НА СНИМКЕ: Роберт Фальк. «Портрет женщины в розовом», 1914
Выставку в картинной галерее Дома Ученых работ московского художника Н.С. Жигалко, передавшего нам в дар коллекцию своих картин, Михаил Янович подготовил вопреки своему желанию. Мне пришлось настоятельно и не раз просить его об этом. Он не считал Жигалко таким художником, которого следовало выставлять у нас. Ему не нравилась ни одна из его картин. Более того, он сразу заявил, что может организовать в нашей картинной галерее выставки настоящих художников, а коллекцию Жигалко считал малоценной и готов был отправить ее обратно.
Он показывал мне несколько картин из этой коллекции, имевших ценность, в основном, это были художники-передвижники, которых Жигалко покупал. Остальные картины и 123 работы самого Жигалко он считал не имеющими никакой ценности.
Моя точка зрения была другой, – я исходил из реалий нашей городковской жизни. Я объяснил Михаилу Яновичу, что без коллекции Жигалко не было бы картинной галереи, не было бы его, фактического директора картинной галереи. С появлением этой коллекции все мы (я имел в виду Лаврентьева, Президиум СО АН, его заместителей, хозяйственные службы, общественность) приобрели право устраивать выставки. Картины, даже просто лежащие в наших запасниках, это капитал, дающий нам, по крайней мере, на первых порах моральное право выступать в качестве представителей Картинной галереи Дома ученых.
Вначале он не понимал. Тогда я ему разъяснил, что называется, по-простому.
– Пойми меня,- сказал я (я с ним был почти сразу на ты, но он меня, как и все, кроме самых близких друзей, называл на Вы). – если не будет дара Жигалко, у нас не будет художественного фонда. И кто мы тогда? Самозванцы? Без фонда вообще нет галереи. А его надо хотя бы иногда предъявлять публике.
– Пойми, сказал я, - что если сегодня я отправлю картины обратно Жигалко, завтра отнимут штатную единицу, на которой ты сидишь. В Управлении делами перечеркнут смету расходов, которую они с нашей помощью составили, и мы останемся без помещения, где хранятся картины и где, между прочим, ты со Славой работаешь, мы останемся без рамок, багетов и еще десятков необходимых материалов, которые не на что будет купить. Ты хочешь стать самоубийцей?
Этот аргумент он понял.
– Кроме того, дар от московского художника, ценен он или нет, – это красивая легенда для нашей картинной галереи. Опять же никто не знает, что мы приняли от него. И мы этого говорить не будем. Пусть считают, что мы располагаем ценными картинами. Это только прибавляет нам веса. Может быть, впоследствии и другие художники захотят нам что-либо подарить, зная с каким почтением мы к этим дарам относимся.
И этот аргумент он понял и принял.
Он был воинствующим сторонником живописи авангардистов и не хотел видеть на выставках ничего другого. Я разделял его позицию в отношении художников-авангардистов, но в то же время не отвергал возможности выставлять картины художников, соблюдающих традиции предшествующей культуры и художников, использующих идеи и одного, и другого, - и традиционной культуры и авангарда.
Авангард (это название было введено Бенуа в 1910 году и носило негативный смысл) не был однородным явлением, он породил много различных течений, расшатал традиционные эстетические нормы, даже разрушил их, открыл возможность новаций, способствовал переходу культуры в новое качество, которое во второй половине ХХ века начало именоваться модернизмом.
Я решил, что нам надо обсудить будущее картинной галереи, её планы на ее Совете, возглавляемом Львом Марковичем Розенфельдом. С ним я тоже предварительно поговорил и не единожды. Так что, его поддержка на Совете была обеспечена.
Обсуждение было бурным и продолжительным. За один раз позиция не была выработана. Да и не все члены Совета были вначале согласны с тем, что я предложил. Кроме того, Совет явно желал стать решающим органом, диктующим, в каком направлении нам надо развиваться. Это была бы беда, потому что у каждого члена совета были свои вкусы и пристрастия, свои взгляды и свои предложения. Все же, поспав и собравшись на другой день, они признали правильность моей позиции и дружно за нее проголосовали.
Это решение предоставило определённую самостоятельность Михаила Яновича, хотя административно он подчинялся непосредственно Директору Дома ученых. Фактически картинная галерея находилась в орбите Объединенного комитета профсоюза, а на практике Михаил Янович все свои шаги предварительно согласовывал со мной, начиная еще со стадии предложений.
После выставки Грицюка первым таким крупным шагом стало решение о выставке картин яркого художника-авангардиста Роберта Фалька, классика русской живописи.
Продолжение следует: