Но вдруг позвонил.
- Катя, мне нужно срочно поговорить с тобой! - сказал он глухо, повелительно и настойчиво. - Это очень серьезно! – добавил как-то чересчур значительно.
- А чего, по телефону нельзя? – удивилась Катя.
- Нет! – сказал он, не поясняя.
- А что, случилось-то, что? – подавляя немую тревогу, спросила Катя.
- Расскажу при встрече! Жду тебя у своего подъезда! - и быстро положил трубку.
Странный разговор, странный тон! - пожала плечами Катя: более чем странный!
Наскоро оделась и поехала к нему.
Коля ждал ее у подъезда: вышагивая взад-вперед, по три шага. Влево-вправо, вправо- влево. Боже, да что же случилось, недоумевала Катя.
Она приблизилась к нему. Теперь они стояли рядом – лицом к лицу.
Он угрюмо молчал.
- Что, что? – почти крикнула Катя.
Он посмотрел на нее, почти не мигая, даже сквозь нее смотрел, и... молчал.
- Ты что-нибудь, скажешь, наконец, или нет? – потрясла его за воротник куртки Катя.
Он молчал.
- Да что за издевательство такое? – взорвалась Катя. – Почему ты… молчишь?
- Понимаешь..., - начал он тихо, нерешительно и... снова замолчал.
- Что я должна понимать? Что-о-о?
- Сейчас скажу...Дай передохнуть, - взмолился он.
- Пойдем в комнату, там расскажешь, - повернула его спиной к двери подъезда Катя
- Туда нельзя! - сказал он вдруг резко и твердо, подпирая спиной дверь, глядя на цементный пол подъезда.
- Как это... – нельзя? – обалдела от изумления Катя.
- Там Лида! – выпалил он, глядя в сторону.
- Лида? ....Почему, почему ... Лида? – оторопела Катя
Он молчал
- Почему Лида? – повторила Катя.
- Я...я должен на ней жениться! – выпалил он и вздохнул, словно освободился от мучительного и непосильного груза.
- Жени-и-и-ться? Жени-и-и-ться? – переспросила, не веря ушам своим, Катя.
- Да...у нее будет ребенок, - сказал он, еще ниже опустив голову.
- Ребенок? ...А ты-то тут при чем?
- При том. Именно - при том! Я.... я...- отец! – сказал, снова опустив голову, касаясь груди подбородком, и сжав и закусив губы так, что они и вовсе исчезли с лица. Хотя они и так были узкие и небольшие.
- Отец? - почему отец? Ничего не понимаю! – покачала головой и пожала плечами Катя.
- Беременность - четыре с половиной месяца, - пояснил он, не поднимая головы, - она хочет жить у меня, ну, ...чтобы наблюдаться у хороших врачей...
- Постой-постой, четыре с половиной месяца назад я была… в Праге... и вы...?
Он кивнул, не пытаясь стереть мимики стыда на скукоженном лице.
-Артист, мерзкий артист! – закричала Катя, схватив его за воротник, притянула к себе, задыхаясь от ярости – И ты молчал? И ты на вокзале встречал меня с цветами? И ты врал-врал-врал, словно ничего не случилось? Какая мерзость! – повторила она, глядя на него с испепеляющей ненавистью.
А потом.....заплакала. Нет, - затряслась от рыданий....
- Ты на вокзале должен был сказать об этом! – закричала, глотая слезы.
Он молчал.
- Как, как я могла тебе, дура трекнутая, верить? Трахайся с кем хочешь, трахайся до одурения! Но не ври! – повторяла она в минутных интервалах между приступами рыданий. – Не ври-и-и! Только не ври! – повторяла она. Слезы катились градом, и Катя не могла ничего с ними поделать.
- Я не знал...о ее беременности..., - глухо произнес он, стараясь смягчить Катин гнев, - она поставила меня перед фактом.
- А что спал с ней – это не факт? О нем ты не знал? Артист! – прохрипела Катя сквозь рыдания, голос сел.
И отвернулась, привалившись к столбу подъезда, как к единственной в этот момент опоре. Постояла так некоторое время, и, не поворачиваясь к нему, пошла, а потом побежала к автобусу.
- Ненавижу лжецов! – обернувшись, крикнула ему вслед.
Она стояла на остановке одна, с лицом, мокрым от слез, смешанных со снежинками. И подняла руку. Проезжающая мимо машина остановилась, и Катя влезла в нее, вздрагивая от рыданий, назвала адрес.
- Что с вами? – спросил водитель.
- А, ничего... Жизнь! Такая вот жизнь..., – ответила Катя, и они помчались к ее дому.
На своем этаже остановилась, и по пожарной лестнице поднялась вверх, к соседке Миле: зачем Мите видеть ее опухшее от слез лицо?
- Ой, чего с тобой? – заохала та, открыв дверь. – Не узнать!
- Он ...женится, - выдохнула Катя, - представляешь, четыре с половиной месяца молчал, партизан гребаный! А на самом деле трахался...с той мышкой из Клина, пока я в отпуске была. А теперь женится, потому что у нее будет ребенок, - торопясь, скороговоркой выпалила Катя.
- Ну, и дела! – ахнула Мила, втягивая Катю в комнату, - Новость сногсшибательная, поверить трудно! – сказала она, открыв рот.
Катя пошла в ванную, подставив лицо струе ледяной воды. Постояла так подольше. На кухне ее уже ждал горячий чай.
- Понимаешь, Мила, я сказала ему – «Трахайся на здоровье с кем хочешь, но не ври, не ври! Я ведь ни-че-го не знала, ничего! Понимаешь?» Если бы он сказал, когда я из отпуска приехала, что случилось то-то и то-то, и попросил прощения, - я бы, может, и простила его... Не знаю...
- Ты – простила? Простила бы .... измену? – удивилась Мила, зная характер Кати.
- Да не измена это! Главное – с кем душа, а не тело. Тело – это «на раз-два». Не оставляет оно следов и рубцов на сердце, если души не слиплись... А у них – я уверена! – не слиплись они пока.
Мила замолчала, глядя в окно с 14-го этажа: потрясающая панорама Москвы, даже Кремль виден, хоть экскурсии води!
Видимо, думала над Катиными словами, сопоставляя со своим опытом жизни. Она тоже разошлась с мужем. Непонятно даже – кто кого бросил. Муж, Игорь, был статусный – работал в представительстве ООН, в Женеве. И выбрал ее, простого инженера: маленькая, хрупкая, милая... Там они были счастливы, именно в Женеве, куда сразу же уехали после свадьбы. А здесь родился сын, и ...любовь почему-то пошла на убыль: оба стали раздражать друг друга - любым действием, любыми словами. Игорь стал изменять ей. Мила поняла это, когда тайно открыла его дипломат и увидела там французские духи. Думала ей, оказалось – нет... Он вообще был такой – галантный, любил дарить женщинам подарки, говорить красивые слова. А
потом кто-то из соседей сообщил Миле, что видели его с одной девушкой, когда Мила отдыхала с сыном на юге. Пошли скандалы, один за другим, а в итоге – развод.
Мила выгнала его из квартиры, но он оставил все ей. Купил маленькую однушку в этом же доме, где поселился с той самой молодой женщиной, тоже переводчицей, - непритязательной, из бедной семьи. У нее была шестилетняя дочь, и Игорь сразу же удочерил ее. Девочка полюбила его больше матери. Бежала к нему, обнимая колени, прижимаясь маленьким, худеньким тельцем. Кричала восторженно: «Папа, папа!» От своего избалованного сына Игорь такой любви не видел, не знал, и сразу же привязался, прилип к девочке: поднимал ее, кружил, ходил гулять с ней – прям как образцовый папаша! И это особенно злило Милу. От ревности она царапала ногтями стену – призналась она как-то в порыве откровенности Кате.
- Неужели простила бы? – спросила она снова Катю, недоумевая.
- Да. В том смысле, что без вранья могла бы - ну, хотя бы понять его.
Оставила бы, без всяких там упреков. Всякое в жизни бывает, но врать-то зачем?– ответила Катя. – Он же четыре месяца меня за нос водил! – и вздохнула.
После развода Мила быстро нашла себе любовников, успокоилась, и прекрасно существовала с сыном на большие алименты мужа и свою инженерскую зарплату. Сына Борю по-прежнему баловала, выполняя все его капризы. Если вычесть из ее жизни любовников, то фактически свою жизнь теперь она полностью посвятила Боре. А приготовление ему еды – вкусной и калорийной, как в ресторане, - считала своим священным долгом, который выполняла с великой радостью. Можно даже сказать, что Мила служила сыну, прощала ему и хамство, и грубости, адресованные ей, давала столько карманных денег ему, подростку, сколько он просил.
Пушистый сибирский кот Милы, Витас, подошел к Кате и прыгнул на колени, потерся нежно, о ее джинсы, будто пытался успокоить, снять стресс. Катя тоже погладила его. Вообще, все собаки и кошки любили Катю: всегда липли к ней на улице. Животные ведь тонко чувствуют, кто их любит и не боится. Особенно собаки.
- Может ты и права, - подвела итог своим виртуальным соображениям Мила, но мне было бы все равно обидно!
- А я разве сказала, что мне не обидно? Но не сама измена, нет! Тело – это тело! А если тебе изменяют душой, значит, нет в тебе чего-то значимого для этого человека, за что он тебя любит, привязан, притягивается. Но здесь мне именно вранье противно, нет, - мерзко просто! – поежилась от отвращения Катя. – Любили-любили, и вдруг вмиг тебе сообщают, что ты теперь прошлое, и женятся на другой бабе …
- Ой, понимаю тебя! – сказала, сочувственно вздыхая, Мила.
- Сказал бы тогда, сразу же, когда я из Праги приехала, – остались бы может в приятелях, не знаю... Ну, через время, например...
- А мне нравится ее фраза, что она...видите ли, должна наблюдаться у московских врачей! Супер!!!- передразнила ее Мила. – Так и врачей у нас не хватит, если все женщины из Клина переспят здесь и будут в Москве наблюдаться!
- Да, ладно, пусть наблюдается. Но почему не снимет комнату для этого?
Или у любимой подружки поживет, где до этого останавливалась, - сказала Катя, - семья-то у нее не бедная.
- А она заранее наметила себе цель, не сечешь, что ли? Иногородняя, незамужняя, без детей. Что ей нужно - Москва, муж, ребенок! А тут мужик неженатый рядом валяется. Подумаешь, кого-то любит! Разлучим! Соблазнила его, а потом...
- Да, а потом попросила на ней жениться. Сначала - «Разреши мне тебя любить, мне от тебя ничего не надо». А потом оказалось, что много чего надо! Ох, у меня - голова кругом! – вздохнула Катя, зацикленная на «своем».
- Пей чай, остывает, - ближе подвинула Мила ей чашку, - знала она, что ты в отпуск едешь, и утроила усилия...
- Да, Мила, думаю, так и было.
- В гости напросилась, конечно. А мужики они ж такие падкие, если рядом пышная баба и сама в постель просится! - комментировала ситуацию Мила, успев, видимо, уже осмыслить ее, - Елки-палки, не удержался твой Коля...
- Мало кто удержался бы в такой ситуации, особенно «если женщина просит»! Но не все женятся с первой постели, - с горькой усмешкой сказала Катя.
- Смотря какая баба попадется... Некоторые так в тиски берут, за горло, что...
- Да нет, просто Коля – очень совестливый и - трусливый. Что однокурсники подумают!? Ах, какой безнравственный, ах такой-сякой: ребенок на подходе, а жениться не хочет!
- Ага, переспал с сорокалетней бабой, которая никого себе не нашла - ни в Клину, ни в Москве, все Подмосковье обшарила, и никто не вешается на нее...
- Может, у нее какие-то там и неудачные любви были – кто знает!
- А он у тебя что - дурак круглый, не понимает: баба вешалась, потому что никого у нее на сто верст вокруг не было...?
- А, может, и вправду его любила?
- Если б любила, не навязывалась бы с ребенком! Не влезла бы в квартиру нахрапом … А то, видите ли, явилась предъявить счета!
- Мил, я считаю, что если ты не спрашиваешь отца ребенка, хочет ли он его, то должен сам взять на себя ответственность за ребенка. Я не права?
- Согласна, ты же взяла это на себя, Катя! Родила, когда ушла от мужа.
- Да, Мила. Уж так случилось, даже и не по моей сознательной воле. Мне был противен отец, но ребенка я безоговорочно оставила. И никогда, ни за одной копейкой не обращалась к отцу. И не обязывала его признать ребенка даже в метрике … Но то, что у него нет отца, - мой великий грех! Много раз каялась за это... Ой, мне домой пора, как я выгляжу, не очень зареванной?
- Сейчас нет, - Мила придирчиво оглядела лицо Кати.
- Спасибо тебе! – обняла Милу. – Я же с ума сходила. Мне надо было выговориться...
- Понимаю! Заходи, когда хочешь.
Митя сидел за столом, что-то писал.
- Пришла? - обрадовался он. – Тебя так долго не было. Я кашу съел, и шоколадку всю, не выдержал. Тебе – увы, не осталось. Сама виновата – опоздала, - улыбнулся он.
- Хорошо, молодец! – кивнула Катя. И подумала: никого на свете дороже этого человечка у нее нет. Слава Богу, что Господь дал ей его!
Затрещал телефон.
- Это тебя, - сказал Митя. – Уже столько раз звонил «Николай I», так он называл Колю. Я отвечал, что тебя нет.
Катя взяла трубку.
- Катя, я не успел сказать тебе , - услышала она просительный, печальный Колин голос. – Мы ведь окончательно еще не решили, как будет. Может, я просто женюсь, усыновлю ребенка, а потом разведусь – и мы снова будем вместе...
- Спасибо, не надо! - ответила Катя и положила трубку.
Ни фига себе: он женится, – сколько-то пройдет времени, - потом разведется, а потом – спасибо, как мило! – они могут продолжать свою кочевую жизнь. Нее, досыта!
- Тебе спать пора, - сказала Мите, глядя на часы. И он, своевольный, упрямый, засобирался: стал укладывать в ранец тетради и учебники, стелить постель на своем подростковом диване.
(продолжение следует)