топилась со стороны входа. Ею пользовались почти до перехода в новую мастерскую. В токарном цехе были только три её стенки, и четвёртая выходила в слесарку. По проекту она должна была отапливать оба помещения. А так как слесарные работы довольно подвижные, то и отопление тут было слабее, чтобы люди не потели. Токарь же двигался меньше, да и помещение токарного цеха было больше.
За печкой стоял большой токарный станок ДИП-300. этот станок потом перебрался и в новую мастерскую. Но использовался там довольно редко лишь для больших или длинных деталей или для грубой работы. Его задняя бабка как раз скрывалась за печкой. Печка чуть-чуть мешала работе около задней бабки. Но таких длинных деталей не точили. Напротив коробки передач передней бабки стояли два шкафа с инструментом токаря. Тут же у него висела выходная одежда во время работы, а после – рабочая. Станок стоял в полуметре от стены.
Сразу за передней бабкой в стене была сделана двухстворчатая дверь. Она была вместо очередного окна. Я несколько раз видел эту дверь открытой в жаркое лето. Всё остальное время она была закрыта и утеплена. А вот вторую двухстворчатую дверь в торцевой стене видел открытой лишь раз, да и то издалека. Дверь была сделана по средине стены. Справа от этой двери была сделана железная клетка для накачивания шин, а за ней в углу стоял большой компрессор. Когда запорные кольца колёс стали делать надёжными, необходимость в клетке отпала. А когда мастерскую перестала проверять инспекция, то её вообще разобрали.
В противоположном углу от компрессора большая часть была занята колёсами. В одном ряду стояли отремонтированные, в другом – приготовленные на ремонт. Разборку и сборку колёс производили между клеткой и укладками колёс. Шланг от компрессора можно было через специальное отверстие вытолкнуть наружу, чтобы подкачать колёса не снимая с техники.
Кто ремонтировал колёса при МТС не знаю, а в колхозе этим по началу занимался Пётр Андрианович. Но через некоторое время он отказался от этой работы. Заниматься колёсами стали сами водители. Поэтому очень скоро отсюда пропали монтажки и приспособления.
Между укладкой колёс и наждачным станком стоял маленький токарный станок. Он был сильно изношен, поэтому его использовали редко. Рассказывали, что в первое время, пока электростанцию ещё не пустили, станок крутили вручную. Для этого к пиноли приваривали ручку для двух человек. Кому нужно было выточить что-то, крутили станок за эту ручку. При точении больших деталей ручку крутили уже вдвоём. Но даже вдвоём не всегда справлялись, если токарь решал поиздеваться.
Когда я приходил с матерью дежурить на электростанции, то приходил в токарный цех, зажимал в патрон маленького станка какую-нибудь железку и, крутя патрон рукой, точил её тем резцом, который был тут зажат. Позднее Бусыгин Виктор, который работал тут во время переходного периода, показал мне, как поворачивать резцедержатель. Тогда я стал точить уже тем резцом, который мне нравился.
После Бусыгина токарем стал Крюков Николай, сын Анфисы Крюковой. Когда он женился и собирался уезжать, передал токарку «по наследству» брату Володе. А когда уехал и он, это место занял Епифанов Николай. Бусыгина я помню совсем мало. Зато о Николае у меня самые лучшие отзывы. Он не только разрешал мне поработать на станке, но и задавал кое-какие работы. Правда, мне доверялся только маленький станок. Нам не раз попадало за это от заведующего мастерской, которым в то время был Муравьёв Иван Алексеевич. Он ссылался на порчу станка из-за моего неумения и на технику безопасности.
Володя доверял иногда работу и на большом станке, когда ему надоедало. Но дать что-то большее, чем Николай, он не мог. А с Епифановым я общался уже как механик, потому что экзамен по обработке металлов резанием в институте к тому времени уже сдал.
Ремонтный цех мастерской примыкал к этому зданию с севера. Как я уже писал, из него были входы в слесарный и токарный цеха или участки. На сколько наружная стена ремонтного цеха перекрывала токарный цех, на столько же противоположная стена перекрывала стену электростанции. Так же, как в токарный цех, тут была сделана дверь. Но выходила она не в общий цех, а в отдельную комнату.
Вообще, стена въездного тамбура со стороны сварочного участка продолжалась в ремонтный цех. Она отделяла от общего участка обкаточный, моторный участки, электроремонтный участок и кладовую.
Первым был обкаточный участок, который боковой дверью выходил в электростанцию, а главной дверью – в сборочный участок. Главная дверь была двустворчатой. В самом её верху проходил рельс для тали. Рельс выходил в сборочный участок настолько, что на нём могла висеть таль. Тут использовались ручные кошки. На этом рельс висела маленькая кошка. Ею вывозили обкатанный мотор в сборочный цех. Боковой выход из электростанции как раз выходил сюда. Рядом с выходом начинался фундамент для маленького обкаточного стенда. Переходя из электростанции в токарный цех, я не раз видел нагрузочный генератор, закреплённый на раме обкаточного стенда. А другой конец рамы был пустой, если не считать одиноко стоящего там радиатора. Однажды в дневное время приходил в мастерскую, наверно, к отцу, и видел на стенде работающий двигатель, от которого шёл карданный вал к генератору, а радиатор был подключен к мотору. Отец сказал, что это обкатывают двигатель после ремонта. В марках двигателей я тогда не разбирался, но двигатель был небольшой, вроде как от легкового газика.
На мои вопросы, что должно стоять на другой стороне, отец ответил, что тоже стенд, но для больших двигателей. Рама второго стенда была похожа, но длиннее и без генератора и радиатора. Отец сказал, что этот стенд даже не собрали. Только раму поставили. Над обоими стендами проходил ещё один рельс в соседнее помещение. Около рельса была сделана дверца, но не для прохода, а для провоза по рельсу двигателя из одного помещения в другое. По рельсу тоже двигалась кошка с ручным приводом. Но в этом помещении я её не видел. Она была в соседнем. А с этом ещё стояла печка. Она была рядом с дверью. Её топка выходила в сборочный участок. Три стенки печки были в обкаточном участке, а одна была вровень со стеной, огораживающей сборочный участок от остальных.
Во времена колхоза всё отсюда убрали. Так как под неустановленным стендом фундамент был из двух частей, то дальнюю опору убрали, а вместо её поставили старый локомобиль с машиной. Я изучал тогда его устройство, так как оно всё было на виду, крутил маховик и смотрел, что куда двигается. Машина пышкала воздухом из цилиндров через отсоединённые трубки. Котёл локомобиля стали топить для нагрева воды для запуска техники в зимнее время. Со временем машина исчезла и остался только один котёл. Даже мне довелось попользоваться водой из этого котла.
Следующим помещением был мотороремонтный участок. Там стоял стенд для притирки клапанов, станок для шлифовки шеек коленчатых валов и установка для сборки двигателей. Может быть было что-то ещё, но я тогда ещё не соображал. Ничего в работе я тут не видел. Увидел подобные в институте. Потому и узнал установку. Ещё мне запомнился тельфер-кошка. Точнее, его рельс, который можно было поворачивать, чтобы переместить поднятую деталь не только вдоль по рельсе, но и поперёк вместе с рельсом. Во времена МТС этим участком заведовал Муравьёв Иван Алексеевич, а в те времена он был уже заведующим мастерской. Да и двигателя тут ремонтировать перестали. Так и стояло всё без движения много лет. Мне кажется, открыли этот участок уже когда я уехал из деревни.
За моторным участком была кладовка. Это было узкое помещение перегороженное поперёк. За перегородкой были стеллажи с ячейками, на которых лежали запчасти частого спроса и инструмент мастерской. В перегородке было отверстие, как в кассе, откуда они выдавались. В небольшом тамбуре перед перегородкой стояли ящики с болтами, гайками и заклёпками. По мере расходования они пополнялись. Болты, гайки и заклёпки брали без спроса, всё остальное выдавалось под роспись. За расходные материалы расписывались в накладной, а за возвращаемый инструмент – в журнале. По возвращении запись вычёркивалась. Кто там работал раньше, я не знаю. При мне там до переезда в новую мастерскую работал Пётр Андрианович.
Следующим был участок ремонта топливной аппаратуры, а чуть позднее и узлов гидросистем. Помню, там стоял стенд для проверки топливной аппаратуры дизелей с мензурками, но он скоро куда-то пропал. Наверно, его увезли в районное объединение МТС перед закрытием. Когда я стал взрослым, там было только ручное приспособление для проверки форсунок. Да и то, похоже, было снято с летучки, которую получил тогда колхоз. Кстати, с летучки тогда сняли ещё настольный сверлильный станок, который Пётр Андрианович приспособил в этом кабинете. Позднее я видел тут только кучу приводных ремней.
Между моторным участком и кладовкой верхняя часть перегородки была сетчатая, поэтому в кладовке печи не было. А в остальных они были. Была печка и в этом участке.
Следующим считался участок электрики. Но там, похоже, никакого оборудования никогда не было, а электрики хранили там моторы, кабели и провода. Позднее, когда закрыли электростанцию и вывезли все двигатели, они перебрались туда.
Рядом с проектным участком электриков был выездной тамбур. Он как раз приходился на самое сырое место. Отремонтированная техника, выезжая в ненастье попадала в ямы у грязь. Поэтому его использовали, как запасной выезд. Но тамбур был с двумя же воротами.
На другой стороне тамбура стояла мойка деталей. Сама она стояла за пределами строения, в сборочный участок выходила только её загрузка-выгрузка. Я помню дощатое ограждение её, помню саму железяку. Когда был совсем малышом, издали видел, как она работала. Около загрузочных дверец валил пар, что-то гудело. Позднее, когда был уже школьником посмотрел остатки устройства. В принципе, она мало отличалась от более поздних конструкций. Только там не было никаких конвейеров. Над пирамидообразной воронкой (вершиной вниз) была сетка для укладки мелких деталей. Над ней были рельсы с тележкой, на которой в мойку закатывались крупные узлы и детали. Над всем этим висели крючки для подвешивания более крупных деталей. Отец говорил, что мала мойка горячей водой и специальными растворами на основе каустической соды. Но все переключения растворов и процессов было ручным. Даже качания форсунок было ручное. Как нагревалась вода и растворы, тогда не увидел. И даже по воспоминаниям конструкций не могу представить, где и как это было устроено
Все помещения участков выходили дверями в сборочный участок. Это было большое помещение, над которым были повешены полностью одинаковой конструкции две кран-балки с ручными талями на кошках. С талей, с кошки и со средины баки свисали кольцевые цепи одного размера. Вверху они были накинуты на специальные шкивы-звёздочки для цепей. Звенья цепей входили в соответствующие проточки, поэтому новые цепи вращали эти шкивы-звёздочки без проскальзывания. Если к земле тянуть цепь за одну сторону, то цепь со средины балки заставляла всю балку перемещаться вдоль помещения, цепь с кошки перемещала таль по балке, а цепь с самой тали поднимала или отпускала подвешенный груз. Если тянуть другую ветвь цепи, то всё двигалось в другую сторону. Точно так же работают и современные кран-балки, только приводы теперь электрические, а управление кнопочное. У тали был открытый червячный редуктор и храповой тормоз. Поэтому поднятый груз не отпускался. А у остальных систем никаких тормозов не было. При косом поднятии груза кошку и балку уводило на вертикальное положение грузовой цепи. Дальняя от входа кран-балка ещё со времён МТС «не пошла» то ли из-за брака деталей, то ли из-за брака монтажа. Она почти не работала на моей памяти.
В тамбурах и в сборочном участке пол был сделан из торцовки. Это небольшие гранённые чурки одинакового размера, что-то вроде современной брусчатки. Они так же, как и брусчатка, устанавливались на уплотнённое основание. Только толщина покрытия получалась в несколько раз больше. Так как дерево по торцу изнашивается меньше, то торцовка служила долго. Уже взрослым я принимал участие в субботнике по очистке сборочного участка. Слой навезённой на поверхность земли был около полуметра. Это была осыпавшаяся грязь с ремонтируемой техники. Это сейчас у современных машин нигде ничего не капает. А в те времена не могли сделать герметичными не только манжетные уплотнения, но даже краны и краники. Тем более в колхозе. Поэтому грязь на поверхности пола была полностью пропитана нефтепродуктами. Для торцовки часто использовалась хвойная чурка, так как смола тормозила гниение. А тут к тому же она была пропитана нефтепродуктами, да ещё находилась под слоем грязи. Чурка сохранилась почти в первозданном виде.
Удивляла в мастерской электропроводка. Она была проложена открытым алюминиевым многожильным проводом на обычных фарфоровых изоляторах. В таком виде провода, как по уличным столбам, проходили по стенам под потолком от электростанции до токарного цеха и по всей длине сборочного участка. В нужных местах были ответвления такой же конструкции. Только снижения к станкам и потребителям было сделано гупером – одножильным алюминиевым проводом в нитяной изоляции с пропиткой какими-то смолами. Это простой голый провод, на котором вплотную намотана хлопчато-бумажная или льняная нитка. Смола служила водоотталкивающей защитой и своеобразным клеем, не дававшим ниткам смещаться. От рубильника станка провода так же шли к двигателю или вводу из гупера. А для большой безопасности они пропускались в деревянные бруски с отверстиями через равные промежутки по длине. Бруски служили своеобразным держателем расстояния между проводами. В соответствии с изменившимися требованиями по проводке уже в колхозе гуперы заменили кабелями. А основную разводку так и оставили открытыми проводами. Самое удивительное то, что я не слыхал, чтобы кто-то пострадал от удара током. А получить его можно было через любую длинную деталь, дотягивающуюся до проводов.
На север от старой мастерской по границе земель МТС стояло длинный дощатый сарай. Он так и назывался: сарай-гараж. В западной его части была отгорожена поперечной перегородкой часть помещения. В этой части была ещё перегородка, которая отрезала ещё небольшую узкую часть теперь уже от этого помещения, но вдоль самого сарая. В широкую часть загоняли новую технику. Тут она стояла до тех пор, пока её не закрепляли за кем-нибудь. В узкой части был склад ремней, валов, металлопроката и прочего длинного материала. Когда здания передали колхозу, то прутки, прокат и прочий длинномер стали хранить на полу больщей части. Новую технику туда уже не ставили.
В остальной не перегороженной части сарая-гаража во времена МТС ставилась неработающая сложная техника на хранение. Там стояли трактора, автомашины и сложные сельхозмашины, не требующие ремонта, после полевых работ до следующей потребности. Сарай-гараж запирался на замок. Западной частью ведал сначала Елизар, а после его Пётр Андрианович. Однако, в колхозе другие порядки. Ремни перенесли в мастерскую в участок топливной аппаратуры, а прутки и шестигранники – в токарный цех. Там они валялись на полу до потребности. В машинном участке сарая-гаража скоро не осталось ни одной техники, а потом освободилась и другая часть. Здание потихоньку стали растаскивать. Когда оно исчезло, я не знаю.
Прямо напротив электростанции стояла избушка, похожая на деревенскую баню. При МТС тут хранились ящики с новыми болтами, новые свёрла, новые подшипники и прочее. В мастерской была кладовка, из которой выдавали что-то, а тут хранились запасы, которыми пополняли кладовку. Тут же хранились и детали редкого или сезонного спроса. Заведовал этим складом тоже Елизар. Однако при Петре Андриановиче в склад стали залезать, не столько по необходимости, сколько вредничали Петру Андриановичу. Характер у него был не очень лёгкий, вот и издевались. Пётр Андрианович стал уговаривать начальство построить новый склад. Когда добился своего, напротив главного входа в мастерскую метрах в 100 – 150 построили другое помещение. Склад перебрался туда.
Между старым складом и электростанцией был пожарный водоём, он же и колодец. Водоём был перекрыт бревенчатым настилом. В одном месте с краю был сруб колодца. Вот оттуда и качалась насосом вода для двигателя-нефтянки. После установки тракторных двигателей столько воды уже не требовалось, поэтому водоем забросили. Когда начали перегнивать брёвна перекрытия, его засыпали, чтобы никто не провалился.
В ряд с новым складом стояла старая кузница МТС. Точнее, новый склад поставили в ряд с кузницей. Только склад стоял поперёк этой территории, а кузница по границе отвода. Кузница была невысокой, без потолка. Она состояла из двух помещений: собственно кузницы и склада угля. Помещения были примерно одинакового размера. Задняя стена угольного склада была с большим проёмом. При строительстве были предусмотрены ворота, но позднее их разломали. Кузнец восстанавливать не стал, а больше никому и не надо было. Тем более, что кроме кузницы уголь никуда здесь не расходовался. За мою жизнь уголь для кузницы привозили по одной машине всего два раза. Один раз к старой кузнице, второй – к новой мастерской.
Кузница была на два горна. Сначала она была с наддувом мехами. Кожаные меха располагались в двух сторон. Они были как гармошки, только боком. Приводились в движение коромыслами, подвешенными к балками потолка. Два кузнеца работали на двух наковальнях, два молотобойца с разных сторон качали коромысла – толстые палки, на одном конце которых были на проволоке сделаны ручки, а другие концы через проволоку прикреплялись к подвижным частям мехов. Один мех был, кажется, со средней подвижной декой, а другой – с нижней. Когда качали мех со средней декой, то он дул одной частью меха, а в другую всасывал воздух. Поэтому воздух поступал с короткими перерывами, пока дека изменяла направление. Другой мех дул прерывисто. Пока нижняя дека отпускалась, воздух всасывался в мех, а когда дека поднималась воздух выходил в горн.
Мне показалось, что я запомнил молотобойца с левой стороны. Это был Абрамов Аркадий, бывший тогда ещё парнем. Между наковальнями стояла металлическая бочка с водой, куда кузнецы отпускали железки после ковки. Что они ковали, я не знаю, потому что тогда мне было годика четыре, и я ничего не понимал. А сейчас описываю виденное по памяти, но с современным понятием виденного. Скоро я услышал, что один из мехов ночью сгорел, потому что не работал один клапан. В мех залетела искра из горна. За ненадобностью сократили одного из кузнецов и молотобойца.
Второй раз я побывал в кузнице, когда там поставили уже электрический наддув. Он гудел так, что слышно было в деревне. Тогда была ещё нефтянка. Теперь интересно вспоминать те звуки. Ровное пуканье нефтянки вдруг становилось натруженным, а сквозь него начинал прорезаться вой кузнечного поддува. Когда вой поднимался до самой высокой его ноты, нефтянка хоть и уменьшала свои звуки, они всё равно становились более тяжёлыми. Да и что тут говорить, если мощность её двигателя была всего 20 лошадиных сил, то есть около 15 киловатт. А мощность двигателя наддува составляла около трёх киловатт. Наверно потому электронаддув долго не ставили.
Скоро привезли пневмомолот на 80 килограммов падающих масс. Но его не подключали, пока не поставили на электростанции двигатель от трактора. При пуске электродвигателя пневмомолота даже тракторный двигатель рявкал и снижал обороты.
Между кузницей и нефтебазой был большой пустырь. Это было довольно сырое место. Там даже в жару сохранялись ямы с водой. Территория нефтебазы МТС в начале была огорожена забором. В пределах этого забора находился и огород заправщика. Но и тут место было сырое. Постепенно огород выходил из-за изгороди и скоро оказался на территории колхозного поля. Но это произошло уже после закрытия МТС. На территории нефтебазы стояли две большие цистерны под солярку и керосин и одна не большая для бензина. Под каждой цистерной был нетолстыми брёвнами сделан настил, а от опрокидывания под бока цистерн были подложены брёвна поперёк брёвен настила. Ёмкости бензина не хватало, поэтому один бензовоз оставался не разгруженным. Он стоял на нефтебазе и машины заправляли из него, пока его бочка не пустела. Под керосин была использована большая цистерна потому, что в те времена много тракторов и двигателей, работавших на керосине. Кроме того, первое время зимней солярки не было, её разбавляли тракторным керосином, иначе летняя солярка становилась густой, как сметана, и не продавливалась по трубкам питания двигателя. Поэтому тракторы ДТ -54 зимой часто ходили с горящей под баком консервной банкой. Солярка не бензин, не так пожароопасна.
Заправляли технику мерными вёдрами. Для разных топлив и масел были свои вёдра. Заправщик следил, чтобы вёдра не помяли. Около сливного крана каждой цистерны был приямок, в который ставили ведро. Открывали кран цистерны и наполняли ведро до пояска. На некоторых вёдрах были продавлены специальные метки, обозначавшие уровни по два литра. Такие вёдра использовались для масел. При МТС кроме бензовозов, в том числе и конных, на территорию технике заезжать запрещалось. Водителям приходилось вёдрами таскать топливо от цистерн до стоявшей у изгороди техники. При колхозном управлении автомашины стали подъезжать прямо к цистернам.
Скоро там поставили баночные мерники топлива. Ручным насосом топливо подавалось в одну из двух банок мерника до отмеченного уровня. Из другой банки горючее сливалось по шлангу с пистолетом в бак автомашины. Как только бензин стекал, заправщик качал рычаг переключателя и шланг с пистолетом подключался к полной банке, а насос – к пустой. В банках стояли поплавки уровня, которые закрывали магистраль насоса. Пока не было пистолета, лишнее горючее, не вошедшее в бак из очередной банки, сливали в специальное ведро. Бензин из него заливал себе следующий водитель. А трактористы измеряли уровень топлива в баке (у каждого трактора тогда были заводские мерные линейки в баках). Дизельное топливо накачивалось насосом до тех пор, пока оно не брызнет из горловины. Кто-то пытался считать качки насоса и перед наполнением замерял уровень, чтобы бак не был облит. Но это не всегда получалось, потому что при полной цистерне подача насоса была одна, а при опустевающей – другая.
Попытались и для тракторов поставить баночные мерники, но это усложняло заправку комбайнов, у которых бак был на молотилке – больше двух метров от земли, а баночные мерники только самотечные. Если поставить банки высоко, то для заправщика надо делать высокий помост. Такая попытка была, но скоро пьяный тракторист снёс строящуюся эстакаду. При МТС этот тракторист больше не работал бы на тракторе, пока не исправится. А тут его простили, но от помоста отказались. Так и стали трактора заправлять шлангом, но с пистолетом, чтобы шланг не вываливался из горловины.
Для бочечного материала в передней, северной и западной частях территории были устроены бревенчатые «покаты». Это были своеобразные рельсы для бочек. Высокая часть этих «рельсов» стояла на деревянных стойках, которые в нижней части соединялись перемычками. На перемычки были уложены доски, своего рода мостки для катящего бочку человека. Перемычки не давали стойкам расходиться или сходиться и служили опорой для мостков. На северной части «рельсового» пути было сделано постепенное понижение. Кажется, их было несколько с промежутком между ними. На них бочки отпускались с высоких покатов на низкие. А бочки хранились в задней части нефтебазы на низких покатах в два ряда. При МТС там было очень много бочек. В передней части забора нефтебазы было понижение изгороди, к которой подходили три пары таких рельсов. На концах этих рельсов были отпускные «рельсы», которые клались на кузов автомашины. По ним и скатывались бочки на высокие покаты. Чтобы машина не переезжала, их было три ряда. После выгрузки отпускные покаты поднимались, страхуя обратный ход бочек.
На каждом поворотном участке были своего рода поворотные круги. Бочка закатывалась на такой круг и поворачивалась вокруг своей оси для направления на поперечные покаты. Её катили до следующего поворотного круга около фильтрационно-очистительной установки около северо-западного угла нефтебазы. Там был поворотный круг. Если бочку не поворачивать, то она попадала на покаты этой установки. Если повернуть, то она попадала на понижающие покаты вдоль северного забора. Постепенно отпускаясь на каждом понижении, бочку отпускали до уровня покатов, на земле. В северо-западном углу на уровне этих покатов были ещё два поворотных круга. Они служили для направления бочек на покаты хранения, которые были проложены вдоль всего западного забора. Покаты понижения были такие, что человек мог удержать полную бочку от скатывания и закатить её обратно.
Задумка была хорошая, но она оказалась не приспособленной для нашей полосы. Прежде, чем катить бочку зимой, надо было очищать сами покаты и настилы для человека. Поворотные устройства замерзали, особенно на низком уровне. Весной из-за вымерзания покаты стало перекашивать. К тому времени, как я первый раз попал на нефтебазу, нижние поворотные круги уже не работали. Да и из верхних работал только один, другие тоже можно было повернуть, но они задевали за конструкции и поворачивались с трудом. Почему-то скоро вышли из строя наклонные покаты, а низкие скоро стали гнить. Всё я это знаю, потому что покрутил все круги и прошёлся по покатам, пока отец сливал горючее из бензовоза. Заглянул и в очистительную установку.
В следующий раз я попал на нефтебазу уже через несколько лет с Витей Карсаковым. Тогда Зина Голубева только поселилась там. Северных покат уже не было. В хранилище бочек оставалось несколько бочек. Но катить их куда-либо было невозможно – покаты сгнили. Эти-то бочки стояли на сгнивших остатках. Из высоких покатов остались разгрузочные, но они теперь использовались для хранения бочек. Да и их-то осталось только две. К этому времени столько бочек и не требовалось. Горизонтальные брёвна к тому времени были заменены на свежие. Над ними была сделана дощатая будка. От кругов не осталось и следа. А для поворота бочек был просто сделан настил, на котором их поворачивали, хоть и с трудом. Крайние ко входу в будку покаты использовались для налива содержимого в вёдра, а на задних хранились запасы.
Для налива масла в ведро у полной бочки откручивали пробку над поставленным ведром. Если закрутить пробку не удавалось, то масло сливалось в другие вёдра. Если масла было мало, то бочку перекатывали по покатам, пока из горловины не начинало выливаться масло. При наполнении ведра, бочку возвращали обратно. Потом додумались под переднюю часть полной бочки подкладывать толстую доску. Тогда из неё масла выливалось не много. Часто чуть больше ведра. А дальше всё по описанной технологии.
Где-то в то же время была попытка поставить для заправки заправочные колонки. Но что-то не получилось. Как заправляли в последние годы, не знаю, потому что уже уехал. А последним заправщиком при мне был Цепелев Николай.
Примерно в том месте, где стояла контора МТС построили новую колхозную мастерскую. Может быть она была куда-то смещена, но к моменту начала строительства следов от конторы уже не оставалось. Новая мастерская была сделана уже кирпичной. Да и высота её была не менее двухэтажного дома. В ремонтный участок мог въехать и современный комбайн. Здание новой мастерской напоминало по складу конструкции старую мастерскую, только без пристроя с электростанцией и токарным цехом. Даже ворота были расположены так же. Так если у старой мастерской убрать названную пристройку, то получим новую мастерскую. Только набор помещений для участков другой.
С южной стороны у мастерской были одни ворота с калиткой без всякого тамбура, а с северной – с тамбуром. В этом тамбуре была мойка для техники. Там же были распределители воздуха для осушения. К тамбуру со второго этажа, где стояли калориферы и вентиляторы, шёл большого сечения воздуховод. В тамбуре стоял только вентилятор вытяжки со своими воздуховодами.
Внутренняя стена была с нишей. В этой нише с правой стороны была дверь в кабинет заведующего мастерской. В левой половине ниши установили большой вертикально-сверлильный станок.
По западной стороне мастерской на первом этаже шли вспомогательные помещения. Первым от южной стороны было кузнечно-сварочное помещение. Тут установили горн с электроподдувом, пневмомолот такого же размера, как в старой кузнице, и сварочный стол за металлической перегородкой. Ниша внутренней стены углом врезалась в кузнечно-сварочное помещение. Металлическая перегородка являлась продолжением поперечной стенки ниши, поэтому сварочный участок был короче кузнечного. В кузнечно-сварочном помещении было два окна и боковой выход. Одно окно было на юг, а другое и двери на запад. Этот выход как раз был из сварочного участка. А рядом с горном, установленным у внутренней стены, выход на этот участок. Так как обе двери были двустворчатыми, то с любой стороны можно было вносить довольно большие детали. Над кузнечным горном и сварочным столом висели вытяжные зонты.
Следующим за кузнечно-сварочным помещением был кабинет заведующего. Это было небольшое помещение с окном. Стена со следующим помещением являлась продолжением второй поперечной перегородки ниши.
Следующее помещение было токарным участком. Его длина соответствовала длине кузнечно-сварочного, так как находилась за пределами ниши. Тут напротив окна стоял небольшой токарный станок К-152, а вдоль стены с кабинетом – ДИП-300, перевезённый из старой мастерской. Позади токаря напротив задней бабки маленького станка стоял грубый стол с маленьким наждачным станком.
В самом углу была дверь в угловое помещение рядом с моечным тамбуром. Это помещение занял Пётр Андрианович под слесарное и склад. Тут же была лестница на второй этаж. Этот этаж по проекту был чисто техническим. Тут стояли калориферы, вентиляторы и прочее оборудование. Но свободные места Петр Андрианович приспособил для хранения приводных ремней.
Все полы в мастерской были бетонными, а перекрытия – железо-бетонными. Пролёт сборочно-разборочного участка был перекрыт по балкам железобетонными плитами. Эта мастерская нравилась работникам много меньше, чем старая, хотя и была с отоплением.
С западной стороны была одновременно построена котельная мастерской. По проекту она должна топиться каменным углём. Однако уже в восьмидесятых годах с углём пошли проблемы. Достать качественный уголь было почти невозможно, а тощие угли были едва лучше сырых дров. Длина котельной была равна длине мастерской, но значительно уже, всего 6 метров. Вход в котельную был один в северной торцевой стене с внутренним тамбуром. Двери тут были двустворчатые. Сначала предусматривался завоз напольной вагонеткой, но от него скоро отказались из-за снега. Завозить стали самодельной тачкой.
Внутренняя тамбурная стена осекала от общего помещения небольшую комнатку для кочегара.
В задней части котельной тоже было помещение такой же длины, но уже без тамбура. Там стоял бак безбашенной водонапорной установки. Сама скважина была за стеной. Суть её в том, что вода от скважинного насоса подаётся в этот бак в нижней боковой части. На входе в бак установлен водно-воздушный ежектор. В баке на входной трубе установлен поплавок на рычаге. При очень высоком уровне воды рычаг поплавка включает эжектор и входящая вода подсасывает через эжектор наружный воздух. При малом уровне эжектор не включается. В верхней части бака имеется манометр и манометрический включатель пускателя насоса. При падении давления он включал насос. Вода поступает в бак, через поплавок регулируя свой уровень, и сжимая воздух в верхней части бака. Давление воздуха играет в этом случае роль высоты водонапорной башни. При большом расходе воды бак только поддерживает давление, а вода из насоса уходит в магистраль.
За безбашенной установкой был сделан душ. После смены тут можно было смыть котельную копоть. Для подогрева воды использовалась система «спутник». Это в общей трубе подачи от котлов во всю её длину по котельной была пропущена труба малого диаметра, не мешающая движению нагретой воды. С одного конца к ней подключена труба холодной воды, а другой конец подключен к душевой головке. Но тут строители или проектировщики где-то ошиблись. Вода для душа не успевала нагреваться, если вода из котла была холоднее 70 – 80 градусов. Поэтому приходилось убавлять подачу отопительной воды в мастерскую, а котёл разогревать до 80 – 90 градусов. Тогда можно было помыться, не добавляя холодной воды или добавляя её чуть-чуть. После помывки приходилось открывать подачу в мастерскую, иначе, для отдельных батарей не хватало перепада давления и циркуляция в них останавливалась. Вообще, с системой отопления было что-то упущено. Очень много было вопросов, которые мы не могли разрешить.
В основном помещении котельной были установлены 2 чугунных котла «Универсал». У каждого из котлов свой вентилятор наддува, но общий дымоход. То ли проектировщики где-то ошиблись, то ли строители что-то намудрили, но при включении вентилятора половина дымовых газов вылетала в помещение. Что мы только не придумывали, но ничего не получалось. Видимо, лучше надо было запроектировать дымосос.
Уголь перед загрузкой завозили в помещение и сваливали к восточной стене с батареями. За время отлёжки в тёплом помещении уголь оттаивал. Отсюда его брали лопатой и забрасывали в топку.
Напротив котельной у самой дороги Новая Указна – Казенская в давние времена была построена ветеринарная поликлиника. Я побывал там сразу после её пуска. Тогда в одной комнате ещё был не постелен пол, но уже завозилось оборудование. Я впервые там посмотрел в микроскоп. Так как там я больше не бывал, то внутреннее устройство её не помню. Первое время Елена Ильиничне Кубасова, назначенная ветеринарным врачом, была там каждый день. Но со временем поликлинику так забросили, что складировали туда только мало расхдуемые лекарства. Мне лишь запомнилась деревянная фиксирующая клетка для скота, стоявшая по средине самой большой комнаты.
После пуска новой мастерской мимо поликлиники прошла дорога для подъезда к мастерской и объездная дорога, огибавшая мастерскую. Часть дороги была поднята бульдозером, на более плотных грунтах она проходила на уровне почвы.
До начала строительства новой мастерской между старой мастерской и ближним к ней баракрс со времён МТС была открытая площадка для стоянки прицепных сельхозмашин.
Недалеко от средины её стоял козловой кран с ручным приводом. У крана были железные гладкие колёса. У двух колёс были сделаны рукоятки для перемещения козла по территории. Перемещение предусмотрено двумя рабочими с двух сторон. При ускоренном вращении ручки одним рабочим козёл крана поворачивался, а при остановке вращения другим или вращения его в другую сторону козёл крана разворачивался вокруг остановленного колеса или вокруг центра. После того, как ребятишки едва не загнали кран в грязь, его поставили на место и сняли ручки. Постепенно кран врос в землю. Он встал достаточно ровно и его потом долго использовали как уличный стационарный кран. На верхней трубе козла висела тележка, катавшаяся от одной опоры до другой. К тележке бала подвешена ручная таль. Если в сборочном участке мастерской тали были пятитонные, то здесь трёхтонная. Довольно скоро кран перегрузили чем-то тяжёлым и тележка продавила трубу в средине, из-за чего перемещаться по трубе перестала. Так до конца своей службы она и работал только в средине.
Вокруг по всей площадке стояли разные сельхозмашины. Мне запомнились две семиручьёвые льнотеребики. Одна была со щитом расстила, другая – с вязальным устройством. Рядом стояла четырёхручьёвая льнотеребилка со щитом. У края площадки стоял большой прицепной комбайн с боковым хедером. А перед ним стояла прицепная жнейка. За комбайном стояли три однотипных прицепных копнителя. Эти объекты мы облазили от входа до выхода.
Мы крутили карданный вал привода льнотеребилки во все стороны, пока не заклинили обе машины. Тогда было очень строго, поэтому напугались. Примерно через месяц как раз при мне к льнотеребилке подъезжал трактор. За такое время нас, испортивших машину, не нашли, поэтому я успокоился, но хотелось посмотреть, как будут ремонтировать. А взрослые подключили кардан и стали пробовать включить его. А он не крутится! Тракторист вышел из трактора, о чём-то поговорил с помощником. Опять сел за руль, дал газу и резко отпустил сцепление. Двигатель чуть не заглох, в теребилке что-то громко щёлкнуло и ремни закрутились без стуков и шума. У меня рот открылся от удивления. Дома я спросил отца, почему так получилось. Он отмахнулся: «А! У всех теребилок так. И понять не могут, где так клинит.» Этот ответ окончательно успокоил меня. Даже угрызений совести не осталось.
На следующий день проверяли четырёхручьёвую теребилку. Она точно такая же, только теребящих устройств не 7, а 4. А всё остальное точно такое же. Но оказалось не всё. Она была без кардана. Мы (я один никогда на машинный двор не ходил) стали наблюдать, как же её запустят. А её прицепили к трактору и потащили по территории. На сухом месте трактор на пару секунд остановился, помощник, сидевший на сиденье теребилки включил рычаг. Когда агрегат тронулся, ремни закрутились, остановился – и они остановились. Вечером отец пояснил, что у семиручьёвой теребилки не хватает сцепления для вращения, особенно на сырых местах. Я хоть и мал был (даже в школу ещё не ходил), но в технике уже немного разбирался. А как не разбираться, если мы днями пропадали на машинном дворе. Да и отец был очень толковым механиком. Только механиком работать не хотел.
Одной из любимых нами машин была прицепная жнейка. Сейчас уже не помню, сколько у неё было крыльев, то ли четыре, то ли пять. Мы крутили ось крыльев за сами крылья и пытались понять, почему одно крыло отпускается только над режущим аппаратом, а другое проходит по всей площадке жнейки. У неё был обгонный механизм на оси крыльев, поэтому ось и крутилась. Когда пытались крутить назад, то дергался нож режущего аппарата. До меня как-то вдруг дошло, почему крылья так машут. Около оси была дорожка, по которой катились ролики крыльев. Дорожка бежала горизонтально вокруг оси, но на разных уровнях. В одном месте она начиналась просто в воздухе. Как туда крыло запрыгнет? И зачем нижняя дорожка под эти карнизом перекрыта?
Валерка Белецкий (он был со мной) тихонько поворачивал крылья. Ролик скатился по наклонной дорожке и крыло отпустилось над режущим аппаратом. Дальше ролик покатился заходил под карниз. Когда он докатился до перекрытого места, я даже глаза прикрыл, ожидая хруста ломающейся детали (а после нас часто машины оставались испорченными). Но ролик так и покатился дальше. А я с удивление увидел, что карниза не стало. Вместо него была наклонная дорожка. А почему хвостик, что перекрывал нижнюю дорожку, стал вверху? Когда зажмуривал глаза, я это проглядел!
-- Валерка! Крути дальше! Я не понял! Сейчас увижу!
Валерка пыхтя поворачивал крыло дальше. Оно как раз прошло всю площадку и поднималось за ней вверх. Это ролик катился вверх по наклонной дорожке из-под хвостика. Крыло поднималось, зато следующее крыло как раз отпускалось над режущим аппаратом. Потому Валерка не почувствовал сильного сопротивления. Ролик этого крыла покатился по верхней дорожке, подняв крыло над сиденьем косильщика. Зато следующее крыло едва гебнув по режущему аппарату стало подниматься, потому что его ролик наехал на отпустившийся карниз. Доехав до торчавшего хвостика, ролик накатился на него и отпустил вниз, как бы создав себе мостик через дырку, из которой только что выкатился предыдущий ролик. Зато над нижней дорожкой образовался карниз, как перед предыдущим роликом.
-- Валерка! Я понял! Смотри! Вот это колёсико подкатывается под эту фиговину, а когда прокатывается до этого хвостика, поднимает его, зато тот конец отпускается. Другое колёсико потом покатится вверх.
Теперь я толкал крылья, а Валерка присел у устройства. Я поворачивал крыло и объяснял, что происходит. Куда какая фиговина как катится и поворачивается. Обрадованные открытием, мы крутили крылья жнейки, пока нас не прогнал кто-то из рабочих. Мы ушли куда-то. Вечером я взахлёб рассказывал отцу о своём открытии.
-- А знаешь, для чего так сделано? За один гребок набирается мало колосков, поэтому одна лопасть только сгребает с режущего аппарата, там, где зубья внизу. А вторая лопасть сгребает и своё, и той лопасти. Получается стеблей как раз на сноп.
Слушавшая нас мама спросила:
-- А если много для снопа?
-- Там всё рассчитано. На хорошем урожае как раз на сноп выходит. А если тебе не хватает, переложи эту горсть на другую. На плохие хлеба их и не ставят.
-- Вроде поняла. А я всё думала, как это жнейка знает, сколько для снопа надо? А тут ребёнок сам разобрался!
Отец накрыл мою голову своей ладошкой, погладил по голове:
-- Умная голова, да дураку досталась! Ты больше на машинный двор не ходи. Нас и так каждый день главный инженер строгает за ребятню. А если поймают, узнают чей ребёнок, уволить могут. А куда тут устраиваться? В колхоз? Тут хоть деньги платят, а там только палочки ставят.
Разговор пошёл уже с матерью. Отец рассказал, что им приказ по управлению зачитали. Где-то ребятишки так же по двору лазили, одному пальцы отрезало, другому руку защемило, третьему голову оторвало.
-- Как голову-то оторвало. Залез он куда-то, а другой на верху был. Двигатель толкнул нечаянно, он на того сверху свалился и голову оторвало.
-- Ой! Страхи-то какие! На ночь рассказываешь. А руку тоже оторвало?
-- В приказе сказано только, что пришлось технику разбирать, чтобы руку освободить. Так что, Серёжка, не смей больше туда ходить! Увижу, задницу ремнём исполосую!
Мать поддержала его.
Мы вытерпели только день. Точнее я вытерпел. Через день я был с кем-то другим. Мы стали изучать сначала прицепные копнители. Это было интересно, но мало. Перешли на прицепной комбайн. Двигатель с него был снят, а всё остальное было на месте. Такие в МТС порядки были.
Я залез куда-то в молотилку, когда услышал требование отца вылезать наружу. Помня его предупреждение, уже стал бояться. Выскочил из молотилки, но отец был в другом месте, хотя с готовым прутом. У нас прутья называли вицами, а в книгах – розгами. Моих друзей и след простыл. Убежать я не успел, вица хлестнула ниже спины. Я плакать, по-нашему, реветь, и побежал в сторону деревни. Ревел не очень громко, зато мат отца за спиной гнал меня сильнее вицы. На крыльцо общежития вышел какой-то молодой парень. Мне кажется, это был Парфёнов Николай Константинович.
-- Серёжка! Ты реви громче, тогда он тебя хлестать не будет. Люди увидят, ему стыдно будет.
Я заорал громче, чем если бы меня резали. Отец заматерился на парня, обещая его выпороть этой вицей. Тот отшутился, но отец всё-таки отстал. Ревя во всё горло я добежал до дома. Мне навстречу шла мать. Я ткнулся головой в её передник. Она стала меня успокаивать. Подошёл отец с вицей. Я спрятался за мать. Отец объяснил, за что мне попало. Мать повернулась ко мне:
-- Если ты ещё раз туда пойдёшь, я ещё добавлю! Не смей больше туда ходить!
Наверно через неделю мы всё-таки пролезли через комбайн с самого начала до самого выхода. И не только по грохоту и решётам пролезли, по и по соломотрясу. Наигрались с педалями и рычагами. Особенно понравилось крутить штурвал, как у корабля. Только в кино показывали, как штурвал крутнут, и он потом сам ещё крутится. А у нас не получалось, потому что этим штурвалом поднимались зубья жатки. Просто поиграли в корабль. Капитан стоял у штурвала, а мы лазили по кораблю и его трюмам. Благо мой отец уехал на бензовозе в Ленинское.
Потом я его расспрашивал про устройство этого комбайна. Оказалось, что там кроме двигателя были сняты ещё какие-то деки, а иначе нам бы не пролезть бы было. Конечно, он отругал меня за то, что я опять там был. Но устройство комбайна объяснил, рассказал для чего какая фиговина предназначена, и как она работает. Потом я ещё несколько дней расспрашивал про какие-то подробности.
Не смотря на строжайший контроль за нами, мы облазили все машины, стоявшие на этой стоянке. Стоило появиться на дворе хоть кому-то взрослым, мы, как стайка воробьёв, тут же упархивали с площадки. Таким образом мы изучили всё, что было нам доступно.
Много позднее за огородами новой половины улицы Шабарши потроили открытую пилораму. При окончании строительства всё было идеальным, но на следующий год из-за вымерзаний повело настилы и рельсы. Долго мучились, пока её настроили.
Вот такими мы тогда были. Такой была МТС и её территория до недавних времён. Скучно описывать такие пейзажи. Возможно, не менее скучно и читать. Но описал это только для того, чтобы кто-то, может через 100 или больше лет, наткнувшись на какое-то кирпичное полуразвалившееся здание в лесной гуще мог хоть где-то узнать, что тут было.
В Шишмаках нашли два каменных наконечника стрел. Но подобных записей в те времена никто не сделал. Поэтому наконечники показали, что тут кто-то был, но не рассказали, ни почему они или он тут был, что делал, почему потерял, откуда он или они. Оставалось только предполагать. Вот поэтому я и хочу оставить память о моей малой и некогда очень любимой родине.