ПИЛОТ
I
Ее письма сначала были редки, потом их стало больше, и наконец они обступили меня. Тревожные, вопрошающие, ласковые - они высвечивались на горячих боках кофейной кружки, на манжетах рубашки, на подушке, когда я готов был дотронуться до нее своей коротко стриженной головой. Иногда они проступали прямо на стене, как на пиру царя Валтасара... Впрочем, у нас здесь мало, кто помнит Библию. Вот там, на той стороне горной демилитаризованной зоны, как говорят, еще читают оба Завета и молятся Христу. У нас - нет. Мы верим в совершенное коммуникационное пространство - СКП. Теперь любая поверхность - экран, даже та, про которую и не подумаешь сразу. Вплоть до одноразовых упаковок. Совершенное коммуникационное пространство знает, где ты находишься в своем жилище в данный момент, и не оставит тебя без пришедшего сообщения, пусть в твоих руках всего лишь пакет из-под мороженного картофеля, который ты вот-вот отправишь в мусорное ведро.
II
Мне казалось, что со мной шалит ребенок. Ее письма состояли только из текста, ни звуков, ни картинок. И какой-то странный, местами корявый язык. Иногда я не понимал его, и приходилось переспрашивать. Она извинялась, переиначивала, переписывала. Но безмолвии нашего общения была своя прелесть.. Звуков мне хватало на работе: рык боевого самолета, который я поднимал в воздух согласно графику учений и дежурств так натруживал мои уши, что тишина дома казалась мне лучшим снадобьем, исцеляющим от усталости.. И я чувствовал, что спешу домой в предвкушении встречи с моим маленьким капризным привидением, с моим первым странным приключением с тех пор, как я расстался с той, имя которой даже не хочу называть.
Она назвалалась Кариной, говорила, будто знает, что я летчик, и всегда мечтала познакомиться с пилотом. Я возражал, отвечал, что не буду говорить о работе с неведомо кем, тем более, что я военный летчик. Нас строго предупреждали: опасайтесь провокаций из-за гор. Единой сети у нас с ними нет, но кто знает, что придумает враг.
III
Да, я летаю. Храню хрупкий мир. Или мне просто хочется так думать. Полвека назад цивилизация достигла вершины своего технологического могущества. Достигла и сорвалась в пропасть. Война шла недолго, всего полгода. Массированного применения ядерного оружия удалось избежать, но и конвенциональных средств хватило, чтобы покрыть планету горами трупов. Не уцелело ни одно крупное государство, бывшие куски общих родин теперь отделялись друг от друга минными полями и демилитаризованными зонами. Международное сотрудничество сошло на нет - никто никому не верил и все друг друга ненавидели. После боев с применением космических средств околоземная орбита оказалась настолько загажена обломками боевых аппаратов, что любая запущенная с земли ракета неизбежно оказывалась изрешеченной рваным металлом. О космосе пришлось забыть: космонавтика, научные зонды, спутники связи, навигации, картографии - все осталось в прошлом. И теперь мы живем в мире, где жалкие островки хайтека соседствуют с технологиями трех- четырехвековой давности, а аналоги политическим нравам стоит поискать и в более ранних временах. Когда я лечу на большой высоте, я могу разглядеть равнины на той стороне горной демилитаризованной зоны. Я знаю, что там живут такие же люди, как мы. Они говорят на том же языке. А еще я знаю, что чисто учебных полетов у меня не бывает. Ничего не зажило за полвека.В любой момент снова может начаться война.
IV
“Давай тогда поговорим о книгах, - бросала мне Карина письмо на зеркало в ванной, - лучше старинных. Я люблю старинные. А ты читаешь?”. Потом на дверце холодильника меня ждала просьба рассказать о моем завтраке:”Расскажи вкусно, чтобы я почувствовала как тают у меня во рту маслянистые оладьи с розовым воздушным джемом. А то я худею и мне нельзя”. Она часто обращалась ко мне с вопросами, которые казались мне верхом идиотизма - просила писать мои ощущения от самых тривиальных вещей.Как пахнет туман, как скрипит снег, что я чувствую ложась на чистую простыню. “Что за игры?”- спрашивал я ее? “Это не игры, - отвечала она. - я хочу твоих вкусных рассказов”
V
Кто же со мной забавляется?Но что у нее за язык? Где так говорят? Может быть, она приезжая из забытой Богом и всеми остальными нашей Южной провинции? Но где бы полуграмотная крестьянка набралась той легкости и интеллектуального блеска, которые были явно свойственны моей странной подруге по переписке? Я пытался задавать вопросы, ну, нет, не впрямую - спрашивал, где в ходу такие оригинальные обороты. Она отшучивалась, снова извинялась. Поправлялась. Как-то раз я выписал на листок самой обычной бумаги несколько показавшихся мне наиболее странными предложений из ее писем, и показал их живущей напротив, в пряничном двухэтажном домике пожилой даме, которую я знал как университетского преподавателя лингвопсихологии. Мы встретились глазами, обменялись приветствиями, завязали пустой соседский разговор, а потом я, уже прощаясь, как бы неожиданно вспомнил о своих записях.
- Не поможете ли мне? Тут пустяк, заспорили с друзьями. Вот, взгляните, если вам не трудно.
Соседка брезгливым движением, похожим на клевок хищной птицы, взяла в свои морщинистые пальцы уже слегка помятый листочек бумаги, развернула и пробежалась по короткому тексту глазами. Скорчила губами гримасу, вопрошающую “Ну и что?”, затем продублировала вопрос голосом: “Ну и что?”
- Суть спора, - продолжил я, - в психологическом портрете человека, который так говорит. Кто это? Провинциал? Иностранец? Кто-то с той стороны, ну вы понимаете, о чем я... Может быть это уличный жаргон или бред сумасшедшего? (Про сумасшедшего я добавил, чтобы слегка замаскировать свою личную заинтересованность, но все равно это этого слова мне стало как-то не по себе).
- Нет, это не жаргон, и не диалект и ничего из того, что вы только что предположили. Людей которые так говорят вы не найдете сейчас.
- Но почему?
-Потому что это обычная речь человека, жившего лет 200 назад. Язык наш, да не наш. Тогда так говорили. Примеры подобной речи можно отыскать в старинной литературе, но вы, военные - люди занятые, вам не до вымыслов ушедших времен. Вы слышали это от кого-то в наши дни? Ну, все возможно: искусная имитация, актерское мастерство. Господа военные интересуются актрисой, я угадала? - старушка мерзко захихикала, видимо придя в восторг от своей догадки, свернула листок бумаги вчетверо и самолично засунула его в карман моего кителя.
“Двести лет! Немыслимо! У старушки явно не в порядке голова”, - подумал я тогда, и ненадолго забыл об этом разговоре.
VI
Совершенное коммуникационное пространство - конечно, отличная штука, но поначалу от вспыхивающих то тут, то там экранов у меня стало рябить в глазах. Я уж было хотел заблокировать ее адрес, но никак не мог решиться. После того, как я расстался с той, чье имя даже не хочу называть, мой дом, наконец, ожил, пусть даже благодаря этой вечной трескотне. “А как у тебя прошел день? Ты устал?” Встречала меня надпись на двери шкафа в прихожей. “Расскажи мне о своем настроении!” требовала этикетка на банке с растворимым кофе. Однажды я поймал себя на мысли, что находясь на службе, где связь с CКП не поддерживается, я начинаю скучать. Нет не по конкретным вопросам или разговорам, а по ‘этому бесплотному присутствию в моей жизни. Я понял, что мне жутко не хватает назойливого интереса к мелочам моей повседневности.
И я подумал - как странно, что я до сих пор не поинтересовался, почему Карина (если она Карина) прячет свою внешность, почему, если я так ей интересен, не пытается открыться? Однажды, когда она снова спросила, что у меня на душе, я ответил ей: “Знаешь, ты не первый раз интересуешься моей душой, а мне было бы интересно увидеть твои лицо и тело. Может быть мы уже достаточно знакомы, чтобы ты показала мне себя”.
“Ты будешь, наверно, страшно удивлен, - написала она мне на подлокотнике кресла, - но у меня нет ни, лица, ни тела”.
VI
Да, у нас есть совершенное коммуникационное пространство, и экраны на пивных кружках и разделочных досках. И даже кое-что еще. Кинетический генератор объемов или попросту “ванна чудес” - вот настоящий предмет моей гордости. Да, купил себе от скуки. Стоило дорого, но я не жалею. С “ванной чудес” люди ходят друг к другу в гости, оставаясь за многие километры друг от друга. Все просто: сидишь, стоишь или ходишь окруженный камерами, изображение с них преобразуется в 3D-модель и передается по сети к кинетическому генератору объемов, стоящему у твоего удаленного приятеля. Ванна наполнена “умным песком” - крошечными микророботами, которые умеют цепляться друг за друга и строить объемные твердотельные фигуры прямо по трехмерной модели. Причем эти фигуры еще и движутся, меняют цвет, температуру. Итак далеко-далеко из “ванны чудес” восстает твоя очень реалистичная копия. А у тебя в генераторе роботы реинкарнируют твоего друга. Можно пожать друг другу руки. Но это баловство… Я не хочу таких гостей.
Когда я купил ванну, то подписался на библиотеку трехмерных моделей. Я забавлялся, строя из умного песка макеты небоскребов Манхэттена, который, кажется, так и не расчистили от руин. Еще роботы лепили мне старинные корабли, вавилонские горельефы и копии кинетических скульптур Амброуза: вся эта фантасмагория движущихся зубчатых колес, валов, цепей и тяг (правда в уменьшенном виде) исправно крутилась в моей ванне.И вот, наконец, я набрел на Загончик Монстров. Эта служба поставляет смешных и ласковых друзей детям и одиноким. Послевоенный запрет на содержание домашних животных так никогда и не отменили, и ни кошку, ни собаку, ни даже хомячка легально завести нельзя. Нелегально, кто-то заводит, конечно, но едва о том прознают добрые соседи, как следует донос в инспекцию, штраф до небес, ну и зверьку там или птичке конец, разумеется. Доходили слухи, что на той стороне в разгул послевоенных эпидемий насчет зверюшек тоже было строго, но потом все запреты сняли. А вот у нас расцвела индустрия виртуальных животных. Если есть “ванна чудес”, можно заказать себе по каталогу дружка, причем, поскольку этих существ творила не природа, внешний вид у них может быть практически какой угодно. Я долго копался в их каталоге, и думал выбрать себе собаку наподобие ирландского сеттера или мэнскую короткохвостую кошку, но потом подумал, что мне будет трудно смириться с тем, что это будет ни кошка, ни собака, а всего лишь шевелящийся рой микроботов. Да пусть уж будет “фэнтези”!
И одним моим приятелем стал Дракончик - так его и звали в каталоге. Он ходил на мясистых задних лапах, передние, маленькие, поджимал у груди (совсем как динозавр), но в отличие от динозавров у него на спине была еще пара перепончатых крыльев. Дракончик без устали хлопал ими, как бы пытаясь взлететь, но, конечно, не взлетал. Шкуру роботы лепили серой, бугристой, с каким-то жирным отливом, но вот маленькая рогатая головка оказалась настоящим шедевром. Гоняя воздух крыльями, чертенок гримасничал, хмурил лоб и потешно стращал своими красноватыми глазами.
Другого я уже сам назвал Пушистым (а в каталоге было что-то другое) - этот походил на южноамериканскую капибару (цилиндрическое тельце на коротких тонких ножках) только шерсть у него была длинной и белой-белой как мыльная пена. И еще у Пушистого были огромные и очень выразительные голубые глаза. Зверек мало двигался, едва шевелил головой, неспешно сканируя окружающее пространство своим умным задумчивым взглядом. В общем, стоило мне соединиться с Загончиком Монстров, и эти ребята совсем неплохо поднимали мне настроение.
VII
“У меня нет, ни лица, ни тела, это действительно так, не пугайся, - по подлокотнику одна за одной поползли строки. - Ты вряд ли мне поверишь, но я не знаю, как сделать, чтобы ты поверил. Я ощущаю себя брюнеткой ростом 168 см, мне 27 и всегда будет 27, я не знаю и никогда не знала, как и почему кончилась моя жизнь”.
Мой мозг очевидно начал закипать, и чтобы охладить его, на висках и на лбу выступила обильная испарина. Я зачем-то поднес к лицу руку и сильно сжал зубами край рукава. Потом резко вскочил с кресла, бросился к окну, но текст уже лился прямо по стеклу.
Карина - не человек. Она - полная цифровая копия личности молодой женщины, жившей 200 лет назад (а старушка-соседка-то не совсем того!). Тогда оцифровывание человеческого интеллекта было признано первостепенной научной задачей и под это выделялись огромные деньги. Официально об успехах экспериментов объявлено так и не было, но они были - эти успехи. Карина рассказала, что копии личностей давно умерших или, возможно, убитых людей хранятся в огромном датацентре, спрятанном в пещере в горной демилитаризованной зоне. Датацентр пережил все конфликты и войны, ибо, похоже, о тайном сохранении этого чуда сумели договориться даже смертельные враги. Цифровые копии людей обладают сознанием, видят себя как “я”. Им создана виртуальная среда жизнедеятельности - благодаря работе программ они как бы едят, как бы спят, как бы работают, как бы вступают в отношения.Но именно “как бы”. Невсамделишность этой жизни очевидна даже компьютерным клонам настоящих людей, они чувствуют, что обречены на вечные муки в цифровом аду. Один из пленников этого ада нашел способ взломать все криптозащиты и войти в общедоступную сеть.Теперь им открылся мир, на 200 лет старше того, из которого они родом. “Я стала глотать все, что могла узнать о реальной жизни, как глотают воду после изнуряющей жажды - до распирающей боли в гортани. - писала Карина, - То, что я узнала последней войне было ужасно, но я так рада, что жизнь продолжается. У вас - не у нас. Я старалась научиться говорить, как вы, думать, как вы, и, наконец, случилось то, чего я боялась, но, наверно, втайне желала: я почувствовала влечение к реальному человеку. И этот человек - ты. И если поначалу это было влечение, то теперь, мне кажется, я ощущаю любовь. Любовь и боль, несмотря на то, что я всего лишь компьютерная программа, и черт бы взял этих гениальных и давно уже мертвых подонков, которые меня сотворили!”
VIII
Из чего рождается любовь? Из телесной химии? Из желания отдавать кому-то часть себя, а, может быть, наоборот, от дискомфорта от колючего сквозняка в той нише сознания, что должна принадлежать мыслям о любимом человеке? Что в этом сладком и мучительном переживании действительно принадлежит объекту любви, а что им просто запускается, как триггером, катализатором и дальше воспламеняется что-то внутри, что неподвластно нам, но должно прогореть, иссякнуть, поднимая к горлу удушающую волну, которая зальет все сознание? Всегда ли любовь - желание обладать, жажда приобретения, или иногда это стремление к искре, от которой ухнет все внутри. Можно ли любить бесплотное? С того дня, когда Карина рассказала мне про цифровой ад, все эти мысли постоянно крутились в моей голове, а изнутри все накатывало пугающее ощущение привязанности к той, которой не существует. Я пытался навести справки - действительно ли две сотни лет назад шли серьезные эксперименты по цифровому копированию человеческого “я”, но даже те люди, которые по должности вполне могли что-то знать, сначала интересовались причиной интереса, а затем отвечали фразой типа “Что-то такое было, но ты понимаешь - это все до войны и задолго до войны”.
Мы продолжали писать друг другу, и в этих письмах появлялось все больше теплоты. Отправляя Карине очередное сообoение, я почему-то забывал, кому пишу, и лишь временами меня как будто пробивало током и жуть вползала в сердце: неужели и вправду для меня стал так много значить электронный клон давно умершей женщины. Может мне нужно посетить врача, вырубить все эти гребаные экраны, взять отпуск, отправиться на свежий воздух, запить недели на две? Может, я просто свихнулся от одиночества, от монотонности, от нытья раны, которая нанесла мне та, чье имя я даже не хочу называть? Но письма вспыхивали вокруг меня, и я все писал и писал в ответ… Пока однажды не получил от нее письмо: “Знаешь, я, наверно, смогу прийти к тебе”.
IX
Это было уже слишком. Я уже смирился с мыслью, что переписываюсь с человеком, которого нет, точнее, с компьютерной программой, но все это хоть как-то укладывалось в рациональную логику, а вот визит привидения в нее не укладывался никак. “Я приду к тебе. У тебя же есть эта штука, ванна с умным песком. - буквы бежали прямо по поверхности стола и просвечивали сквозь золотистую лужицу пролитого чая. - Сегодня вечером, около девяти. Они скопировали не только мое “я”, но и всю меня, все мое тело, твои микророботы легко меня соберут, и ты посмотришь, какая я была, когда жила и могла любить не только на словах. Я приду очень ненадолго. Нам с тобой ни к чему долгие свидания. И знаешь… Когда твой генератор соберет меня, я буду без всего… совсем голой. И я прошу тебя - приготовь какой-нибудь плед. Я хотя бы чуть-чуть прикрою себя. Я стесняюсь. Я знаю, тебе кажется это смешным, но я стесняюсь. Я ведь жутко старомодная дама. Мне почти lдвести лет...” Строчки исчезли и осталась одна золотистая лужица.
X
За те три часа, что оставались до девяти, я смог сделать только одно дело - найти плед. Простой, голубого цвета, из тех, что дают на авиарейсах. Откуда он у меня - не имею ни малейшего понятия. Все остальные попытки о чем-то подумать или что-то сделать, заканчивались нервным ступором. Меня охватывала мелкая дрожь, во рту сохло, почему-то кололо в коленях. Где-то без десяти девять я подвинул кресло к ванне генератора, положил свернутый плед на подлокотник. Я стал смотреть на пока еще совсем ровный слой “умного песка”, и мне почему-то впервые стало жутко. Ведь это будет настоящее явление мертвеца, женщины, умершей или погибшей, когда мои прапрапрадеды и прапрапрабабки еще даже не родились. Неужели я способен в такое поверить? Неужели такое возможно? Мне страшно, но я страшно хочу увидеть ее. И какая разница, в каком веке она жила, человек она или фантом, в себе я или сошел с ума. Она назначила мне свидание и вот я тереблю в руках плед, а кожу на спине будто мнут чьи-то ледяные руки, они добираются до шеи, а потом втекают в мозг. Песок в ванне зашевелился. Она идет.
XI
Запаса песка вполне хватило, чтобы слепить миниатюрную фигурку Карины, ее изящную точеную головку с с распущенными черными волосами ниже плеч. Она сидела совсем голая, поджав ноги и обняв колени сцепленными друг с другом руками. Я привстал, развернул плед и застыл в нерешительности: как мне прикрыть ее? Что она хочет утаить от меня? Я смотрел в ее лицо - оно кукольной красоты, но совсем ничего не выражает. Только голубые глаза вцепились в меня немигающим взглядом. Я знаю, что эти глаза меня не видят, нет у нее никаких глаз, лишь где-то там, далеко в горах, мигает лампочками сервер, перемалывая данные от моих видеокамер, но этот взгляд парализовал меня и одновременно возбуждет во мне страсть. Наконец губы Карины шевельнулись и я услышал красивый, бархатистый низкий голос, очень странно звучащий из уст этой маленькой девушки:: “Брось на меня плед и сядь в кресло. Только не касайся меня, мой хороший, не надо”.
Я попятился, опустился в кресло, все еще парализованный ее гипнотическим взглядом.
-Ты не знаешь, что сказать? - не меняя интонацию и тембр голоса, произнесла она. - Можешь ничего не говорить…
- Да нет, отчего же, - выдавил я из себя, понимая, что слова застряли где-то на полпути от мозга к речевому аппарату.
- Не мучай себя. Мы достаточно сказали друг другу слов. Из слов и только из них состоит все, что между нами есть. Меня это страшно тяготит, и тяготило с самого начала. Я думала, ты не поверишь мне. Не поверишь моей истории, моим мукам в цифровом аду. Не поверишь моей любви к тебе. Не поверишь тому, что именно сейчас мне как никогда хочется иметь тело, и никакие программные симуляции не дадут мне забыть о бесплотности. Потому что я хочу быть во плоти рядом с твоей плотью. И сейчас мне хочется протянуть руки к тебе, дотронуться до твоего тела. Вот так я бы могла это сделать…
Карина отняла ладони от колен, которые теперь укрывал синий плед, и медленным слабым движением стала вытягивать руки в мою сторону. Руки разгибались в локтях, раздвигались пальцы, будто какие-то пораженные страданием цветы расцветали мне навстречу. Лицо Карины перестало быть кукольным, оно изображало муку: глаза сощурились, поджалась нижняя губа, напряженно наморщился нос. Я чувствовал, что сейчас ее не заботила внешность, ей не хотелось быть красивой. Она просто тянула руки, зная, что не дотянется до меня. В ее движениях было что-то младенческое, или даже зародышевое - эти отчаянные движения, без опыта, наобум.
Я вскочил с кресла, чтобы обхватить ладонями кисти ее рук, и вдруг услышал крик, резкий, высокий, уже не ласковый и не бархатистый: “Не дотрагивайся до меня, умоляю, не надо, прошу!”. Мне было все равно, я вцепился в кисти ее рук, я сжал их и… ощутил, как они рассыпаются в моих ладонях. Ее плоть возвращалась к исходному материалу, песок сыпался сквозь мои пальцы, у него не было уже ни цвета, ни температуры, просто пластиковый порошок, протекавший вниз, как и положено сыпучему телу. Я оставил в ладони маленькую лужицу песчинок,они были невесомы, никак не раздражали кожу, я их совсем не чувствовал - вдруг это твоя бессмертная душа, любимая?
Песок успокоился и быстро разровнялся. Опять эта маленькая пустыня, ярко освещенный пляж на берегу несуществующего океана. Я не мог встать с кресла, я не мог пошевелить головой. Я впился в песок взглядом, я чувствовал что похоронил в этой легкой рыхлой массе навсегда всего себя. Я буду ждать тебя, милая, сколько потребуется, чтобы ты пришла ко мне оттуда, часы, дни, годы,, когда ты захочешь, когда сможешь… Я больше не буду пытаться трогать тебя, пусть я просто тебя увижу. Укрытую пледом, раздетую, смущенную, любую….
Неужели? Песок снова зашевелился, как-то хаотично, нервно, форма поначалу совсем ему не давалась, но вдруг фигура начала расти. Пушистый! Я не звал тебя, не вызывал… Как так получилось? Белый зверь уперся лапами в дно, встал как изваяние, не шевелясь, только повернув ко мне голову. Он смотрел на меня своими огромными глазами, и до чего же это был непривычно тоскливый взгляд! Я что-то сказал Пушистому, но зверь не шевельнулся и не отвел от меня взгляда. Пять минут спустя и он рассыпался в песок.
XII
Послание от Карины появилось только утром. Строки поползли по зеркалу в ванной и начинались со слов: “Любимый! Любимый! Любимый! Это важно!”.
“Прости, - писала мне она, - наше свидание было самым лучшим, что случилось со мной за последние 200 лет, но оно стало и самым безрассудным поступком в моей этой уже после-жизни. Нас обнаружили, жизнь моя и мне подобных в вашем мире вот-вот подойдет к концу. Я даже не знаю, смогу ли я написать тебе еще раз. Я мучилась века, а теперь, снова узнав любовь, буду мучиться вечно, но уже без тебя, в своем запечатанном навсегда аду. Прощай, любимый! Я не хочу и не могу просить тебя ни о чем, но есть только один способ избавить меня от вечных мук. Не бойся меня убить, меня убили уже давно. Вот координаты дата-центра в горах, где я обитаю, хотя меня уже нет. Пусть я останусь в твоем сердце, а там пусть меня не будет”.
XIII
И я знаю, что я сделаю. Когда завтра нас поднимут по на боевое дежурство, и мы полетим вдоль гор, я уйду в сторону, левее. Они даже бровью не успеют повести, как я выйду на цель и запущу ракету. Нет, запущу две. Да, потеряю еще несколько секунд. Шансов останется немного. Их совсем не будет, ну почти. Но если вдруг мне сильно повезет, отработав по цели, я пройду низко-низко над ледником Мертвая Дева. А там уже их равнины. Надеюсь, они не собьют меня сразу. Я дам сигнал. Я сяду сразу, там есть аэродром, совсем близко. Не знаю, что со мной будет. Но язык у них тот же. И возможно, я стану ходить в церковь и молиться Христу. А, может быть ,даже заведу настоящую кошку...
МЕРТВАЯ ДЕВА
XIV
Стэн быстро шел по коридору по направлению к знакомой двери, облицованной панелями из красного дерева с затейливой текстурой. Он почти катился – так лихо перестукивали по мраморному полу его новые ботинки. Стэн любил хорошую обувь и часто бросал взгляд вниз, чтобы еще раз увидеть, как эти только что купленные, чудесные, пахнущие неношенной кожей, так ласково обхватившие ступни ботинки несут своего хозяина навстречу новостям. Наверно хорошим новостям, раз бег ботинок так легок.
Только что выпитая чашка кофе разогнала кровь, согрела, и Стэн это почувствовал, когда обхватил и потянул на себя тяжелую рукоять двери из коричнево-желтого сплава. Металл на этот раз казался особенно прохладным. Стэн распахнул дверь и сразу увидел стол, стоящий прямо напротив, на фоне окна с плотно задраенными жалюзи. Другие окна в огромной комнате были не занавешены, и свет уже клонящегося к закату солнца мешался с сиянием белых электрических ламп.
- Привет, начальник, вот и я, - сказал Стэн полному лысоватому мужчине, сидевшему за столом. Тот поднял голову, не переставая при этом теребить пальцами левой руки игрушку – лошадку с качающейся головой, род китайского болванчика. Приподнял движением нижней губы тут же начавшие топорщиться усы, откинулся в кресло, наигранно прикрыл глаза. Потом улыбнулся. Кажется, ботинки не обманули, и новости были весьма хороши.
- Привет, Стэн. Рад, что ты вовремя. Присаживайся.
Но Стэн не спешил садиться – он сделал лишь шаг у порога и застыл, парализованный иглой любопытства:
– Влад, не томи, Влад... Как поживает наш доктор Бойд? Мы уже что-то знаем?
– Поживает, говоришь? – рот шефа растянулся в улыбке, а в уголках глаз появились крылышки из морщин. – Ну, если это так можно назвать, то он там как-то поживает. Возможно, в мире, куда отлетают бессмертные души, а может просто в виде распыленного вещества: элементарных частиц, атомов, молекул… Кстати, второй вариант для него был бы предпочтительней, учитывая профессию доктора. Боюсь, загробный мир может встретить его крайне негостеприимно. А потом, когда-нибудь потом, и меня, – тут Влад зашелся сухим истеричным смехом, продолжая теребить пальцами лошадку-болванчика.
- Есть данные, лаборатории каюк? – поспешил уточнить Стэн.
– Не то слово, дорогой мой. Есть информация из нескольких источников: пещерку выжгло дотла. Ревущая железная птица, разящее оружие, цель уничтожена – какая мощь! Какая романтика! С детства мечтал стать пилотом воздушных сил!..
– А стал наркоторговцем…
Эту фразу произнес тихий, чуть сдавленный женский голос . Стэн повернул голову влево и увидел, что в самом дальнем углу в кресле сидит девушка. Ее почти не было заметно: темные волосы и темно-синий костюм сливались с лиловой обивкой кресла,. Стэн едва успел проговорить «Привет, Айрис», как из-за стола уже загрохотал зычный голос Влада:
– Я попросил бы у меня тут не выражаться, сударыня! Я президент крупнейшей в стране фармацевтической фирмы, общественный деятель, я беру у природы радость и дарю ее людям. Да, я не стал пилотом. Возможно потому, что жизнь вовремя выела у меня все ту дурь, что оставила у твоего благородного наивного клиента. У тебя приступ самоедства, Айрис? Радуйся, радуйся, хватит хандрить. Ты сделала большое дело. Ты не просто раздавила нашего конкурента, ты спасла жизнь и хозяйство всех, кто выживает в оставленных на произвол судьбы селениях Южной провинции. Там все почти так же, как было после войны. Там нечем больше заработать, как только растить для нас сырье, настоящую естественную радость, которая от солнца, от земли, от теплого летнего дождя, от старательных рук с обветренной кожей. Они хотят есть, я хочу их труд, городские бездельники хотят кайфа. А тут этот Бойд со своей химией. Закопался в горах, черт дери эту демилитаризованную зону. Я отдаю должное, склоняю голову перед погибшим львом: дурь он делал знатную, много и недорого. Вот Стэн, ну ты же пробовал, как тебе, а? Пробовал, не отнекивайся.
- Да, было, чего уж там. Я тогда встречался с Тамарой, ее брат торговал бойдовским порошком, приносил на пробу.
– Ну и?
– Я помню, что полоскал голые ноги в холодных звездах, пил сладкую росу с бесконечного крыла ангела, потом меня вывернули наизнанку и так нежно и хорошо почистили внутри, что я стал как новый, и мог уже мыслить как Будда.
– Во, Айрис! Ты смотри, что делается, – продолжил Стэн. – Вместо хорошего доброго релакса, какая-то ересь. И ведь затягивает – он почти стихами говорит. Впечатлился. Стэн, хочешь еще? Да? А вот и обойдешься. Нет этого порошка, сгорел весь. Вместе с его гениальным автором. – Влад возобновил свой сухой истеричный смех.
- Я все понимаю, Влад, но позволь мне… тошно как-то. – проговорила Айрис.
– Ну погрусти, погрусти, я не буду тебя укорять… А вообще, ты молодец. Только коварная баба может до такого додуматься, я бы никогда в жизни. Это же надо ж родить такой сценарий – девица, умершая 200 лет назад, чью душу записали в память компьютера, вырвалась наружу и влюбилась в человека из плоти и крови. А он влюбляется в ответ. Ах, какие страсти: он должен освободить от вечных мук свою любимую, но и погубить навеки ее бессмертное ego. Ну ты даешь, Айрис! Миллион «браво»! И ведь сработало же!
– Кажется, что-то подобное пытались делать, - перебил шефа Стэн. - Ну, в смысле, копировать личность и интеллект на электронные носители. Я где-то читал…
– Пытались, пытались. Задолго до войны. Угрохали на это кучу денег, настроили датацентров площадью десять футбольных полей, накормили поколения три ученых дармоедов. Наконец, признали: это невозможно. «Я» даже самого презренного подзаборного алкаша не копируется ни на какие компьютеры, оно рождается и умирает вместе с плотью, которая не стоит ничего, в отличие от датацентров. Ты читала про это, Айрис? Ты любишь фантастику?
– Не знаю, - почти шепотом проговорила женщина. – Может быть, читала, а, может быть, и нет. Я вспоминаю, что как-то сидела у себя в комнате и смотрела из окна на ледник. Я долго не могла вспомнить, как он называется, а потом в голове как вспыхнуло: «Мертвая дева». И я сразу представила себе мертвую девушку. Все еще способную любить, но лишенную плоти, лишенную сердца.
– Веселее, Айрис, - снова забасил Влад. – Мы как на войне, где жизнью одного спасаются тысячи. Я потерял 17 человек, пока не узнал эти гребаные координаты, многие из ребят умирали страшно, а я отправлял новых. Чем они были хуже твоего пилота? А теперь все, тишина. И мы негромко торжествуем.
- Но вы… вы уже точно знали, что у этого парня нет никаких шансов? Я думала, может…
– Скажу так: мы всерьез рассматривали такой вариант. Ему трудно было бы уйти. Как только засекли, что он отклонился от курса и направился в сторону наших заклятых соседей, автоматика сработала мгновенно. Оператор дал подтверждение, вспышка и… ну давай не будем о деталях.
Айрис медленно, болезненным усилием оторвалась от лилового кресла, встала и подошла к окну. У нее не было слез, не было у горла той волны, которую выплесни в плаче – и страдание утихнет. Только пронизывающая все тело безнадежная боль, не знающая средства утоления. Айрис крепко сжала в кулачках верхние фаланги больших пальцев, так что пальцы побелели, став как высушенные пустынным ветром кости, и посмотрела вдаль, на горы. Там, в свете заходящего солнца сиял ледник, который даже и не заметил, как на его бесстыжую сахарную спину опустилось маленькое облачко черной пыли.