За якорь!

    
     Пятого июня, под покровом ночной темноты, старый каботажный пароход  «Ярославль»  приближался к поселку Ныврово. Это место легко себе представить. Берем селедку, располагаем ее хвостом вверх. Голова с заливом Анива падает к Японскому острову Хоккайдо, а на хвосте, между мысами Марии и Елизаветы, как раз и будет Ныврово. Все знают, на карте остров Сахалин очень похож на большую рыбу.

                ***
    
     В рулевой рубке светился репитер гирокомпаса. Я покуривал, изредка шевелил метровое колесо дубового штурвала и следил за горизонтом. Открылся маяк, потом замерцали далекие огни поселка.

- Эх, Андрюша, - вздохнул штурман Кочнев и кивнул на берег - жизнь-то проходит мимо!
- Нам ли жить в печали, Юрий Иванович, наверстаем в Магадане, - говорю.

     Ревизор был славный малый, к тому же собирал бутылочные пробки. В коробке из-под обуви у него хранилась богатая коллекция «бескозырок» - алюминиевых закрывашек всех возможных производителей.

- Брошу все, - мечтательно сказал Кочнев, - поеду на Волгу… Лодочка, камыши, карасики… Комарики попискивают… А здесь что за рыбалка?! Закинешь три крючка и тут же вытаскиваешь три камбалы. А то и бычка в довесок. Никакой романтики!
- Караси для романтики тоже не очень, - говорю, - в них костей больше, чем мяса.
- Карасика с умом надо сварганить, - учил меня Кочнев, - все косточки у него пропарятся и натурально тают во рту. Еще как если в сметане… Уеду... Уеду насовсем!

     Моряки часто говорят такое. Через пятнадцать лет мы случайно встретились с капитаном Кочневым в Аомори. Его легко было узнать. Хорошие люди с возрастом не меняются.

     Ели палочками сырую рыбу под соус унаги и запивали дымящейся саке.
.
- Брошу все, Андрюха, - говорил Кочнев, - и на Волгу! Лодочка, камыши, карасики! Комарики пищат…
- А карась в сметане, если его грамотно сварганить! – улыбнулся я. - Как твоя пробочная коллекция, пополняется?
- Полный штиль, - ответил Юрий Иванович, - Хочешь, тебе подарю? Мне врачи запретили. Собирай, говорят, марки…
- Да, бежит время…

                ***
    
     Трое суток мы выписывали противолодочные зигзаги в Охотском море, искали  пропавших рыбаков. В спасательной операции участвовали несколько кораблей, судов и даже авиация. Обнаружил их самолет, а наш лайнер оказался рядом, в семи милях. Спасли обоих. Голодные и обмороженные, бедолаги едва держались на тающей льдине. Жизни им было отмеряно не более, как до вечера. В Ныврово парней ждал санитарный вертолет.

     Громко хлопнула дверь, вошел капитан:
 
- Доброй ночи.
- Доброй ночи, - откликнулись мы с ревизором.

     Мастер посмотрел в иллюминатор, потом на картинку радара и сказал:
- Абинский, ты парень грамотный, боцманом будешь, давай на бак! Шесть смычек в воду.

     У меня екнуло сердце. Потому, что полгода назад вышла вот такая история.

                ***
    
     Капитан, Виктор Артемович Шишкин, был моряк старой закваски. Он не делил экипаж на классы и должности. Считал, что каждый матрос должен уметь все. Любой мог вооружить тяжеловеску и работать на ней. На судне никогда не слышали команду: «Старшему рулевому подняться на мостик!» В любой ситуации рулил матрос, находящийся в это время на вахте. Он даже из зеленой практикантки, Нинки Сазоновой, сделал настоящего моряка. Она потом стала капитаном и даже была лоцманом в Зеландии.

     Но брашпиль не доверяли никому, кроме боцмана Варенникова.
 
     Ночью, на собачьей вахте, мы пришли в Южно-Курильск с грузом бочкотары.
 
- Абинский, ты парень грамотный, драконом будешь, - сказал кэп. - Ступай на бак. Левый якорь к отдаче. Шесть смычек на брашпиле! Глубина небольшая, канат не задерживай. Ни   в   коем   разе! Сколько надо, сам вытравится…

     И я пошел. Нас хорошо учили в мореходной школе и что такое брашпиль, я представлял. Но рабочего стажа у меня было всего-навсего полтора месяца. К тому же я швартовался на корме, а на баке появлялся только из природной любознательности.

     «Главное, не перепутать левый якорь с правым», - думал я, осторожно пробираясь в темноте по скользкому настилу на бочках.  Дорогу себе подсвечивал шахтерским аккумуляторным фонарем. Из подшкиперской захватил с собой тяжелый ломик. И оказалось, что не зря.

     Сначала я разобщил брашпиль и осторожно двинул клапан подачи пара. Механизм вздохнул и послушно провернул густо смазанные шестерни. Поджал плечом ленточный стопор, потом отдал винтовой.

- Левый якорь к отдаче готов!!! – что есть мочи заорал я в сторону мостика.

     Громкая связь у нас как всегда не работала.

- Хорошо! – крикнул с мостика ревизор в помятый жестяной рупор, - у левого якоря стоять!

     Теперь можно расслабиться и перекурить. Едва я затушил папиросу, как услышал команду: «Отдать левый якорь!»

     Я налег на ручку стопора плечом, однако ни моей массы, ни силы не хватило, чтобы сдвинуть ее с места. Боцман Варенников, человек-гора, завинтил стопор на совесть.
 
     Хорошо быть сообразительным! Что есть дури я гвозданул ломиком по рукоятке стопора и барабан с якорной цепью начал с грохотом вращаться. Из клюза цепного ящика полетела ржавая окалина. Мне казалось, что прошла одна секунда. Включили палубное освещение и в этот момент брашпиль остановился.
 
- Сколько смычек на брашпиле? – орал с мостика второй помощник.

     «А хрен его знает!» - сказал я сам себе и поднял руку, чтобы на мостике поняли – сейчас разберемся. Потом ссыпался по трапу в подшкиперскую, открыл люк цепного ящика и посмотрел вниз. Мама рОдная! В зияющей пустоте кружилась  желтая пыль и больше ничего там не было.
 
- До жвака! – крикнул я на мостик.

     На бак уже пробирался сердитый Кочнев. Нужно было вирать цепь, а в одиночку брашпиль не сообщить.
 
- Доверили салажонку, - обиженно сказал он, но тут же и подбодрил, - а в общем, не дрейфь, ничего страшного, бывает хуже.

     Капитан не сказал мне ни слова.

    Утром, в курилке, мы обсудили мой промах с боцманом и матросами.
 
- Руку завсегда надо на стопоре держать, - сказал опытный дракон, - и чуток поджимать. Дури в ем много, его чувствовать надо… а у тебя, Андрюха, пока и своей дури хватает…

     Радостно заржал Шурик Злобин по прозвищу  Шпигат. Ему всегда было хорошо, когда другим плохо.

- Шо сияешь, как часы в паслене?! - оборвал его боцман и этим закончил разбор полетов.
 
     Неприятность случилась позже, когда мы снимались с якоря.

- Якорь встал! – крикнул боцман и часто застучал в рынду. Через некоторое время мы увидели голую мокрую цепь, на конце которой не было ничего.
 
     При обследовании якорной скобы обнаружилась старая трещина. Рано или поздно ей суждено было сломаться. Из-под полубака лебедкой вытащили запасной якорь и приклепали к цепи. Но на этом история не заканчивается.

                ***

           Из Охотоморки мы вернулись в Корсаков и пришвартовались на Северном пирсе. Там-то хозяйственный Варенников и приметил ржавый якорь Холла, который скучал у кирпичного склада. Боцман замерил его длину складным метром и сказал: «Один в один. То, что треба!»

     Там же, в куче металлолома, нашли большой лист железа и Лалетин приварил к нему пару рымов для буксировки.

     Вечером боцман собрал свою гвардию в курилке.

- Идем на дело, - серьезно сказал он, - как стемнеет, будем брать. Концы готовы, действовать надо быстро, пока у докеров пересменка. Времени на все про все – около часа. Якорь грузим под полубак, накроем брезентом и принайтуем. В рейсе закрепим по-морскому. Андрей на брашпиле, Злобин на барабане. И без суеты. Будиш, тебе самое ответственное задание – заметать следы. Возьмешь новую метлу в подшкиперской.

     В этот день операция сорвалась. В пересменку начали сортировать и двигать вагоны у борта судна. «Нельзя работать в такой нервной обстановке», - сказал дракон и «дело» отложили.

     Зато на следующую ночь управились за полчаса.

- Давай, гужом, ходом! - подбадривал Варенников матросов, тащивших стальной конец вдоль причала.

     Якорь уронили на лист железа и принайтовали за специально пробитые отверстия. Прикрыли брезентом на всякий случай. У борта дежурили сигнальщики. Они же были «на шухере».
 
     «Вира помалу!» - услышал я голос боцмана и включил парье. Шура Злобин кряхтел и добавлял шлаги на турачку. Команда сработала четко. Без единой задержки якорь приволокли к борту. Матрос-интеллигент Саша Будиш проворно махал метлой и заметал следы от волокуши. Быстро повернули грузовую стрелу и через пять минут украденный якорь уже покоился в тени полубака.

     И, как пишут в школьных сочинениях: «Усталые, но довольные, мы вернулись домой».
 
     Радостный боцман зазвал нас в каюту и налил по полной: «За якорь!».

     С этого дня прошло сорок пять лет. Но и теперь, в нашей компании, Варенников, бывало,  поднимет рюмку, подмигнет мне лукаво и скажет: «Давай, Министр, за якорь!»