Строения колхоза.
Честно говоря, я не часто бывал на фермах. Не только потому, что там никто из нашей семьи не работал, но и потому что они были далеко от нас. Если вернуться к схеме деревни, то почти все колхозные строения находились под нижней чёрточкой буквы F и даже немного выходили из-под неё вправо. Зато не доходили до низа буквы. Знаю, что там было несколько коровников, свинарник, телятник. В самые старые времена там была и овчарня. Из растениеводческих зданий там же были тока и сушилки (овины), здание льноагрегата. Где и что расположено было в памяти не осталось. А если говорить по отдельности, то на животноводческих объектах я в детстве не бывал. Был однажды на току. Это была крыша на столбах под обеими концами которой стояли срубы овинов.
В одно овине побывал. Ничего интересного. Ближе к стене стояла печка без дымохода. Начиная с человеческого роста всё помещение было в несколько ярусов перекрыто жердями, на которые вешались снопы. Печку топили и от её жары снопы с зерном сохли. Из перезрелых колосьев высыпалось зерно. Его собирали специальным зерновым совком. После высыхания зёрен в колосьях снопы выгружали на пол тока для обмолота. А в овин загружали свежие снопы. Если была необходимость, то тут же сушили и льняные снопы, но после зерновых. Других растений я тут не видел.
Высушенные снопы в один ряд укладывали на пол тока головой друг к другу и начитали бить цепами. Цеп был похож на современные нунчаки, только одна из палок была длинная, как у лопаты, и даже ещё длиннее. Били цепами в районе колосьев. От этих ударов зерно удалялось из колоса и падало на пол. Обмолачиваемые снопы поворачивали другим боком и снова били. Так продолжалось, пока в колосьях не оставалось зёрен. Тогда снопы убирали и старались сразу же увезти в скирду из-за пожароопасности. А зерно с пола вместе с осыпавшейся шелухой собирали в мешки и относили в сторону. Если растения в снопе были разной длины, то сноп развязывали, чтобы обмолотить не только длинные растения, но и короткие, которые находились около вязки. После обмолота сноп снова связывали, чтобы было удобно транспортировать и укладывать в скирду.
Обмолоченное засорённое зерно перевозили на сортировку, если ток был маленьким. А на больших токах сортировки стояли тут же на отдельном месте. Когда комбайнов стало больше, то на токах зерно обмолачивать не стали, и на них стали ставить сортировки. Но тогда не нужны стали овины. Их пробовали приспособить под сушку зерна, но это плохо получалось. Для сушки стали использовать специальные сушилки.
Сортировка представляла собой деревянную конструкцию на опорах из деревянных брусьев. Боковые стороны были обшиты изнутри тонкими досками. В передней части стоял большой вентилятор, а остальную часть занимали решёта. Решёт было 2, одно над другим. На верху была небольшая деревянная воронка объёмом чуть больше мешка зерна. Туда и опоражнивались мешки. В воронке вниз была специальная щель с качающейся под ней доской. Доска снизу почти закрывала щель. Около вентилятора был привод – большая рукоятка для вращения вала. На этом валу была большая шестерня, а на валу вентилятора – маленькая. Когда вал крутили, большая шестерня крутили маленькую и вентилятор, засосав с боков воздух подавал его решёта на сыпавшееся из щели зерно. Лёгкая шелуха при этом выдувалась и вылетала в заднюю часть сортировки, где не было стенки. Если ручку крутить быстро, то могло вылетать и лёгкое зерно.
На другом конце вала с ручкой бала сделана маленькая ручка – кривошип – на который закрепляли деревянную или металлическую тягу к рычагу подвески решёт. Когда ручку крутили, то кривошип дергал или толкал тягу, а она заставляла решёта дёргаться вперёд-назад. Кривошип ещё чуть-чуть качал доску под щелью воронки. На верху ставили такое решето, чтобы почти все зёрна проваливались, а внизу наоборот, чтобы качественные зёрна не проваливались. При работе сортировки кривошип чуть-чуть качал доску под щелью и попавшее на неё зерно падало на первое решето продуваясь вентилятором. Во время падения зерно очищалось от лёгких примесей. На верхнем решете зерно проваливалось, а на решете оставались колосья, солома и крупные включения, как головки трав. Попав на нижнее решето, зерно очищалось от мелких примесей, которые проваливались под решето. А под решетом был лист жести, который двигался вместе с решетом. При дёргании решёт и происходила сортировка и движение массы по решётам, так как решёта были чуть наклонены. С каждого решета и с поддона нижнего решета рассортированная масса поступала в свой отдельный лоток, который выходил на бок сортировки. Там отходы убирались отдельно, а очищенное зерно собиралось в мешки и отвозилось на склад.
Для работы сортировки требовались: рабочий привода, который крутил ручку сортировки; рабочие загрузки, которые поднимали мешки на сортировку и высыпали их содержимое в приёмную воронку; рабочий загрузки мешков зерном; рабочие уборки отходов и сортировщик, который следил за чистотой решёт и вовремя очищал их во время работы а так же смотрел за исправностью агрегата. Кроме них часто работало ещё несколько человек, помогающие этим рабочим или меняющие их при уставании. На уборку сорных отходов часто назначались ребятишки. Иногда для уборки лёгких отходов назначался отдельный работник, который убирал их для корма скоту, потому что шелуха от колосьев считалась ценным кормом. Все остальные отходы шли на выброс.
Во время работы сортировка издавала характерные звуки: таки-таки-таки…. Его трудно спутать с какими-то другими. Правда, слышно было их не далеко.
При желании сортировки можно было делать в колхозе, но чаще пользовались готовыми. Они выпускались разные. Были сортировки с приводом двумя человеками. Для этого на втором конце вала привода ставилась другая ручка, а качание решёт было или с отдельного вала или от эксцентрика. Такие сортировки было больше, больше была и их производительность. Были сортировки и со шкивом вместо ручки. Такая сортировка могла крутиться трактором или конным приводом. Привод трактором я не видел, а с конным приводом знаком.
Так как МТС была в нашей деревне, то очень скоро всё тут зерно стали убирать комбайнами. Ручные сортировки не успевали его обрабатывать. Колхозы стали приобретать ещё большие сортировки. Их вручную крутить было невозможно. Около тока стали ставить специальные механизмы. Это был невысокий железный столбик, который крутился вокруг оси на подшипниках. Внизу столбика стояла большая коническая шестерня, с которой зацеплялась маленькая. А маленькая шестерня стояла на валу, проходящем над землёй. На другом конце этого вала был шкив. От этого шкива плоским ремнём и приводилась в движение любая машина, которая была тут. На вертикальном столбике на высоте пояса взрослого человека горизонтально прикручены перекрещивающиеся под прямым углом брусья, концы которых были длиной метра по два в обе стороны. К этим брусьям прикреплялись постромки запряжённых лошадей. Большая шестерня и горизонтальный вал были закрыты досками, а под брусьями во круг столбика был уложен пол. Запряжённые лошади ходили по этому полу вокруг столбика и крутили брусья. Шестерни заставляли горизонтальный вал крутиться, а он приводил в движение машину. Иногда вал делали длинным и с несколькими шкивами, тогда можно было подключать несколько машин в ряд. Для небольших работ запрягали две лошади или даже одну. Но одна лошадь перекосом раскачивала столбик, поэтому запрягали парами до четырёх лошадей.
На току Новой Указны тоже был конный привод. Я два раза приходил покататься, как на карусели, на свободных брусьях. Тогда как раз были запряжены только две лошади, а два бруса были свободными. Тогда я и увидел большую сортировку. Вокруг её суетилось очень много народа. Только на сортировке стояли два человека, которые засыпали зерно в приёмную воронку. Но меня интересовали детские заботы, а не процесс работы. Мы с другими ребятишками висели на свободных балках брусьях и катались, как на карусели.
Теперь уже не помню, чей отец работал на только что построенной сушилке Мальцева. Мы с тем мальчишкой по просьбе его отца пошли, чтобы посмотреть, всё ли там в порядке. Сушилка представляла собой высокое деревянное здание. Внутри было несколько стоек состоящих из вертикальных досок, между которыми ёлочкой были поставлены доски, поставленные под углом друг к другу. Примерно на высоте третьего этажа была большая приёмная воронка, как на большой сортировке, только ещё больше. В ней лежало влажное зерно. Пацан дал мне попробовать на зуб его твёрдость. Внизу эти «ёлочки» стояли в ящиках, в которые с досок «ёлочки» ссыпалось зерно. Там зерно было заметно твёрже. Вдоль стен была устроена лестница, по которой можно было подниматься наверх. А посредине между «ёлочками» под крышей висел деревянный блок с верёвкой – для подъёма мешков. Сейчас уже не помню в каком месте, стояла большая печка рёбрами – для обогрева воздуха. В помещении было жарко. Пацан стукнул кулаком по одной «ёлочке», потом по другой. С доски на доску посыпалось зерно. В нижнем ящике сразу прибыло. Он сделал так несколько раз, пока сыплющееся зерно не изменило звук, а зерна стало ссыпаться мало. Мы вышли, пацан запер дверь и мы ушли.
Где-то там же была ещё пелёда с льноагрегатом. Я про него уже писал. Больше из того времени ничего не помню.
В самом близком к центру деревни углу животноводческих ферм стояла конюшня. Это было длинное здание похожее на обычный коровник. Но по сравнению с коровником в конюшне было значительно чище. Но место было такое, что почти на средине конюшни в проходе было сырое место. Но в стойлах лошадей было сухо. Лошадей в ранней моей памяти было довольно много. Были и молодые лошади. Около конюшни стояло несколько телег, обыкновенная изба без пристроек, а у входа в конюшню два длинных долблёных корыта с водой. Рядом с одним из корыт был колодец. В этом колодце была очень вкусная вода. Некоторые люди даже приходили за ней из деревни. Из корыт поили лошадей после работы, а в избе хранилась их сбруя. Для её хранения в стены внутри помещения были забиты толстые палки, не которых висели уздечки, хомуты, вожжи, седёлки и дуги. Над каждой палкой было написано имя лошади. Как мне объяснили, перепутывать сбрую было нельзя, потому что тогда лошадь может обмозолиться, а значит, не сможет работать. А дуги подогнаны под хомуты лошади. Если дугу поменять, придётся перевязывать гужи – кожаные ремни по бокам хомута.
Оказалось, запрягать лошадь в телегу было не сложно. Мне показали один раз, и я научился. Для этого ещё в стойле на лошадь одевали узду – специальный намордник из кожаных ремешков. У узды были два длинных ремешка, соединённых на некотором расстоянии в один – повод или поводок. За этот повод лошадь выводили. Этим же ремешком её можно привязывать к чему-нибудь, чтобы она не убежала. Ремни повода присоединялись к наморднику через железные кольца. К этим же кольцам были прикреплены две сцепленные железки, которые вставлялись лошади в рот – удила. Удила на снятой узде одним концом были зацеплены за кольцо с одной стороны из сторон узды. После того, как лошадь заставляли принять удила (силком втыкали в угол рта и вторую половинку удил проводили между зубами на другой сторону её морды), в свободное кольцо на другой стороне удила зацеплялись специальной железкой. Спокойным и умным лошадям их обычно в рот не вставляли – они пропускались под нижней челюстью лошади. А непослушным вставляли обязательно. Они помогали управлять лошадью. Выведенную из конюшни лошадь привязывали к конопривязи – бревну на стойках. Кстати, узда без удил и повода называлась недоуздком. Его одевали на лошадь, когда стреноживали для пастьбы. Стреножить – связать передние ноги так, чтобы лошадь не могла сделать больше половины шага. В таком случае лошадь не могла бегать и ходить. Она неуклюже скакала, но этого хватало для перемещения её по пастбищу. Когда её растреноживали, то за недоуздок водили, куда надо. Иногда к недоуздку для удобства пристёгивали повод. Но во время пастьбы недоуздок никак не мешал лошади.
Из избы, которая называлась «избушка», выносили сбрую. На спину лошади клали седёлко и застёгивали ремни, проходившие под её грудью – подбрюшник. Хитрые лошади, когда затягивали подбрюшник, раздували грудь. После затяжки его такая лошадь расслаблялась и подбрюшник ослаблялся. Опытный коновод при затяжке подбрюшника такой лошади ударял её в бок кулаком. Лошадь расслаблялась, и подбрюшник затягивался коноводом. Обычно у запряжной лошади подбрюшник был из одного ремня, а у верховой – двойной. Подбрюшник застёгивался такой же застёжкой, как на брючном ремне мужчин, только больше размером. Если подбрюшник затянут слабо, то седло или седёлко могут съехать со спины лошади. Для седока это чревато падением, а для гужевой повозки – травмой спины лошади.
Потом в хомут просовывался повод уздечки, и вверх ногами одевался хомут. Иначе хомут на её голову не одеть, потому что хомут был узким вверху, а внизу он был широким, да ещё и расширяющимся, так как там деревянные части хомута раздвигались. Сразу за головой лошади шея тонкая, вот тут хомут и переворачивался. После этого лошадь заводили между оглоблями телеги, саней или другого устройства.
Лошадь начинают запрягать справой стороны. Поднимают правую оглоблю и кладут её в изгиб гужа – толстого и широкого ремня петлей выходящего из хомута. В петлю гужа вставляется один конец дуги так, чтобы кольцо на её средине было сзади. Этот конец дуги просовывается в гуж так, чтобы выточка на дуге была напротив оглобли, на которую она заводится. Потом дуга поворачивается в гуже вокруг вставленного конца, и выточка на дуге слегка охватывает оглоблю, а гуж полуохватывает оглоблю снизу и петлей охватывает дугу над оглоблей. Кольцо на средине теперь оказывается впереди. Теперь дугу кладут сверху на шею лошади и переходят на другую сторону.
Теперь поднимают вторую оглоблю, вкладывают ей в выточку другого конца дуги, а гуж другой стороны хомута петлей зацепляют за нижний конец дуги, огибая гужом оглоблю сверху. Для того, чтобы гужи не соскальзывали с оглобель, затягивают супонь. Супонь – это тонкий ремешок закреплённый на одной из половинок хомута. Супонь стягивает обе половинки хомута, натягивая гужи. Дуга, как пружина, стремится раздвинуть их. В результате гужи так сильно натягиваются, что стащить полученные на оглоблях соединения не хватает лошадиной силы.
Засупонивают хомут так. Охватывают супонью вторую половинку раздвинутых деревянных частей хомута и стягивают обе, как через блок. Если не удаётся сделать следующий оборот супонью, то иногда делают ещё оборот. В таком случае ещё и ногой упираются в хомут, чтобы полностью стянуть половики. После того, как половинки стянуты, остатки супони наматываются на предназначенные для этого места, и супонь завязывается. На правую оглоблю напротив седёлка петлей одеваются длинные ремни. Их два. Они соединены большом кольцом. Петля ремней образовывается просовыванием ремней в это кольцо. Один ремень перекидывается через седёлко в его кольцо, а второй ремень подаётся под лошадь. На другой стороне верхний ремень привязывается к другой оглобле так, чтобы его натяжение чуть приподнимало хомут для облегчения нагрузки на шею. Снизу привязывают к этой же оглобле нижний ремень. Его не натягивают, главное, чтобы не болтался. Его назначение я не понял. Распускают вожжи – очень длинные ремни с кляпами на концах. Кляп – пружинное овальное кольцо, нажатие на половинку которого открывает в кольце щель, в которую пропускают кольцо крепления удил. Зацепляют один конец вожжи с одной стороны узды, другой – с другой. Последним просовывается повод узды в кольцо на дуге и её конец привязывается к гужу или оглобле. А при коротком поводе прямо на кольце. Повод должен быть относительно свободным, он не должен мешать лошади поворачивать голову. Но не должен и болтаться, чтобы не зацепился за что-нибудь из упряжи. Лошадь запряжена. Остаётся только разобрать вожжи, то есть вытянуть их и определиться, который конец подходит к какой стороне узды.
После того, как лошадь запряжена, она готова к работе.
Так подробно описал процесс запрягания лошади для того, чтобы напомнить себе и знавшим процесс и рассказать о нём не знавшим.
Когда я учился в школе, во времена правления Шерстнёва на краю участка животноводческих дворов был построен коровник беспривязного содержания коров. В те годы впервые стали завозить тюкованную солому, а с ней привезли крыс, которых у нас никогда не было. Тогда же едва не вывели поголовье лошадей. Оставили по две-три в каждой деревне для обработки огородов колхозников. Тогда же сделали деревянную силосную баню. Её почему-то поставили около конюшни. Башня была не очень высокой. Загрузить её массой смогли, а вынимали её года два. С трудом освободили. Потом её разрешили использовать сепараторному отделению в качестве ледника. Когда мама работала сепараторщицей, я заливал там лёд. Коровник беспривязного содержания себя не оправдал, и его переделали на обыкновенный.
В более поздние времена многое изменилось на этой территории. Не всё прошло на моих глазах. В памяти осталась последняя расстановка производственных и вспомогательных зданий колхоза. Но и тут память могла измениться, ведь воспоминания почти тридцатилетней давности.
Одной стеной выполняя роль изгороди за домом Яблокова Николая стоял колхозный склад там хранились семена льна и трав, мелкие строительные материалы (гвозди, скобы, прочее подобное). Туда же на короткое время (в пределах двух суток) помещали мясо вынужденно или специально забитых животных. Приблизительно, за огородом Фёдора Епифановича был старый склад для зерна. После объединения колхозов склад перестал удовлетворять размерами и его использовали для хранения части зерна, чаще какого-то особенного.
Напротив его стояла пелёда с высоким от земли полом. В этой пелёде мне пришлось поработать на сортировке зерна. Потом её забросили и трактористы стали использовать для ремонта тракторов и стоянки. Скоро её пол провалился.
За пелёдой было здание коровника. Его построили, пока я был в армии. Выгрузка навоза из него была предусмотрена в пристрой с торца здания в тракторный прицеп. Во время октябрьских праздников тракторист запил, а механик коровника выгрузил навоз в пристрой. Как раз на дворе стояли сильные морозы. Навоз схватило бетоном. Механизаторов послали убирать его. Для этого топорами подрубили края застывшей кучи топорами, завели в проруб трос и трактором С-100 сорвали ледовый колпак. После этого трактором же вытолкали все остатки. Дальше по помню, как его убирали. Но следующим летом в отдалении поставили высокую треногу из брёвен, к её вершине прикрепили толстый трос, а на него повесили канатную тележку. Под толстым тросом на треноге повесили блок, через который пропустили тонкий трос, который концом зацепили за тележку. Тяговый трос пропустили через блоки лебёдки и другой конец троса зацепили за тележку с другой стороны. Теперь при включении лебёдки в одну сторону тележка катилась туда, при включении в другою – обратно. На несущем тросе закрепили ограничитель, а на подвесе тележки сделали фиксатор. Когда тележка доходила до ограничителя, то рычаг фиксатора упирался в него и отпирал подвес ковша тележки. Она опрокидывалась и её содержимое вываливалось.
Пока не привыкли ею пользоваться, тележка после выгрузки взлетала на несущем тросе, как на пружине. Тросы летали в разных направлениях. Был случай сдвига ограничителя. Но когда настроились, оказалось, что это самый лучший вариант для наших условий. Однако «Сельхозхимия» убирала навоз от животноводческих ферм, выталкивая его бульдозерами в бурты, из которых погрузчики грузили его в разбрасыватели. Чтобы бульдозер не буксовал в раскисшем от навоза грунте, трактористу приходилось выбирать и грунт под навозом. В результате по местами складирования навоза по всему району оказались выкопаны котлованы, которые углублялись с каждым вывозом навоза. На мои вопросы, как районное начальство собирается решать вопрос с «Сельхозхимией» и этими котлованами, они просто отмалчивались.
За коровником было низкое кирпичное здание свинарника-откормочника с кормокухней. Перед пуском свинарника туда завезли мойку-корнерезку, измельчитель, запарник. Однако попользовались ими совсем мало. В кормокухню был проведён водопровод и молокопровод, точнее, обратопровод из сепараторного отделения. Все излишки обрата и помывочная вода подавались сюда из сепараторного отделения в большие чаны. Из оборудования остался только измельчитель, который тоже не работал. Все работы выполнялись вручную, потому что механик не хотел возиться, а работники не только не хотели пользоваться, но и не умели, образование не позволяло. Первое время тут работали Смертин Александр с женой Тоней. Когда Тоня вышла на пенсию, вместо неё стал работать Долгих Геннадий Васильевич. А кто сменил Александра я не запомнил. Ко времени моего председательства свиноводство в колхозе вывели.
За свинарником стояло здание коровника. Оно было построено по старой технологии деревянным. В его пристрое был только вакуумный насос для доения коров и яма для охлаждения молока во флягах. Помещение для Красного уголка использовалось для переодевания доярок.
Дальше были здания комплекса для КРС. Это был колхозный долгострой. Более менее быстро построили дальний хлев и служебную перемычку между коровниками. Ближе к деревне была построена котельная, завезены и установлены котлы «Универсал» и на этом стройка заморозилась. С трудом удалось достроить второй хлев.
В перемычке было много всяких помещений, стоял танк для охлаждения и хранения молока. По всему коровнику были проведены трубы для вакуума и молокопровод. Молокопровод собирался из стеклянных труб. Была полная комплектация современного доильного комплекса машин со счётчиками молока, как по группам, так и по всему коровнику. Однако применить их в дело не получилось. Так как работать с кормами дояркам приходилось вручную, а выбирать сено и солому надо было из стога, притащенного тракторной волокушей, то они при всём своём желании не хотели увеличения нагрузки. Переноска молока по коровнику была много легче, чем раздача кормов.
Кроме того, среди механизаторов уже пошла неуправляемая пьянка. Подъезды к местам выгрузки навоза не были устроены строителями. Из-за запоя тракториста пришлось выгружать навоз на землю. Потом туда уже стало заезжать невозможно. Навоз перекрыл подъезд к помещениям коровника с другой стороны. А так как раздача кормов по проекту была запланирована с проездом кормораздатчика насквозь, то это тоже стало невозможным. Так и угасла эта возможность механизации. Снова всё стало по-старинке. Достроить котельную и кормоцех стало невозможным вот почему. Я договорился во всех областных управлениях о бутовом камне для строительства. Его область распределяла по районам. Когда подошло время вывозить камень, его мне не дали, потому что директор совхоза «Новотроицкий», вовремя не додумавшийся решить вопрос для своего совхоза, заставил в районном управлении передать ему. Он камень и вывез.
Меня он послал…. Я обращался с этим вопросом к первому секретарю райкома Дербенёву Александру Артемьевичу, к председателю райисполкома Данилову Леониду (отчество забыл) и начальнику РАПО Кощееву Виталию Пантелеймоновичу. Все разводили руками. А инженеры из УКСа РАПО сказали по секрету, что его все боятся, потому что он ко второму секретарю обкома дверь пинком открывает. Всё это я потом высказал районным начальникам, а с Кощеевым разругались почти до рукоприкладства. Тогда и решил уйти с работы председателя колхоза. Ведь мне точно так же сделали пакость и по дороге, и по работе с кормами. Они же помогать мне не желали. Мне даже ПОКАЗАЛОСЬ, что само руководство района делает всё, чтобы уничтожить сельское хозяйство района, разогнать народ.
Ближе этого ряда к деревне была конюшня. В ней было две или три лошади. Здание было небольшое и стояло за котельной конторы. Теперь для лошадей не было тех условий, что были в начале моего детства. Их держали только для вспашки огородов колхозникам. За конюшней в средине был пруд, на берегу которого стояла водонапорная башня Рожновского. Все водонапорные устройства деревни были связаны друг с другом общим водопроводом. От этого водопровода были подводки к потребтелям. От башни до котельной комплекса был большой пустырь.
Севернее ряда скотоводческих помещений почти напротив свинарника стояла вторая пелёда. Помню, что там стояла чешская клеверотёрка-сортировка для обработки семян клевера. И слева от неё, и справа были кучи навоза от коровника и коровника комплекса. А с юга к ней подбиралась куча навоза из свинарника. Но проезд к пелёде был с севера.
Напротив её, ещё дальше на север стояла своеобразная самодельная сушилка. То ли её придумали сами, то ли нашли какой-то проект. Сырое зерно она сушила только в средине, около воздуховода. Зато была вся механизирована. Над сушилкой и под сушилкой стояли ленточные транспортёры. Нижний транспортёр подавал зерно из-под сушилки в сортировки, а верхний – от разгрузочного подъёмника через разгрузочную тележку в сушильные бункера. Горячий воздух образовывался в теплогенераторе рядом со зданием. По отсекам он распределялся воздуховодами с шиберами. Можно было весь воздух подать в одну секцию, можно – в четыре. Первые от разгрузочного устройства секции продувались воздухом без подогрева.
Сортировка проводилась на двух сортировках ОСВ-3,5 потом добавили ещё и СМ-4, но не хватало производительности самой сушилки. Рассортированное зерно подавалось в бункера над воротами, откуда вывозилось на склад.
Склад стоял почти точно на северо-восток метрах в тридцати. Мы пробовали сделать туда пневмотранспортёр, но не хватило знаний.
Глава 4. Школа и её окружение.
Школа.
Наша школа в плане была в форме буквы Г. Её вертикальная палочка на плане была параллельна вертикальной палочке плана деревни, а верхняя накладывалась на верхнюю деревни. Школьным считался с давних пор прямоугольный участок, в котором только здание сельсовета не принадлежало школе. Участок был огорожен штакетной изгородью по всему периметру. Здание школы стояло в юго-западном углу участка с небольшим отступом от южной изгороди, где получился приличный палисадник. Тут высаживались цветы и декоративные растения. Южнее школьного участка располагались футбольное поле и здание клуба, в последствии ставшего сельским Домом Культуры, с прилегающей к нему территорией. На север уходила улица Шабарша и располагалась «гора» - невысокой холм с пологими склонами, на западе был небольшой пустырь, периодически использующийся для проезда к располагавшимся в том районе зданиям, здание «Чайной», в последствии ставшей колхозной столовой и небольшая территория Указинского сельпо с гаражом, а позднее построенной напротив пекарней.
В противоположном от школы углу располагался школьный яблоневый сад. Он весь был засажен «китайкой». Только на паре деревьев были привиты несколько веток сортовых яблонь. У сада некогда была своя изгородь, со временем развалившаяся.
Севернее здания школы чуть короче её располагался школьный огород. На противоположной (северной) стороне огорода стояло здание школьного интерната для учеников из дальних деревень. Это здание было одно время и школьной столовой. Были времена, когда его использовали и в качестве хозяйственного помещения.
Напротив угла огорода с юга на север стояло пятистенное рубленное помещение. Я не знаю, как оно использовалось прежде, а на моей памяти ближняя часть была конюшней, а дальняя – складом. Тут хранились классные журналы, деловые бумаги архива, различный инвентарь. На чердаке конюшни и части склада лежало сено для лошади. К этому зданию было пристроено дощатое помещение дровеника. Восточная стена этого здания с восточной стеной школы образовывали красную линию своеобразного проезда к школе со стороны «горы». Этот проезд отделял территорию школьного сада и спортивной площадки от остальных территорий школы. А южные стороны конюшни и интерната-столовой располагались в одну линию. Они задавали южную сторону хозяйственного пустыря. Восточная стена конюшни и дровеника задавали восточную сторону этого пустыря. На нём сваливались привезённые для школы дрова, где потом разделывались. А проезд с «горы» разделял этот пустырь и школьный сад. Проезд не заканчивался, а исчезал, едва пройдя мимо конюшни. Он плавно переходил в спортивную площадку. По нему почти и не ездили. Помню, что несколько раз по нему проезжали автомашины, подвозившие песок для площадки, да какое-то оборудование для школы. Своеобразной границей была лужа, высыхавшая летом, но всегда бывшая в сырое время года.
В центре спортивной площадки стояло здание сельсовета. Было время, когда сельсовет пытался выделиться своей территорией. Но, видимо, не в состоянии ухаживать за ней, снова соединялся со школьной. Между зданием сельсовета с востока и школы с запада и располагалась спортивная площадка. На самом её юге за дощатым тротуаром, отделяющим его от школы, находилась баскетбольная площадка. Её стойки с корзинами были примерно на одном расстоянии, как от школы, так и от здания сельсовета. Южной границей баскетбольной площадки был небольшой узкий газон вдоль южного забора границы школы с небольшими ямками для посадки деревьев. Сколько помню, эти ямки были всегда. Иногда в них сажали деревья, но они скоро погибали. И снова оставались только ямки.
Северной границей была тропинка от школы к сельсовету. Игровое поле иногда очерчивали небольшой канавкой, которую выделяли меловым (или известковым) раствором. Но баскетбол не котировался среди молодёжи, поэтому баскетбольная площадка постепенно исчезала. От неё оставались только стойки со щитами и кольцами. Так как для щитов использовались по две стойки, то иногда эту площадку ребятишки использовали для поля минифутбола.
Севернее тропинки к сельсовету была волейбольная площадка. На ней почвенный слой был заменен местным песком. В первое время она походила на площадку для пляжного волейбола, но скоро песок уплотнился. Площадка стала близкой к идеальной и чаще остальных использовалась по назначению.
Севернее её была прыжковая яма. Здесь во время уроков физкультуры дети прыгали в длину, а при установке рядом стоек, и в высоту. Сразу за прыжковой ямой был бум – бревно для выработки равновесия.
Тут же, чуть восточнее прыжковой ямы была стойка для лазания. На трёх вертикальных столбах в одну линию по верху было положено бревно. На одной половине к бревну была сбоку установлена наклонная лестница, а рядом висел шест для лазания. Во второй половине тоже висел шест, но лестница тут была вертикальной. Ближе к школе, используя одну из этих стоек как опору, была установлена перекладина, или попросту, турник. Вторая опора его была собственная. Это блок снарядов был одним из любимых детворой после волейбольной площадки. Когда волейбольная площадка была занята, то молодёжь вставала в круг и играли мячом без сетки. Иногда играли в специальные игры с мячом, типа «картошка».
Здание сельсовета и его хозпостройки ограничивали расширение спортивной площадки, поэтому Павел Лаврентьевич, а это он и строил её и поддерживал, сделал площадку для городков уже за зданием сельсовета. Она как раз вписалась между сельсоветом и забором колхозной столовой (бывшей «Чайной» сельпо). По вечерам тут первое время играли даже взрослые. Но играть детям не всегда получалось, потому что днём (в детское время) стук палок и крики детворы мешали работникам сельсовета. Но место было очень удобным ещё и из-за того, что забор столовой удачно становился ограничителем разлёта городков. Кстати, грохот их по забору раздражал работников столовой.
Позднее в районе площадки для городков поставили памятник погибшим в ВОВ.
Так и пришлось ограничиваться только той спортивной площадкой, что была рядом со школой. А её ограниченные размеры уже не давали построить ещё хоть что-то.
Во времена моей учёбы иногородних школьников было очень много, поэтому, как раз во времена Шерстнёва, в одну линию со школой было построено новое здание интерната. Оно торцом выходило на улицу Шабарша. Но я в нём так ни разу и не побывал.
На площадке для приёма дров позднее построили другое здание интерната. Куда делось прежнее здание, я не знаю. В этом здании я тоже не был ни разу. На месте прежнего здания позднее построили колхозный детский садик. Первой заведующей в нём стала Кардакова Татьяна, медсестрой-воспитателем Веселова Галина Викторовна, няней - Смирнова Любовь Васильевна. Кто был поваром, не знаю.
К школе относилось и здание школьных мастерских, которое во времена МТС было общежитием механизаторов, прежде живших на съёмных квартирах.
Школа была длинным зданием с коридоров вдоль северной стороны. Большая часть её была срублена в одно здание, а к нему в западной части как бы примыкало на север строение, равное сельской избе. В восточной части поперёк здания были две комнаты, но они не выходили за пределы общей ширины здания. А перед ними в размер одной из таких комнат было фойе, перегороженное лёгкой перегородкой. За этой перегородкой были две комнаты: буфет (маленькая) и библиотека (большая). В буфете продавали конфеты, печение, школьные принадлежности. Пробовали продавать выпечку, но очень скоро прекратили. То ли не позволяли условия, то ли не получалось с выпечкой. На моей памяти тут работала Южанина Любовь Лаврентьевна. После её ухода буфет, кажется, закрыли.
В западной части коридора школы в самые давние времена была устроена сцена. Она примыкала одной стороной к стене, отделяющей классы от коридора. Между наружной стеной и позади сцены был проход. В учебное время проходить по сцене категорически запрещалось. То ли из-за слабости конструкций, то ли из-за прихоти учителей. В средине сцены устанавливался переносной экран для показа кино. Для этого окна коридора завешивались тёмной тканью, в коридоре перед экраном ставились скамейки (не знаю откуда они брались), а позади скамеек ставился стол, на который устанавливался проектор. Переносные динамики ставились на ближних к проектору углах сцены и соединялись с проектором кабелем. Просмотр фильма стоил 5 копеек. Деньги собирались по рядам перед показом сначала оператором, а позднее школьниками-добровольцами. В качестве поощрения им просмотр делался бесплатным. Скоро детские фильмы стали показывать в клубе. Там же стали и школьные концерты делать. Сцена стала не нужна и её разобрали.
Когда я поступил в первый класс, он располагался с самой юго-западной комнате, со входом за сценой. Коридор за сценой образовывался смещением стены соседнего помещения к наружной стене. По сути, тут было продолжение коридора до западной наружной стены, но его перегородили дощатой перегородкой так, чтобы в соседние помещения можно было сделать двери. Поэтому вправо и влево за сценой были входы в классы. А по средине перегородки была дверь в учительскую. Она располагалась за перегородкой.
В классе с правой стороны внутри помещение было уменьшено перегородкой со стороны учительской. Тут был кабинет директора школы. Вход в кабинет был из учительской. Шуметь в этом классе было опасно, так как директор всё слышал сквозь перегородку. Но ближе к концу нашей учёбы перегородку снесли, сделав класс полноценным по площади, а учительскую перенесли в класс рядом с библиотекой в юго-восточный угол школы. А где был кабинет директора вспомнить не могу.
В первом классе нас объединили с третьим. Я сидел на среднем ряду с третьеклассницей Глушковой Ниной Николаевной. Я тогда был самым маленьким в классе по росту. На физкультуре в первом классе всегда моё место было последним.
Кстати, школьный коридор во всё время существования школы использовался, как спортивный зал. Ближе к старшим классам нам даже повесили канат для лазания. А шведская стенка всегда стояла на боковой стене у входа в буфет.
Около сцены был в северной стене сделан выход в туалеты. Но там туалеты просуществовали при нас очень мало, их перенесли к входу в школу. А вход в школу был сразу около торцевых классов в восточном конце школы. Прежние я вспоминаю очень контурно. В плане они как бы утолщали поперечную палочку буквы Г. На новом месте они преображали Г в С.
На средней стене перед сценой висели расписания занятий и доска приказов. Я однажды попробовал читать приказы, но они показались мне слишком скучными. А на стене следующего класса в уголке под потолком стоял радиоприёмник. Я помню его работающим один раз: в день полёта в космос Гагарина. Тогда была объявлена часовая перемена и мы радовались прозвучавшей по радио новости, как, наверное, больше никогда в жизни.
Сразу у входа на внутренней восточной стене коридора были сделаны вешалки для верхней одежды. Их хронически не хватало. Пальто висели горой одно на другом, часто обрывались петельки вещалок. Однако скоро тут сделали ограждающие барьеры и поставили вешалки. Пытались поставить гардеробщицу, но поток детей был слишком неравномерным.
У той стены, в которой была врезана входная дверь, вправо стояли вёдра с водой и бачок питьевой воды. За выступом стены стоял стол дежурной технички, подававшей звонки.
В классе напротив технички был кабинет физики. Тут около классной доски висел щит для электротехнических опытов и стоял большой длинный стол. В остальных классах стол был обычным и стоял у первой парты среднего ряда. Все парты стояли так, что свет из окон падал на крышки парт слева. Кабинет физики считался комнатой восьмого класса, поэтому тут вместо парт стояли столы и стулья.
Классы отапливались из коридора. В коридор выходили только лицевые стенки печей. А три их стороны стояли внутри. Только в классах, которые в плане были в поперечной палочке буквы Г они стояли внутри класса и отапливались из самого класса. Туалеты те отапливались, но не требовали выхода за пределы школы.
Кажется, всё внутреннее описание школы я сделал. Остальное подскажут бывшие ученики.
Колодец для обеспечения водой стоял недалеко от входа в школу, чуть вдаваясь в школьный огород, что позволяло обеспечивать полив посадок. Главные тропинки, по которым мы ходили в школу, были накрыты деревянными тротуарами из досок. Такие тротуары проходили по лицевой стороне изгороди, отделяющей школьный участок от футбольного поля, и проходили до калитки сельсовета. Когда-то были проложены тротуары и по спортивной площадке, но они мешали и со временем утонули в земле.
Школьная спортивная площадка была излюбленным местом детворы и даже взрослых. Тут перед ожиданием кино в клубе собирались любители поиграть в мяч не только через сетку, но и просто поволейболить в кругу. Вокруг катались и гонялись друг за другом любители велосипедов. Однажды появилась игра на велосипеде прижимать соперника к изгороди или загнать его в грязную яму. Кто сойдёт с велосипеда, тот проиграл. Даже если это будет атакующий.
Сельский совет.
Сколько себя помню, сельсовет был всегда в одном здании. Он был сделан почти полной копией старой конторы колхоза или сельпо. Он был ориентирован с востока на запад и так же состоял из трёх основных помещений. Вход в сельсовет был с севера. Здесь вход был более парадным, как в конторе сельпо, с деревянными колоннами, поддерживающими крышу над входом. Только туалет тут был под общей с дровеником сельсовета крышей. За водой техничка ходила на школьный колодец. Дровеник стоял перед входом в здание.
В самые старые времена во второй половине была изба-читальня. Но я от того времени помню лишь то, что однажды смотрел тут кино. А потом тут сделали почту и телефонную станцию. Телефонная станция была ручная. Там сидела Марьина Люба и по выпадающим крышечкам определяла, что кто-то её вызывает. По просьбе абонента она подключала его к другому абоненту и давала вызов. У неё можно было узнать и текущее время.
Сюда из Ленинского приходили провода, которые тянулись вдоль дороги и отсюда уходили провода к абонентам. Из было не много, но проводов было очень много. Некоторые были собраны в кабели, с концов которых опять тянулись воздушные провода. Наверно, поэтому абонентов было не много. Только медпункт, ветучасток, кабинеты контор и МТС были с телефонами. Телефонные провода шли и в каждую деревню к их бригадирам. А личные телефоны были только у председателя колхоза, директора МТС и председателя сельсовета, а так же у особо важных специалистов.
Позднее ручную станцию заменили на автоматическую. Она работала очень плохо. Абоненты ругались, что раньше за плохую связь можно было Любу отматерить, а автомат это не понимает. До постройки новой почты
С противоположной от входа в сельсовет стороны стоял клуб, в последствии названный сельским Домом Культуры.
Сельский Дом Культуры.
Когда я был совсем маленьким, и мы жили в родном доме мамы, позади нашего огорода стали строить клуб. Строили его указинские комсомольцы. Это были комсомольцы как МТС, так и колхоза. Строили его по вечерам, очень тщательно. Клуб простоял почти до наших дней. По последним указинским сплетням его просто сожги несознательные молодые люди в отместку заведующей за то, что она не пустила их в какой-то день. Но это по сплетням.
Клуб тоже был ориентирован с восток на запад. Если не считать кинобудки, пристроенной чуть позднее, то сразу за восточной стеной начинался зал. По сути, самой большой частью и был этот зал. Первое время перед залом с западной стороны была рампа сцены. Но сама сцена была довольно маленькой, поэтому к ней пристроили спереди авансцену. Теперь для номеров одного человека или маленьких ансамблей можно было занавес не открывать. Выступающий выходил на авансцену, а в это время на основной сцене за занавесом шла подготовка к следующему номеру. Пол зала был чуть приподнят над землёй. Высота потолков была около 4-х метров. В юго-восточном углу стояла отопительная печь.
Первое время кино было на узкой плёнке. Помню киноаппарат «Украина», который ставили на столе в конце зала. Стол этот стоял постоянно, даже когда для праздника убирали из зала стулья. В юго-восточном углу зала стояла большая голландка для отопления. Удивительно, но её хватало, в зале не было сильно холодно. Первое время в качестве сидений тут использовались стулья, объединённые по несколько штук брусками спереди и сзади. Нехватку стульев восполняли скамейками. Позднее сюда поставили заводские театральные кресла с откидными сиденьями. Большой киноэкран закрывал почти всю рампу сцены. Киноэкран висел постоянно. Он был скручивающийся подпружиненным валом внутрь кожуха. Если планировался концерт, его просто поднимали и нижний вал клали на вбитые для этого гвозди в рампе, иначе он мог неожиданно опуститься. По бокам рампы стояли два динамика, дававшие звук.
Позднее, когда полностью оборудовали кинобудку, из зала показывали только узкоплёночные фильмы. А в кинобудке установили два широкоэкранных широкоплёночных аппарата. При показу узкоплёночного фильма после сматывания одной катушки ленты делалась перезарядка и фильм останавливали, включали свет. После пуска широкоплёночных аппаратов фильм шёл без перерыва, так как аппаратов стояло два и они автоматически переключались. Включение люстры зала было сделано со сцены и из кинобудки.
Сцена была поднята над полом зала почти на метр. Занавес на сцене сначала раздвигался примитивной ручной лебёдкой. Через некоторое время шпагаты открытия занавеса порвали, потому что они постоянно соскакивали с блоков. Занавес стали открывать два человека. Потом блоки не только реставрировали, но и усовершенствовали. Шпагат соскакивать не стал. Зато стало можно резко приоткрывать занавес для выхода на авансцену. Из зала на сцену слева шла лесенка. Сбоку сцены в задней стене был сделан выход в заднее помещение. А посредине сцены была врезана печка задней стенкой вровень с задней стеной сцены. Сама печка находилась в помещении за сценой.
Окна в зале были довольно высоко над полом. Главный вход в зал был в северной стене из фойе. Так как пол в фойе был выше, то в зал сначала сделали широкую лестницу, но скоро заменили её пандусом с набитыми тонкими брусками. Правда, такая конструкция слишком напоминала сходни для скота. Напротив этой двери была запасная дверь. Она была на уровне пола и поначалу ограждалась небольшим дощатым тамбуром от снега и дождя. На крыше этого тамбура ребятишки тайком приходили подглядывать фильмы для взрослых, так как окна были с этой стороны и выше запасного выхода. По памяти их было пять. Четыре в зале и одно на сцене. Все окна были на одной высоте. Первое время их пытались открывать, если не было кино, но скоро от этой затеи отказались. И они были постоянно закрыты.
Помещение за сценой должно было служить для подготовки артистов к выходу на сцену. Но его стали использовать как место для чтения газет и журналов, подшивки которых лежали тут на столах. Во время концертов его всё равно использовали по назначению. Тут же переодевалась мужская часть артистов. Из этого помещения были дверь в противоположной двери на сцену и в боковой стене. Дверь напротив двери на сцену вела на высокое крыльцо для входа артистов снаружи. А из боковой двери можно было попасть в комнату для костюмов и декораций. Тут же должна быть и комната для подготовки артистов (гримёрная). Но её почти сразу стали использовать в качестве библиотеки. Тут было одно большое окно в южной стене комнаты. Для этой комнаты оно было на нормально уровне от пола.
В библиотеке было около 10000 томов разных книг. Были тут и обязательные для того времени политические, и технические книги, и беллетристика. Книги размещались по полкам на глухих стенах, а по мере поступления новых книг заполняли стойки, поставленные посредине комнаты. Отапливалась эта комната печкой внутри помещения. Около печки стоял стул библиотекаря, а перед ней стол с ящиками с карточками читателей. Окна в помещении были два в западной стене такие же, как и в комнате рядом.
Дальняя от входа (северная) сторона библиотеки продолжалась на восток стеной фойе. В фойе пол был выше, чем в зале, но ниже, чем в библиотеке. Само фойе было в форме буквы Т. Вертикальной ножкой оно было направлено на север. С «низа» ножки был вход через небольшой тамбур. В тамбуре была дверь в левую сторону – дверь для гардеробщика. За второй дверью тамбура начиналось входное помещение фойе. В нём слева был проём в стене для приёма-выдачи верхней одежды, а справа было такое же помещение, но ничем не ограждённое. Возможно, тут планировался буфет. В этом помещении была лестница на чердак.
Входное помещение фойе соединялось с основным в его средине. Справа с давних пор стоял бильярдный стол с настоящими костяными шарами и настоящими киями с металлическими вставками. Однако скоро в драках и при баловстве заводские кии переломали, стали пропадать и шары. С трудом удалось найти новый комплект шаров, а старый использовали для восстановления комплектности вместо потерянных. Влево было фойе пустое. Тут тусовались перед началом кино или концерта. В конце этой части фойе была дверь в комнату заведующего клубом, а позднее директора Дома Культуры. По конструкции в эту сторону фойе было короче здания. Все окна в этом пристрое были довольно большими как основном фойе, так и во входной части. По одному окну на стену. Такое же окно было и в кабинете заведующего. По одному узкому окну такой же высоты было при входе в фойе. Одно выходило в гардеробную, второе – под лестницу. Окна имели мелкий переплёт. Двери входного тамбура, двери зала и запасного выхода были двусхтворчатыеми одинакового размера. Правда, использовалась всегда одна створка.
На чердаке напротив лестницы было небольшое помещение с дверью в чердачное помещение клуба и дверью на балкон над входом. Балкон был маленьким. На нём помещалось не больше трёх человек. Балкон был подвесного типа, его боковые столбы поднимались ко крыше. Вниз опор не было.
Перед входной дверью было сделано большое обширное крыльцо, обнесённое перилами на точёных балясинах. Его по началу можно было использовать в качестве танцевальной площадки. Позднее перила крыльца обломали, а потом и совсем убрали. Крыльцо было на две ступеньки выше тротуаров, проложенных от крыльца. Тротуары по прямой линии проходили мимо конторы колхоза и заканчивались у склада за огородом Крюкова Леонида Николаевича. К нему перпендикулярно подходил тротуар от сельсовета, а к нему тоже перпендикулярно подходил тротуар шедший вдоль изгороди, отделяющей школьный участок от футбольного поля. Правда, по последнему тротуару рабочие из мастерских ходили только в бездорожье. В остальное время шли напрямую по футбольному полю, вытаптывая на нём траву. И даже в бездорожье от школьной калитки ходили напрямую ко крыльцу клуба.
Первое время дрова для клуба складировали около изгороди огородов, подходивших ко клубу. Потом тут построили дощатый дровеник. Примерно напротив комнаты за сценой.
У пристроенной ко клубу кинобудке было высокое крыльцо на такой же высоте был и пол в самой кинобудке. Помещение было уже ширины клуба. Сразу за входной дверью около стены клуба был небольшой тамбур без второй двери. В него выходила топочная дверца печки. Второй двери не было – был открытый проём, смещённый в противоположный край тамбура, ближе к окнам. Напротив этого проёма стоял длинный стол. Размер и форму окон я не помню. Стол продолжался и по противоположной глухой стене кинобудки. Там хранили кинобанки, а на стене около окон перематывали киноплёнки, готовили их к заправке в аппараты. Напротив стола стояли два широкоплёночных проектора. Если фильм был шарокоэкранным, то к объективу устанавливалась расширяющая приставка. В остальных случаях она не использовалась. Проекторы были направлены в маленькие окошечки в стене зала клуба, а рядом с каждым проектором было ещё по такому же окошечку для наблюдения за экраном.
В юго-восточном углу территории клуба располагался туалет на две кабины (М-Ж). Примерно по средине между туалетом и кинобудкой стояла будка электростанции. В те времена, когда не было электричества, тут стояла миниэлектростанция для питания проекторов. Даже когда работала электростанция на НД-20 заводили эту, потому что в случае перенапряжения, что часто случалось на той, проекционная лампа сжигала плёнку, а то и сгорала сама. А лампы эти были не только дороги, но и дефицитны. В обоих случаях доставалось «киньщику». Работу этой электростанции было слышно довольно далеко. Некоторые по ней определяли, идёт в клубе кино или нет.
В самые давние времена, когда в клубе ещё не было электричества, зал и вспомогательные помещения освещались керосиновыми лампами. В зале их ставили с обеих сторон рампы сцены, а в фойе ближе к бильярдному столу. Около кинопроектора стоял настенный патрон, который работал от электростанции киноаппарата. При перезарядке аппарата оператор включал его. Эта электростанция использовалась даже при показе кино в школе. Её приносили к школе, протаскивали кабель и заводили.
Когда провели электричество, то первое время оно ограничивались по продолжительности до часу ночи. Я тогда учился в старших классах, когда нам летом разрешали бывать на клубных танцах. Порой мы прорывались туда и в запрещённое время, но дожидали, когда уйдут дежурные учителя. Тогда заведующим был Манин Михаил Алексеевич. Пока работало электрическое освещение, в зале под проигрыватель танцевали две-три пары. Но как только электричество отключали, зажигались керосиновые лампы, а Миша брал в руки гармонь, в зале было некуда яблоку упасть. Пожалуй, не танцевали только засидевшиеся старушки. Тут танцевали разные старые танцы. Я тогда научился танцевать «ноченьку», «ручеёк», «цыганочку», «польку», «краковяк» и ещё уже теперь забытые танцы. Если под проигрыватель танцевать их бы невозможно из-за записи художественного исполнения, то «под Мишу» танцевать было очень просто. Он не только просто играл, но и, в случае чего, подстраивался под танцующих. Под гармонь не только танцевали, но и играли в «третий лишний» и ещё в какие-то игры, где надо было произвольно прерывать музыку.
После армии я год проработал директором СДК. В тот год в райцентре пускали новый районный Дом Культуры. Мне, как начинающему, свалили всё, что было только можно. Я привёз оттуда кучу софитов, снопосветов, театральные стулья, журналы с пьесами. Тогда же мне отпустили деньги на качественное оформление сцены. В то же время из армии вернулся Шабалин Сергей Филиппович (Первый). Он с Колей Маниным помог мне подключить всё это электрооборудование. Если прежде лица артистов освещала люстра со средины зала, то теперь люстру мы стали отключать, а артисты стояли в лучах света, как настоящие. С одной стороны это было хорошо тем, что со сцены в зале было едва видно первый ряд, а, значит, было меньше смущений. С другой стороны, зал видел на одежде артистов каждую складочку.
Из РДК мне дали ещё два магнитофона. У одного были испорчены приводы катушек, у другого не работал усилитель. Поэтому пришлось катушки ставить на один магнитофон, а динамики подключать от другого. Музыка стала намного громче, чем от бытового проигрывателя грампластинок, который использовался прежде.
Во времена Манина Михаила молодёжи в колхозе было много. Среди них было много инициативных. Ко времени начала моей работы из того состава осталась только Комлева Любовь Терентьевна. Но мне ещё повезло тем, что именно в тот год к нам прислали по направлениям трёх молодых учителей: Баранову Любовь Анатольевну, Орлову Галину Васильевну и Татьяну (фамилию и отчество, к сожалению, забыл). Они жили в учительской квартире напротив школьной столовой. В то же время в колхозе работали Крюков Александр Петрович, Смирнов Борис Васильевич, Разумов Василий, Манин Виталий Павлович. Все эти молодые люди не хотели жить скучно, поэтому они составили костяк актива Дома Культуры. Комлева Люба помогла мне поставить первый концерт к дню Советской Армии. А названные выше люди приняли самое активное участие. На первый концерт пришло немного народа.
Нам пришлось почти срочно готовить концерт к 8 Марта. Подготовка была почти экспромтом. Чтобы не остаться без зрителей, пришлось подгонять время под телевизионные программы. Однако, народа пришло много больше. Тогда на собрании актива мы решили больше не подгонять наше время под телевизор. Кто придёт – тот и придёт. К нашему удивлению на концерт к Первому Мая зал был полон, хотя по ТВ показывали Кремлёвский концерт. После я спрашивал многих, почему они пришли. Ответ слегка удивил: «Ваш концерт больше не повторится, а по телевидению его ещё раза три повторят».
То же получилось и с Днём Победы. Потом летом, пока учителя не уехали в отпуск, мы сделали «день песен» – день окончания весенне-полевых работ. В нём принимал участие даже председатель колхоза. Он бежал в «Весёлой эстафете», которую придумали наши активисты. Праздник прошёл «на ура».
Летом начался ремонт здания ДК. Его обещали закончить только к Октябрьским праздникам. Наши активисты, собравшиеся однажды, затребовали проведения Дня комсомола. Они сами же нашли и место для его проведения – старую колхозную контору. Она хоть и была заброшена, в ней было электричество, а столы мы принесли из ДК. Девчонки вымыли пол, почистили стены. Праздник получился замечательным именно для молодёжи. После этого мы стали готовиться к Дню работника сельского хозяйства. Правда, назвали его Золотая осень.
Мы съездили в лес за самыми жёлтыми листьями, срубили несколько берёз, на которых листьев было очень много. Молодые учителя привели детей, которые кнопками прикрепили листья к стенам и пришили листья на занавес. Мы в это время изготовили из дров катушки, а в кузнице сделали держатели катушек. Под намотанные на катушки нитки закрепили листья и подвесили катушки под потолок сцены. Теперь если тихонько тянуть нитки, то они, разматываясь, освобождали зажатые под них листья. Девчонкам, исполнителям песен, это новшество не объяснили. Как мы ни уговаривали парторга, он не разрешил концерт без торжественного заседания. Пришлось стол поставить среди осенней «берёзовой рощи», а трибуну с другой стороны раскидистого куста. Слава богу, это угнетало президиум, и они быстро закончили торжественную часть. Начался концерт.
Во время исполнения песни «Листья жёлтые над городом кружатся» заработала наша установка. На сцене среди осенней рощи на поющих девушек сверху закружились осенние листья. Они падали точно так же, как это бывает в лесу – в разных местах и равномерно. Зал взорвался овациями. Мы не могли начать следующий номер. Ансамбль вызывали на бис. Листьев хватили на половину песни повтора. Остальные пришлось кидать над верхней рампой из пакетов запаса. Эффект, конечно, был не тот, но этот ансамбль вызывали ещё и ещё. Пять раз пришлось девчатам петь её.
То ли кто-то нашептал в отделе культуры, то ли так сработал парторг, но и по линии отела культуры, и по линии комсомола нас обязали провести концерты в Крутенском и в третьей бригаде. Ехать с концертом в Гостовскую отказались категорически все, потому что у нас не было музыкального сопровождения. Концерты в заданных местах мы поставили. С собой мы взяли гармошку, баян и проигрыватель. И в разъезде, и в третьей бригаде клубы были маленькие, поэтому размещались там с трудом.
Была уже осень. Грязь. Ехать в Крутенский решили на трёх «Беларусях». Один вёз декорации и оборудование, второй – артистов, а третий шёл без прицепа для подстраховки. От лежнёвки через болото остались только поперечины. Людей в этом месте высадили, и трактора двинулись форсировать препятствие. Тракторные тележки на поперечинах так кидало, что баян с гармошкой подскакивали над бортами прицепом на метр. Мы думали, что декорации будут непригодны. На концерт пришло немного народа, в основном пожилые, но приняли нас даже лучше, чем дома. После концерта с пьесой во второй части мы объявили танцы, попросили выйти кого-нибудь, кто может играть на баяне или гармошке. Танцы удались на славу! Старички потанцевали с нашими девочками, со своими бабулями. Мы вернулись домой.
Примерно через неделю поехали в Красный Сокол. Комсомольской организации дали план сдачи металлолома. Председатель колхоза из колхозного металлолома на центральной усадьбе брать ничего не разрешил. Не разрешил он брать и сельскохозяйственный металлолом в третьей бригаде. Тогда мы решили собрать металлолом попутно в Красном Соколе. Опять поехали три «Беларуся», но теперь с тракторными тележками. Для подстраховки Крюков Саша поехал на бензовозе ГАЗ-63. они знали, где давно лежат конные приводы, куда деревенские жители выбрасывают ненужное железо. По пути мы загрузили два прицепа тяжеленными конструкциями, применяя молодёжную выдумку.
Концерт прошёл точно так же, как и в Крутенском. В обоих местах жители почти со слезами благодарили нас, приглашали приехать ещё, обещали написать благодарность в газету. Не написали. Парторг колхоза написал сам, чтобы поддержать нас.
Председатель колхоза осмотрел наши «трофеи», прежде чем дать разрешение на отправку. Он никак не мог понять, как мы сумели загрузить приводы, весящие не менее тонны, без крана. Комсомольский план мы перевыполнили, на полученные деньги купили в Дом Культуры новый магнитофон. Правда, сельсовету всё равно пришлось раскошелиться на добавку. Председатель колхоза потом долго матерился, потому что наш план входил в план колхоза, а он из-за нас тоже оказался перевыполненным. На следующий год план сдачи металлолома колхозу увеличили до уровня предыдущего года.
В семье у меня после рождения сына пошла напряжёнка. Комлева Люба, активно помогавшая мне в начале работы, постепенно отстранилась. Новый год и 50 лет СССР пришлось сделать последним праздником в моей карьере в культуре. Но воспоминания о тех днях остались в памяти всех, кто тогда принимал участие в наших «подвигах». Да и жители, видевшие наши концерты, были очень довольны.
Указинская «гора».
Все холмы в нашей местности называли горами. Как раз в колечке, образовавшемся от переделки плана деревни из буквы F в букву Р был холм. На самой вершине холма стояла ветряная мельница. Чуть западнее мельницы было заброшенное овощехранилище. Если овощехранилище в поле я видел используемым, то это было уже полуобрушенным. Возможно, потому что здесь слишком часто играли дети.
Видел я и мельницу в работе. Ветер был не очень сильным, и она медленно крутила крыльями. Тогда работал один постав. Я был слишком мал, чтобы разбираться в конструкции. Однако, запомнил, что мы высыпали зерно в бункер, который был над качающимся лотком. Чем качался лоток, не помню. Зерно по нему текло в дырку в верхнем жернове, из промежутка между жерновами высыпалась уже мука в круговой лоток. Что убирало её из лотка, не помню. Кажется, лопатка на нижнем жернове. А нижний жёрнов крутился. Мука ссыпалась по лотку с заслонкой в мешок. Когда надо было поменять мешок, заслонку отпускали.
Интересным мне показался способ прижатия жерновов друг к другу. Нижний жёрнов опирался на подставку, которая поднималась бревном, как опорой. А длинный конец этого бревна выставлялся из под помоста и висел на скрученной верёвке. Если верёвку скручивать сильнее, то жёрнов поднимался, а если раскручивать, то отпускался. Этим изменялась крупность помола. Для помола на крупу между жерновами делали зазор.
Не помню, как нижний жёрнов скреплялся с шестернёй. То ли он стоял на ней, то ли она окружала его. Но приводился во вращение он именно ею. Сделана она была из двух щёк, между которыми по кругу вставлены круглые толстые палки, исполняющие роль зубьев. За счёт того, что расстояние между щеками было достаточное, это позволяло приводной звёздочке, вращающейся на постоянной высоте от земли, приводить во вращение звёздочку жёрнова как в приотпущенном для крупы положении, так и в положении для помола муки.
Приводная звёздочка крепилась на нижнем конце веретена – толстом и длинном бревне, закрепленном посредине мельницы. Бревно могла вращаться. Снизу оно стояло на подшипнике. К сожалению, его конструкцию я не помню, тогда ещё не был настолько взрослым, чтобы понимать это. В верхней части веретена тоже была звёздочка из дерева. Поперёк веретена на подвижной части верха лежало ещё одно бревно. На нём за пределами крыши крепились лопасти, по-местному – крылья. А под крышей на бревне была такая же звёздочка, как под жёрновом. Деревянные зубья звёздочки веретена входили между палками звёздочки горизонтального бревна. При вращении его, зубья звёздочки горизонтального бревна крутили верхнюю звёздочку веретена, а оно нижней звёздочкой крутило нижний жернов мельницы. Там был ещё привод колебателя лотков, но как он был сделан, не помню.
Крыша вместе с горизонтальным валом могла поворачиваться на здании мельницы. Для поворота были вниз в сторону, противоположную крыльям, отпущены три жерди, внизу сходящиеся вместе. Вокруг мельницы были забиты колышки, к которым привязывался этот хвост из жердей. Крылья мельницы внизу проходили от земли на расстоянии около метра, поэтому на них можно было надевать дополнительные лопасти или снимать. При сильном ветре длину лопасти уменьшали, при слабом – увеличивали. Чтобы зря мельница не изнашивалась, в нерабочее время с неё снимали лопасти, а веретено затормаживали ленточным тормозом и стопорили специальным колом, втыкая его между зубьями нижней звёздочки. Поворачивали крылья мельницы к ветру путём поворота всей верхней головки за спускающиеся вниз жерди.
Здание мельницы было рубленным восьмигранным. В нижней части был пристрой, куда складировались мешки с зерном и мукой, тут же находились и люди. Для осмотра верхней части сооружения по стенам были наклонные лестницы со ступеньками и перилами наверно, перила предназначены были для предохранения от касания веретена. Высота мельницы была разделена двумя промежуточными этажами. Они никакой (по моему мнению) принципиальной роли не играли. Зато упавший на лестнице человек (или предмет) будет скатываться не по всей длине лестницы, а только до следующего этажа.
Рассказывали, что Белецкий Валера в не совсем адекватном состоянии катался на крыле мельницы, ухватившись за её крыло. Сделать он успел один оборот. Потом его прогнали, едва не выпоров.
После прекращения работ на мельнице её занял под крепость гарнизон школьного генерала Манина Геннадия. А когда посещение крепости было запрещено под страхом исключения из школы, по его приказу внутренность здания стали громить, пока доской, упавшей сверху, не поранили Манина Володю в голову.
Пока я был в армии мельницу снесли. Рассказывали, что её зацепили тросом и трактором С-100 долго дёргали, пока смогли уронить.
Вот это всё, что помню про указинскую мельницу.
Точно такие же мельницы были в Старой Указне и в Созиновых. Кто-то рассказывал, что в сильный ветер мельницу в Созиновых стало крутить – видимо сорвало тормоз. Она раскрутилась так, что оторвались и улетели крылья. Если бы это не случилось, то, возможно, веретеном разломало бы само строение. Оставшись без привода, механизмы мельницы остановились.
Вместо овощехранилища с деревянными стенками во времена Шерстнёва тут построили более современное бетонное заглублённое помещение. То ли что-то не доделали, то ли сделали что-то не так, но загруженные в него 30 тонн картошки так и остались там навсегда. Больше овощехранилищем не пользовались. Не любили его и ребятишки. Внутри всегда было сыро и стояла вода. Туда если и заходили, то только для того, чтобы сходить в туалет или покурить. Так и то все эти дела проходили в тамбуре или в первом отсеке сразу за стенкой.
За огородами Административной улицы (название придумано мной) был проезд к мельнице. Напротив её на самом переломе профиля в сторону Анно-Николаевского проспекта на углу школьного сада некогда стоял автогараж сельпо. Я его в строении не застал. Мне запомнились нижние его венцы и куча чурок для газогенератора. По нижним брёвнам гараж очень походил на гараж МТС. Только его ворота были направлены на восток. Постепенно брёвна сгнили и теперь вряд ли найдутся следы от него.
Напротив этого гаража когда-то много позднее построили пекарню Указинского сельпо. Пекарня была довольно большая. Мне кажется, только мастерская МТС была больше. Животноводческие фермы я с ней не сравниваю. Пекарня объединяла в себе не только производственный участок с огромной печью, но и склад муки, склад различных добавок и комнаты для персонала. Севернее пекарни построили склад для дров. Я там бывал несколько раз, пока там работала моя мама, но как-то не запомнил почти ничего.
От пекарни шёл спуск вниз. Тут земля была самая глинистая. Высыхала она довольно быстро. В том месте, где спуск кончался, в ряд с сельповским гаражом стояла «Чайная» Указинского сельпо. «Чайная» проработала ровно столько же, сколько и МТС. После его закрытия выручки не стало, и заведение очень скоро закрыли. У колхозников денег не было – они работали за трудодни, а рабочие разъехались. Кроме рабочих МТС и проезжавших мимо рабочих лесоучастка тут почти никто не бывал.
Здание «Чайной» было пятистенным. Вход в торговую часть был с восточной стороны с относительно высокого крыльца с козырьком над ним. Слева от входа стоял квадратный стол на 4 человека. Вправо была вешалка. За первым столом стоял стол в самом углу. Там тоже можно было сесть, если соседние стулья поставить в разбег. Вдоль южной стены было ещё два стола. Если стол в средине стоял достаточно комфортно, то стол в другом углу был поставлен за печкой. Там можно было комфортно разместиться вдвоём и даже втроём, если придвинуть стол к печке или к наружной стене. Но четвёртый человек помещался всегда с трудом. Однако, мужики почему-то любили его.
Напротив этого стола и соседнего с ним у противоположной стены был сделан прилавок с закруглённой к входной двери стороной. За прилавком на стене был деревянный застеклённый шкаф, за которым стояли напитки, печенья и конфеты, что были в продаже. На боковой стенке в сторону двери вывешивалось меню. Для продавца за прилавком места было около метра до этого шкафа. На торцевой части прилавка стояла вращающаяся стойка для напитков в виде длинных стеклянных конусов с краниками внизу. В них заливали соки. Газировку тут не продавали. В закруглении ставили пивную бочку с насосом розлива. Выход из-за прилавка был около самой стены, разделяющей помещения. Рядом с выходом из-за прилавка была неширокая двухстворчатая дверь на кухню. В одной створке было сделано окно с полочкой. Сюда выдавали горячие блюда.
Рядом с этой дверью была печка, полностью стоявшая в этом помещении. Средина помещения была свободной. Тут пробовали ставить ещё один стол, но становилось уже довольно тесно. Да и посетителей столько в одно время не набиралось.
Во втором помещении была кухня. Выход из неё был с той же стороны, с которой стоял прилавок. Тут был небольшой тамбур с полками, на которые ставилась ненужная посуда. Варочная печь стояла напротив отопительной печи. Их разделала только внутренняя стена. Печь была на две дверцы. Тут готовили чаще всего два первых, два вторых и чай. На первое чаще всего были борщ и щи, на второе гуляш и котлета. Иногда ассортимент менялся как в сторону увеличения количества блюд, так и в сторону уменьшения. Но это было редко.
По стенам кухни были полки для посуды. Напротив варочной печи был разделочный стол с металлической крышкой. На стене от входной двери до двери в торговое помещений был стол раздачи. Тут же мыли посуду. Посуду мыли в больших бачках.
Пол в обоих помещениях был относительно высоко. В оба подполья снаружи были сделаны дверцы. Дверца под торговое помещение была постоянно закрыта, а дверца под кухню иногда открывалась. Туда скидывали испорченную посуду.
Двор столовой был небольшой. На нём умещались дощатый дровеник, в стенку которого и летали чурки и биты городков, колодец, около угла границы участка, и большая выгребная яма для отходов, закрытая деревянной дощатой коробкой с крышкой. Между зданием «Чайной» и дровеником были ворота для въезда во двор. Неразделанные дрова сваливались в дальней от въезда части двора за зданием «Чайной». Тут их пилили и кололи, а потом носили в дровеник. Я это помню так хорошо, потому что продавцом здесь одно время работала мама и Белецкая Люба. Тут я и познакомился с Марией и Валерой Блелецкими. Наши матери дружили на работе, но после работы почти не встречались, чтобы мужья вместе не пьянствовали.
После закрытия МТС, а в скором времени и «Чайной» её передали на баланс колхоза. Она ещё долго потом служила колхозной столовой и кухней для вывоза обедов в поле. Долгое время в колхозной столовой работали Пинегина Лена и Мотова Люба.. готовили они не по высшему разряду, но от их обедов никто не отказывался.
Напротив крыльца столовой стояла маленькая избушка приёма сырья. Тут Севастьян принимал всё объявленное к приёму сырьё: бумагу, ветошь, шкуры и металлолом. После того, как ребятишки сдали несколько хороших деталей, которые стащили с машинного двора, металлолом стали принимать только бытовой. В помещении и на дворе стояли весы. С уличных весов с баланса после взвешивания сырья снималась подвеска для гирь, чтобы ребятишки не утащили.
После прекращения работы ветряной мельницы некоторое время молоть зерно возили в Старую Указну и Васенёво. Но скоро мельницы закрыли и там. Вместо них привели в колхоз современные ДКУ и КДМ. Они относительно хорошо мололи зерно для скота, но не могли делать муку. В какое-то время на северном склоне «горы» поставили копию низа ветряной мельницы, но с приводом от электродвигателя. Монтировали её Манин Сергей Макарович и Манин Викентий Андреевич. Проработала эта мельница недолго, так как производительность её была несравненно меньше современных. А потребность в муке для домашней выпечки вполне удовлетворяла торговая сеть.
Наш школьный учитель физкультуры Шабалин Павел Лаврентьевич часто использовал «гору» для своих уроков. Весной, когда вокруг было ещё много снега или было очень сыро, на «горе» появлялись быстро высыхающие проталины, на которых и проводились занятия. Мы тут не только делали физические упражнения, но и играли в мяч. Зимой тут проходили лыжные занятия. На северном склоне холма ребятишки делали трамплин, с которого прыгали, разогнавшись со склона.
За огородами Административной улицы сделали дорогу для проезда к пекарне, мельнице и столовой («Чайной»). Проезд тут был почти всегда. Но подъезд к проезду был довольно сложен. Но он был лучше, чем от магазина.
Долгое время хлеб с пекарни в магазин возил на лошади сельповский конюх Севастьян. Лошадь звали Епишка. Похоже, что он был из породы тяжеловозов. Для перевозки хлеба в сельпо была телега-площадка, на которую ставился ящик для хлеба. Ездил Севастьян всегда по короткому расстоянию – мимо столовой. Проезд к магазину был очень плохой, но для Епишки любой груз в любой грязи был по силам. Никогда не видел, чтобы он останавливался под нагрузкой, как делали колхозные лошади. Севастьян иногда поправлял дорогу для хлеба, но каждый раз трактористы ездили по его дороге, уничтожая труды ездока. А проезд тут был более-менее сносным только в очень сухие годы. Для перевозки других грузов Севастьян использовал простую телегу, а зимой конные сани-розвальни. В самые старые времена, когда сельповская конюшня была около пруда, в сельпо был ещё тарантас. В него запрягали другую лошадь.
У тарантаса был почти такие же передок и задняя ось, как у всех остальных телег, но чуть выше. Если при очень крутом повороте у грузовых телег передняя ось не могла пройти под рамой телеги, то у тарантаса она могла поворачиваться хоть вкруговую. Передок с задней осью тарантаса связывали несколько тонких круглых жёрдочек толщиной с ручку лопаты. На них стояла плетёная корзина для кучера и двух седоков. За сиденьем седока была вместо спинки гнутая палка. Седок сам управлял лошадью. Иногда я видел вожжи просунутыми под палку, иногда лежащие на ней. Но ни разу не видел кучера. Чтобы залезть в корзину с обеих сторон были подножки, подвешенные на около средины корзины. Над колёсами были жестяные крылья. Ездить на таком тарантасе был много мягче, чем на телеге. Тонкие палки, заменявшие раму, служили в качестве рессоры. А их большое количество не давало конструкции скучиваться.
Однако, очень скоро от тарантаса отказались, потому что председатель сельпо не стал ездить в райцентр на лошади, а по сельсовету стало ездить незачем, потому что все магазинчики и ларьки в деревнях закрылись. Остатки тарантаса некоторое время догнивали на берегу пруда. Конюшня сельпо была до самого конца там, где я запомнил её в раннем детстве. Сначала исчезла вторая сельповская лошадь, а с выходом на пенсию Севастьяна исчез и Епишка. В сельпо купили трактор с тракторной тележкой. Он прослужил до тех пор, пока не убил председателя сельпо.
На склоне «горы» в сторону Анно-Николаевского проспекта много позднее построили кирпичный детский садик. Отопление садика было от электрокотла, который установили чуть выше по склону, примерно в районе гаража сельпо. К этому времени пекарня давно уже не работала. Однако пришло время, когда в деревне не стало даже привозных детей, бабушки и дедушки которых ещё жили в деревне. Тогда в это помещение перевели школу, в которой училось уже меньше 20 детей. А вскоре закрыли и школу. Здание садика так и стоит памятником на склоне «горы», как и овощехранилище на её вершине.
Больше на «горе» я ничего особенного не помню.
Вот, кажется и всё, что осталось в памяти о моей малой родине. Было время, когда был мог рассказать много больше, но у памяти есть особенность что-то забывать.