Глава 25
Но прежде, чем он успел обернуться, послышался шум открываемой двери и буквально ворвавшаяся в кабинет Лидочка, радостно защебетала:
-Ах, Котик, Котик, нет, нет, нет!.. ( В значении «глазам не верю!») Ты, почему не отвечал на мои звонки? И вот сейчас, - стоишь у окна в кабинете, а мне ни гу-гу… Ты что, - забыл о своей Мышке?!..
Самохин повернулся к ней уже всем корпусом. Вторжение любовницы произошло слишком стремительно. Вадим Павлович только и смог, что попробовал скрыть растерянность. И в ответ на открытый, сияющий взгляд Лидочки, он неуклюже разыграл малоубедительную пантомиму: улыбкой просветлил лицо и развёл руки в стороны, что должно было означать: « Мышонок, я так рад! И уж подумал, что обречён тобой на забвение!..»
А Лидочка, влетев, с порога бросилась ему на грудь, и обвила шею руками, словно собиралась задушить в объятиях.
Чертовка по-прежнему была умопомрачительна: тридцать два года, метр шестьдесят семь, ярко-голубые глаза и густые, золотисто-рыжие волосы, подстриженные в каре. И какой-то волнующий, очаровывающий аромат из смеси женственности, задора и весёлой беспечности. И Вадим Павлович мгновенно почувствовал, как что-то жгучее, ядовитое, схожее со сладостной болью, вдруг кольнуло его затрепетавшее сердце. Пересиливая себя, Самохин обнял Лидочку за талию и прижал к себе, не в силах противиться её демонскому обаянию. Затем, помешкав, сдержанно поцеловал её в шейку и в голову, вдыхая в себя пьянящий аромат золотисто-рыжих волос…
Боже праведный, до чего же хороша была Лидочка (миниатюрная, благоухающая, жизнерадостная!), и как досадно было от того, что источаемое ею обаяние исходило из такого мутного, отравленного ядом лицемерия, источника.
Но в следующее мгновение он уже услышал её до приторности ласковый голосок: «Ах, Котик, Котик, я без тебя так скуча-а-ла-а!.. А ты в последние дни совсем не звонил. Ты вспоминал обо мне в этих чёртовых Каннах, Котёнок? Ну почему ты молчишь, Котик?.. Отвечай, не молчи, не молчи!..»
«Котик», – это слово непременно «замурлыкало» бы в душе у Вадима Павловича, но только прежде, до отпуска, а не теперь.
«Я так рада, Котёнок, что ты возвратился!..» Жарко и счастливо прижимаясь к нему, продолжала шептать Лидочка, и её лисьи глазки просто лучились от умиления. «…Если бы знал, как я рада, если бы знал!.. Ой, прости, я, кажется, наступила тебе на ногу. Но это от волнения. А ты скучал без меня в Каннах, Котёнок? Скажи мне правду, - скучал?..» Она машинально нанизывала фразу на фразу, и это «ожерелье» из «жемчужин» бессмысленных лицемерных слов, навевало на Вадима Павловича уныние.
Он невесело, и даже как-то вымученно улыбнулся: «Скуча-ал…» Ему стоило невероятных усилий выговорить это слово. Приобнимая женщину рукой за плечи, он медленно повёл её от окна, интуитивно чувствуя напряжённой спиной (но, в сущности, конечно же, затрепетавшими ноздрями), как за Лидочкой потащился шлейф цветочного аромата. Довёл до стула, на котором до этого сидела Сусарина, и, усадив, сам опустился в кресло. Откинувшись назад и чуть нахмурившись, с сентиментальным любопытством, стал смотреть на любовницу.
На ней было голубое с переливами платье, оставлявшим открытым превосходные плечи и верхнюю часть упругой груди. Плутовка знала, - ему нравиться, когда она в «голубом». С её нежной шейки на длинной цепочке, свисало маленькое, золотое сердечко, пронизанное стрелой. Временами она его теребила, словно напоминала Самохину о своих чувствах. Это сердечко он подарил ей в первый же месяц их близости, и обошлось оно ему, помниться, э-э … а, впрочем, теперь уже не важно… Красивое личико Лидочки, заметно посмуглело за время его отпуска, и приобрело приятную золотистость. Да-а, видимо, времени зря она без него не теряла. С кем, интересно, с кем?.. Замену ему нашла?..
-И когда ж, вы вернулись, Котёнок? Ну что ты молчишь? У тебя всё в порядке?
Самохин ей натянуто улыбнулся, усталою улыбкой человека, который только что возвратился из утомительного путешествия: « Да, всё нормально, Мышонок. Всё нормально. Вчера прилетели. А сегодня, как видишь, уже на работе…»
-Ну, расскажи, расскажи, как отдохнули? Как там во Франции, в Каннах, в каком поселились отеле?.. Ты знаешь, как я обожаю эти подробности…
Самохин ей сдержанно поведал сухую хронологию поездки во Францию.
-А почему не звонил мне, Котёнок? Почему не звонил?.. Инесска, вконец, задёргала, от юбки своей не отпускала? – встревожено стрекотала Лидочка, и её лицо выражало сопереживание. – Не отпускала от себя ни на минутку?
«Если бы вдруг понадобилось изобразить воплощение женской любви и участия, то это бы была Лидия в данный момент…» Внутренне усмехнувшись, подумал Самохин, а вслух произнёс:
-Да нет… как-то так вот… не получалось всё… Различные семейные мероприятия были, дела…
-Какие в отпуске дела, негодник? Какие могут быть дела? А обо мне ты подумал? Подумал? Ведь я тебя так ждала! Ты мне что-нибудь оттуда привёз? Привёз?.. – Всё тем же, сиропно-сладеньким голоском зачастила любовница, и облила Самохина медоточивым взглядом.
Губы поджав, Вадим Павлович кивнул. В этот момент, он уже не мог говорить спокойно. Он с содроганием чувствовал, как наигранно и лживо звучали слова любовницы, и ему нестерпимо противна была эта ложь… Захотелось закричать, что он знает об её истинных чувствах к нему, и о поисках на сайте знакомств, и об отношении к его подаркам, но он сдержался и, поднявшись из кресла, прошел к шкафу с многочисленными сувенирами. Пробежав взглядом по красивым безделицам, остановил свой выбор на небольшой черепашке с декоративными монетками на панцире, мирно «дремавшей» в глубине полки. Достав сувенир, вернулся обратно.
-Вот, как видишь, ничего не забыл… - натянуто улыбнувшись, Вадим Павлович поставил вещицу перед любовницей.
Эту черепашку, величиной со спичечный коробок, ему, незадолго до отпуска подарил знакомый предприниматель. И вот теперь, Самохин вынужден был лукавить и передаривать сувенир лицемерке.
-Ой, что это? Что это? Какая няш-мяшка! А она золотая?.. – С ангельским «бескорыстием» воскликнула Лидочка, и, поиграв в воздухе всеми пальчиками, несколько раз в ладоши хлопнула.
-А она золотая?.. – С детским простодушием переспросила она и, вложив, черепашку в розовую ладошку, покачала её на весу, словно бы прикидывала, - сколько можно получить за вещицу.
-Нет, моя сладкая, не преувеличивай мои возможности …- Желая умерить восторги возлюбленной, с едва заметной усмешкой отвечал Самохин. – Она, кажется, э-э … бронзовая, но от известного дизайнера Джана Барелатти. И символизирует эта милая долгожительница: отменное здоровье, стабильность и богатство. Так что владей ею, Мышка моя, дружи с нею и … э-э… богатей!..
Лидочка усмехнулась, но как-то кисловато, точно Вадим Павлович пошутил неудачно. В лице красотки угадывалось замешательство, и можно было без труда догадаться, что сейчас в её глазах Самохин стремительно терял последние «очки». Так они и смотрели несколько секунд друг на друга, скованные взаимным неудовольствием. «Радость» встречи была безнадёжно испорчена. И потому, как постепенно «гасло» лицо любовницы, Самохин наконец стал понимать, что его удар цели достиг.
Но вот, без видимой необходимости, Лидия чуть-чуть поправила причёску, и при этом, сдержанно улыбнулась, чтобы несколько разрядить обстановку.
-А ты знаешь, Котёнок, пока тебя в городе не было, я в своей квартирке ремонтик сделала, - вновь защебетала женщина голосом прежней Лидочки, участницы совместных, любовных проказ. – И теперь ты её не узнаешь! Така-а-ая няш-мяшка!.. Вся в голубых тонах, ну как ты любишь… Только представь: светло-голубые обойки, такие же на окнах гардины, фиалковых расцветок ковёр на полу, а на потолке – ништячная люстрочка. Из голубого стекла, разумеется. Мне бы ещё, в мою квартирку… - Лидочка на мгновенье умолкла и мечтательно, с улыбкой прикрыла глаза, видимо, желая умышленной паузой подчеркнуть значение последующих слов.
-Мужика голубого... – Принимая навязанную терминологию, не сдержался Самохин, догадавшись, что любовница готовиться к очередному рэкету. А финансовые инъекции в угасавшие чувства, впрыскивать Самохин теперь не собирался.
Красотка удивлёно распахнув глаза, круто взметнула тонкие брови и уставилась на Самохина испытующим взглядом. Потом, вновь потеребив золотое сердечко (уже в какой раз!), с внезапной проницательностью, которая, порой, осеняет даже самых недалёких женщин, осторожно спросила:
- Милый, а у тебя, действительно, всё в порядке? Ты меня по-прежнему …
лю-у-убишь?..
Вадим Павлович непроизвольно сморгнул и недовольно передёрнул плечами.
-Видишь ли, Лидия, - потупив глаза, неохотно начал он, словно очень сожалел, что приходиться сообщать об этом. – Я давно хотел тебе сказать, но всё как-то не было подходящего случая. И, теперь вот, сегодня, здесь, в кабинете, нам необходимо с тобой объясниться…
А Лидочка по-прежнему не сводила с него глаз, словно бы загипнотизированная его словами, очаровательная лицемерка в ожидании праведного приговора. И Вадим Павлович сделал продолжительную паузу, чтобы его слова смогли возыметь должный эффект. Итак, помолчав с четверть минуты, он продолжал всё тем же скорбно-торжественным тоном:
-Надеюсь, ты меня, дорогая, поймёшь, что любые отношения, сколько бы долго они не тянулись, продолжаться бесконечно … э-э …
Но тут из груди красотки вырвался прерывистый вздох, и она энергично головой замотала. Её волосы заметались из стороны в сторону. А после, когда волосяная пляска закончилась, она умоляюще прошептала:
-Обожди, обожди! Не спеши, помолчи!.. – И выразительно поднесла палец к губам: - Тс-сссс!...
Потом, порывисто поднявшись со стула и обогнув угол стола, красотка мягко опустилась Самохину на колени.
-Что ты д-делаешь, Лидия?!.. Сюда же могут войти!.. – Вадим Павлович чуть было не чертыхнулся. Он торопливо протянул руку к селектору и, надавив на кнопку, обронил хрипловато: « Р-рита, ко мне без доклада - н-нникого!»
«Я поняла, Вадим Павлович!» - тут же, с готовностью отозвалась секретарша.
-Помолчи, не спеши-и… - Неумолимо продолжала Лидочка, и, завладев свободной рукой Самохина, приложила её к своей левой груди.
-Чувствуешь, как бьётся моё бедное сердце? – В тоне женщины угадывалось нетерпение; нотка нетерпения, утратившей смирения христианки.- Ты чувствуешь, как оно трепещет? Ну, что ты молчишь? Отвечай!..
Лидочкина грудь была упругой и тёплой. Вадим Павлович растерянно улыбнулся, чувствуя, что испытывает плотское возбуждение. Под «перекрёстным огнём» противоречивых чувств, он совсем запутался и потерял голову, - открыл было рот, но не мог произнести ни звука… Ему стало нестерпимо жаль своих иллюзий, которыми он жил все последние дни, наивно представляя себе, как решительно порвёт с любовницей.
-Ты сегодня приедешь ко мне? Ну-у, приедешь? А к какому часику, шалунишка?.. – С притворной нежностью Лидочка прижималась щекой к его голове, и свободной рукой переплетала его пальцы своими. – Отчего же молчишь?
Не слышу ответа?..
-Ну, хорошо, Мышонок, хорошо! Часам, эдак… э-э… к восьми… - С придыханием в голосе, беспомощно, отвечал ей Самохин, мысленно проклиная день, когда родился, и чувствуя, что его «железобетонное» решение хорошенько проучить любовницу, рассыпается прахом. – Да-а… приеду!.. Непременно приеду…