Глава 11
Варолбей
На упаковке с краской нарисована стилизованная блондинка с мокрыми, сексапильными волосами. По мнению фотографа - должна соответствовать моим эталонам женской красоты. А я, если честно, больше брюнеток люблю. Хотя сейчас и блондинкой бы закусил - уже месяц сижу на сухом пайке. Поэтому вижу на фотке не только её роскошную причёску, но и приоткрытую, как цветок лотоса, ждущую меня, нежную розовость её лона. Ещё немного - и начну дёргать себя руками "там, где нельзя".
А всего-то требуется просто покрасить волосы.
Намазал этой хренью голову и жду эффекта. Написано – сорок минут.
Читаю между делом "Из рук - в руки". Упорно ищу работу. Продолжаю искать. Русские не сдаются.
Вокруг мои ноги с урчанием трётся дымчатый котёнок – Багарь. От английского «bugger» - любимого словечка моего бывшего шефа, сэра Мартина. Усталого оксфорд-кембриджского джентльмена.
Украл сейф. Нестандартное решение принял преступник такой-то. Он не справился с замком, и похитил весь сейф целиком. Проводятся оперативно - розыскные мероприятия.
Нет, я не медвежатник. Я мамонт какой-то. Мамонт, укравший целый сейф.
Правда, после делёжки с самарскими ментами, следователем Нафиком, загребущей администрацией Савоя, у меня осталось только, чтобы снять на пять месяцев маленькую хрущобу на Пятой Парковой улице первомайского района столицы. Здесь теперь мой дом. На Щелковском шоссе.
А Вероничка моя настояла, чтоб я завёл котёнка. Так вот с этим Багарем сейчас и живу. Она сказала, если с Багарьком всё будет хорошо, значит и у нас с ней все получится. Как сын он у нас, понимаешь?
Так что трясусь сейчас с этим маленьким пидором как с собственным сыном. Очень хочу, чтобы все получилось у нас с ней. Очень хочу. И очень скучаю. Наши отношения лишённые физической близости и с крайне редкими короткими телефонными контактами становятся для меня религией. Это моя мания, моё раздвоение, я живу с ней внутри узкой черепной коробки.
Вероника.
Она теперь для меня то, чем был Ленин для рабочих и крестьян. Моё знамя и моя жизнь. Все посвящаю ей. Все делаю для неё. Не хочу утром рано вставать, переться на очередное идиотское собеседование – "Ради Вероники!" - тут же вскакиваю. Охота лишнюю сигарету выкурить (я бросаю) – не буду курить! Ради тебя, Вероника. Всё ради тебя! Она всегда вдохновляет меня на подвиг.
Сейчас такой подвиг – это покраска волос. Насколько сильно я стану смахивать на гомика, став блондином?
Забыл я тогда что вся "контрабанда и краски для волос делаются в Одессе, на Малой Арнаутской улице". Пошёл смотреть на результат в зеркало. И понял сразу, что людей толкает на скользкий путь суицида.
***** – ну я же должен был блондином стать! Что же это за цвет? Мамочка моя родная! Что же делать-то теперь?
Таких блондинов надо в цирк. Олег Попов наверно этой же краской красится.
Медно-рыжий клоунский цвет. Неестественный как сам однополый секс. Да ещё брови черные. Забыл про брови. Какой ад. Гнойный Гомес.
Мамуля родная не узнает сейчас. Как бы за жопу кто в метро теперь не уцепился!
Может сбрить совсем, наголо? А вдруг ещё хуже станет! Завтра в двух местах интервью. На Площади Революции и на Юго-Западной. Увидят лысую башку с торчащими лопухами, сразу на дверь и укажут. В одном месте не приняли потому что не встал на воинский учёт. Плевать, что вы во всесоюзном розыске, главное в военкомате вовремя отмечаться. На учет не вствть без московской прописки. На прописку не осталось денег.
Быть мне теперь рыжим, как антошка. Миру предстал новый я. С огромным элементом стрёма.
Думаю, именно из-за этого жестоко апельсинового цвета волос мне ни разу никто не перезвонил насчет работы. Хотя во имя Вероники я посетил собеседования в шестнадцати местах. Всего за двадцать дней.
***
В соответствии с Правилами внутреннего распорядка каждую ночь в зоне дежурит "ответственный" из состава старших офицеров колонии. Ночной Хозяин. Один день "ответственный" - это зам по РОР, другой – зам по строительству, третий нач режима, замполит, директор промки. Козырные валеты, превращаются на ночь в королей.
Сегодня ночной король - Дядя. Значит можно спокойно включить телевизор после отбоя - пусть весь барак смотрит под его протекцией, нажраться водки без страха запала или просто лазить по всей зоне после отбоя. Никто не тронет. Если и хлопнут за что – отпустят через пять минут.
Но нам сегодня не до развлечений. У нашей троицы сегодня план – выпытать из Худого комментарий на происходящую политику. Выпытать любой ценой.
Мы живём в разных бараках – Булка в самом низу, рядом с положенцами, в двенадцатом. Я повыше – в девятнадцатом, это тот, что граничит с библиотекой, а Биби-ханум в хозобслуге. По соседству с петушиной империей Алишера.
Административная зона отделена от жилой узким перешейком. Чтобы легко можно было отсечь админ от остальной зоны в случае бунта или ещё каких нежелательных событий.
Именно в этом перешейке нас останавливают и надзоры. Дальше идти нельзя. В изоляторе случилось ЧП. Наши наезды на прапоров безуспешны. Видимо, случилось что-то действительно серьёзное.
Очень любопытно узнать, что за ЧП, но надзоры не хотят говорить даже за бабки. Может и сами толком не знают. В любом случае Дядя уже внутри ШИЗО и нас к нему не пустят. Наглухо занят, как говорят в тюрьме.
Да и настроение у него, думаю, уже обосрано. Не любит Худой ЧП в свою смену. Чёрта с два теперь вытянешь его на откровенность.
***
- Алло?
- Слушаю вас. О-о-о, а голос-то какой, аж мурашки по коже побежали. Приятно, когда будит ТАКОЙ голос. Последнее время - слышу только Веронику по телефону, но крайне редко
- Вас беспокоят из турецкой строительной фирмы Аларко Алсым Тиджарет Санаии Бла-Бла-Бла. Поздравляем Вас. Вы прошли отборочный тур интервью. Не могли бы вы подъехать к нам на окончательное интервью? Вы приходили на собеседование в головной офис. А теперь надо подъехать непосредственно на площадку. Мы находимся в районе проспекта Вернадского. Вы знаете где - это.
- Хорошо, я там буду.
Через сорок минут сможете? Да? Я назначаю тогда.
Ни хрена себе, переться теперь на юго-запад, в другой конец Москвы.
Хотя за эдаким голосом можно попереться и на край света. Поеду хоть гляну на внешность обладательницы. Все равно делать нечего. Вы поймите - Вероника это моя жизнь. А обладательница голоса - может просто бутербродик на бегу.
Дорога заняла около часа. Приехал с опозданием. Чёрт. Надо было взять такси.
Это стройплощадка. Почище, конечно, чем нашенская, советская, но всё равно стройка есть стройка. А строят они какую-то мечеть! Представляете? В Москве тоже бум – мечети строить что-ли? Как в Ташкенте? Знак времени.
Сплошная грязища. Размытая и изъезженная глина. Чвак-чвак-чвак под ногами. Смертный приговор моим новеньким Экко. Восемьдесят баксов за них выложил, чтоб тут глину месить. Жалко туфельки.
Эта звездочка по телефону теперь должна быть первой красавицей Москвы, иначе я её придушу шнуром от факса. Приехал на свою голову. Если тут возьмут на работу - стану ходить в охотничьих сапогах.
Вместо обладательницы нежного голоса я оказываюсь лицом к лицу с испуганным человечишкой по имени Варол-бей. Замзама. Варолбей очень смущён. Он часто приглаживает редеющие масляные волосы, и вообще ведёт себя так, будто это я беру его на работу.
Он робко задаёт мне вопросы, и довольно быстро выясняется, что по-английски я говорю гораздо лучше него. Он радостно жмёт мне руку, поздравляет с огромной честью свалившейся мне на голову и спешит от меня избавиться. Можно приступать прямо хоть завтра.
Нет уж. Ну тебя, Варолбей, и турецкую строительную фирму, строящую в Москве мечеть. Алаху акбар! Эдак кататься через весь город и месить на стройплощадке грязь. Переводить на английский для людей, которые сами с трудом его понимают. Нет.
Пусть Варолбей поищет другого дурака. Уверен, есть ещё кандидаты.
Я уже твёрдо и окончательно постановил никогда туда не возвращаться, когда в первый раз в жизни увидел Ленку. Ту самую обладательницу утреннего нежного голоса, в котором слышался многообещающий размер груди. Она сидела в стеклянном аквариуме перед телефонной станцией Панасоник и хлопала на меня непропорционально огромными, маслично-бездонными глазищами, от которых у меня перехватило дыхание и подпрыгнуло к горлу сердце. Опа-па! А здесь не так уж всё запущено.
Ладно, в конце концов, можно купить себе дешёвые резиновые сапоги.
***
По обыкновению своему, проспав до самого объявления на утренний развод, я рву со всех ног в нарядную. Нельзя опаздывать на развод. Из-за меня одного на работу может опоздать целый завод.
Застёгивая на ходу робу, вылетаю на плац, где происходит развод и немедленно просыпаюсь: весь плац заполнен сидящими ровными рядами на корточках людьми. Ментов не видно. Но сидят все так ровненько будто окружён плац тройным кольцом автоматчиков.
Узкий перешеек ведущий в админ – перегорожен неизвестно откуда взявшимся бетонным бордюром. Дорога в нарядную отрезана. Первая мысль: "Слава богу, перекличку не надо делать". Пока не понятно что происходит, но мне ясно одно – на развод я не опаздываю. Похоже, что его не будет совсем. Но есть и плохие новости. Канает что-то странное, недоброе. Но однозначно любопытное и науке моей неизвестное.
Я люблю всякого рода беспорядки, бунты и восстания, поэтому с удовольствием падаю на корточки тут же.
Рядом со мной незнакомый мужик с биркой шестого отряда. Незамедлительно приступаю к интервью.
- А что за хрень тут канает, братка?
- Чо прогон братвинский не слыхал, что ли?
-Проспал я, а чо за прогон?
- От Бурята канает – всем мужикам собраться на плацу и отсечь штаб от зоны. Ментов в зону не пускать. Просто сидеть у них на дороге. Не драться, стекла не бить, ментов не трогать. Повод не давать. Сидеть. Пустить ментов на просчет и опять выдавить наверх. Ждать следующий прогон. В столовую на обед не ходить. Голодовка по зоне. До следующего прогона. Вот так!
Круто. Голодовка. Неподчинение. Обалденно! Этот Бурят по ходу последователь Ганди. Папское восстание сипаев. Если зыки просто будут сидеть и игнорируют обед в столовой, это ЧП. Большое ЧП. А если при этом они не буду штурмовать штаб, бить ментов и резать друг друга, и давать себя посчитать – у администрации не будет особых оснований вызывать спецназ.
Продуманный ход. Хотя и рисковый. Ну, Буряту-то что, срочище огромный, здоровье менты отняли, что ему терять?
Интересно, кто вот его прогоны из ШИЗО таскает, и как это наша братва пошла у него на поводу? Вопрос. Много вопросов.
И вся херня закрутилась в Дядину смену. Как назло. Теперь у него наверняка будут неприятности. И связи с Дядей нет! Что делать нам? Может стоит спровоцировать столкновение с ментами? Кинуть булыган в окна штаба? А как же без санкции?
Связь. Нужна срочная связь.
В админ никак прорвёшься. Через бетон можно и перепрыгнуть, но у входа на перешеек стоят блатные "васьки", именно для встречи таких деятелей, как я. В штаб пройти можно только по запретке. Её васькам под контроль не взять, добро надо от Бурята, солдаты начнут орать с вышек, а повода давать сейчас нельзя.
- Ты чего тут расселся, ебун тухлый?
Поднимаю взгляд вверх. Надо мной Булка с Бибиком.
- Эй, здесь такое творится! Прикол! Садитесь, расскажу.
- Стуканашка, какое "садитесь" валим быстрей отсюда!
Булка шуршит мне прямо в ухо.
- Сейчас кто-нибудь из васьков скажет "фас" и это толпа раздерёт тебя на кусочки. Дадут прогон "режь сук" - и вперёд! Баран! Валим отсюда быстрее пока рожу твою нарядную не опознали!
Я впервые слышу у Булки перепуганные интонации и немедленно подчиняюсь. Он прав – я сижу не по ту сторону баррикад. Выбор-то мной сделан давно, а коней на переправе не меняют. А что нам в этой ситуации делать – идти защищать штаб? Тоже бред.
- Куда идём-то хоть?
- На стройку, куда ещё! Оттуда все видно. Подумаем там, в тишине.
В самом низу жилой строят новый двухэтажный барак. Строят очень давно и мучительно долго. Думаю, закончат не скоро. Может и никогда. Хозяину ведь тоже надо бабло на что-то списывать.
Мы залезаем на крышу будущего барака и втягиваем за собой шаткую, обляпанную извёсткой лестницу.
Здесь же, на крыше, высыпана куча тяжёленьких серых шлакоблоков. Если за нами полезут, будет, чем встретить самых шустрых борцов за идею. Голыми руками им нас не взять. Швырять шлакоблоки в бошки поднимающимся – одно удовольствие.
Крыша превращается в Брестскую крепость. Последний плацдарм стукачей.
Хозяйственный Бибик прихватил с собой целый кешир со жратвой и уже соображает из чего сделать стол для пикника на крыше.
***
В Ташкенте меня достал начавший вдруг доминировать совсем не слышный ранее узбекский язык. В Ташкенте меня пугали растущие как грибы новые мечети.
Я бежал в Москву, чтобы с турками, говорящими на однокоренном с узбеками языке, строить резиденцию иранского посла в Москве. С персональной мечетью, где он бы мог бить Аллаху поклоны. Стоило ли попадать в розыск за этот сомнительный обмен? В Ташкенте у меня хотя бы была любимая. А это необходимо и для души и для тела.
Ирония судьбы. Куда мне бежать теперь? На луну? А может не выёживаться уже и принять ислам? Познать суфийские мудрости. Типа:
"Как не вспомнить по этому поводу чистейшего в мыслях Фариса-ибн-Хаттаба из Герата, который сказал: “Малого не хватает людям на земле, чтобы достичь благоденствия, - доверия душ друг к другу, но эта наука не доступна для низменных душ, закон которых - своекорыстие”.
Все попытки познакомится с Ленкой поближе с треском обламываются. У неё серьёзный роман с архитектором здания иранского посольства по имени Энгин-бей. Энгин-бей очень похож на Джона Леннона в молодости. И внешне и внутренне. От него исходит хиппанский свет. Он совершенно особый человек и я ему не конкурент. Ленка втрескалась в него по уши. Но у них разница в возрасте. Поэтому её тянет и ко мне - есть вещи, которые я понимаю лучше гениального архитектора из Анкары. Мы нежно и немного опасно дружим.
Ну и хорошо. А то чуть было не изменил моей Веронике. Хотя я думаю достаточно изменить нашим любимым в мозгах. Мелькнула хоть раз серьёзная мысль об измене, даже без последствий, считайте уже изменили. Или я не прав?
А ждать мне Веронику, видимо ещё целый год. Если не больше. Эх. Любить меня не закончив иняза, она не согласна.
Большая радость на новой работе – бесплатный завтрак и обед. Бесподобная турецкая кухня. Кофе они тоже прикольно вываривают.
Турецкого повара зовут Шабан. Звонкое имя. Колоритная внешность - эдакий сельджук в потёртых ливайсах.
При виде меня Шабан кланяется. Это потому что я – Бей. А он нет.
Я работаю в офисе. Значит бей. Имею право пользоваться бейской столовой. А не сидеть с простыми строителями.
Молодой подающий надежды бей из офиса. Мои начатки узбекского в дополнение к сносному английскому обеспечивают быстрый карьерный рост. Мустафа-бей, главный менеджер проекта, берет теперь на переговоры только меня. Хотя нас в отделе переводов - трое. Это не считая Ленки.
День на работе проходит быстро. Переводов очень много, а когда нет, можно потихоньку наблюдать за Ленчиком, мы с ней в одном аквариуме теперь, и она необычайно сильно радует глаз. Мне кажется, она давно заметила, КАК нагло я на неё иногда таращусь.
Хотя боюсь из-за моих крашеных волос, она может подумать, что я гэй. Все равно немного надеюсь. А вдруг! Надеяться надо всегда. Тут читал на днях в метро статью о Горбачёве. И ему тоже Раиса Максимовна долго не хотела давать. А он ей тогда записку написал на латыни. Эдакой, знаете ли, поклонник Горация оказался, Михал Сергеич, дум спиро - сперо, мол, пока дышу, надеюсь. Ну, она и растаяла. Некоторые клюют на латынь. Некоторые на новые колготки. Я давно за ними наблюдаю.
Время на работе из-за близости Ленки летит. Скучновато становится бесконечными вечерами.
Приезжаю домой. Жру жареную картошку с кетчупом Анкл Бэнц, укуриваюсь дурью, и, включив, Европу Плюс, телевизора у меня нет, тяну из пивного бокала "отвёртку" из столичной. Обычно один медленно выпитый коктейль и пятка дурьки отправляют меня спать.
Я сплю тяжёлым, по свинцовому серым сном. Зато и кошмары не снятся. И что самое удивительное - и совесть за содеянное совсем не мучает. Только страх перед тюрьмой. Холодный и бездонный ужас.
Дурь в Москве, кстати, помогла отыскать Ленка. Именно она направила меня под памятник известному русскому литератору, тому, что презрительно и немного грустно поглядывает на первый русский макдоналдс через дорогу.
Торговлю анашей в Москве, как выяснялось, осеняет Александр Сергеич Пушкин:
Успех нас первый окрылил;
Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.
А под памятником великому предку, гнездится страна глухих. Анаша в этой стране бесподобная, а торговцы совсем не болтливы. Правда, оживлённо жестикулярны. Никогда не видел столько глухонемых одновременно как у ног веками неисправимого озорника Пушкина.
А каждое воскресенье я иду в кино. Один. Что тут поделаешь? Зато в Москве вот…Сбылись мечты.
На дорогу всегда укуриваюсь. Дрянь у пушкинских глухонемых классная, поэтому мне кажется, на меня укоризненно смотрит весь вагон метро. А люди на эскалаторе даже оборачиваются и громко шепчут мне вслед : "Смотрите, смотрите, как же плотно он прётся! Проклятый наркоман"
***
Ночью в Дядину смену в камере штрафного изолятора, Бурят проглотил сапожный гвоздь.
Дядя вынужден был перевести его в санчасть. Как же иначе? Гвоздь - это закуска не особенно совместимая с нормальной жизнедеятельностью организма. Пусть даже такого опасного и никчёмного члена общества, как вор в законе. Выпустил его Дядя в санчасть.
А через полчаса Бурята уже с почётом катили на его таратайке к Положенцу. Милостивейшему Сеты-ага.
Так начался самый массовый в истории папаской зоны бунт.
Толпа мужиков, по команде Бурята намертво отсекла штаб от зоны.
Васьки преградили вход в столовую – чтоб никто не соблазнился и не сорвал политическую голодовку.
Ментов запустили в зону только на просчёт. Чтобы не давать повода. Думаю, прапорам самим особенно то и не хотелось спускаться в те дни в зону.
Она радостно гудела как высоковольтный провод. Народ любит бунтануть время от времени. Особенно наш народ - с первого класса в школе учат о том, как прекрасна Революция.
Со всех сторон нашу крышу обдувает капризный степной ветер. Но он может действовать на нервы только на воле. В зоне ты понимаешь, что порывистый своенравный степной ветерок - это поэтическая ипостась свободы.
Бибиков разливает по кружкам портвейн Чашма.
"Мы как три мушкетёра, пацаны. Кругом война, стрельба, а мы спокойно завтракаем в Ла Рошели."
Вот ведь не знал, что Бибик знаком с творчеством Дюма-отца. Нашел, блин, Ла Рошель наманганской области. Идиот недоразвитый. Я в детском саду играл в мушкетёров в последний раз. Теперь будем ждать, пока не придут гвардейцы кардинала и не пустят нас по кругу.
Глотнув вина и стянув с ног свои сапоги, память-о-родео-в-монтевидео, Булка тоже вступает в разговор. Видимо они что-то курнули у меня за спиной. Оба в каком-то около литературном настрое:
- Знаешь, а я дочитал Мастера. Булгакова. Вчера вечером закончил. Перед всей этой ****ью тараканьей.
- И как? Вставило?
- Нуу. Как сказать... Нормально. Прикольно. Местами.
- А что тебе понравилось больше всего?
- Конечно же этот, Воланд грёбаный, что же ещё? Там местами муть какая-то про Пилата, дурку, ваще хрень.
- Какого ещё пилота? Что за книжка-та? - Бибик жарит пайку хлеба, воткнув в неё прут, тут же, на костре. Ну, неисправимый кулинар.
- Про Булгакова слыхала, бабуля?
А ты, Олежка, я тебе так скажу. Ты, брат, пирог по краям объел, а серёдку-то, серёдку-то и выбросил. Про Пилата, про психбольницу не стал читать? Скучно? Понимаешь, Булка, так всю жизнь можно прожить и жрать одну манную кашу. И ничего, знаешь, живут. И желудок у них хорошо работает и сон нормальный. Но так за всю жизнь и не попробуют хорошего бифштекса с кровью. А знаешь, чтобы сделать королевский бифштекс, с целой коровы малюсенький кусок мяса выходит. И надо поработать зубами немного, что его прочувствовать. Это ведь не манка. "Прикольно" написал а?
Он писал этот роман семь лет. Семь лет, понимаешь? В это время весь его мир вокруг обрушивался. Все его пьесы, что играли и в Москве и в Питере и в Киеве, всё запретили. Ни один рассказ не издавали. Элементарных денег не было. Жрать купить. Перечитай, как он меню ресторана Массолитского описывает - Москва и москвичи отдыхают. Слюнки текут это читать. А задуматься - так ведь он голодный может, сидел, когда писал строчки эти самые. Его в угол загнали. Он тогда самому Сталину письмо написал - или работу дайте или отпустите за бугор. Сталин помог во МХАТ пристроиться, да вот только его пьес играть так и не разрешил. Вот в жизни как бывает. Сталин. Да. Говорят - восточный деспот, сын грузинского сапожника. А он возьми-ка - то Пастернака тряханёт, то Горького, то Пильняка или Мейерхольда какого. Сапожник, а вот понимал какая власть у писателя над массами-то. Так что некоторые считают, что роман “Мастер и Маргарита” предназначен для однго только читателя - товарища Сталина.
- Это же каким лбаномдо надо быть - семь лет одну книжку писать?
- Действительно, Бибик, каким надо быть долбаном. И не только что семь лет писал. Он писал о Христе, Пилате и Воланде. Писал в стране, где признать себя верующим было бы как встать на братвинском сходняке и признаться, что стучишь в оперчасть.
Вот так, Бибик, на редкостным долбаном надо быть, чтобы писать семь лет книгу, которую только что и сможешь это прочесть в узком кругу друзей, а потом в стол её, на долгие годы.
Мастера и Маргариту издали в первый раз через двадцать лет после смерти Булгакова.
Да он и сам понимал, что не такой, как большинство. А это
Я так возбудился, что вскочив на ноги начал бегать перед Бибиком и Булкой.
- А Пилат! Ведь он же почти все сделал, чтобы спасти Га-ноцри. Государственного преступника сказавшего: "- что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдёт в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть."
И это человеку, который власти самой был воплощением. Как вот Бурят этот, швырнул в министра стулом у того же в кабинете, а? Дух надо иметь!
А вот не пошёл до конца Пилат. То ли за себя убоялся, то ли за державу Римскую и её интересы стоял горой, а прогнулся в тяжёлый момент. Как и я прогнулся, и ты, Олежка, и Бибиков, когда подписки разным дядям давали. Так то. У всех вон теперь праздник, революция, а мы тут, блин, как три мушкетёра гасимся. В белом плаще с кровавым подбоем...
Вот тебе, друг, Мастер и Маргарита. Книжка-то и про нас и про всех, оказывается. Вот моя Вероника...
- Да заел ты уже Вероникой своей. Вон смотри - Сеты-ага понесли. Сейчас из него самого веронику будут делать или маргариту.
Мы замираем на крыше и наблюдаем, как толпа человек из пятнадцати выволокла из серединского барака самого Сеты-ага, и быстро тащит его на середину плаца на поднятых вверх руках. Это напоминает мусульманские похороны. Вроде нельзя глумиться, но не сдержусь - по шариату покойного надо захоронить до заката солнца. Поэтому иногда это выглядит приблизительного так: родственники поднимают носилки с прахом и во всю прыть устремляются на кладбище бегом. Как спринтеры.
Именно так и выволокли на плац сейчас папского положенца. Того самого при котором стали говорить про папскую зону - "Пап как галоши, снаружи чёрный, а внутри красный". И вынесли те же люди, что и лизали ему пятки пару дней назад.
В толпе вдруг кто-то кричит: "Ааллаху акбар" и вот Сеты -агу уже пинает сейчас на плацу добрая половина зоны. Положенец мешком валяется у них в ногах и пытается закрыть жирное испуганное лицо.
Неподалёку в инвалидной коляске сидит и курит Пэлл Мэлл Бурят.
Изрядно попинав экс-положенца папской зоны, толпа волоком тащит его и швыряет к ногам нового царя.
Бурят поднимает за волосы окровавленную башку Сеты-ага, и, достав из нагрудного кармана лезвие, быстро проводит им через всю рожу положенца.
****ский шрам. Теперь у Сеты на всю жизнь останется малява на морде "Я сука".
Теперь "не ему" канать по жизни.
В зоне устанавливается настоящий воровской ход. Бурят меняет всех барачных и восстанавливает в правах, всех репрессированных режимом Сеты блатных. Зона выдвигает четыре основных требования – включать в бане на жилой горячую воду на каждый день, сделать субботу выходным днём, позволить братве заходить в изолятор и запретить зам по РОРу Имомову входить в жилую зону. Совсем. Вот так. А иначе – голодовка.
Нетронутую баланду вывозят из зоны на тракторе. То-то будет праздник у ментовских коров и барашков.
На роже шеф-повара промзоны написан испуг. Если так исхуячили положенца, то нам, скорее всего совсем уже крышка.
Пощады ждать не приходится. Все что у нас есть это ещё одна бутылка портвейна, сигареты, пара бибиковских сэндвичей и куча шлакоблоков. Вполне можно разгуляться. Сутки - двое продержимся.