(сказка для самых больших)
Однажды, в пору, когда одуванчики из желтых цветков превращаются в пушистые шарики, когда любая малявка, каждая козявка спешит жить и любить, порхала бабочка Эльза над цветочной поляной, и лёгок был её полёт. В небе голубом светило солнце золотое, даря населению полянки живительное тепло. Слабый ветерок на лёгких крыльях приносил влажное дыхание близкого ручья. По ночам эта влага клубилась туманом, чтобы к утру осесть хрустальной росой на цветах и траве. Но нынче над полянкой замер полдень, и влага в воздухе почти не ощущалась.
Эльза перелетала с цветка на цветок. Пила нектар и любовалась спелыми тычинками, которые в любовном экстазе тянулись к пестику. Вдруг в воздухе послышалось басовитое гудение. Эльза не успела сообразить, откуда исходит звук и не представляет ли он опасность, как на соседний цветок неуклюже сел шмель Фома. Был Фома, как все шмели, солиден, хмур и не по погоде тепло наряжен. До заката, когда светлячки устраивают фестиваль, было ещё далеко, и Эльзе захотелось развлечь себя лёгкой беседой.
Добрый день, уважаемый Фома, – вежливо сказала она.
«Вжжж. вжжж», – гудел Фона, елозя по соцветию, стараясь набрать на мохнатые лапки побольше пыльцы.
«Наверное, он не расслышал», – решила Эльза.
Она облизала хоботок и громко сказала:
– Сегодня хорошая погода, не правда ли!
Фома остановился, развернулся к Эльзе крутолобой головой.
– Слышу. Чай не глухой. Погода, как погода.
– Солнышко светит, – не унималась Эльза, – кругом такая нега.
– Нега, – сурово гудел Фома, – вот знаешь, чем отличаетесь вы, бабочки, от нас, шмелей.
Разговор принял совершенно неожиданный оборот. Эльза искренне заинтересовалась.
– Чем же?
– А тем, что вы день напролёт порхаете без дела, а мы с раннего утра до позднего вечера трудимся. Вкалываем. Для чего ты живешь? - строго спросил её Фома, пошевелив усиками.
– Для радости, – не задумываясь, ответила Эльза, – чтобы ощущать крылышками ласковые лучи солнца, а в брюшке чувствовать сладкий нектар, чтобы кружиться в восходящем потоке и планировать в нисходящем, чтобы…
– Вот, вот, я так и знал, – перебил её Фома. – Пустое ты, никчемное насекомое.
Эльзе не понравилось такое определение, но она промолчала из боязни оскорбить Фому. Веди все шмели, как известно, склонны таить и лелеять обиды.
– А мы, – между тем продолжал Фома, – живём для детей.
– Ну, дети, – Эльза слегка покачала крылышками, – мы, бабочки, умираем от любви, но об этом я не хочу говорить.
Фома её не слушал.
– Признайся, – осуждающе гудел шмель, – ты летишь на фестиваль?
– Конечно лечу. А вы?
– Вот ещё, – возмутился Фома, – буду я водиться со всякими пиндосами.
– Пиндосы – это кто? – спросила Эльза.
– Пиндосы – это светлячки.
– Аааа…
– Бббб. Ты прилетела, сожрала весь нектар, а того не знаешь, что ромашка эта наша.
– Наша – это чья?
– Наша – это шмелиная.
– Как это, – растерялась Эльза.
А вот так, – Фоме, казалось, была приятна растерянность Эльзы. – Историю знать, блин, надо. Здесь родилась моя прабабушка. С тех пор ромашка наша. Жесть.
– Извини, – огорчилась Эльза, – я же не знала.
– Ладно, сиди, – смягчившись, позволил Фома, – только в другой раз будешь разрешение спрашивать. Потом, правда, - шумно вздохнул шмель, - нас отсюда прогнали пиндосы.
– Светлячки? – удивилась Эльза, зная чрезвычайно миролюбивый нрав светлячков.
– Какие светлячки, – солидно засмеялся Фома, – пиндосы – это муравьи.
– Ничего не понимаю, – покрутила головой Эльза, – пиндосы – это и светлячки, и муравьи.
– Ну да, – подтвердил Фома, – чё тебя удивляет это. Пиндосы кругом.
– Во оно как! – догадалась Эльза, – наверное, пиндосы – это все, кто не шмели.
– Не все. Родственные нам пчёлы не пиндосы, пока они ведут себя правильно.
– И осы, – вставила Эльза.
В следующую минуту она очень пожалена, что не сдержалась.
– Осы – самые злобные пиндосы. Они разоряют наши гнёзда, пожирают наших детей. А то взяли моду подбрасывать нам свои яички. Растишь, растишь шмелика. Глядь, батюшки, дык это ж оса. Только собираешься её загрызть, а она фьють и свалила.
Фома принялся яростно топтать нежное соцветие, приговаривая: «Осы – пиндосы, осы – пиндосы». И вскоре его скороговорка слилась в невнятный ровный гул: «осыпиндосыосы».
Мимо, кружась, пролетали мотыльки.
– Эльза, Эльза, – щебетали они, – полетели с нами. Там под чайной розой кузнечики дают концерт.
– Лечу, лечу, друзья, – крикнула им Эльза.
Она взмахнула крылышками и полетела.
Отлетев на небольшое расстояние, Эльза вдруг вспомнила, что она не простилась с Фомой. Она совершила грациозный пируэт и села на ромашку, которая, как выяснилось, исторически принадлежит роду шмелей.
Фома, утомившись топтанием цветка, тяжело дышал.
– Прощайте, Фома, – пропела Эльза, – свидимся ли мы когда-нибудь. Прощайте, и будьте счастливы.
Эльза поднялась в воздух и полетела к чайной розе, где кузнечики собирались давать концерт.
– Мы ещё встретимся, пиндоска, – гудел Фома.
Угроза слышалась в его гуле. Нагруженный отжатой у цветка пыльцой, Фома тяжело взлетел, направляясь в своё гнездо.