День рождения

Матанат Эфендиева
 
Родственники, собравшиеся почтить память Мамеда Гасановича, давно уже разошлись. Гул голосов, плач, пение молитв, стук стаканов и тарелок – все уже осталось позади.
Квартира Алиевых, все эти сорок дней бурлящая нескончаемым потоком людей, теперь словно притихла. Все погрузилось в отчаянно безмолвную тишину.
Тьма, сгущающаяся в комнате нисколько не страшила Лалу ханум. Больше всего на свете она боялась своих мыслей. Все это время она со страхом ждала завтрашнего утра. Завтра, Арифу исполнится двадцать лет. На грустном, осунувшемся лице этой немолодой, но все еще привлекательной женщины промелькнуло подобие улыбки. Сын!? Как тягостно было признавать то, что завтра она уже будет отрицать.
Лала ханум вспомнила, как в первый раз прижала к себе этот маленький беззащитный комочек, комочек пахнущий другой женщиной, не имеющий к ней никакого родства, но по странному стечению обстоятельств названный в честь ее сына и подаренный ей именно в том возрасте, в котором она потеряла его.  Самое страшное было то, что этот малыш был незаконнорождённым сыном ее супруга, то есть братом ее мальчика.
О существовании тайной соперницы Лала догадывалась уже давно, но такого раскрытия тайны она никогда не желала.
Вот уже шесть лет как она была замужем, но отношения с Мамедом были слишком натянутыми. Их жизнь больше походила на сосуществование соседей, проживающих в одной коммунальной квартире. Традиционное «доброе утро» и «спокойной ночи» произносилось лишь ради приличия. О семейных праздниках, а тем более о совместных завтраках и обедах вообще не могло быть и речи.  Работа для Мамеда была слишком веским и достаточным поводом для того чтобы заняться ею и полностью отсутствовать дома. Чувства, которые возможны и были, четыре года тому назад были захоронены вместе с маленьким Арифом. Мальчик, принесший с собою радость и хрупкую идиллию семейного счастья в одночасье забрал все. Лала больше не могла иметь детей. Этот неумолимый диагноз был поставлен сразу после рождения Арифа, однако тогда это не имело никакого значения.   
Мамед теперь часто уезжал из дома. Заглушая в себе боль отцовства, боль неизгладимой вины он избегал Лалы и всего того, что могло ему напомнить сына. Больше их ничего не связывало, они знали, что дальнейшее их совместное проживание невозможно, но сказать это друг другу, сказать это родителям они не решались.
Был пасмурный ноябрьский вечер. Еще один долгий и одинокий вечер. Стрелки часов медленно ползли по циферблату отсчитывая секунды уходящей впустую жизни. Лале казалось, что она слышит стук собственного сердца, так неистово оно билось в груди. Предчувствие чего-то неумолимого и рокового давно уже охватило ее, как вдруг гнетущую тишину комнаты разрезал пронзительный телефонный звонок.
 –    Алло?
 –    Простите это квартира Алиева Мамеда Гасановича?
 –    Извините, Вы… наверное родственница?  Это … из больницы скорой помощи. Вы знаете … Мамед Гасанович со своей семьей попал в аварию…
 –   Со своей семьей… попал в аварию?
 –    Да. Его сын и жена были рядом. Мальчик цел и невредим, но вот жена… она в критическом состоянии
 –    Это слишком неуместная шутка… я его жена. Впервые за шесть лет Лала ощутила всю нелепость своих слов, жена? ...
 –    Я извиняюсь, но это не шутка.  Мамед Гасанович и его жена действительно в тяжелом состоянии, а мальчик… его зовут Ариф, он совсем маленький, …он цел и невредим…Вы не могли бы его забрать?   
 –    Ариф? Вы сказали Ариф? Сколько ему лет? Вы уверены, что его зовут Ариф?
–   Ребенку около года, ханум (форма обращения к женщине, на азербайджанском). Мамед Гасанович, пока их вызволяли из машины и везли в больницу просил лишь спасти мальчика, говорил, что его зовут Ариф и что он должен жить…
 – Где Вы сказали они? ... Я еду.
Через полчаса Лала уже была в больнице, но сейчас когда порыв прошел она робела не решаясь спросить о муже и о той женщине, что была с ним. Смутные подозрения о наличии соперницы теперь должны были подтвердиться. Лала не была уверена в том, что хотела это знать. Но этот ребенок…зачем? Зачем его звали Арифом? Зачем произошла авария? Ее малыш погиб при тех же обстоятельствах… Лалы не было в машине, но забыть и простить Мамеда она так и не смогла. Отчаяние охватившее ее разрывало сердце на миллионы маленьких кусочков и каждый из этих кусочков оцарапав ее изнутри ударялся об глухую и безмолвную надгробную плиту, где были начертаны всего две строчки: имя, год рождения и смерти.
Рыдания сотрясали    все тело Лалы, когда она вдруг ощутила чью-то руку на своем плече.
– Извините, я могу Вам помочь?
Лала растерянно оглянулась.  Перед нею стояла немолодая женщина, по-видимому врач. Что же ей сказать? – думала Лала. Сознавать все, что произошло было слишком тяжело, но ласковый взгляд и эта теплая рука все еще лежавшая на плече возвращали ее к той жизни и к той перемене, которую ей уготовила судьба.
– Да… наверное… Час тому назад к Вам привезли моего…брата и еще женщину с ребенком.
– Скажите фамилию и я попробую Вам помочь.
Состояние Мамеда было обнадеживающим, у него была сломана нога и несколько ребер, но вот состояние женщины было критическим: многочисленные переломы, тяжелое сотрясение мозга, а также разрыв печени и селезенки…  Врачи боролись за ее жизнь, но ничего не обещали. Как оказалось впоследствии, она понимая неминуемость аварии, закрыла своим телом ребенка.
Итак Лале предстояло выдержать не мало, но прежде всего ей нужно было встретиться с тем существом, одно имя которого заставило ее примчатся сюда и пережить за доли секунды все то, что она хотела забыть навсегда.
Мальчик спал на больничной кушетке уткнувшись лицом в подушку, потому как ребенок ворочался во сне было ясно, что пережитый им кошмар еще не осознанный полностью оставил уже отпечаток в его маленьком развивающемся мозгу. Вдруг он вскрикнул и протянув свои ручки к Лале стал плакать. 
 – Мама…мама… слезы мешали ему правильно выговаривать это самое сладкое слово на свете. Прижав к груди ребенка Лала стала напевать ему уже давно забытую колыбельную песню:
– А-а…, а-а…, а-а…, спи малыш.
На реке уснул камыш,
Только ты не спишь малыш.
А-а…, а-а…, а-а-а.
Ребенок успокоился, заулыбался, почмокал губами и вдруг обхватив ее шею своими маленькими ручонками стал сладко сопеть, готовясь снова отойти ко сну. Материнский инстинкт, который уже было заглох, теперь вновь стал расцветать в полной силе, заполняя все существо Лалы. Ей не хотелось уходить отсюда. Все что ей было нужно, так это слышать ровное дыхание малыша, ощущать тепло маленького тельца. 
За окном начиналось утро, новый день… У двери послышались шаги и лёгкий стук, кто- то переговаривался. Растирая затекшую руку Лала направилась к двери.
– Вы не спали? – спросила ее старая нянечка.
– Нет, что-то случилось?!
– Нет, нет… Вас хотел видеть дежурный врач.
 – Хорошо, куда…нужно идти?
– Он здесь. Вот в том конце коридора.
Лала понимала, что врач не случайно хотел ее видеть. По-видимому произошло нечто серьезное, но что? Ей было трудно дышать и эти двадцать шагов давались ей с невероятным трудом. 
– Доктор, Вы хотели меня видеть?
– Да…Я должен это Вам сказать…, я не знаю…
– Я готова доктор, что …, что с моим…, что с Мамедом?
 – С ним все в порядке, но вот его супруга…, она скончалась еще ночью… Потому, как врач говорил, по его интонации Лала уже все поняла, даже не дослушав до конца.
  – А он…знает?
– Нет… мы не сказали ему. Он… было бы хорошо, если бы Вы сами поговорили с братом… Только сейчас Лала вспомнила, что придя в больницу она не рискнула назвать Мамеда своим мужем, а представилась как его сестра. 
– Хорошо, …я могу его увидеть?
– Я провожу Вас…
Мамед поседел за одну ночь, и хоть он пытался казаться сильным было ясно, что дважды пережить одно и тоже просто невозможно. Он не был готов встретиться с еще с одним ударом судьбы и приход Лалы дал выход той боли, что была сокрыта в нем. Рыдания сотрясали его тело, он кусал свою руку, сжатую в кулак дабы заглушить свой нечеловеческий стон, но разве это могло что-то изменить.
Лала не спала всю ночь, все думая о той женщине, о Мамеде и о ребёнке. Ей хотелось сказать самые страшные, самые жестокие слова своему бывшему мужу и на этом покончить с этим навсегда. Но сейчас видя его состояние она понимала, что правильнее было бы стать на какое-то время в действительности ему сестрой и другом.
 – Успокойся…все будет хорошо, тебе нужно отдохнуть…немного поспать…я буду рядом…спи…

– Мама, ты еще не ложилась? Скоро утро, мама…?
Лала ханум встрепенулась, в дверном проеме стоял Ариф и с грустью смотрел на нее.
  – Что сынок? В чем дело?
 – Мама… присев на корточки перед матерью Ариф уткнулся в ее плечо вдыхая в себя ни с чем не сравнимый запах ее волос, он помнил его с детства. И сегодня Ариф больше всего на свете хотел вновь ощутить этот запах, почувствовать себя опять в объятиях матери, в безопасности…
– Сынок, джан бала («сын мой-душа моя» на азербайджанском), ты уже взрослый, а ведешь себя как маленький. Что сказал бы твой отец, увидь тебя бы так, а…?
 – Он бы…он уже сказал…мама …я…все знаю. Папа мне все рассказал…
Ариф отвернулся и резко встал, на его глазах блестели слезы, а за окном начинался новый день. Завтра уже наступило и сегодня Арифу исполнится двадцать лет…




1999 год