Всё перепуталось, перемешалось и правды нет. Есть только надежда, что выберется и она. Выбирались же многие. Доживали. Терпели и надеялись. До самого конца.
Вернуться бы в родной город. А то всё время не жила, а как в тюрьме сидела или на каторге отбывала. Ждала всё чего-то. И не виновата, вроде, а конца нет.
В том городе, где детсво прошло, всё лето жара. По улице идешь и подошву печет. Зной. Полдня по одной стороне улицы все ходят, полдня по другой. От солнца прячутся.
А здесь, не успеешь согреться, осень, дождь и ветер. Люди хмурые и чужие. В том городе ничего этого никогда не было. Не было семьи, которая распалась потому, что строилась не на любви. Не было детей, перед которыми всегда виновата.Не было работы, которая потому только и не свела до сих пор с ума, что привычкой стала.
В том городе было и осталось, как она в это верила, только детство. Огромная желтая собака на цепи и запах от собаки и тепло её и любовь её. Абрек. Ел сухари из раскаленных на солнце старых сковородок, но только после того, как спадала жара. Двор мыли шлангом каждый день. Для прохлады. Потом все выходили и садились на крыльцо. Наслаждались. Когда подросла, за шланг дралась с двоюродным братом. Чтобы дал помыть. Нажать пальцем на струю и пускать фонтаны брызг, и вымокнуть до нитки и радостно сохнуть, а не переодеваться, хотя гнали в дом и велели.
Когда совсем выросла приехала и, как будто, первый раз в жизни увидела своего отца. До этого помнила только, как однажды долго-долго нес на руках. Купил открытку с зайцем. У зайца пластмассовые глаза. Зрачки за прозрачными выпуклыми овалами двигаются, если переворачивать открытку или трясти. Так и ехала на отце с открыткой в руках. Года три , наверное, было.Всё боялась помять , испачкать её.
Организовали встречу старики. Шел по двору в легкой рубашке навыпуск. Улыбался по-доброму. Встала и пошла навстречу. Мать увезла маленькой. Говорила, пьяница и нервотреп. Называла его по имени. И она тоже называла по имени. А не отцом, папой. Не хотела мать обижать. Взрослой стала. Язык не поворачивался слово это сказать "папа". Так и общались. Без названий. Инвалиды. Душевные.
В детстве всё было ясно. Впереди большая, долгая жизнь. Её надо жить. Дети должны быть. Читать стала рано, начиталась про роды и боялась их всё время. Но детей это не отменяло. А то как же? Иначе не может быть.
Знала, что сначала будет учиться, а потом работать. Как мама. Как все. Ну хобби. Кактусы пыталась разводить. Их было два. Кактус маленький и колючий. И другой, как будто много зеленых гусениц, расползаются в разные стороны. Мать купила. Выпросила.
Когда в четвертом классе училась, учительница литературы матери сказала, что у дочки вашей талант, литературный дар. А что с ним делать? У матери новая семья, новый муж, маленький ребенок. Какой дар? Зачем? Сначала очень боялась, что маленького братика любить будут больше. Потом привыкла. Именно так и любила мать. Больше. Привыкла и не грустила особо. Выручали природная смешливость и не убиваемая вера в лучшее.
Так и жила. Как будто там , за поворотом, вот уже прямо завтра будет счастье. Любовь, например, будет. Или удача какая-нибудь случится. Или что-то такое интересное, что сразу станет весело и хорошо жить. Так вот и вошло в привычку , жить ожиданием.
Теперь всё перепуталось. Стала оглядываться назад. Может уже всё было? Счастье было и любовь. А? Просто не заметила. Забыла. Не отметила, как любовь любовь и счастье, как счастье. Пробежала. Не оглянулась. Не постояла на месте. Не дала себе в этом вымокнуть и долго сохнуть потом. Переоделась. А как же? Надо было быть готовой. А вдруг завтра?