Как я понимаю, творческий путь – это отрезок времени, а если говорить точнее, то это период, когда ты что-либо творишь.
Так вот, творить я начал очень рано. Как сейчас помню тот день, когда заболела наша учительница русской литературы. Дело это было в пятом классе. Замещать ее пришла Анна Ивановна, завуч младших классов. То ли она не знала программу пятого класса, то ли заболевшая коллега позабыла ее предупредить, о чем шла речь на уроке накануне, но, на мою беду, она решила обратиться к творческому потенциалу нашего класса. В тот момент я и каждый мой одноклассник прониклись одним чувством к Анне Ивановне, – откуда ты свалилась на нашу голову, когда мы совсем уж было собрались прогулять эти сорок пять минут?!
По всей вероятности, Анна Ивановна тоже не была готова провести с нами время в конце своего трудового дня. И вот, глядя на наши грустные лица, она тут же предложила нам компромисс: сейчас она отпускает нас по домам, но на следующий урок русской литературы каждый из нас должен подготовить что-то свое, выраженное или в прозе, или в стихотворной форме. При этом добавила, что ни мы сами, ни даже она не подозреваем, когда в ком-либо из нас начнет пробуждаться литературный талант. А так как это может случиться в любой момент и даже в отрезке времени между нынешним и следующим уроком литературы, то она настоятельно советует каждому из нас быть готовыми к этому событию.
Не знаю, как моим одноклассникам, но мне это предупреждение крепко запало в душу. Быть может, не каждый из вас знает, что творческое состояние души – это особое состояние, совершенно не совместимое с повседневной житейской обыденностью. Вот тут-то нас и подстерегают всякого рода ловушки, когда творчество и обыденность входят в противоречие. Люди, которым недоступны эти порывы или они им доступны частично, не всегда правильно воспринимают творческий процесс, присущий их близким. И мне нередко приходилось в этом убеждаться. К примеру, моя мама, когда у нее истощалось терпение и она брала в руки отцовский ремень, неизменно интересовалась, долго ли я еще буду вытворять.
Что же касается первоначального толчка для этого удивительного процесса применительно ко мне, то уже в те два дня после несостоявшегося урока русской литературы я понял, что за свои творческие убеждения нужно еще уметь и страдать. Дело в том, что к вечеру второго дня, когда все магазины уже были закрыты, выяснилось, что в доме нет ни крошки хлеба, ни капли молока, ни одной картофелины. Все это, как вы уже догадываетесь, было поручено купить мне, занятому творческим процессом. Я как-то подзабыл, что последовало за этим. Помню только, что моя мама в очередной раз поинтересовалась – ну, вы уже знаете, о чем.
Зато я хорошо запомнил, что сочинил стихотворение. Должен вам сказать, что дело это непростое, более того, оно даже очень сложное. А когда вас постоянно отрывают от творчества всякими мелочными поручениями и просьбами, то сложность эта возрастает в геометрической прогрессии. К концу второго дня я стал отчетливо понимать, почему у некоторых поэтов, чьи портреты висели на стенах нашего класса, такой очумелый вид. И я им не завидовал, так как сам прошел этот адов путь. А как вы думаете, простое это дело – совместить в четверостишье рифму и хоть какой-нибудь смысл? У меня, к примеру, два дня выходило что-то одно. Если я, к примеру, достигал рифмы, то тут же терял смысл. А если появлялся смысл, то непременно исчезала рифма.
Наконец, вспомнив, что все гении утверждали, будто все гениальное к ним приходит во сне, измученный, я улегся спать, ожидая поэтического прозрения. Все это оказалось враками, так как ничего гениального во сне я не увидел. Напротив, мне снилась всякая белиберда. Хотя, правда, как еще на это посмотреть! Помню, что во сне мы с моим приятелем и одноклассником Тосиком решили прогулять первые два урока, предшествовавшие уроку русской литературы. Что мы и проделали, когда наяву встретились по дороге в школу. И тому были серьезные причины. Во-первых, Тосик, как и я, занятый творчеством, правда, в прозе, не был готов к этим двум урокам. А во-вторых, мы с ним давно собирались пошарить на свалках Красноповстанческой балки. Там всегда можно было наткнуться на множество чудесных вещей. Хотя на этот раз наш путь был целенаправленным.
Не все знают, где тот рубеж, переходя который ученик средней общеобразовательной школы становится пятиклассником. Можно десять раз учиться в пятом классе, а находиться на уровне четвертого класса или и того ниже. Мы с Тосиком знали точно, что статус ученика пятого класса определяется наличием той ручки, которой он пишет. Помните эти чернильницы-непролевайки? Ну, кто всерьез будет воспринимать человека, перекошенного от тяжести портфеля, на боку у которого в матерчатом мешочке болтается эта самая чернильница? И дураку понятно, что с таким человеком рано еще решать серьезные вопросы. В этом случае у вас не было никаких шансов попасть в одну из тех дворовых футбольных команд, которые тут же во дворах и формировались. Совсем другое дело, когда из нагрудного кармана вашего пиджака выглядывал золотистый колпачок авторучки. Тут уж всякому ясно, что перед вами солидный человек, давно получивший начальное образование. Мы с Тосиком полгода болтались в этом непонятном пространстве, когда в стенах школы ты был как бы пятиклассник, а вне этих стен – как бы и нет. А все почему? А все потому, что никак не могли насобирать эти несчастные три рубля пятьдесят копеек. Именно столько и нужно было уплатить за авторучку с золотистым колпачком.
Представьте себе – вам каждый день, когда вы идете в школу, выделяют из семейного бюджета десять копеек на завтрак. Казалось бы, дело проще пареной репы – за полгода, да что там за полгода, за полтора месяца – насобирать эти деньги. Ан, нет! Тетя Нюра, повар в нашей школьной столовой, через два дня на третий жарила пончики с повидлом. Мы с Тосиком в этой столовой могли отказаться от чего угодно, но только не от пончиков с повидлом. Вот и выходило, что утром, в день, когда жарились пончики с повидлом, у нас с Тосиком было по тридцать копеек, а когда мы на большой перемене покидали столовую – у нас их уже не было.
К каким только хитростям мы не прибегали, чтобы не попадать в эту столовую! Пробовали перед началом уроков давать друг другу торжественное обещание, или затыкать ватой две дырочки в носу. Или в любую погоду выходить на большой перемене из школы во двор, чтобы не слышать этот аромат. Все эти полумеры приводили только к оттяжке неизбежного – как только мы не слышали запаха пончиков с повидлом, так они сразу начинали маячить у нас перед глазами, ведя нас в столовую как путеводная звезда.
И я, и Тосик совсем было отчаялись. Да, на наше счастье, заболела тетя Нюра. Болела она уже больше месяца, но вот-вот должна была выздороветь. Для нас с Тосиком это было катастрофой. У каждого из нас к тому времени имелось уже по два рубля девяносто копеек. Следовательно, нам нужно было срочно добыть недостающие один рубль двадцать копеек, пока не появилась тетя Нюра со своими пончиками с повидлом. Поэтому наш путь теперь и лежал в направлении Красноповстанческой балки, где изобиловали свалки. Там мы рассчитывали найти пустые бутылки из-под всевозможных напитков и молока. На приемных пунктах стеклотары они шли соответственно по двенадцать и пятнадцать копеек.
Ну и морока была с этой стеклотарой! Как вы понимаете, ни один умный человек не будет, за здорово живешь, выбрасывать пригоршнями на свалку монеты достоинством в две, десять и пятнадцать копеек. Выбрасывались пустые бутылки, которые, по разумению мыслящего человека, невозможно было отмыть. Или можно было отмыть, но процесс этот представлялся настолько трудоемким, что игра не стоила свеч.
Ночью, когда я спал в ожидании гениальных мыслей, прошел дождь. И вот мы с Тосиком, наконец, стояли на краю Красноповстанческой балки. Над нами неслись низовые мохнатые облака, будто только и собирались запрыгнуть в эту балку и окатить нас водой. В то утро и вверху, и внизу – все, как сговорилось и работало против нас.
Ну, что я должен вам сказать? Я могу лишь только повторить, чтобы вы хорошенько запомнили, – любое творческое начало связано с известной степенью риска и последующими за этим страданиями. Пустые бутылки мы нашли, но при этом вывозились в грязи и мусоре так, что на нас страшно было смотреть. Времени у нас оставалось в обрез. На урок русской литературы мы опаздывали. Свалив стеклотару в сарайчике отца Тосика, мы бросились бежать в школу и предстали пред очи Анны Ивановны в довольно неприглядном виде. Изумленно взглянув на нас, та поинтересовалась, где это нас носило, и почему мы опоздали на урок. Вот тут-то ко мне и пришло то, о чем нас два дня назад предупреждала Анна Ивановна. Не помня себя, я выпалил, что сочинил стихотворение.
– Ну что же, мы тебя слушаем, – сказала завуч младших классов.
И из меня полезла рифма: «Елку вырублю в лесу, елку в школу принесу! А на елке той игрушки, золотые есть петрушки!»
Глаза Анны Ивановны полезли на лоб и стали еще изумленнее, чем тогда, когда они натолкнулись на нашу с Тосиком одежду.
Права, ох, как права была Анна Ивановна, когда говорила нам, что и литературное и поэтическое вдохновение – явление непредсказуемое! Но я никогда не устану повторять, что не следует при этом забывать о страданиях, которые сопутствуют этому явлению. А как вы думаете, вечером того же дня гладили нас с Тосиком по голове родители, когда увидели в наших дневниках записи, гласившие, что мы прогуляли два урока?! А если сюда добавить еще две двойки по двум предметам, на уроках которых мы уже присутствовали, но отвечать не были готовы, и вы знаете почему!
Не буду рассказывать о состоянии моей школьной формы, чтобы не портить вам впечатление от моего поучительного рассказа. Замечу только, что настроение моей мамы от моего внешнего вида, не говоря уже о дневнике, было вконец испорченным. Ну что вслед за этим последовало, вы тоже уже знаете. Поэтому не стану повторяться, так как однажды один известный гений сказал, что краткость – сестра таланта. Могу добавить лишь одно: это чувство, чувство творчества, – ни с чем несравнимо. Но никогда не следует забывать, что за творческие порывы всегда нужно быть готовым страдать.
P.S. Приходится только удивляться нерадивости некоторых хозяек. Ну, как можно так загаживать стеклотару, что потом за целый день нам с Тосиком удавалось отмыть только одну бутылку! Десять же нужных нам бутылок мы отмывали десять дней, – ровно столько, сколько еще болела тетя Нюра. Зато, когда по всем коридорам школы пополз запах жареных пончиков с повидлом, из нагрудного кармана наших с Тосиком пиджаков виднелись золотистые колпачки авторучек. Ну, дело это прошлое. На сегодняшний день мы с Тосиком уже ученики шестого класса, и планы у нас более серьезные. Мы решили насобирать денег на покупку футбольного мяча. У обладателя футбольного мяча – стопроцентная гарантия попасть в число игроков дворовой команды. Потому-то теперь, поедая в школьной столовой два раза в неделю пончики с повидлом, я и Тосик с нетерпением дожидаемся, когда же тетя Нюра снова заболеет.