«Слово» и древнее христианство
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящая книга – плод переосмысления той, которую я опубликовал восемь лет назад и в которой была впервые изложена гипотеза о длившейся несколько веков христианской (а не языческой, что уверенно предполагалось до сих пор) культурной предыстории России.
Это переосмысление - одновременно и развивающее, и критическое. Первую книгу, так и названную – «Культурная предыстория России», - я построил как длительное расследование. Я анализировал в основном три категории материалов. Прежде всего, конечно, ключевой источник, в котором не только упоминаются, но и предстают как дорогие и почитаемые несколько религиозно значимых имен из эпохи, предшествующей так называемому «крещению Руси», - «Слово о полку Игореве». Далее - летописные тексты, местами мифологично-тенденциозные, но подчас стремящиеся намекнуть на истину. И, наконец, безыскусные, эмоционально подлинные, но очень скудные - да и исказившиеся за века, - осколки, извлекаемые из народной памяти. Все это я тщательно соотносил с культурно-историческими и психологическими закономерностями, очевидными или вытекающими из изучения других стран и культур.
В ходе расследования выявилось немало моментов, странных и не находящих объяснения в рамках традиционной, «языческой» трактовки русской раннесредневековой предыстории. И я предложил модель, согласно которой преобладающей у восточнославянского этноса религией века с 4-го – 6-го (о более точной датировке судить не берусь) стало христианство. Оно было воспринято, по моей версии, то ли еще из западного Рима, то ли из ранней, латиноязычной Византии, потом же, в силу ряда обстоятельств, обособилось от центров, от «мэйнстрима», сильно «фольклоризовалось» и оснастилось очень архаическими чертами (сохранив, правда, вполне христианский мировоззренческий стержень). И поэтому позже, во времена создания известных нам летописей и церковной литературы, книжниками, воспитанными уже в византийских традициях, лексика, связанная с этим ранним христианством, принималась за «языческую». И до сих пор истолковывалась именно так всеми, кто задумывался над загадкой религиозного прошлого страны.
Довольно архаический же характер этих христианских верований был обусловлен, на мой взгляд, в том числе – и, возможно, в первую очередь, - относительной малокультурностью славян к моменту той первой христианизации, неспособностью их на тот момент по-настоящему грамотно, без интенсивной опеки из цивилизованной метрополии, освоить систему, взращенную на почве сложнейшей литературы и утонченнейшей философии. Но не только этим одним, а еще и крайне неблагоприятной геополитической ситуацией, не позволившей им упорядоченно и регулярно получать такую опеку (в отличие от западных, тоже варварских поначалу, народов, ходивших коллективно в римскую «школу», которая им была ближе и доступней). Я имею в виду и несколько нашествий с востока, начиная с гуннов и авар, и сильную территориальную разбросанность этноса. И то, и другое замедлило процесс создания сильной централизованной государственности, в условиях которой легче поддерживать «порядок» в любой сфере, включая культурно-религиозную.
Предполагаемое в рамках этой гипотезы древнее христианство я назвал «хорсианством», по имени Хорса – одного из объектов культа, упомянутых в «Слове о полку Игореве». «Хорс», по моей мысли, - «народное» именование Христа, вошедшее в те времена в обиход. Возможность этой лексической модификации будет обоснована.
Выдвинутая мною модель дает возможность объяснить и увязать не все, но многие термины и факты, относящиеся к предыстории страны.
За годы, прошедшие со времени издания первой книги, я вел несколько дискуссий о своей гипотезе в целом либо по отдельным ее компонентам – в том числе с людьми, профессионально знающими тему. В ходе этих дискуссий, а также ознакомления с материалами, которых я не знал в период написания первой книги, я, с одной стороны, - к радости своей, - укрепился еще более, чем раньше, в главных, сущностных пунктах своей концепции. С другой стороны, постепенно вскрылся целый ряд неточностей и даже явных ошибок в некоторых построениях и звеньях аргументации. В книге, которую я пишу сейчас, все это будет откорректировано. Кроме того, она будет содержать намного более академические, чем в первом случае, ссылки, а также более аккуратный и подробный обзор некоторых других точек зрения.
При написании первой книги, имея тогда намного меньше возможностей поиска материалов, чем теперь, я вполне понимал несовершенство своего ссылочного аппарата, предусматривал высокую вероятность тех самых ошибок и неточностей и выразил – в прологе, - надежду на то, что вдумчивый читатель будет оценивать мою работу по ее основным, весомым и решающим моментам, а не по второстепенным недочетам. Считаю и сейчас, что она имеет право на такое отношение. Позволю себе авторское признание. Поначалу я хотел переиздать эту книгу, дополнив, перекомпоновав и оснастив более грамотными, чем раньше, примечаниями. И все же, сделав такие попытки, отказался от этой мысли. По двум причинам. Во-первых, конечно, из уважения к собственному труду, длительному, вдумчивому и добросовестному. Задачу свою – аргументированно выдвинуть принципиально новую концепцию русской духовно-культурной предыстории, - я, написав этот труд, выполнил. Книга, при всех своих недостатках, состоялась, браковать ее оснований нет; пытаясь же совершать различные вставочно-перекомпоновочные операции, я «резал по живому». Вторая, не менее важная причина связана с композицией. Я хочу сделать ее намного более удобной для читателя. Проведенное мною в первой книге расследование постепенно накапливаемых и обнажавшихся странностей, с тем, чтобы, все откладывая и откладывая основную мысль, высказать ее только во второй половине книги, - это расследование, как довелось мне почувствовать, слыша некоторые отзывы, утомительно для читающего. Тема сложна, обязывает к тщательнейшей аргументации, а значит – к объемности изложения, к вынужденному многословию. Я не раз повторял, что оно – меньший грех, нежели неаргументированность; продолжаю считать так и сейчас. Но оно, тем не менее, является минусом.
Так вот, ввиду неизбежности очень развернутого стиля и в этой второй книге, я строю ее иначе. Она будет меньшей по объему, и, показав несостоятельность языческих интерпретаций русской духовно-культурной предыстории, я изложу основную гипотезу. Затем мы попробуем сопоставить эту концепцию с культурными и событийными аспектами, известными нам.
Публикуя первую книгу, я обещал продолжение. Оно и находится сейчас перед читателем, хотя и является существенно иным, нежели то, что я планировал. Не будет далеко идущих событийных реконструкций, ибо я осознал зыбкость тех, которые предприняты ранее,и наивность некоторых из них, и укажу в настоящей книге, от каких именно идей и интерпретаций отказываюсь. Зато будет грамотное и детальное углубление моей концепции, включая ряд новых аргументов. И не меньшее значение, чем восемь лет назад, будет иметь для нас "Слово о полку Игореве» - единственный и бесценный документ, являющий нам, на мой взгляд, крупицы утерянной первохристианской субкультуры, которая предшествовала культуре собственно русской.
Со «Слова» я и начну.