Там, под небом чужим...

Глава 1

И снова самолет! Сколько же было этих перелетов, радикально искривлявших линии их судеб! Лане вспомнился тот, другой, самый тревожный и отчаянный в их жизни перелет - почти девять лет назад. Не перелет, а  прыжок в неведомое. Девять лет! Годы пролетели, промчались, как сон... А может их и не было вовсе? Были. Еще как были. Достаточно посмотреть на дочерей, успевших за этот период не только вырасти, но и вступить в мир женщин.  А на христианском дворе разматывается третье тысячелетие. С ума сойти!  И никакого тебе Апокалипсиса. Выходит, в очередной раз ошиблись господа пророки и прорицатели. Дай-то Бог!... Вспоминая, переживая и анализируя все заново, Лана унеслась мыслями в прошлое, когда они вот так же летели в самолете.

Прижавшись лицом к стеклу иллюминатора, Лана не отрываясь смотрела вниз, на  грандиозно-величественное царство Снежной королевы. Их огромный лайнер словно завис+ над Ледовитым океаном, едва ли не над Северным полюсом. Лед дал трещины, образовав гигантскую мозаику. Ослепительная белизна не только не казалась однообразной, но вызывала целую симфонию чувств, возвышенных и волнующих. Это было причастие. Очищение. Приобщение к вечности, к жизни богов и белокрылых ангелов. А очищение и  божественное благословение им были сейчас, ой, как необходимы.
Заставив себя оторваться от созерцания вечных льдов, Лана взглянула на мужа. Он крепко спал, смешно выпятив нижнюю губу и неудобно запрокинув голову. А говорил, не может спать в самолете. Обе дочери, притомившись от болтовни, тоже уснули - через проход от них. Как-то они приживутся на новом месте, да и приживутся ли вообще, с тревогой, уже в который раз подумалось Лане. За себя она не волновалась. Крутые повороты жизненных колизий ее никогда не пугали. Даже скорее наоборот - действовали, как острая приправа к обеду. И когда один из друзей задал ей перед отъездом провокационный вопрос - как она будет чувствовать себя там, без корней, Лана с оттенком самолюбования ответила: А кто сказал, что я - дерево? Я - облако. Мне не нужны корни. Я везде дома. Моя Родина – планета Земля.
- А сейчас у нас день или ночь? - осоловело поинтересовался муж, приоткрыв один глаз.
- У них здесь день, а у нас там ночь. Так что, если можешь, спи дальше, Левушка. Глядишь, и время скорее пройдет.
- Девочки спят?
- Ага.
- А ты чего ж?..
- И я попробую.
Он умолк, закрыл глаза и вскоре снова засопел, время от времени всхрапывая. Часы показывали четверть двенадцатого. По-московски почти полночь, а здесь Верховное Светило в самом зените. Покормили их через час после взлета какой-то дрянью и пообещали вторую и последнюю кормежку за полтора часа до посадки. Это что же получается? 7-8 часов перерыва! Ничего себе сервиз. Видно сказывается и тут развал и обнищание страны.
Куда они летят? Зачем? Что ждет их на другой стороне Земли? Однажды, много лет назад, Лане уже довелось оказаться в аналогичной ситуации. Правда, тогда, по молодости лет, она не понимала, что делает. Просто вышла замуж и переехала к мужу из Москвы в Армению, неожиданно попав в непонятную ей культуру, в чуждый быт и язык. А потом долго, мучительно приспосабливалась, ломая себя. Как могла она, имея такой опыт за плечами, снова броситься с головой в еще более опасную авантюру? Как позволила втянуть в нее своих детей? Хотя... это еще вопрос, кто кого втянул. У них с мужем и в мыслях не было отважиться на такое.
Под брюхом самолета проплыла и растворилась в дымке скованная льдом Гренландия. И теперь не было ничего, кроме Атлантического океана. Его поверхность выглядела на удивление неравномерной. Отсюда, с одиннадцатикилометровой высоты, были отчетливо видны могучие течения - этакие реки посреди воды, выделявшиеся более насыщенным цветом и направленностью потока. Заинтересовавшись, Лана стала пристальнее всматриваться в океанскую гладь и обнаружила на ней впадины и бугры, совсем как на твердой почве...
Интересно, радуется их приезду сын или будет тяготиться ими? Ведь они ему основательно добавят хлопот. Без его помощи им не обойтись. В чужой уклад не так-то легко вживаться. На то, чтобы его понять, нужно время. Много времени. Может и целой жизни не хватит. Особенно, когда жизни этой впереди остается не так уж и много.
Должно быть и она задремала. А когда опять посмотрела в иллюминатор, вдали уже проступали очертания канадских берегов. Вот он Северо-Американский континент, на котором ее семье суждено бросить якорь!
- Мамуль! - окликнула Лану младшая дочь. - Ужасно пить хочется.
- Там, в конце салона, у стюардесс кухня, - отозвалась Лана. - Попроси у них что хочешь - воду, сок, лимонад.
- А можно?
- Конечно, можно, глупенькая. На то они и поставлены, чтобы за нами ухаживать.
Изогнувшись длинным гибким телом, девочка выбралась из неудобного кресла, и, улыбнувшись матери, пошла в хвост самолета.
- Вика, и мне захвати, - крикнула ей вдогонку сестра.
Вике месяц назад исполнилось пятнадцать. Инга вступила в свою семнадца- тую весну. Хоть она и старшая, а в сущности еще совсем ребенок. Импульсивная, взбалмошная, остро нуждающаяся в том, чтобы ее любили. Вика мечтательная, рассудительная, погруженная в себя. Если Инга жаждала постоянного общения, то Вике лучше всего было наедине с собой. Многие находили ее странной. Считали, что девочка никого не замечает вокруг, ни с кем первая не заговорит. Но, в случае необходимости, выяснялось, что она чувствует каждого конкретного человека, как никто другой, интуитивно ухватывая в нем самое главное. Инга была трусишкой и паникершей, Вика вообще не ведала страха. Случались ситуации, когда своим непоколебимым спокойствием она озадачивала и поражала. Отец приписывал это отсутствию жизненного опыта, по принципу, пока не обожжется, не узнает, что огонь горячий. Лана придерживалась иного мнения. Она просто знала, знала наверняка, что ее младшая дочь - явление особое.
То, что случилось с ней в момент ее последних родов, перевернуло все ее представления не только о жизни, но и о смерти. А именно Смерть раскинула над ней свои, вовсе не черные крылья, когда она, исторгнув из чрева живой комочек плоти, лишилась сознания и сердце ее перестало биться. По сей день она помнила в мельчайших подробностях, все, что последовало за этим.
Возникло ощущение необычайной легкости и радость освобождения. Ей захотелось взлететь. Желание мгновенно реализовалось - она очутилась под потолком операционной, созерцая сверху окушерку, срочно вызванного врача и двух медсестер, мечущихся над распростертым телом женщины. Женщина, еще совсем молодая и привлекательная, только мертвенно бледная, бездыханно лежит в луже крови. Лана удивленно разглядывает роженицу, чьи черты ей кажутся удивительно знакомыми, и не сразу понимает, что смотрит на самою себя, вернее - на покинутое ею тело. Она пытается дать знать тем, что внизу, что она жива, что с нею все в порядке и нет причин для беспокойства. Но постепенно приходит осознание, что ей до них не докричаться,  поскольку люди в операционной попросту не видят и не слышат ее. Сделав еще одну отчаянную попытку, Лана хотела преградить дорогу медсестре, направлявшейся к ее телу с очень длинной, страшной иглой, и...легко пройдя сквозь нее, “врезалась” в стену.
Но и стена не стала преградой - пролетев насквозь, как если бы стены не было вовсе, она очутилась в приемной и увидела Левона. Он сидел, обхватив голову руками и, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону, как заклинание повторял одну и ту же фразу: “Ты не сделаешь этого со мной, моя Лакшми. Ты этого не сделаешь”. От него исходили такие, холодящие душу, флюиды горя и отчаяния, что Лана вся съежилась, как на морозе. “Левушка! Успокойся, - шепнула она ему в самое ухо. - Я вот она. Здесь. Подле тебя. Со мной ничего не случилось. Но для него она вся была там, за дверью операционной - бездыханная, с остановившимся сердцем.
Больница вдруг исчезла. Все погрузилось во тьму, ватную, глухую тьму без звуков и образов. Растерянность овладела ею. Что делать? Куда идти? Но тут в пустоте забрезжил золотисто-молочный свет, будто кто-то в густом тумане включил фонарик. Приближаясь, свет медленно разрастался.А вместе с ним появилось ощущение покоя и защищенности... и чьего-то доброго присутствия. На ее глазах свет начал уплотняться, формируясь в фигуру старца, облаченного в длинные одежды, поверх которых волнами сбегали белые волосы и борода. Небесно-голубые глаза смотрели на нее с отеческим участием.
          “Кто ты?”- пролепетала Лана. “Я проводник”,- не услышала, а почувствовала она безмолвный ответ. “Где я?” “Дома.” “Я умерла?” “Да, дитя моё. Вы так это называете. Только тебе пока не время возвращаться сюда. Ты не выполнила еще своего предназначения.” “Какого предназначения?” “Ты была послана в Тот Мир, чтобы подготовить путь своей дочери.” “Инги!” “Той, которую ты только что произвела на свет.” “У меня родилась девочка! Но почему именно ей? Ведь есть еше Давид и Инга. И они тоже нуждаются во мне.” “Она ДРУГАЯ. Всегда помни об этом и храни ее, как зеницу ока. Она поведет вас по жизни своими путями. Возвращайся с миром.” Старец начал медленно таять, снова обратившись в сгусток туманного света, а вместо него проступили из пустоты и обрели режущую глаз реальность тревожно склонившиеся над ней лица людей в белых халатах. Лана очнулась, обнаружив себя снова в операционной. Отерев пот с лица, врач облегченно выдохнул: “Слава тебе, Господи! Вернули!”

А вот и Вика. Мать невольно залюбовалась ею. Как грациозно и легко шла она по узкому проходу, лавируя между выставленными коленями и локтями спящих пассажиров, никого не задевая.
- Я раздобыла апельсиновый сок. - Девочка наклонилась к сестре, протягивая ей прозрачный пластмассовый стаканчик. Но Инга уже снова спала, свернувшись клубочком.
- Ну и что мне теперь делать? - Вика обернулась к матери.
- Давай сюда. Я выпью за нее, - нашла выход из положения Лана.- А ты пей свой и спи дальше.
- Не хочется. Я лучше почитаю.
- Что ты взяла с собой?
- Ахмадулину.
Вернувшись на место, Вика откинула столик, положила на него изящный томик стихов в белом с золотом переплете, поставила рядом недопитый стаканчик и закрепила на ухе завиток наушника. Теперь она должна была чувствовать себя вполне комфортно - любимые стихи, музыка, прохладительный напиток и уединение.
Вика постоянно чем-нибудь удивляла Лану, а то и ставила ее в тупик. Удивляла, в первую очередь, своим нестандартным мышлением. С тринадцати лет она стала убежденной вегетарианкой. В тот вечер, склонившись над альбомом, Вика что-то старательно рисовала. Она вообще любила рисовать, и у нее это хорошо получалось, как, впрочем, все, за что бы она не бралась. “Что ты рисуешь, Викулик? Можно посмотреть?” - Ласково обняв дочь, Лана заглянула через ее плечо в альбом и в ужасе отпрянула. С белого листа на нее злобно смотрело фантастическое существо. Тело у него было человеческое, облаченное в кокетливое женское платье и туфли на высоком каблуке. На шее бусы. Гривоподобная копна волос. Но лицо! Не лицо, а звериная морда с огромной клыкастой пастью и высунутым языком, с которого капала кровь. Чудовище напомнило Лане индийского бога смерти - Яму. “Тебе не нравится? - Девочка изобразила наигранное удивление. - Это же мой автопортрет.” “Вика, милая, что за странные фантазии!” Лана нахмурилась. “Я вот что подумала, - отложив карандаш, заговорила дочь тоном взрослой женщины. - Всех хищников, питающихся чужим телом, мать Природа наградила огромной пастью, здоровенными клыками и когтями, чтобы было чем это тело раздирать. Но ведь самый страшный, самый безжалостный и ненасытный хищник это человек. Он поедает в огромных количествах коров, овец, свиней - и вообще все, что бегает, летает и плавает. А у него при этом “жемчужные” зубки и маленький симпатичный ротик, которым он умильно целует в носик свою любимую собачку. Наверное, из тоски по клыкам люди выдумали вампиров. Объясни мне, мама, как может человек быть настолько лицемерен, как он может, переваривая в своем желудке мясо убитого и съеденного им животного, с ангельским видом распространяться о высоких материях, писать сентиментальные стихи. Я считаю, что внешний вид должен соответствовать внутреннему содержанию, чтобы все остальные жители планеты могли видеть, с кем имеют дело. Вот я и изобразила себя в подлинном виде. Одно из двух - или мы хищники, или Боги. Ты не находишь?” “Вика! Ты пугаешь меня”, - расстроенно пробормотала Лана. “Я не хочу быть такой, мама. Я не хочу, чтобы у меня были клыки и пасть как у геены. Даже если это никому не видно, это видно мне. Поэтому никогда больше не предлагай мне мяса. - Помолчав, она добавила: - А еще, знаешь, что я подумала. Что человек не мог произойти от обезьяны, сколько бы он сам себе зто не доказывал. Потому что обезьяна никогда не питалась падалью, как это делаем мы, люди.”

Северо-восточный берег Америки был сплошь изрезан бесчисленными фьордами и лиманами, глубоко вдающимися в материк. Казалось, половина Канады затоплена болотами. Как они там живут, удивлялась Лана. Разве что клюкву круглый год собирают. Будь такое в их стране, давно бы уже понастроили плотин и дамб, и все это никчемное количество воды осушили.
В их стране! Где она, “их страна”, необъятная, могучая, гордая? Страна, которую одни любили, другие боялись, и все без исключения считались с нею. Страна умных ученых, талантливых творцов, бескорыстных тружеников... ну и немножко пьянчужек - для ассортимента. Страна высокой духовности и безграничного творческого потенциала. Лана абсолютно искренне разделяла гордость и пафос Маяковского по части: “Читайте, завидуйте, я - гражданин Советского Союза!”. Тем более, что и жилось им в их многонациональной “Семье Советов” совсем неплохо. Муж, получив высшее образование в московском техническом ВУЗе, безо всякой поддержки извне, прошел в Ереване путь от простого инженера до директора своего же завода, а потом и шагнул выше - в союзные управленческие структуры, благодаря чему Лана, уже с семьей, снова оказалась в Москве. Им выделили прекрасную квартиру на Котельнической набережной. По советским меркам, у них было все, что только можно пожелать. Дети учились в спец.школе. Окончив десятилетку, сын поступил в Строительный институт.
Жизнь казалась стабильной и незыблемой. Но нежданно негаданно “Союз нерушимый республик свободных” дал трещину, и все разом пошло наперекосяк. Социалистический монолит, рассыпаясь и пыля, оседал на глазах у потрясенного мира, как взорванный под снос старый многоэтажный дом.
           Инфляция, разруха, пустые прилавки и очереди в магазинах теперь касались их семьи столько же, сколько и все прочее население страны. Жить, а точнее - выживать, становилось все труднее. Они сдали свою, приватизированную к тому времени, квартиру знакомой приезжей паре, а сами перебрались в подмосковье, на дачу. Поставили на окнах решетки и завели мохнатого волкодава. Мало ли. Времена-то смутные. Девочек пришлось перевести в обычную московскую школу, куда их теперь чуть свет возили на электричке. Лана ощущала физическую боль в груди, глядя на дочерей, затырканных локтями, зажатых со всех сторон сумками в спертом воздухе битком набитого вагона. Вика не по-детски мужественно все сносила, хотя, как младшую в семье, ее больше всех баловали. С Ингой было сложнее. Она то и дело бросала на мать недовольные, укоризненные взгляды, будто обвиняя ее во всех их бедах и неудобствах, постоянно вспоминала о комфорте, которым с рождения была окружена - отцовского водителя, возившего их в школу, в театры и на прочие мероприятия, безотказно-услужливую домработницу, все делавшую за них по дому.
  Тяжело адаптировался к переменам и Давид, успевший привыкнуть, что ему ни в чем не отказывали, что дом был полной чашей и что все его обязанности сводились к добросовестной учебе и заботе о своем будущем. И хоть теперь они едва сводили концы с концами, ему даже в голову не приходило предложить свою помощь, найти какую-нибудь работу в свободное от учебы время. Наблюдая за Ингой и Давидом, Лана и впрямь начинала винить себя - винить в том, что неправильно, должно быть, воспитывала своих детей, не заложив в них главное - иммунитет к изменчивости и непредсказуемости жизни, умение в любой ситуации полагаться в первую очередь на себя, принимая повороты судьбы с открытым забралом.
            Самое страшное началось, когда короткое лето подошло к концу. Рыжегривая загородная осень сменилась ржавой решеткой голых ветвей. После затяжных, нудных дождей, превративших все вокруг в сплошное месиво, вкатилась по бездорожью и разлеглась во всю ширь слепящая белизной зима. Иногда сутками, не переставая, валил снег, и вид из разрисованного инием окна становился похожим на рождественскую открытку или картинку из дивной сказки. Но сквозь эту сказку  нужно было умудриться как-то пройти. Рано утром, еще до рассвета Левон с Давидом, вооружившись лопатами, разгребали снежные заносы вокруг дома. А морозы случались под 30 градусов по Цельсию и выше.
С осени все дачники перебирались в свои московские квартиры, и поселок стоял почти вымершим. В нем оставались лишь редкие местные жители, в основном старики да алкоголики. День быстро укорачивался. Наглухо запертые дома глядели в заснеженную улицу пустыми черными глазницами. На станции, среди ожидавших электрички, все разговоры вертелись вокруг ограблений, взломов, угонов да нападений.
Озверевшие от постоянных заторов водители ездили в Москве прямо по тротуарам. Правила уличного движения, как и все прочие правила общежития, не соблюдались вовсе. Над городом висел сизый удушливый смог от сотен тысяч неремонтируемых машин. В столицу отовсюду хлынул пришлый люд. Это походило на Вавилонское столпотворение или... на Конец Света. О том, чтобы выпустить Ингу с Викой одних на улицу, не могло быть и речи.
Забрав после работы девочек из школы, Лана добиралась с ними на метро до “Комсомольской площади”- самой перегруженной станции трех вокзалов. (Муж и сын, как правило, дольше задерживались в городе.) Повсюду сновали люди - с тюками, котомками, хлорвиниловыми клетчатыми сумками, тележками. “Лица кавказской национальности” назойливо совали в нос общипанные букеты цветов. Торговцы детективами и порнографией наперебой рекламировали свой товар. Голодные студенческие оркестрики, одинокие бродячие солисты с тоской влюбленного Пьеро в глазах и с пустым жбаном или футляром от скрипки у ног, услаждали слух отключенно спешащих мимо прохожих первоклассной музыкой. Пританцовывающие от холода бабули, продавали хлеб, колбасу, водку - всё, что самим удавалось раздобыть благодаря многочасовому выстаиванию в очередях. Продраться сквозь все эти заслоны на перрон Ярославского вокзала было не просто. Втиснуть детей, не переломав им костей, в переполненную электричку - еще труднее. А проехать свои 50 минут сидя - все равно, что выиграть в лотерею. По вагонам ходили несовершеннолетние торговцы газетами, выкрикивая последние новости, нищие всех мастей - от цыган до лжеслепых и увечных, выжимавшие слезу своими душещипательными историями. Случались нашествия пьяной шпаны - с матом, дебошами, приставанием к пассажирам, а то и с поножовщиной.
Один такой случай запомнился Лане на всю жизнь. Им посчастливилось в тот день занять сидячие места. Обняв девочек за плечи, она что-то рассказывала им, когда в вагон ввалились двое вдрызг пьяных парней. Продравшись по чужим ногам через проход, они волоком стащили сидевшего напротив мужчину и плюхнулись на его место. “Ты посмотри, какая дамочка!” - сказал один, указывая пальцем на Лану. “Она нами брезгует, - отозвался другой.- Вон как свой крашеный рот кривит”. “Эй, дамочка! Мой кореш верно говорит? Ты нами брезгуешь?”- тут же завелся первый. “Да пошли ты ее... А то ее сучата от страху в штаны наложат. Гляди, как на тебя зыркают”,- посоветовал “кореш”. “Нет, ты погоди, я должен выяснить, брезгует она нами или не брезгует.” Он потянулся грязной лапищей к Лане, намереваясь ухватить ее за воротник пальто. Лана даже среагировать не успела, как ее 12-летняя Вика оказалась между ней и хулиганом, заслонив мать спиной. Лана не могла видеть лица дочери, но она видела мутные глаза пристававшего, мгновенно застывшие, как сосульки на морозе. Тупое недоумение на его пьяной физиономии сменилось заискивающим подобострастием. “Все в порядке, гражданин начальник, - пробормотал он. - Уходим. Уходим. Испаряемся. Нас уже нет.” Схватив приятеля за рукав, он вскочил со скамейки, а через минуту их уже и след простыл. Сохраняя очень серьезный вид, Вика, как ни в чем не бывало, вернулась на свое место. В ответ на безмолвный вопрос в глазах сестры и матери, она спокойно сказала: “Я представила себе, что я милиционер, а он и поверил”.
От станции до дачи всего десять минут ходу. Но в рано наступавшей темноте этот путь по занесенным снегом тропам казался бесконечным. За каждым деревом, за каждым кустом Лане чудились грабители, насильники и убийцы. Стараясь не запугать дочерей, сама она добиралась до дома с бешено колотящимся сердцем. Ее окоченевшие пальцы никак не могли вставить ключ в замочную скважину железных ворот, а то и примерзали к ним.
Когда же начал распространяться новый вид промысла - заказные убийства общественных и политических деятелей, новоявленных коммерсантов, и вообще всех неугодных, взрывы на кладбище и в подъездах, Лана была на грани нервного срыва. Невозможно жить в постоянном стрессе, в безумном страхе за себя, за мужа, за своих детей.
В один из таких, полных безысходности дней Давид, которому исполнился к тому времени 21 год, неожиданно объявил: “Я уезжаю. Мой друг перебрался в Штаты. Он уже выслал мне рабочий гарант и визу. У него там cобственный бизнес. Предлагает работать вместе... Папа! Ну что ты на меня так смотришь? Буду для нашей семьи первопроходцем. Устроюсь, осмотрюсь, подготовлю почву и вызову вас. Разве можно вот так жить? Не жизнь, а сплошная деградация и нервотрепка. Не знаешь, что тебя ждет завтра - очередная инфляция или пуля в затылок. Лично я не рискнул бы здесь даже семьей обзавестись.” И через несколько месяцев он-таки улетел в Америку. Где-то, в самом потаенном уголке души, Лана прятала свою обиду. Отъезд сына казался ей предательством по отношению к семье.
Они прожили в подмосковье еще два тревожных и напряженных года, когда Давид прислал им визу. Ни Лана, ни тем более Левон отнюдь не были уверены, что хотят перебраться в Соединенные Штаты. Чужая страна. Чужие нравы. Будущее “покрыто мраком неизвестности”. Они уже далеко не молоды для того, чтобы все так круто, так фундаментально менять. “Что мы там потеряли?” - растерянно вопрошал Левон. “Сына!”- сердито подсказывала Лана. “Сына не следовало отпускать. Не лучше ли его заставить вернуться, чем мчаться за ним? Погулял и будет. Нас-то зачем с места снимать.” Он ощущал себя щепкой, подхваченной потоком, определявшим теперь за него его решения и действия. А дочери превращались в девушек, и тревога за их судьбы, за их каждодневную безопасность становилась все острее.
          ...Самолет летел ровно, как будто и не летел вовсе, а застыл в воздухе, как стрекоза в янтаре. Лана задумалась о сыне. Вздохнула. Больше двух лет они прожили по разные стороны земного шара. Шутка ли. Удалось ли ему преодолеть самого себя, самостоятельно, в чужой стране встать на ноги? Конечно же он возмужал, научился обходиться без родителей, почувствовал себя мужчиной. Возможно, такое испытание было ему необходимо. Но какой ценой? Ни в одном письме, ни в одном телефонном разговоре ни разу не промелькнуло даже намека на жалобу. И это уже радовало. На все их расспросы он неизменно отвечал, что у него все “ОК” и для беспокойства причин нет...
Она не заметила, как, наконец, уснула. Разбудил ее голос в динамике, сообщавший, что через несколько минут они совершат посадку в аэропорту ЭлЭйЭкс города Лос-Анджелес.


        Глава 2

Перегнувшись через кресла родителей, почти лежа на их коленях, Инга и Вика с жадностью изучали сквозь крохотный иллюминатор землю, плывущую  им навстречу. Землю, которой суждено, по возмутительному заблуждению эмигрантов, стать им “второй Родиной”.
Они продолжали плавно снижаться, сделав широкий разворот над Тихим океаном. Уже отчетливо просматривались взлетно-посадочные полосы, здания аэропорта и другие строения. Им рассказывали, что ночной Лос-Анджелес с высоты птичьего полета –явление впечатляющее. Бескрайний ковер огней, насколько видит глаз, и разноцветные дорожки фонариков на поле аэропорта. Но сейчас еще был день, и земля под ними, с преобладающей коричнево-серой гаммой, не способствовала приливу восторга. Даже скорее наоборот - рождала щемяще тоскливое, тревожное чувство. Лана вгляделась в лица дочерей. Инга сияла и лучилась, как в детстве, перед посещением Ёлки или зоопарка. Выражение лица Вики озадачивало. В ее, цвета предутренней ночи, глазах пряталось нечто трудно объяснимое - смесь любопытства, настороженности и...торжества. Торжества взрослого человека, достигшего своей цели.
Дружные аплодисменты пассажиров возвестили о том, что они-таки благополучно приземлились на западном побережье Северо-Американского континента. Инга гарцевала на месте, готовая рвануть вперед при первой возможности. Но проходы были плотно забиты такими же, как она, непоседами. Собственно, усидеть на месте после одиннадцати часов лета было действительно нелегко. Голос стюардессы, с металлом в интонациях, призвал пассажиров оставаться на своих местах до полной остановки двигателей и не нарушать правил полета.

Девочки впервые попали заграницу. Все было ново для них. Им казалось, что впереди их ждут одни лишь сюрпризы, причем непременно приятные. Левон сохранял олимпийское спокойствие, будто он прилетел сюда в очередную, давно наскучившую командировку. То был его щит от английской речи, обрушившейся на них со всех сторон. В Москве, заставляя дочерей заниматься языком, Лана пыталась сама не отставать от них, но у нее это плохо получалось - память была уже не та. И вот сейчас оказалось, что она не может построить даже самую элементарную фразу, не может задать вопрос. А если все же задаст, то наверняка не поймет ответа. Ситуация в аэропорту явилась первым шоком для нее и мужа. Девочки отнеслись к этому со свойственной их возрасту беспечностью.
- Где Давид? - беспокоилась Инга. - Почему он нас не встречает?
- Сначала нам надо выйти из этого эмигрантского инкубатора, - ответила Лана. - Он и вся Америка по ту сторону черты. Потерпите.
Наконец, катя перед собой тележки, груженые чемоданами и баулами, они выбрались в зал ожидания. Встречающие, прижавшись к периллам, с радостно- нетерпеливой нервозностью сканировали взглядами вновь прибывающих. Одному Богу известно, каких мук и усилий стоило им вызвать своих близких, сколько лет прождали они этой встречи. Не исключено, что иные боялись не узнать в толпе дорогое лицо. То там, то здесь всплескивались вопли, визг, всхлипы и причитания, ослепляли вспышки фото- и кинокамер.
Осматривая лица еще не встретивших, Лана вернулась к одному, не взглядом - нутром ощутив связующую нить. Бородка, длинные, собранные хвостом волосы и жутко родные темно-карие глаза...
- Мама! Папа! Мы здесь! - протискиваясь сквозь толпу, Давид бросился к родителям. Как ребенок зарылся лицом на шее матери. По-мужски крепко обнял отца. Взъерошил волосы сестрам, прижал их к себе, потом, отстранившись, с придирчивым любопытством оглядел обеих:
- Выросли-то как! Девушки совсем. Викуля, а ты так прямо загляденье! Только кончай расти, а то меня перегонишь. - Еще раз со счастливой улыбкой оглядев всех членов своей вновь обретенной семьи, Давид выставил вперед себя тоненькую смуглую девушку в Т-шёрт поверх потертых джинсов и бросил нарочито небрежно: - Знакомьтесь. Моя герлфренд.
- Кто-кто?- не поняла Лана.
- Моя девушка. Мы живем вместе. Надеюсь, вы друг другу понравитесь.
- Peggy. Nice to meet you. Welcome to America. - Улыбнувшись, girlfrend по очереди протянула всем узкую холодную ладошку. Потом, поднатужившись, с явным усилием выговорила: - Рас-туй-тэ.
Левон с Ланой переглянулись. Инга и Вика смотрели на Пегги во все глаза.
- Она филиппинка, - непринужденным тоном объяснил Давид. - Ее родители переехали в Штаты, когда ей было десять лет. Боюсь, на первых порах вам с ней будет трудновато общаться... Но чего же мы стоим? Пошли к машине.
- А мы поместимся? - засомневалась Инга. - Вон у нас сколько вещей.
- Не волнуйся. У меня вен. В нем для всего и всех места хватит.
Пегги устроилась на заднем сидении рядом с сестрами, великодушно уступив отныне принадлежащее ей место подле Давида его отцу. Она попыталась разговорить девочек. Но те, стесняясь своего английского, поначалу отвечали односложно, а то и невпопад. Однако вскоре, с помощью рук и мимики, между ними завязалось нечто вроде беседы.
Машина неслась по фривею со скоростью 80 миль в час. Пять широких полос в одну сторону, пять таких же, отделенных бетонной перегородкой, в другую. Будто вычерченные по лекало многоярусные разъезды взмывали над дорогой, образуя пластичные архитектурные конструкции.
- Чудо инженерной мысли и техники! - проговорил Левон. - Вот она, современная цивилизация во всей своей красе.
- Надо же, пальмы! Кругом пальмы, как в Африке! - изумлялась Вика.
Вот только невестки-филиппинки нам и не хватало для полного счастья, размышляла Лана, искоса, в полоборота наблюдая за смуглой девицей, в настоящий момент с отсутствующим видом глядевшей в окно.
Давид резко снизил скорость, а вскоре машина и вовсе поползла  шагом.
- Там что-то случилось впереди? - спросил Левон.
- Обычное дело. Trafic, - отозвался Давид. - Час пик. Рабочий день кончился. Нам ехать через Downtown, а оттуда сейчас валом валят всех видов и рангов служащие.
Примерно через полчаса такого пути Давид съехал с фривея, пересек несколько улиц и припарковался перед длинным двухэтажным домом, отгородившимся от улицы узкой полосой экзотических вечнозеленых растений.
- Прибыли, - сообщил он. - Будем выгружаться.
- Это твой дом? Ты здесь живешь? - воскликнула Инга, с любопытством озираясь по сторонам.
- Да, я здесь живу. Но это не мой дом.
Давид деловито обошел машину, открыл заднюю дверцу и, подхватив два чемодана, направился к подъезду. Левон взял два других чемодана. Пегги, перекинув через плечо свою сумочку, предложила девочкам следовать за нею.
Они шли гуськом по длинному, унылому коридору, неприятно пахнущему то ли краской, то ли клеем. С обоих сторон были одни только пронумерованные двери. Низкие потолки гулко разносили их шаги по всей длине коридора. Давид опустил чемоданы на пол, снял с пояса увесистую связку ключей и, найдя нужный, отпер дверь под номером 127.
Переступив порог, гости сразу оказались посреди комнаты на мягко пружинящем под ногами карпете. Комната была совсем небольшая. Справа, через барную стойку, к ней примыкал закуток, выполнявший роль кухни. Дешевый узкий диван, кресло, журнальный столик и телевизор - вот и вся меблировка комнаты.
Озадаченно оглядевшись по сторонам, Лана перевела на сына растерянный взгляд. Вид у девочек был еще более жалкий. Пегги предусмотрительно юркнула на кухню. Левон разглядывал пустые стены с таким интересом, будто на них размещалась музейная экспозиция.
- Не расстраивайтесь так, - улыбнулся Давид, открывая незамеченную ими дверь. - Тут еще одна комната. Наша спальня. А за ней есть балкон.
- Можно взглянуть? - оживилась Вика.
- Валяй. Только не расшиби нос. Там раздвижные двери и сетка... Да вы садитесь. Отдыхайте. А я принесу оставшиеся вещи и закрою машину.
Все трое и вернувшаяся с разочарованным видом Вика так и остались стоять посреди комнаты. Пегги гремела на кухне посудой.
- Кажется, она собирается нас кормить, - шепнула Вика. - Хотела бы я знать, на чем.
- А я хотела бы знать, где мы будем спать, - вставила Инга.
- На полу, - весело ответил Давид, появляясь в дверях. - Смотри, какой он мягкий.
Обиженно сверкнув глазами на неудачную шутку брата, Инга спросила:
- Ну а наши вещи? Сейчас ты скажешь, что они останутся в чемоданах? Ведь у тебя тут нет ни одного шкафа.
- Заблуждаешься, сестренка. Вот, смотри. - Он шагнул в спальню, единственным убранством которой был широкий двойной матрац на колесиках да тумбочка с дешевенькой настольной лампой, и с видом мага-волшебника потянул за какую-то ручку. Добрая половина стены с грохотом отодвинулась, обнажив глубокий полупустой клозет. - Видишь, сколько места. Всем хватит.
- А туалет у тебя есть? - жалобно спросила Инга. - Или он общий, в коридоре?
- Bathroom - моя гордость!  - заявил Давид, распахивая узкую дверь в изголовье кровати. - Иди, обследуй первая, - предложил он сестре. - Выключатель слева.
Инга нащупала выключатель, щелкнула им и в следующую минуту отскочила от двери. Вместе со светом возник вибрирующий натужный гул.
- Что это!?.
- Деревня ты моя. Свет и вытяжка включаются одновременно.
- Вытяжка?.. Так ведь ночью зайдешь, весь дом перебудишь.
- Ночью спать надо, а не по туалетам шастать.
Вика украдкой заглянула на кухню: Пегги, домыв скопившуюся в раковине грязную посуду, запихивала ее в шкаф. Никакой еды ни на столе, ни на плите видно не было.
- Ну, вы распаковывайтесь, умывайтесь с дороги, отдыхайте, а я мигом, - сказал Давид и, посовещавшись с Пегги, исчез.
- Куда это он? - спросила Вика.
- Понятия не имею, - отозвалась сестра.
Последовав совету Давида, вновьприбывшие по очереди посетили ванную комнату, пользуясь одним и тем же полотенцем, которое им удалось там обнаружить. Пегги тем временем включила телевизор и уселась прямо на полу, видно, решив предоставить гостям все сидячие места. На диване и кресле вполне можно было разместиться вчетвером, но Вике понравилась идея Пегги и она плюхнулась рядом с ней на мягкий карпет, посмеявшись над своей неуклюжестью.
На экране шел какой-то комикс, то и дело прерываемый неестественно однообразными взрывами смеха за кадром. Пегги жадно ловила каждое слово и тоже смеялась, только беззвучно. Остальные, ничего не понимая, молча скучали... Дверь распахнулась, и на пороге появился, наконец,  Давид с большим прямоугольным свертком в руках.
- Ну что, гости мои дорогие, заморил я вас голодом? Айда все на балкон! Обедать будем. Peggy, come on, help me.
Гёрлфренд, не проявляя особого рвения, поднялась и последовала за Давидом. Через несколько минут его зов повторился:
- Прошу всех к столу!
Стол был складным и пластмассовым.  В комплекте с двумя узкими длинными лавками он едва помещался на тесном балкончике, упиравшемся в стену соседнего дома. От раскаленной под солнцем стены шел удушливый жар. Сервирован стол был большой круглой пиццей  “Паперрони”,  несколькими банками “7up”, разовыми тарелками и стаканчиками.
- Sorry, я не держу дома стола, - сказал Давид, откупоривая бутылку темно- красного вина. - Он нам как-то ни к чему. Мы дома не едим. А если и перекусим, так на ходу, прямо на кухне. Все это, - он указал на стол и лавки, - я взял напрокат к вашему приезду.
- С ума сошел! - ужаснулась Лана. - Разве можно так питаться! Ты же заболеешь.
- Ну что ты, мама. Зачем нам тратить время на готовку дома, когда на каждом шагу кафе, fast food, ресторанчики.
Лана лишь покачала головой, но перечить не стала.
Пегги пододвинула к Давиду бумажные стаканы, и он разлил в них вино.
- С приездом! - жизнерадостно провозгласил он. - Ужасно рад вас всех видеть. Соскучился до чертиков. Больше меня не будет глодать чувство одиночества. За наше воссоединение. Ура.
Покончив со своим куском пиццы, Пегги поднялась.
- Okay, guys. I’m gonna to leave now, - проговорила она нараспев, жуя слова.- It was nice to meet all of you. Bye to everybody.
Гости скорее догадались, чем поняли из ее слов, что гёрлфренд уходит, и, радуясь в тайне тому, что смогут остаться своей семьей, с чрезмерной приветливостью заулыбались ей. Проводив Пегги до дверей, Давид вернулся на балкон:
- Мы решили, что будет лучше, если она пока поживет у своих, - объяснил он. - Папа с мамой смогут спать в спальне. Постель там широкая. - Уловив вопрос в глазах девочек, он продолжил: - Вика или Инга устроится на диване в living room. И еще я взял напрокат две раскладушки. Так что все будет Okay. Разместимся.

Сгустились сумерки, а вместе с ними пришла и прохлада. Сразу стало легче дышать. Собрав со стола бумажную посуду вместе с остатками пиццы, Давид бросил ее в мусорный бачок в углу балкона.
- А что, удобно, - заметила Вика. - Не надо ни мыть, ни вытерать, ни раскладывать по местам.
- Америка - страна рациональная, - сказал Давид. - Здесь все устроено так, чтобы быт не довлел над человеком.
Какое-то время сидели молча. Беседа не клеилась. Слишком разительное несоответствие ожидаемого и увиденного действовало удручающе.
- Хотите, я найду вам что-нибудь по телеку? - предложил сестрам Давид.
- Хотим! - оживились те, вскакивая.
Через несколько минут он вернулся к родителям, сел напротив, с грустной иронией заглянул им в глаза:
- Я вас сильно разочаровал?
- Не то слово, - не удержалась Лана.
- Меня ты нисколько не разочаровал, - ответил за себя Левон. - Начинать с нуля в чужой стране одному всегда трудно.
- Но ведь ты писал нам, что нашел работу по специальности.
- И я не обманывал вас. Я действительно работаю в строительном бизнесе.
Видя, что эта тема неприятна сыну, они попытались от нее уйти.
- Скажи, Давид, - осторожно начала Лана, - с Пегги у тебя это серьезно?
- А что ты называешь серьезным?
- Ну-у... собираешься ли ты на ней жениться?
- Так мы уже живем вместе, мама.
- Это не одно и то же, согласись.
- Ты еще не врубилась, что мы в Америке, в свободной стране. Женаты, не женаты, какая разница. Люди должны быть вместе, пока им этого хочется, пока им друг с другом хорошо и приятно.
- Вот как? И никаких обязательств?
- Обязательств?!. Разве можно любить по обязанности?
- А если будут дети?
- Дети будут только в том случае, если мы убедимся, что хотим остаться вместе, что способны вырастить их и поставить на ноги. Свадьба и регистрация в мэрии не самоцель.
  - По-моему наш сын рассуждает вполне логично, - улыбнулся Левон. - По крайней мере глупостей он явно не натворит. Не хорошо только, что Пегги пришлось из-за нас уйти.
- It’s OKay. Don’t worry.
- Как я погляжу, ты свободно уже владеешь английским, - заметил отец.
- Да нет, куда там. Просто привычка вставлять расхожие слова и фразы. Извини. А впрочем, к языку вам так или иначе придется привыкать. Без этого здесь шагу не сделаешь. Вы, наверное, устали с дороги, к тому же поменяли день на ночь.
- Да, если честно, глаза слипаются, - не стал отрицать Левон.
- Ваша постель чисто застелена. А о нас троих девчонки, я думаю, позаботятся. Вы не обидитесь, если с утра я уйду на работу? У меня срочный заказ. Не хотелось бы его терять. Найти заказ здесь - уже половина дела. Иногда месяцами сидишь без работы. А тут, как на зло... или на счастье, подвалило.
- Нет проблем, - заверила сына Лана, в глубине души затаив обиду. После такой долгой разлуки можно было бы несколько дней посвятить родителям и сестрам. Пообщаться, что-нибудь показать. Неистребимый советский подход мешал ей здраво осмысливать новую ситуацию.
Видимо чувства Ланы, независимо от нее, отразились на ее лице, потому что Давид сказал виновато:
- Мы наверстаем все на weekend. Хорошо, мама? Sorry.
- Во сколько ты уезжаешь на работу? - поинтересовался Левон. И, предвидя возражения сына, тоном, исключающим отказ, твердо добавил: - Я хочу поехать с тобой.
Давид явно смешался. Даже, как показалось Лане, покраснел слегка.
- Папа! Это неразумно. Ты только что с дороги. Вам еще предстоит аклиматизация. Ухожу я чуть свет. Умоляю, выспись как следует. Тебе там даже присесть негде будет.
- Когда ты уходишь?
- В шесть.
- Ну посмотрим. Как говорится, утро вечера мудренее. Если просплю, значит так тому и быть.
Сложив у стены складные стол и скамейки, Давид кое-как втиснул на балкон раскладушку, наотрез отказавшись спать в living-room, чтобы не стеснять сестер.
- Знали бы заранее, что наш сын живет в таких ужасных условиях, что мы его так стесним, не приехали бы, - вздохнула Лана, тщетно пытаясь приладить под голову узкую длинную подушку.
- Условия ужасные для пятерых. А для двоих вполне терпимо, - возразил Левон уже сквозь сон.
- Да о чем ты говоришь! У него же абсолютно пустой дом. Разве так мы его растили?
- Мы тоже не с пуховых перин стартовали. Были б руки да голова. Да запас времени впереди. А вещи - дело наживное.
Долго еще Лана вертелась и вздыхала. Ее мальчик, ее бедный мальчик, сбежав от отечественной разрухи и беспредела, оказался в более худших условиях, чем имел там, у себя на Родине. И эта анемичная филиппинка под боком. Ну разве они пара. Разве таким она видела его будущее.


Глава 3

Как ни старался Давид неслышно проскользнуть мимо родителей - даже решил не умываться дома, чтобы их не разбудить - но отец, как солдат по боевой готовности, тут же поднявшись, принялся натягивать брюки.
- Па-па, пожалуйста... - взмолился Давид.
- Тсс, - приложил палец к губам Левон. - Я тебя не задержу.
Солнце еще только вставало, но на улицах Лос-Анджелеса и на фривее уже было полно машин. Две правые полосы практически полностью забаррикадировали огромные фуры, каждая из которых была размером с железнодорожный вагон.
Они проехали уже около часа, когда Давид, хранивший всю дорогу угрюмое молчание, свернул на exit. Миновав несколько пустынных улиц, он остановил вен перед частным домом. Вылез из машины так, будто приехал один, и, не взглянув на отца, пошел по driveway к подъезду. Отперев своим ключом дверь, он все-таки обернулся. Отец стоял, прислонясь к машине:
- Я приехал в Америку, к сыну, не для того, чтобы сидеть сложа руки. Я хочу, чтобы мы работали вместе. Чтобы ты взял меня в дело.
Давид мрачно усмехнулся: - Заходи, коль не шутишь.
Левон вошел внутрь дома. Пол, вровень с землей, был забетонирован. Под стеной гора коробок с паркетом и листы фанеры. У входа стопки керамических плиток. Рядом с закопченой дырой камина прямоугольные куски зеленого мрамора...
- Вчера, до вашего приезда успел закончить стяжку, - сказал Давид, не глядя на отца, - и забросить сюда все это... Ты уж, отец, извини, отвезти тебя через часок- другой обратно не смогу. Далековато. Придется тебе весь день со мной провести.
- Вот и прекрасно. Это именно то, чего я хотел.
- Да здесь же даже присесть не на что! Ты не выдержишь.
- Как это не на что. Вот. Чем не лавка? - Левон сел на стопку паркетных коробок.
- Ну как знаешь. Я сразу возьмусь за дело. А то не успеваю.
Давид снял рубашку, натянул на себя  рабочие штаны, поверх них - толстые наколенники, взял огромный тюб с готовым раствором и, ползая на коленях, принялся выкладывать керамическую плитку у порога дома. Левон машинально следил за тем, как он, используя какие-то крохотные приспособления, четко соблюдает бороздку между плитками.
- И все это ты делаешь один?
- Последние полгода да, - отозвался Давид, не поднимая головы. - Юра, когда посылал мне вызов, говорил, что дело у него пошло, что ему не хватает только доверенного человека рядом. Обещал, что все будем делать сообща. С тем я и приехал, плохо себе представляя, какого рода работу он мне предлагает. У него и в Союзе-то наблюдались симптомы высокомерия и жестокости. Я думал, Америка его обломает. Не тут-то было. Встретил он меня вроде бы нормально, предложил, пока не осмотрюсь, пожить у него. Правда, это была не жизнь, а пытка. Деревянный топчан он поставил мне на патио. Ночью я дрожал от холода, а утром плавал в поту под прямыми лучами солнца. К тому же меня вечно мучило чувство голода - он и за столом был скуп. Работу мы, как он и обещал, делали на равных, вместе. Мы клали кафель, паркет, выкладывали камины. Но платил он мне копейки, как мексу-нелегалу, объясняя это тем, что он-де босс, что он достает заказы, а я всего лишь исполнитель, к тому же бесплатно пользующийся его гостеприимством. Я бы смирился и с этим. Деваться-то было некуда. Но вел он себя с каждым днем все безобразнее - унижал, издевался, всячески подчеркивая мою от него зависимость. Наконец, я не выдержал. Решил, что лучше спать под мостом и подыхать с голоду, чем терпеть все это. Один раз утром я встал и, никому ничего не сказав, ушел, в буквальном смысле, куда глаза глядят.
Давид умолк. Отец уперся свинцовым взглядом в пол, ощущая странное окаменение во всем теле.
- Что было потом? - наконец, выдавил он из себя.
- Не спрашивай. Не люблю плакаться. Худо было. Хуже, наверное, не бывает. Думал, пропаду совсем. Спасибо Пегги. Она меня приютила. Отхаживала и приводила в чувство месяца два. Я дал объявление в русскую газету, благо это стоит там копейки. Недели через две получил первый заказ и потихоньку начал работать самостоятельно. Я благодарен Юре за преподанный урок и за навыки, которых ему у меня не отнять. Видишь, мы с Пегги даже снимаем теперь квартиру, на пополам.
- Почему мы ничего не знали? Почему ты не обратился ко мне за помощью? Наконец, почему не вернулся домой?
- Во-первых, возвращаться было не на что. А во-вторых, это был вопрос принципа. Я должен был проверить, на что гожусь сам, без папы и мамы. Наверное, жизнь специально время от времени устраивает нам такие испытания. Разве тебе всегда было хорошо и сытно? Разве у тебя не было в жизни трудностей? И разве ты не сам преодолевал их?
- Не скрою, слушая тебя, я испытываю чувство гордости, что у меня такой сын. Но от этого боль не становится меньше... Так вот какую роль сыграла в твоей жизни эта хрупкая девчушка... А чем она занимается?
- Пегги работает в Mays’s - большом престижном магазине в Shoping Center, и учится. Она и меня заставила взять вечерние классы в их колледже... Ну вот, с кафелем порядок. Теперь очередь паркета. - Он с явным усилием разогнулся и не сумел сдержать стон. - Подводят проклятые колени. Столько на них ползал, что даже по ночам отекают и болят.
- Присядь-ка рядом со мной, - попросил Левон.
- Извини, пап, не могу. Прогораю со сроками. А заказчик этого не любит.
- Ничего. Присядь.
Давид повиновался и, морщась от боли, опустился рядом с отцом на кипу паркета.
- Уезжая в Америку, - начал Левон, - мы, как ты знаешь, продали нашу дачу в подмосковье. Купил ее, вместе с садом и собакой, один предприимчивый немец, открывший в наших краях колбасную фабрику. Так что у нас теперь есть 100 тысяч долларов. Как ты думаешь, сможем мы на них купить в кредит два дома - тебе и нам?
Давид задумчиво посмотрел на отца.
- Сможем, конечно. Но лично я этого делать не стал бы.
- Почему?
- Мне дом пока не нужен. На данном этапе меня вполне устраивает то, что есть. Здесь очень опасно прыгать выше собственной головы - можно шею свернуть. Ты хочешь помочь мне?
- Я не могу равнодушно смотреть на то, как ты живешь и чем зарабатываешь на хлеб.
- Okay. Я не стану отказываться от помощи. Она мне действительно очень нужна. У тебя есть немного денег? Тогда помоги мне открыть свой легальный бизнес. Я зарегистрирую корпорацию, открою счет в банке, сниму помещение под офис, дам рекламу на yellow page, найму пару рабочих. Они будут выполнять черную работу, а я - находить заказчиков, подписывать контракты, делать эскизы дизайна... И вот когда у меня дело пойдет и расширится, я сам смогу купить себе хороший дом с бассейном, приличную машину и многое другое.
- А сколько нужно денег, чтобы раскрутить такой бизнес, как твой?
- ...Не много. Думаю, тысяч 25-30 вполне достаточно.
Левон повеселел: 
- По рукам! Считай, что они у тебя есть.
- Спасибо, отец. Вот закончу через неделю этот заказ и займусь вами. У нас с тобой целая куча дел по вашему обустройству. Девочкам надо сдать тесты, чтобы записаться в  школу. Тебе и маме хорошо бы найти работу. Всем вам надо получить social security number.
- А что это такое?
- Порядковый номер, без которого в Америке жить нельзя. Своего рода код. По нему в считанные минуты можно получить о человеке исчерпывающую информацию, то есть вычислить его и просветить, как на рентгене. При заполнении любой анкеты, при поступлении на работу или учебу, при визите к врачу, при любом письменном или устном обращении первый вопрос - Ваш Social Security number? Без этого никто с тобой даже разговаривать не станет.
- Как в концлагере, что ли?
- Ну что ты. Это свободная страна свободных граждан, - усмехнулся Давид. - Дальше. Наша первостепенная задача - получить вид на жительство. Ты наверняка слышал, что Америка разыгрывает green-cards по лотерее. Я уже второй год заполняю на себя и на вас бумаги и отправляю их по инстанции. В прошлом году мы все пролетели. Посмотрим, что будет в этом. В сентябре ожидается очередной розыгрыш. Еще вам с мамой нужно обязательно сдать экзамены на Driver Licence - водительские права, и купить машину.
- Что за необходимость такая? Разве мы не можем, как все, пользоваться тролейбусами, автобусами, метро?
- Дело в том, что городской транспорт в Лос-Анджелесе, мягко говоря, дефективный. Здесь, к примеру, тролейбусов и трамваев нет вовсе. Есть одна недостроенная ветка метро, по которой, с интервалами электрички, бегают трехвагонные поезда. Практически весь городской транспорт это автобусы, но и они ходят не часто и не везде. Чтобы добраться куда-нибудь, иногда приходится сменить несколько автобусов. Так что, если “как все”, то без машины вам никак не обойтись. Причем, в идеале, у каждого должна быть своя.
Отец только присвистнул.


Глава 4

За следующие несколько месяцев Левон и Лана сообща изучили правила вождения, взяли платные уроки у инструктора и, успешно сдав в DMV  driving test,  получили водительские права. А это означало, что можно, наконец, купить машину и не быть больше пленниками тесной унылой квартиры.
В один прекрасный день Давид ворвался в дом, как шаровая молния, и с порога, размахивая какой-то бумажкой, закричал:
- Мама! Папа! Сестренки! Пляшите! Победа!
- Кто победил? Кого? - Левон, читавший русскую газету, поднял очки на лоб, вопросительно глядя на сына. - С немцами вроде бы мы давно уже разобрались.
- Вы выиграли грин-карту! Все четверо! Всей семьей! Просто чудо какое-то! - Давид сиял.
- Погоди, погоди, сынок. А ты? - спросил Левон.
- А я пока опять пролетел, - махнул рукой Давид. - Ничего. Подождем еще. Не представляете, какая это удача. Здесь люди по десять лет ждут, и то не у всех получается. Даже на всякие махинации идут. Но чтобы вот так сразу! Собственно, грин-карту выиграл папа. Ну а жена и дети уже автоматически приплюсовываются, как члены одной семьи.
- Я что-то не понимаю, Давидушка, - перебила его Лана. - Разве ты не наш сын?
- К сожалению, этот закон распространяется только на детей, моложе 21 года. А мне уже 23. Так что я сам по себе.

Давид был очень занят. И воодушевлен. Он теперь выглядел совсем иначе, чем в день их приезда - исчезли мрачная замкнутость и растерянность. Он стал общительнее, веселее, разговорчивее. Шутил с сестрами. Ластился к матери. Лана радовалась, что перед ней снова ее прежний сын. И даже лучше прежнего. В нем не осталось и следа от юношеского эгоизма, избалованности. Несмотря на свою занятость, он умудрялся для всех находить время. Старался решать многочисленные вопросы и проблемы, то и дело возникавшие на пути их нелегкого внедрения в чуждую им, новую среду. Бывшему советскому гражданину даже в голову не могло прийти, каким количеством тонких и толстых нитей опутан якобы свободный американец,  как сосчитан, прослежен и измерен каждый его шаг. Дотошные эмигранты предпринимали отчаянные усилия разобраться во всей этой паутине. Истинные же американцы могли прожить в своей стране всю жизнь, даже не попытавшись понять, как действует механизм, частью которого они являются.
К своему ужасу, Лана обнаружила, что вся одежда, все постельное белье в шкафу и на полках у сына неглаженые. Более того, их, как оказалось, и гладить-то было нечем. Она заставила Давида взять ее в магазин, сама купила утюг и гладильную доску и ликвидировала это “вопиющее безобразие”.
- Мамочка, солнышко! - таял от удовольствия Давид, надевая по утрам идеально отутюженные рубашки. - Я снова чувствую себя человеком! Пегги пыталась убедить меня, что утюг в Америке - nonsense. Что по-настоящему деловые люди не опускаются до траты драгоценного времени на такие ничтожные мелочи, как складка на одежде, а попросту не замечают их.
Да, на быт, судя по всему, Пегги размениваться не хотела. Но, несмотря на то, что приезд семьи Давида внес в ее жизнь существенные неудобства и осложнения, для его сестер у нее время находилось. После работы она заезжала за ними на своей старенькой Хонде и везла показывать город. Заканчивалась прогулка обычно в каком-нибудь Fast Food или в кинотеатре с пакетом pop-corn и огромным бумажным стаканом ледяной pepsi-cola. Девочкам такое приобщение к “настоящей” американской жизни ужасно нравилось. Они ждали Пегги с нетерпением, с каждым разом проникаясь к ней все большей симпатией. Благодаря ей английский у Инги и Вики быстро продвигался.

         Шли последние недели летних каникул, и скоро Пегги уже не сможет уделять им свои вечера. Но с наступлением осеннего семестра и у сестер не будет свободного времени. Обе начнут учиться в High school, которая, к счастью, располагалась в пяти минутах хотьбы от дома Давида.
Инга считала каждый день, отделявший ее от занятий, веря, что как только она переступит порог своего нового класса, для нее начнется по-настоящему интересная жизнь, полная волнующих событий и увлекательных встреч. Ей не терпелось почувствовать себя американкой.
У Вики, казалось, на этот счет иллюзий не было. А кроме того, она жила в ином мире, очень глубоком, сложном и до конца ею не осознаваемом. Когда на улице было нестерпимо жарко и никто не рисковал высунуть нос на раскаленный балкон, Вика находила там уединение. Забившись в угол, где чудом сохранялся крохотный клочок тени, она записывала в свой дневник стихи-раздумья, полные любви к миру, к людям и какой-то странной вселенской патетики, самопроизвольно изливавшейся на бумагу.
Лана никогда не отождествляла себя с породой женщин семейства домашних и, в принципе, терпеть не могла всё, что было связано с хозяйством и домом. Но на сей раз она буквально лезла из кожи вон, изощряясь в приготовлении разнообразных блюд, бросив на это благое дело весь свой - застойный на данном этапе - творческий потенциал. Уж очень ей хотелось компенсировать сыну два тяжелых года, прожитых им едва ли не впроголодь. Хотя осуществлять задуманное было совсем непросто. Купить-то можно было все, что душе угодно, вплоть до птичьего молока, а вот сообразить, где и на чем готовить - гораздо сложнее. Тесный закуток у входной двери, который лишь символически можно было назвать кухней, казалось, меньше всего для этого подходил. Тем не менее, всякий раз, устраиваясь после работы за взятым напрокат столом, Давид блаженно жмурился, с обожанием глядя на мать, и мурлыкал слова благодарности. Лана тотчас начинала прикидывать в уме, а что бы такое-этакое придумать на завтра.
- Конечно, для любимого сына ты готова весь день проторчать на кухне, - ехидничала Инга, уплетая обед. - Небось когда мы просили тебя приготовить нам что-нибудь вкусненькое, ты всякий раз ссылалась, что занята.
- А разве я не была занята, дочка-колючка? Кто ездил каждый день на работу? Кто возил вас в школу и из школы? Кто держал на себе весь дом и сад впридачу?
Как минимум дважды в неделю Пегги обедала вместе с ними. Нахваливая материнскую стряпню, Давид бросал на нее выразительные взгляды. А однажды, не удержавшись, напрямую сказал: “Увидела, sweet heart, что значит настоящая женщина в доме? Учись.”
Как только Давид усаживался перед телевизором, Инга пристраивалась позади него с расческой в руках и припрятанными лентами в кармане и принималась возиться с его по-девичьи длинными волосами. Сначала она их долго, тщательно расчесывала или начесывала, потом выкладывала в замысловатые прически или заплетала косички - иногда одну, иногда две, а то и сразу десяток, под шумок вплетая в них разноцветные ленты и завязывая бантики. Давид не сопротивлялся и все терпел. Возня сестры с его волосами действовала на него расслабляюще и успокаивающе, как массаж.


        Глава 5

Очень скоро выяснилось, что в Лос-Анджелесе полно знакомых, опередивших их по части эмиграции. Знавшие Левона  как “крупного начальника” и не успевшие еще избавиться от болезни, именуемой чинопоклонством, они спешили пригласить их в гости, оказать внимание, поделиться приобретенным опытом, дать дельный совет, похвастаться своими достижениями или поплакаться на трудности и неудачи. А по сути, как скоро поняла Лана, за всем этим стояло одно, осознанное или неосознанное, стремление оказаться поближе друг к другу - так сбиваются в кучку щепки, попавшие в водоворот. Обычно после подобных общений у Ланы оставался привкус во рту и осадок на душе.
          В тот вечер их пригласили к себе бывшие соседи по дому на Котельнической набережной, с которыми они случайно столкнулись в супермаркете - довольно приятная замужняя пара, Анна и Сергей, уже четыре года жившие в Америке. Собрав небольшую компанию из своих друзей, они устроили в их честь настоящий пир.
Рассказывая Левону о присутствующих, хозяин неизменно пользовался, в качестве характеристики, их “союзными” заслугами и регалиями: этот в прошлом декан университета, тот профессор, у этого жена юрист, а тот - и вовсе академик. И ни слова о том, чем они занимаются здесь, в Америке, чем зарабатывают себе на жизнь. Лишь один гость составил исключение.
- Виталий Гофман - наш самый незаменимый человек, - сказал Сергей, представляя высокого, холеного мужчину средних лет с красивой проседью в густой черной шевелюре. - Он доктор. И все мы его пациенты.
Несмотря на респектабельный вид и явное мужское обаяние, доктор не произвел на Лану положительного впечатления. Зато его супруга понравилась ей с первого взгляда. Аристократическая внешность, полные достоинства манеры, спокойная, этакая глубинная уверенность в себе. Сергей назвал ее Натель. Надо понимать, Наталия - Ната, Нелли, Натали. Я хотела бы с ней подружиться, отметила про себя Лана и очень тому удивилась. Она не смогла припомнить, где и когда в последний раз у нее возникало подобное желание.
Ощущая себя инородным телом в чуждой ей по духу среде, Лана между тем не без любопытства наблюдала за своими соотечественниками. Она не могла отделаться от мысли, что все присутствующие, включая хозяев, разыгрывают перед ними некий фарс. Они оживленно переговаривались, шумно смеялись, обсуждали какие-то местные проблемы - “шапинги”, “сэлы” в “молах”, “аутлетах” и на “плазах”, пересыпая речь английскими словечками. Ну почему, почему все эти люди, все эти умные, светлые головы, должны были оказаться здесь, за тридевять земель от родного дома. Почему они должны разыгрывать из себя американцев, которыми, увы, никогда не станут, - с надрывом думала Лана, забывая, а точнее, не желая признать, что сама становится частью этой, “чуждой ей среды”.
Начало застолья прошло в мажорных, приподнятых тонах, по-прежнему больше смахивавших на шоу. Сергей не скупился на напитки, и гости, постепенно утрачивая самоконтроль, расслаблялись, становясь самими собой, не заботясь уже о том, какое впечатление они производят на вновьприбывших. Покончив с кухонными хлопотами, Анна подсела к Лане.
- Вам придется, милая Лана, как и всем нам, смириться с мыслью, что мы - потерянное поколение, - сказала она, красноречиво вздохнув. -  Поколение, добровольно приносящее себя в жертву счастливому будущему своих детей. Лишившись Родины, мы ничего, кроме бытового комфорта, не обретаем взамен.
- Не-ет,- протестующе замотала головой Лана. - Не могу с вами согласиться. Это было бы слишком жестоко.
- Судите сами. Мы приезжаем сюда готовыми специалистами, состоявшимися людьми с определенными представлениями о самих себе. Мы знаем, на что способны и чего стоим. Но чтобы доказать это здесь, нужен хороший английский, которого у нас, как правило, нет. Большинство из нас не может прилично объясняться даже в продуктовом магазине. Вот тут-то и начинается самоуничтожение себя как личности, когда осознаешь вдруг, что для этой страны ты ноль без палочки, и никому весь твой предыдущий опыт не нужен.
А вот доктор Гофман, он молодец! - добавила Анна, с обожанием глядя на своего самодостаточного гостя. - Проявил волю и настойчивость. И теперь пожинает плоды. Он был практикующим врачом у себя на Родине. Приехав сюда, оказался ничем, как все мы. Спрятав самолюбие в карман, пошел работать простым санитаром в госпиталь. А по ночам учился. За три года сдал все экзамены и получил лайсенс врача. Теперь имеет свою медицинскую практику. Взгляните, какой у него довольный вид. Еще бы! Вилла на вершине холма. Три шикарные машины в гараже. И все это достигнуто собственным трудом. Хотя... - Она понизила голос до еле слышного шепота. - За такой короткий срок обычный врач не может так высоко взлететь. Наши эмигранты - народ изворотливый. Умеют находить бесконтрольные лазейки в американских законах.
- А его супруга? Чем она занимается? - перебила ее Лана.
- Натель?.. Спросите что-нибудь полегче. Никто из нас этого толком не знает. Проще всего было бы предположить, что рядом с преуспевающим мужем можно не заниматься ничем. Но Натель к числу таких жен явно не относится. Она, как бы это выразиться... Загадка своего рода. Вещь в себе.
Хозяин, произнося тосты за каждого из своих гостей, с особым почтительным уважением заговорил о Левоне, называя его не иначе, как Левон Давидович и на “вы”, хотя ко всем остальным обращался запросто, по имени. Он попытался даже припомнить весь его послужной список.
- Побойтесь Бога, Сергей, - довольно резко прервал его Левон. - Мы не в Союзе и не на партийном собрании. Хотите выпить за нас с Ланой? Спасибо. - Чокнувшись с хозяином, он залпом осушил свой бокал.
           Доктор Гофман, с резко возросшим интересом изучая бывшего “большого начальника” , улыбнувшись, спросил:
- Как давно вы здесь, Левон?
- Почти два месяца.
- Ну-у, совсем еще новички.
- Но мы уже успели получить права, - вставила Лана с гордостью. - Дело за небольшим - купить машину.
- Уже решили, какую?
Они поговорили о марках машин и о покупке дома. Уточнив, в каком месте те собираются жить, доктор Гофман предложил свести их со своим агентом по недвижимости. Его наводящие вопросы не были случайными. По марке и стоимости машины, по району проживания здесь определялся уровень благосостояния семьи, ее места на социальной лестнице. Все, конечно, понимали, что за два месяца пребывания в стране о месте этом говорить еще рано. Но иные умудрялись подготавливать себе почву задолго до переезда. Особенно те, кто занимал в Союзе большие посты.
- Мой realtor нашел мне дом, которым я очень горжусь, - сказал доктор Гофман, продолжая затронутую тему. - Кстати, будем рады принять вас у себя. - Помедлив, он добавил: - Всех, здесь присутствующих. На Labor Day.
- Виталий! На Labor Day мы уже приглашены к Левинским в Санта Барбару, - напомнила Натель. Лана отметила про себя, какой приятный у нее голос - звучный и грудной.
- Как же я мог забыть такое! - хлопнул себя по лбу доктор. - В программу включена рыбалка с яхты. А я это дело обожаю. Натель - моя ходячая записная книжка. Что бы я делал без тебя, hunny! Если ты еще и вспомнишь, какой weekend у нас свободен, цены тебе не будет.
- Последний этого месяца, - подсказала Натель.
- Чудненько. Значит, ждем вас к 8 часам вечера в субботу 30-го. Здесь наш домашний адрес и телефон. - Он достал из нагрудного кармана несколько визитных карточек и, протянув одну Левону, еще раз повторил: - Будем очень рады видеть вас у себя. - Остальные визитки он раздавать не стал, а просто положил их в центре стола, мол, кто захочет, возьмет сам. Этот не слишком красивый жест можно было расценить, как отсутствие горячего желания видеть у себя гостями всех присутствующих.

Ближайший выходной день Давид посвятил родителям, задавшись целью выбрать для них подходящий автомобиль. Если в Союзе трудно было покупать машины потому, что их не было, то здесь трудность заключалась как раз в обратном - в бешеном их изобилии. Пожалуй, ни в каком другом штате Америки машина не возводилась в такой фетиш, как в Калифорнии. Ярко освещенные диллерские, украшенные флажками и гирляндами рвущихся в небо воздушных шаров, занимали центральные улицы города, выстраиваясь одна за другой по фирмам-производителям: Mercedes-Benz, Lincoln, BMW, Jaguar, Chrysler, Lexus, Audi, Pontiac, Cadillac, Ford, Мitsubishi, Toyota, Acura и так до бесконечности.
         Благодаря сыну, Лана с Левоном сделали совсем неплохое приобретение - двухлетнюю жемчужно-белую Infiniti Q-45 с кожаным салоном и sunroof - люком на крыше. Давид заверил их, что это комфортабельная модель высокого класса и, в отличие от американских, очень надежная. К восторгу Ланы, они покинули диллерскую на своей собственной машине.
- Не могу поверить!- бормотала она с волнением усаживаясь за руль. - Мы теперь свободны, как птицы!
Она включила зажигание, зафиксировала кресло и зеркала в удобном для себя положении, введя их, по подсказке Давида, в компьютерную память машины на водителя №2, поставила рычаг автоматического переключения скоростей на Drive и лишь слегка прикоснулась носком правой ноги к педали газа. Машина рванула с места, как норовистый конь.
- Ого, какая чувствительная! - испугалась Лана, вцепляясь в руль.
- Восемь цилиндров - это вам не шутка. Машина мощная и очень послушная. Так что будьте предельно осторожны, - предостерег Давид.


         Глава 6

Наступил первый день занятий в High school. Лана сама привезла дочерей в школу и, пожелав удачи, задумчиво смотрела им вслед, невольно вспоминая тот ужас последних лет, когда ей приходилось возить их на метро и в электричках. Ее девочки начинают учиться в американской школе. Увы, не в частной, не в специализированной, а в бесплатной Public School. Какой контингент будет окружать их? Как сложатся и сложатся ли вообще их отношения с одноклассниками? Найдут ли они общий язык? Не будут ли чувствовать себя одинокими среди чужих?
С затаенной тревогой сестры улыбнулись друг другу и разошлись по своим классам. Они насмотрелись еще в Союзе видеокассет с фильмами об американской школе, где молодежь была представлена отъявленными хулиганами и бандитами, измывавшимися над учителями и друг другом. Не забыли они и страшные происшествия, показанные по новостям, когда маньяк-подросток перестрелял в школе несколько учеников и учителей. И вот теперь им предстояло самим окунуться во все это - не в кино, а в реальной жизни. В их жизни.
К удивлению Вики, в классной комнате не оказалось ни столов, ни парт. Стол был только один - учительский. Все остальное - казенного вида стулья с подлокотниками и небольшой, размером с тетрадь, приставкой впереди. Вика заняла один из них в заднем ряду, чувствуя себя неудобно, как в капкане. Не зная, куда деть школьную сумку, она засунула ее под стул и принялась исподтишка разглядывать своих новых одноклассников. Не увидев, как ожидала, размалеванных лиц, кричащих причесок и одежды, она вздохнула с облегчением. Это были обыкновенные подростки и вели они себя раскованно и буднично.
Первым был урок Critical Thinking - Критическое мышление. Со звонком появился учитель - немолодой, неопрятно одетый мужчина. Вику поразила его рубашка. Она была не просто неглажена, а безобразно мята. Мята настолько, что воротник, собравшись в морщины, свернулся трубочкой. Холостяк должно быть, подумала Вика. Вытащил утром из стиральной машины одежду и нацепил, не глядя.
Учитель бросил портфель на стул, а сам уселся на стол и, упершись взглядом в листок бумаги, приступил к перекличке. Когда он дошел по алфавиту до Вики и назвал ее фамилию, она, как и все, коротко откликнулась: “Here”. Но чуткое ухо учителя сходу уловило разницу в произношении. Он поднял глаза, внимательно оглядел ее и спросил:
- Where are you from, young lady? - (Откуда вы, молодая леди?)
- From Russia.
- Wow! - прозвучал короткий, но многозначительный возглас.
Случилось то, чего она боялась. Внимание всех присутствующих обратилось на нее. Ее откровенно разглядывали, однако, без тени недоброжелательности. К счастью, длилось это совсем недолго. Уже через минуту все снова забыли о ней.
Вика изучала классический английский, американская интерпретация которого сбивала ее с толку. Как это не комично, американцы “на полном серьезе” принимали британское произношение за иностранный акцент. Сами же они жевали слова, съедали окончания, безбожно акали и даже меняли согласные. Как, скажем, в расхожей фразе: Oh, my God! (Боже мой!)  звучавшей у них как: “О, май Гаш!”
Рядом с Викой сидел интеллигентного вида паренек. При перекличке его назвали Майклом. Она решила делать все как он, чтобы не выделяться, и даже списывать у него, если понадобится. С другой стороны от нее, через один пустовавший стул, расположилась девица по имени Дороти. Она, не переставая, жевала жвачку с открытым ртом, надувала из нее пузыри и звонко щелкала.
Учитель, представившийся новичкам как Mister Cage, раздал размноженные на ксероксе первые страницы учебника, который им предстояло приобрести, и, вызывая учеников по списку, предлагал прочесть один абзац.
- На следующем уроке мы будем обсуждать прочитанное, - предупредил он. - Каждый выскажет свое мнение, попытается найти логику развития событий и поступков действующих лиц, дать им оценку и обоснование.
Впрочем, Вика не была уверена, что правильно все поняла. Дверь с шумом открылась, и на пороге появился долговязый парень в джинсах, стоптанных ботасах и разрисованной майке, с серьгой в одном ухе. Привалившись к косяку плечом, он по-хозяйски обвел взглядом класс, криво ухмыльнулся и выжидательно посмотрел на учителя.
- Hello, Nicholаs! - приветствовал его мистер Кейдж. - Вы опоздали... - Он бросил взгляд на ручные часы, - на 20 минут.
- I know, - последовал невозмутимый ответ.
Мистер Кейдж выразил надежду, что этого больше не повторится, и предложил опоздавшему занять свободное место. Свободное место было только одно - слева от Вики, на которое тот и плюхнулся, а потом долго и шумно копался в своей сумке, пытаясь выудить оттуда карандаш и лист бумаги. Карандаш ему найти удалось, с бумагой дело обстояло хуже. Вика вырвала из тетради листок и протянула ему.
- Thanks, - буркнул парень и взял листок, даже не взглянув на нее.
- Мы можем продолжить, Николас? - поинтересовался учитель, все это время терпеливо пережидавший его возню.
           Николас благосклонно кивнул. Кто-то хихикнул. Он метнул в сторону смельчака пронизывающий, недобрый взгляд сквозь прищуренные веки - хихиканье мгновенно оборвалось. Дороти вытащила наконец изо рта жвачку, прилепив ее под сидение своего стула:
- Как дела, Ник?
Он сомкнул колечком большой и указательный пальцы, что должно было означать: “превосходно”.
          - Viktoria. Now, would you like to read for us? - На американский манер учитель произнес не “вуд ю лайк”, а “вуджулайк”.
Вика не следила за текстом и, не зная откуда читать, растерялась.
  Майкл ткнул пальцем в ее отксерокопированный листок: - From here.
Читала она  хорошо - бегло и с выражением, и произношение у нее было вполне приличное. Поэтому Вика с удовольствием отбарабанила свой абзац. Учитель удовлетворенно кивнул и назвал следующего.
- Thank you, Mikle, - шепнула Вика и улыбнулась.
- Not a big deal,- отозвался тот.
И тут вдруг где-то над головой пронзительно взвыла сирена. От неожиданности Вика подскочила на месте, растерянно озираясь по сторонам, но успела заметить, что учитель и ученики сохраняли спокойствие. Все, кроме одного. Ник выбросил вверх длинные руки и, истерично взвизгнув  “О, май Гаш!”, шмякнулся на четвереньки, пытаясь спрятать голову в ногах у Дороти. Сирена продолжала верещать так оглушительно, что от нее гудело и вибрировало все здание школы.
- Stop it, Nicholas! - От стремления перекричать ее, голос учителя мгновенно осип.
- Every time the same bullshit! I am sick and tiered! - (“Каждый раз одно и то же идиотство! Надоело!”) - отрывисто выкрикивал, будто лаял, Ник, просунув голову между колен Дороти. Он явно ломал комедию, но никто не смеялся.
Перестав замечать его, мистер Кейдж поспешно построил класс в шеренгу и приказал быстро спускаться по запасной лестнице, но ни в коем случае не толкаться и не бежать.
Их вывели на пришкольное спортивное поле, где обособленными группами уже собирались другие классы. Каждый учитель, будучи заранее проинструктирован, выводил своих учеников в определенный промежуток времени и определенным путем, исключающим сутолоку и панику. За несколько минут вся школа оказалась на улице. Вика обратила внимание, что длиннорукого дебошира Ника среди них не было. Сирена, наконец, умолкла.
- What was that? - переведя дух, спросила она у Майкла.
- Earthquake emergency drill, - отозвался тот. И Вика поняла, что это учебная “боевая тревога” на случай землетрясения. Майкл объяснил ей, что такую “стрессовую терапию” во всех школах проводят по несколько раз в году, начиная с первого урока, и все к этому давно привыкли.
Вика отыскала взглядом сестру. С перепугу глаза у Инги стали кукольно круглыми. При этом она часто-часто моргала, отчего еще больше походила на куклу.
Мистер Кейдж сообщил, что учебная тревога окончена и можно снова вернуться в здание школы. Получив таким образом свободу, Вика подошла к сестре.
- Живая? - сочувственно улыбулась она.
- А то ты не испугалась, - огрызнулась Инга. - Сумасшедшие какие-то эти американцы. Так и заикой остаться недолго.
- Наверное, без этого нельзя, - рассудительно заметила Вика. - У них ведь тут зона землетрясений. Надо привыкать к новым условиям. Перемена 15 минут. На втором этаже я видела автоматы - snack-bar и напитки.
- Пошли, если успеем.
У автоматов толпилось несколько школьников. Присмотревшись, как обращались с ними другие, Вика засунула в прорезь долларовую купюру и, волнуясь с непривычки, набрала код “Е 76”. Автомат ожил, заурчал. За прозрачной пластмассовой шторкой выскочил бумажный стаканчик,  в него что-то по очереди вливалось, шипело и пенилось. Шторки с шумом отскочили, и Вика, довольная, взяла из ниши свой капучино. Стоявшая позади нее девочка тронула ее за руку, указывая на металлический карман в нижней части автомата.
- Your change, - подсказала она.
Вика не сразу поняла, что она хочет, но все же сунула палец в “кармашек” и извлекла оттуда 25-центовую монету.
- Смотри-ка, еще и сдачи дает!
Проделав ту же процедуру, Инга отошла в сторонку, слизывая на ходу густую пену из взбитых сливок.
- Да, слушай, я вне себя от возмущения, - вспомнила вдруг она. - Учитель на уроке истории, говоря о Второй Мировой войне, с таким, знаешь ли, пафосом заявил, что войну эту выиграли они - американцы. Нет, ты представляешь! Как тебе это нравится? Если они этому учат в школе, значит это записано в их учебниках как официальная версия. Я лопалась от собственной беспомощности. От того, что не могу вскочить и дать ему по мозгам. Вот где я впервые по-настоящему поняла, как мне не хватает знания их языка.
- Помнишь, что папа говорил по этому поводу? - сказала Вика, хмурясь. - Историю делают политики и историки, преподнося события и факты в нужном им и их стране ракурсе.
Перемена кончилась, и сестры поспешили разойтись по своим классам.


       Глава 7

Жить в тесной полупустой квартире впятером становилось все труднее. Девочкам было негде делать уроки, а на дом задавали так много, что приходилось просиживать над книжками и бесконечными эссе часами. Давиду после тяжелого рабочего дня негде было приткнуться - расслабиться, отдохнуть. Не говоря уже о ситуации, в которую он попал со своей girlfriend. Умом Пегги все понимала и соглашалась потерпеть, а вот чувствами управляла значительно хуже. Дважды они чудом не рассорились. Обсудив сообща этот вопрос, семья приняла решение вплотную заняться разделением. 
          Давид рвался на части. Но ему это нравилось. Ему нравилось быть занятым, особенно если дела доставляли удовольствие. Он по-прежнему не выпускал из поля зрения родителей, которые все еще чувствовали себя беспомощными. Но основные его усилия были направлены на новый бизнес. Заполнение бумаг и оформление документов потребовало уйму времени. В конечном итоге Давиду удалось-таки открыть свое дело. Он снял себе вполне приличный офис в центре Глендейла и уже подобрал двух толковых ребят-строителей. Оставалось главное - найти заказчиков и приступить к работе.
Левон стремился быть все время рядом с сыном. Давид понимал, что он хочет быть полезным, хочет чем-то заняться. Но у него не поворачивался язык сказать отцу правду. Он не мог посадить его на телефон, не мог доверить заполнение счетов в бизнесе, который еще даже не раскрутился, потому что все это нужно делать на английском. И уж тем более не мог допустить, чтобы отец выполнял работу простого маляра, плотника, слесаря или паркетчика.
Когда все разбегались по своим делам, оставаться дома одному для Левона было мучительно. Он начинал ходить из угла в угол, убеждая себя, что совершает моцион. Но, поскольку комната была совсем небольшая, это больше походило на метание зверя в клетке.
Он выходил на балкон и, облокотившись о перилла, уперался взглядом в стену соседнего дома. Некогда белая краска, потемнев от городской пыли, стала серой, как дождливое небо. Левон уже знал наизусть каждую щербинку на этой стене, каждый нарост. Больше разглядывать было нечего. Две трети балкона занимали собранные в кучу складные лавки, стол и раскладушка, так что для Левона оставалось совсем мало места. Собственно не было для него места и во всем Большом Лос-Анджелесе. Привыкнув быть личностью востребованной, вершащей дела людей и предприятий, он болезненно переживал сейчас свою полную отстраненность от активной жизни.
Была на его душе и еще одна боль. Левон не мог простить себе, что бросил на произвол судьбы могилы родителей, что лишен возможности, как прежде, регулярно навещать их, поддерживать в идеальном порядке. Даже живя уже в Москве, он, как минимум, дважды в году устраивал себе командировки в Ереван, подолгу сидел на кладбище, мысленно беседуя с отцом, и особенно с матерью, к которой был очень привязан. Ему казалось, что могилы это единственная ниточка теперь, сохранившаяся между ними. А он эту ниточку добровольно оборвал.
Ответ на его тайные терзания пришел самым неожиданным образом. После ужина семья собралась перед телевизором, постигая через экран американскую псевдореальность. Заметив, что младшая дочь снова уединилась на балконе, Левон вышел за ней. По тому, как Вика обернулась, ему показалось, что она поджидала именно его. Безо всяких вступлений дочь взяла отца за руки и участливо заглянула  в глаза:
- Я должна тебе кое-что сказать, папа.
Решив, что она хочет поделиться с ним какими-то школьными неприятностями, он ободряюще улыбнулся:
- Валяй, дочура. Я весь внимание. Тебе нужен мой совет?
- Боюсь, что совет нужен не мне, а тебе. Ты позволишь?
Однако... Он посмотрел на нее с любопытством. Мало кто отваживался давать ему советы.
- Ну-ну. И что же ты хочешь мне посоветовать? - Тон, вопреки его воле, получился насмешливо-покровительственным.
- Папа, - совсем тихо, но очень внятно проговорила девочка.- Тебе следует отпустить их.
- Кого мне следует отпустить и куда? - не понял Левон.
- Бабушку и дедушку. Твоих родителей.
Глаза Левона широко раскрылись.
- Понимаешь, папа, у каждой души свой путь, - не давая возможности себя перебить, быстро заговорила Вика. - Покинув тело, душа возвращается туда, где ей следует быть. У нее есть свои цели, свое назначение. Она больше не является тем, кем была на земле, в физическом теле.  Но если об ушедшем слишком сильно тоскуют, постоянно будоражат и призывают его, душа этого человека не может окончательно покинуть наш мир и уйти... Тебе нужно осознать, папа, что твои родители уже не твои родители, а свободные души, обитающие в ином мире. Отпусти их с любовью и с миром. И тебе сразу станет легче.
- Что ты такое несешь,  Виктория? -  вспылил Левон. Он не допускал вторжения в свой внутренний мир, даже если это была его любимая дочь. Но все же ворчливо пробормотал: - Что значит “отпусти”? Кто тебе сказал, что я их не отпускаю?
- Бабушка.
Он уставился на нее почти с негодованием.
- Ну знаешь! Есть вещи, с которыми не дозволено шутить.
- Бабушка просила передать, - невозмутимо продолжала Вика, - что тебе нет нужды стремиться к их могилам. Там покоятся всего лишь их “бренные останки”. Извини, она именно так выразилась. А души не имеют постоянной прописки. Она уже несколько раз посещала тебя здесь, в Америке, чтобы объяснить тебе это. Но ты не увидел и не почувсвовал ее присутствия. Поэтому она обратилась за помощью ко мне.
- Умоляю, прекрати, - простонал Левон. - Ты делаешь мне больно.
- Я выполняю данное мне поручение. Бабушка хочет, чтобы ты знал, что ты им ничего не должен.
- Господи, да откуда же ты можешь знать, чего “хочет” бабушка!
- Этой ночью она сама пришла ко мне... во сне, и попросила поговорить с тобой. Не сердись, папа, я не могла не исполнить ее просьбу.
Он долго молчал, переваривая услышанное. Но именно “переварить” никак не мог.  Так уж Левон был устроен, что верил только в то, что способны воспринять его физические органы чувств.
- Ты сказала, что душа уже не является тем, чем была при жизни, - попытался он подловить дочь. - Тогда почему ты решила, что во сне тебя посетила именно бабушка?
- Души могут являться оставшимся на земле близким в том виде, в каком их знают и помнят.
Не сказав больше ни слова, Левон резко повернулся и, пробив лбом дверную сетку, покинул балкон.


   
                Глава 8

Позвонил Сергей, напомнив Левону и Лане, что на завтра они приглашены к Гофманам, и предложил ехать вместе, поскольку без него им дом доктора наверняка не найти. Несмотря на душный вечер Лана принарядилась, надела украшения и туфли на высоком каблуке. Заставила и Левона, как он не сопротивлялся, облачиться в костюм и галстук.
Промчавшись с десяток миль по фривею,  Сергей съехал на узкую, извилистую, слабо освещенную дорогу, которая долго карабкалась вверх по склону холма и, достигнув вершины, побежала горизонтально, петляя в густой сени деревьев.
- Да уж, мы бы точно тут заплутались, - озадаченно озираясь по сторонам, заметила Лана.
- Эта улица называется Малхолланд драйв, - сказал Сергей. - Ее все знают. Она знаменита в первую очередь тем, что очень длинная - тянется по вершинам холмов, повторяя их естественные изгибы, чуть ли не над всем Лос-Анджелесом. Прекрасный воздух, отовсюду великолепный вид на город. Соответственно и дома здесь дорогие, не каждому по карману.
- Мудреное название, - заметил Левон. - Сразу и не выговоришь. Оно что-нибудь означает?
- Это фамилия, - ответила Анна. - Инженер Вильям Малхолланд в начале двадцатого века построил аквадук, перебросивший воду из Северной Калифорнии в графство Лос-Анджелес, которое буквально задыхалось без воды. Аквадук принес графству жизнь и процветание.
- Они до сих пор пользуются этим аквадуком, хоть он и изрядно обветшал, - добавил Сергей. - Ну, мы кажется на месте.
Машина свернула на улицу, которая почти сразу же закончилась круглой площадкой-тупиком.
Выложенная каменной плиткой дорожка вела через газон к парадному подъезду дома, утопающего в тропической зелени. Деревья и кустарники были подсвечены снизу скрытыми в цветнике фонариками, что создавало настроение праздничности и таинственности одновременно. У трехстворчатой дубовой двери с витражом посредине Сергей нажал кнопку звонка. Гулкий колокольный звон разнесся по дому. Не греша поспешностью, на пороге появился хозяин. Приветливо улыбнулся гостям и посторонился, предлагая им войти. Вид доктора шокировал Лану настолько, что она зарделась. Собственно, ее шокировал не столько его вид, сколько несоответствие между ним и ими. На нем были мятые льняные шорты цвета хаки и бледно-салатовая Т-shirt, тоже льняная и тоже мятая. На босых ногах пляжные шлепанцы.
- Проходите сразу на патио. Я там жарю шашлык.
            Он провел гостей через просторный холл и living-room, давая им возможность осмотреться, вернее - поглазеть по сторонам. Тем более что глазеть было на что. Высоченные потолки со skylight - дословно “небесный свет”, то бишь потолочные окна. Белые стены, белые оконные переплеты, белая мебель с мягкими креслами и диванами, обитыми белой кожей, в сочетании с яркими абстрактными картинами на стенах создавали ощущение роскоши и парадности. На паркетном узорчатом полу у беломраморного камина шкура белого медведя с оскаленной пастью. Гостиная органично вливалась в “трапезную” без дверей и стен, их разделяющих. Овальный белый стол в окружении резных спинок белых стульев вызвал у Ланы ассоциацию со свадебным тортом. Стеклянные горки у стены были полны изысканной дорогой посуды.
Хозяин вывел гостей во двор, большую часть которого занимал бассейн, подсвеченной изнутри разноцветными лампами. В излучавшем золотистый свет, бурлящем джакузи сидела незнакомая пара, потягивая через трубочки прохладительные напитки. Пара приветливо помахала руками вновьприбывшим. Доктор указал гостям на плетеные кресла у садового стола и, извинившись, вернулся к дымящему мангалу, где у него уже запекались баклажаны, сладкие перцы и помидоры. Мангал представлял собой целый агрегат из кирпича  и металла, переходящий в разделочный стол с раковиной, вмонтированной в каменную плиту.
Внутренний дворик был обнесен с трех сторон изгородью, обсаженной кипарисами, пальмами и магнолиями, а с четвертой обрывался крутым склоном. Лана подошла к самому краю и ахнула. Перед ней, как на гигантском блюде, лежал необъятный, искрящийся мирриадами огней город.
- Нравится?
Она обернулась. Рядом стояла Натель.
- Здраствуйте, Натель. Очень нравится.
- Извините, что сразу не вышла. Я принимала душ после бассейна. Кстати, почему бы вам не искупаться? Вода с подогревом.
- Да нет, спасибо...
- Мы забыли напомнить вам, чтобы вы захватили купальники. Но это дело поправимое. Я всегда держу запасные для гостей.
- Как-нибудь в другой раз, Натель.
- Вы такая нарядная. А мы, так сказать, по-дачному.
Лана лишь улыбнулась в ответ, бросив взгляд на ее стройную фигуру в белых шортах и коротенькой маечке, оставлявшей открытым упругий загорелый живот.
- Да, наверное, я еще не прочувствовала специфику знойной Калифорнии и американской свободы от всякого рода условностей.
- Чего-чего, а условностей здесь побольше, чем у нас, - возразила Натель. - А сегодня, поскольку присутствует бассейн и барбикью, мы попросту исключили все условности.
Левон, большой любитель барбикью-шашлыка, для которого он признавал исключительно армянский эквивалент - “хоровац”, тут же скинул диссонировавший с обстановкой пиджак и, засучив рукава белой сорочки, подключился к хозяину, помогая ему нанизывать мясо на шампуры. Анна пристроилась у каменного стола, взяв на себя малоприятную работу - очистку печеных овощей. Овощи были прямо с огня. Они обжигали пальцы и пачкались сажей. Наличие раковины оказалось весьма кстати, так как обуглившаяся кожура, смоченная под холодной водой, легче отходила. Анна была спец по части печеных овощей, и ей всегда, даже в гостях, поручали эту часть ритуала.
Ни с чем не сравнимый аромат жаренного на открытом огне мяса дразнящей обоняние вуалью повис над склоном горы. Его наверняка сейчас с завистью втягивали ноздри ближайших соседей. Подействовал аромат и на незнакомую пару в джакузи. Они торопливо выбрались из бурлящей воды и, завернувшись в широкие, красочные полотенца, поспешили под душ,  благо душевых и ванных комнат в доме было предостаточно.
Натель вступила, наконец, в права хозяйки, принявшись без особого рвения накрывать на стол. Лана была поражена, заметив, что она расставляет разовую посуду - бумажные тарелки и стаканчики, пластмассовые ножи и вилки. Даже скатерть на стеклянный стол была постелена бумажная. Вспомнив мимоходом увиденную в столовой изысканную посуду, Лана подумала с обидой, что их, повидимому, считают в этом доме людьми второсортными, которых можно принимать не в доме, а во дворе и кормить из разовой посуды.
Натель вдруг оторвалась от своего занятия, внимательно посмотрела на Лану и как бы безотносительно произнесла:
- Все, кто сегодня здесь, для меня желанные гости. Особенно вы, Лана. Мы с вами души родственные. И вы это чувствуете не хуже меня.
Лана покраснела, как школьница, пойманная на месте преступления. Но уже в следующий момент теплая волна умиротворения захлестнула ее. Ей стало вдруг легко и комфортно в этом роскошном доме на вершине холма. Она ничего не ответила, потому что в ее ответе не было нужды.
- За стол, друзья! Все за стол! - провозгласил хозяин. - Не губите мой труд. Остывший шашлык это уже не шашлык.
Какое-то время все самозабвенно расправлялись с угощением, говорили тосты, в смысл которых Лана даже не пыталась вникать, пили, курили и снова ели.
Но постепенно разговор перешел на эмигрантскую тему. Лана впервые узнала, что есть эмигранты и есть иммигранты. Иммигрант это тот, кто покинул свою страну, а эмигрант тот, кто живет в чужой стране. А может наоборот. Говорили о трудностях привыкания, о необходимости выжить и приспособиться. Сергей обвинял соотечественников в чрезмерной изворотливости.
- За фантастически короткий срок, - говорил он, - “старожилы” обучают новичков искусству охмурять доверчивые американские власти, выбивать для себя, прикидываясь  бедными и немощными, welfare,  foodstamps, disability, retirement и прочее.
- А что это такое? - наивно спросил Левон.
Присутствующие,  давно  уже поднаторевшие в данной науке, снисходительно заулыбались.
- Все это разные программы государственной помощи неимущим, - объяснил Сергей. - Welfare, например, своего рода подъемные на обустройство при въезде в страну. А некоторые умудряются сидеть на нем годами, даже если уже работают.
- Я тоже сижу на велфере, как беженка,  -  с вызовом сказала пожилая дородная дама. - Уже сколько лет! Ну и что?  Если можно получать эти деньги от государства, зачем отказываться. И работаю бэбиситтером. Я вовсе не чувствую себя преступницей. Я - специалист высокой квалификации, пасу здесь за копейки чужих детей. Так кому должно быть стыдно, мне или государству, которое чихать хотело на мою квалификацию?
- Остыньте, милочка, - вмешалась гостья из джакузи. - Америка никого из нас не приглашала и ничего не обещала. Мы сами рвемся сюда со всех концов света. Лично я считаю, что Америка действительно самая гуманная страна в мире. Мы не ударили для нее палец о палец. А она кормит нас, лечит, дает кров. Так этого нам, видите ли, мало. Мы так и норовим ее охмурить, обойти, урвать побольше. Да еще и хаим ее, ворчим, обвиняем, иронизируем.
Женщина умолкла. Над столом на какое-то время повисла напряженная тишина, которую нарушили редкие тяжелые хлопки.
- Браво, мадам, браво, - без тени улыбки проговорил доктор. - Прекрасная речь. Тебе бы адвокатом быть, а не моей медсестрой.
- Так это я здесь медсестра, дорогой Виталий Яковлевич,- запальчиво парировала ораторша. - А в той жизни я была подающим надежды пульманологом.
Теперь Лана слушала, впитывая каждое слово, пытаясь разобраться в нелегкой и пока еще закрытой для нее эмигрантской ситуации. Ее внимание привлекло словосочетание “в той жизни”. Как человек, увлекающийся эзотерикой, она привыкла вкладывать в это понятие вполне определенный смысл:  “в предыдущей инкарнации”, “в прошлом рождении”. Но в данном контексте, наверняка, имелась ввиду жизнь на Родине. Получается, иммиграция это некая фатальная черта, разрезающая человеческую жизнь на два самостоятельные отрезка -  “до” и “после”.
- А я никого и не обвиняю, - почему-то решила оправдаться полная дама. - Я просто пытаюсь обеспечить себе сносное существование.
- А что бывает, когда сносного существования не получается? - поинтересовался Левон.
- Это вы у меня спросите. Это по моей части, - отозвался хозяин дома. - Я ведь за день сталкиваюсь с десятками человеческих судеб. Лечу в основном наших, эмигрантов. Причем, пожилых людей. Какого сорта лекарство они больше всего ждут от меня? Участия. Участия и понимания. Хотя зачастую и сами не понимают, что с ними происходит. Внешне жизнь их складывается здесь вполне благополучно. Никто не голодает, никто не остается без крова. О них заботятся. Увы, не их собственные дети, а чужое государство. Потому что весь уклад жизни в Америке не оставляет времени их детям на заботу о родителях, и старики чувствуют себя одинокими и заброшенными. У врача тоже нет времени на участие. Да и помочь мы мало чем можем, поскольку истоки их душевных срывов лежат вне сферы нашей компетенции.
Оставил человек Родину, привычное, насиженное место, “свою тарелку”  - это уже стресс, даже если он не осознает его. Утратил близких друзей - стресс. Отказался от своей работы, от имиджа, с которым сросся, который воспринимал как собственное “Я” - стресс. Попал в совершенно новую, незнакомую, чуждую ему среду,  в которой нет для него места, в которой он - элемент инородный - стресс. Встал на его пути языковой барьер. Он, человек с богатым жизненным и профессиональным опытом, человек, которому есть что сказать, как раз сказать-то ничего и не может - стресс. Он отдал лучшую половину  жизни своим детям. Растил их, воспитывал, давал образование, мечтая об их высоком полете. И все это, как правило, остается здесь невостребованным. Его детям приходится заново обретать себя - не дипломатами, не юристами, не журналистами-международниками, а, зачастую, владельцами захудалых ресторанчиков, магазинчиков, парикмахерских, автомоечных или бензоколонок. Стресс. Молодые быстрее вживаются в новую среду, легче ассимилируются, быстрее берут ее внешнюю атрибутику и язык. Обычно это всего лишь механическое подражание. Но пропасть между молодежью и стариками все равно растет и ширится, переходя иной раз во взаимное непонимание, в ссоры и конфликты, в отчуждение. Стресс!.. Я могу так продолжать до бесконечности.
Что получается в результате всех этих стрессов? Болезни. Иногда - самые тяжелые и неизлечимые. Знаете, сколько среди наших эмигрантов больных раком? Неимоверное количество. Это только тех, что мы выявили. А сколько из них еще даже не подозревают, что щупальца внутреннего разлада уже завладевают их телом.
- Виталий, ты нас убиваешь, - запротестовал Сергей. - Пощади хотя бы новичков. Зачем выливать столько мрачных красок на полотно эмигрантского существования! Есть ведь и другие, жизнеутверждающие примеры. Вот ты, например.
- Я не пример, - перебил доктор. - И не исключение из правил. Внешнее благополучие еще не показатель. А стресс, чем глубже его прячешь, тем сильнее он потом бьет. Это я вам как врач говорю.
У пульманолога-медсестры первой не выдержали нервы.
- Нет, я так не могу! - вскричала она, вскакивая. - Все эти разговоры не для меня. Лучше уж я полюбуюсь ночным Лос-Анджелесом с высоты вашего полета.
- Тебе есть что читать?  - Натель тронула Лану за локоть, ненавязчиво переходя на “ты”.
- Признаться, нет. Я отправила из Москвы свои книги пароходом. Они до сих пор еще не пришли, и я с ума схожу без них, - отозвалась Лана.
- Можешь пользоваться моей библиотекой. Пойдем, покажу. - И не отпуская локоть Ланы, она повела ее в дом.
Миновав помпезную белую гостиную, они поднялись по широкой, плавно закруглявшейся лестнице на второй этаж. Здесь шаги их стали совсем неслышными, потонув в пушистом белом карпете, устилавшем полы от плинтуса до плинтуса.
- Там - половина Виталия, - Натель указала на левую часть дома. - А эта моя. Заходи. Только, пожалуйста, сними обувь. Это мой храм. Сюда в обуви нельзя. Собственно, сюда никому, кроме меня, нельзя. Даже моему мужу.
Лана не удивилась и с готовностью скинула туфли. Тонкий, кружащий голову аромат, коснувшись обоняния, сказал ей больше, чем любые слова.
Натель щелкнула выключателем. Два высоких торшера осветили большую, уютную комнату, стены которой были заставлены книжными шкафами, а там, где их не было, отделаны светлым деревом.  Перед широким окном небольшой письменный стол с компьютером.  Со стен приветствовали Лану знакомые, почитаемые ею лики - Бабаджи, Саи Бабы, Йогананды Шри Юктешвара, Христа... На полочке рядом с портретами индийские ароматические палочки в специальных подставках. Сизый дымок над ними, не спеша растаять, выписывал причудливые узоры. В центре комнаты, на стене вырезанный из дерева знак “ОМ” на санскрите, а под ним черный кружок на белом листе бумаги - медитационная точка. Лана тут же прильнула к полкам, изучая корешки книг и шепча про себя их названия:
- Золотая ветвь. Бардо Тёдоль. Агни йога. Письма живого усопшего. Две жизни. Братство говорит. Книга перемен. Скрижали Астрального света. Тайная доктрина. Роза мира...
Тут были Николай и Елена Рерихи, Блаватская и Анни Безант, Сент-Экзюпери и Ричард Бах, Моуди и Даниил Андреев, Юнг и Ницше, Булгаков и Гёссе, Кастанеда и Йогананда, Библия на разных языках, включая “язык” Доре.
- Бог мой! Какой восторг! - восклицала Лана. - Да мы с тобой и впрямь души родственные!
- Ну. А я что говорю, - удовлетворенно улыбнулась Натель.
- А “Беседы с Богом” Уолша у тебя есть?
- Обижаешь. - Натель, не глядя, сняла с полки бежевую книжку в жестком переплете. - Читала?
- Еще нет. Уезжая из Москвы, слышала, что ее называют новым Евангелием, а вот достать не успела.
- Тогда держи. - Натель протянула книгу Лане. - Хочешь сразу все его тома?
- Пожалуй нет. Будет повод встретиться.
- Разве нам с тобой нужны поводы? Мой дом и моя душа для тебя открыты.
- К сожалению, не могу пока ответить тем же. Но это только по части дома. Мой быт еще не устроен.
- Значит, будешь приходить ко мне в гости. Когда пожелаешь.
- Договорились.


         Глава 9

Инга крайне болезненно переносила невидимую, но весьма ощутимую стену, с первого дня воздвигнутую между ней и остальными учениками. Справедливости ради следует сказать, что по эту сторону стены, помимо нее, попадали все ориенталы, латиносы, черные и “сексуальные неформалы”. Но именно на Ингу “истые американцы” смотрели как на дикарку, недавно спустившуюся с заснеженных гор, поскольку она не успела еще поднатореть в искусстве косноязычной болтовни с применением сленговых выражений и словечек, с непристойной руганью и постоянными возгласами типа: “O, my God”,  “Wow!”, “Ups!”, “Gee”, “Cool!”.
Зато учителя очень скоро отметили усидчивость, усердие и эрудицию обеих сестер, получавших за домашние задания и классные тесты неизменные “А” и “А+” (соответствовавшие “5” и “5+”). А эссе Вики читали на уроке вслух, как показательные, и даже несколько раз отправляли на школьные конкурсы.
Вике нравилось сидеть рядом с Майклом, спокойным, уравновешенным, отстраненно дружелюбным. Он не пытался с ней подружиться, но и никогда не позволял себе резкости, грубости или бестактности по отношению к ней. Как впрочем и ко всем остальным. Вика узнала, что его прадедушки и прабабушки были выходцами из Ирландии, что отец его мелкий служащий, а мать менеджер в Молле.
А вот сосед слева не только вызывал у нее диаметрально противоположные чувства, но и отравлял ей жизнь. Как-то, возвращаясь с перемены, она пробиралась на свое место, лавируя между беспорядочно стоящими стульями. Положив на пустой стул ноги, Ник рассеянно глазел по сторонам. Остановившись на Вике, его глаза вспыхнули сатанинским зеленым огнем, обежали ее длинное, гибкое тело снизу доверху, а затем со смакованием принялись изучать его по частям. От обиды она чуть не расплакалась. Мало кому удавалось вывести ее из равновесия.
- А ты – бэйбе, что надо, - развязно промурлыкал он ей в самое ухо, едва она заняла свое место.
Вика сделала вид, что не услышала, но предательски задрожавшие губы выдали ее. Гаденько ухмыльнувшись, он удовлетворенно откинулся на спинку стула. К счастью, вошла учительница. А вместе с ней - удушливое облако резких, приторно-сладких духов.
“I am Miss White”, - размашесто написала она на доске.
Новая учительница настолько поразила Вику, что она уже не видела вокруг себя ничего, кроме Мисс Уайт. Это была женщина, явно уже перешагнувшая за 70, и столь же явно считавшая, что этого никто, кроме нее, не знает. На ней был розовый брючный костюм, прозрачные босоножки, демонстрировавшие почти черный педикюр и пару дешевых колец на больших пальцах ног. Из-под ажурной широкополой шляпки с искусственными цветами, которую она не сняла даже в классе, на плечи свешивались соломенного цвета локоны. На дряблой шее, на не менее дряблых запястьях и пальцах рук многослойная бижутерия. Лицо густо напудрено и нарумянено, а веки украшали накладные ресницы. К удивлению Вики, эта нелепая кричащая экстравагантность не произвела на класс никакого впечатления. В Америке свято соблюдалась свобода выбора каждого.
Мисс Уайт, приподняв бедро, взгромоздилась на стол и благополучно устроилась на нем, закинув ногу на ногу. Зачем только в этой школе учителям ставят стулья, недоумевала Вика. Должно быть, в качестве подставки для портфеля.
- На моих уроках, юные леди и джентельмены, вы будете заниматься литературой, - сообщила Мисс Уайт хрипловатым, надтреснутым голосом. - И много много читать. Запишите сразу, какие книги вам следует приобрести в школьном киоске.
Вике не терпелось дождаться перемены, чтобы рассказать об этом чуде-юде сестре. Но Инга беседовала (вернее будет сказать, пыталась беседовать) со своей новой одноклассницей - узкоглазой, желтолицей девицей с прямыми черными волосами. Решив не мешать им, она побрела бесцельно вдоль коридора, поглядывая на стенды, плакаты и объявления, украшавшие стены. Мимо фланировали студенты, в основном по одному. Иные сидели под стенами прямо на полу, что-то зубря. Никто ни на кого не обращал внимания. Но каждый второй что-то бубнил или кричал в мобильный телефон. Вике стало скучно.
Дороти, постоянно докучавшая монотонным чавканьем и шмыганьем носом, была непроходимой тупицей и лентяйкой, чем откровенно бравировала перед классом. А потом вдруг сделала неожиданный скачок, попав в разряд успевающих, тогда как у Вики, столь же неожиданно, начали скапливаться “долги” за невыполненные домашние задания, хотя она одна из первых исправно клала свои эссе в общую стопку на стол учителя. В этот день мистер Кейдж, раздавая работы, в очередной раз укоризненно посмотрел на Вику и, обойдя ее, вручил листок Дороти, благосклонно заметив:
- Вы делаете успехи, молодая леди. Рад. Очень рад.
Дороти приняла листок с самодовольным видом, бросила взгляд на оценку, и лицо ее расплылось в улыбке. С трудом дождавшись перемены, Вика подошла к ней и небрежным тоном попросила:
- Покажи мне свое эссе.
- Это еще зачем? - ощетинилась та. - Какое тебе дело до моего эссе?
- Пожалуйста. На минуточку.
Дороти, не успевшая убрать свои вещи в сумку, накрыла растопыренной ладонью листок с домашним заданием, в верхнем правом углу которого стояло учительское “В -”,  а между пальцами пестрели отмеченные красной ручкой орфографические ошибки. Эссе начиналось словами: When I was eight... (“Когда мне было восемь лет... ”), то есть именно так, как начала свое пропавшее эссе Вика.
- Что ж ты даже переписать без ошибок не можешь, - презрительно бросила Вика.
- Что ты имеешь ввиду! - Полурастерянно, полуагрессивно пробормотала Дороти, запихивая листок в сумку. - Что тебе вообще от меня надо?
- Только посмей еще раз это сделать.
- Что “это”? Чего она ко мне привязалась?
Почувствовав, что Дороти работает на публику, Вика обернулась - весь класс с любопытством наблюдал за их перепалкой. Не сказав больше ни слова, она вышла в коридор. На душе было муторно. Не от того, что у нее крали домашнюю работу, а от того, что ни на одном лице, обращенном к ней, она не заметила ни сочувствия, ни доброжелательности. Проблему с Дороти она решит довольно просто - будет сдавать свои эссе не первой, как раньше, а последней, следя за тем, чтобы они попадали в учительский портфель. А вот с классом ситуация была посложнее.
Вика задумчиво шла вдоль коридора, глядя себе под ноги. В поле ее зрения появились чьи-то большие, растоптанные ботасы, равномерно ступавшие на одном с ней уровне. Она подняла голову. Рядом шел Ник, кося на нее лукавый глаз.
- А ты агрессивная, - заметил он, одобрительно. - Мне понравилось.
- Что еще тебе понравилось? - буркнула Вика.
Его явно задел ее недружелюбный тон. Он привык чувствовать себя лидером в классе. Дойдя с ней до конца коридора, Ник остановился у лестничного пролета.
- Сказать? - В его зеленых, колючих глазах запрыгали ехидные чертики. - Твои ляжки. - Он поднес к губам три пальца, собранные щепоткой, и смачно чмокнул их.
- Пошел вон! - гневно прошептала Вика, заливаясь краской.
- А вот этого, бэйбе, тебе говорить не следовало. Со мной лучше дружить, чем враждовать. Но, поскольку ты новенькая и могла еще этого не знать, на первый раз я тебя может и прощу. За умеренную плату в один поцелуй.
Что произошло в следующий момент, Вика и сама не поняла. Она успела лишь почувствовать, как вся сконцентрировалась изнутри в область солнечного сплетения и выстрелила спрессованным энергетическим клубком в здоровенную лапищу Ника, пытавшегося привлечь ее к себе. Парень охнул, отпрянул и обалдело уставился на Вику. Его рука плетью повисла вдоль туловища.
- Это чем ты меня шарахнула? Носишь с собой электроразрядник, да? А ну покажь! - потребовал он, тщетно пытаясь с помощью левой руки согнуть в локте вышедшую из строя правую.
Вика сама была настолько обескуражена случившимся, что забыла о нанесенном ей оскорблении. Обиду сменило чувство вины за содеянное.
- Нет у меня никакого разрядника, - пробормотала она.
- Покажи руки, - потребовал Ник.
Вика покорно выставила вперед пустые ладони.
- Может это сам Бог вступился за тебя? А? Так ведь я ж поцеловать тебя хотел, а не ударить. За что меня карать. Не-ет. Это не Бог. Это ты что-то со мной сделала. Witch! - (Ведьма!)
Прозвенел звонок. Вика хотела обойти парня, чтобы вернуться в класс. Он преградил ей дорогу.
- Ку-да! Ты же не оставишь меня здесь в таком виде. И в класс я так идти не могу. На кого я похож. Не рука, а тряпка. А у нас сейчас тест.Чем я писать-то буду?
- Пропусти! - приходя наконец в себя, потребовала Вика.- Я не хочу с тобой разговаривать. И не смей больше никогда меня трогать.
- Stingray!- окрысился Ник. - Ты за это еще поплатишься.
Stingray. Он назвал ее Stingray. Это слово как раз вчера попалось ей в книжке. Дословно оно означало “жалящий луч”. Так американцы называют электрического ската. Значит, он считает, что она ударила его электрическим током...
Впервые Вика провалила тест. Она просидела весь урок, глядя в одну точку, и ни на чем не могла сосредоточиться. Сама по себе выходка дебильного одноклассника больше не занимала ее. Но она хотела знать, хотела понять, кто или что живет в ней, помимо нее самой. Кто ее голосом передает отцу месседжи от покойной бабушки, кто проучил наглеца, пристававшего к ней. И еще много чего, о чем она никому, даже матери, не рассказывала, но что постоянно будоражило ее с самого раннего детства.


         Глава 10

Лана с мужем вплотную занялись поисками жилья. Объездив и осмотрев, вместе с агентом по недвижимости, несколько десятков квартир и домов, они наконец остановили свой выбор на очень милом, совсем небольшом домике на тихой улице, укрытой, как шатром, могучими лиственницами. Уже само название улицы было воспринято Ланой как знак свыше: Providence - провидение. Дом был одноэтажный, под двускатной черепичной крышей и стоял не на улице, а в глубине, за деревьями. Подъехать к нему можно было по асфальтированной, плавно вьющейся между газонами и цветущими кустами дорожке. От соседних домов его отделяла живая изгородь. Позади дома находился маленький дворик - backyard. Лана сразу влюбилась в этот дом и в его романтическое окружение.
На их счастье, цены на недвижимость в данный момент были самыми низкими в истории Америки. В стране, как утверждала пресса, злобствовала рецессия. Покупателей было на редкость мало, а желающих продать дом огромное количество. На каждом шагу красовались воткнутые в газоны таблички: “For sale”. Так Левон стал обладателем частной собственности на американской земле - не дворца, не виллы на берегу океана, а совсем скромного домика, но зато своего.
Правда, понятие “свой” было весьма относительным, поскольку, как и советовал Давид, они лишь внесли down-payment, а остальное обязались выплачивать банку-гаранту на протяжении 30 лет. Ну да на это можно было закрыть глаза и наслаждаться теперь уже вполне приличными условиями жизни. Гостиная, по классическому американскому образцу, совмещенная с кухней и столовой, две маленькие спальни и третья попросторнее - master-bedroom, две ванные комнаты и очень уютное, утопавшее в зелени патио. После опостылевшей серой стены за балконом Давида, глаз отдыхал теперь на изумительном виде из всех окон. Тишина, покой и живописные лиственницы, грациозно раскинувшие длинные ветви. Чем не их подмосковье!  И этот, почти деревенский рай в одном из самых больших городов мира, во втором по величине городе США, в столице мирового кино!

Приближался любимый день всех американцев Halloween. Как всегда, первыми на праздники реагировали магазины. Витрины, стенды, прилавки украсились низкопробной чертовщиной. С потолков, с полок, дверей и окон свешивалась искусственная паутина. Летучие мыши, пауки, черные коты, всклокоченные ведьмы - это бы еще полбеды. Но на посетителей и прохожих отовсюду глядели дебильного вида покойники с топорами, торчащими из рассеченных черепов, с глазными яблоками, выкатившимися из полуразложившейся плоти, с кровавыми ранами, из которых виднелись оголенные кости, и прочей мерзостью. Из-под пенопластовых надгробий зловеще тянулись скрюченные костлявые руки. Повсюду скалились или улыбались полуистлевшие трупы или вампиры.
Телевидение и кинотеатры с удовольствием пускали в прокат бесчисленное множество фильмов-страшилок, в которых вой и злобный скрежет зубов выползших из могил монстров и зомби переплетался с истошными воплями их жертв. На экранах кровь лилась рекой. Актеров, на глазах у балдевшей публики, резали на куски, обезглавливали, выпускали им кишки, сажали на кол или подвешивали на крюк, топили, давили, топтали... Перечислять киношные зверства можно до бесконечности, поскольку безудержная фантазия сценаристов и режиссеров не знала предела, а практически безграничные возможности американского кино позволяли фабриковать полную иллюзию достоверности.
Не отставал от рыночного бизнеса и сам обыватель, украшая чертовщиной свои дворы и дома - духи, могильные плиты, гробы, целые пенопластовые кладбища на приусадебных участках. Ночью,подсвеченные снизу мертвенным светом фонариков, они выглядели особенно зловеще.
           Но основным элементом хэллоуинского декора была pumpkin - натуральная  тыква. Ее специально выращивали к этому дню в огромных количествах, как елки на Рождество или индюшек на Thanksgiving, поскольку не должно было остаться ни одного двора, ни одного крыльца или, на худой конец, подоконника, не отмеченного тыквой. Тыкву вычищали изнутри, вырезали на ней забавную, чаще злобную рожицу, а внутрь вставляли лампочку или свечу. Предназначение данного атрибута - отпугивать от дома в жуткую ночь Хэллоуина злых духов, слетавшихся и сползавшихся по такому случаю в наш бренный, до скучного реальный мир из низшего астрала, а то и прямиком из ада.
По мере приближения 31 октября - официально объявленного Дня Слета Черных Сил, Лана чувствовала нарастающее раздражение и дискомфорт. Она ответила дочерям жестким отказом на их просьбу положить у дверей тыкву и повесить на ветку лиственницы пластмассовое привидение.
- Вы хоть знаете, что это за день на самом деле? - сердито спросила она.
- Ну конечно знаем, - фыркнула Инга. - Веселый праздник Halloween.
- Для таких дурочек, как вы, веселый. Это День поминовения усопших. Он есть у разных народов и в разных религиях. Во всем цивилизованном мире люди чтят и уважают ушедших - родителей, родственников, друзей, героев войны, и уж тем более не делают из дня поминовения дьявольский балаган. Это неприлично и грешно измываться над их памятью, представляя их отвратительными, агрессивными и кровожадными монстрами, способными вызывать лишь отвращение и страх.
- Вот уж никогда бы не подумала, что ты можешь быть такой старомодной и отсталой, - скривила губы Инга. - Я так мечтала увидеть своими глазами этот удивительный праздник, а ты все портишь. Посмотри на улицу, посмотри вокруг себя, и ты поймешь, что далеко не все, а может и вообще никто не думает так, как ты.
- Возможно. Однако это не значит, что я должна думать так же, как  все.
- Конечно, не значит, - не уступала Инга. – Но и ты не можешь заставить нас думать, как ты.
- Могу, - сказала Лана, будто печать поставила. – Вас - могу. Потому что вы - мои дети и я в ответе за ту психологию, с которой выпускаю вас в жизнь. Точно так же, как вы будете в ответе за ваших детей.
Не найдясь, что возразить, Инга лишь поджала губы.
Вика хранила молчание. Обдумывая слова матери, она пыталась услышать отклик на них в своей собственной душе. И отклик пришел. Неожиданно для себя самой она проговорила:
- Все, что мы делаем и думаем в этой жизни - иллюзия. Мы сами создаем свою реальность, а потом ей подчиняемся. То, что делают американцы на Хэллоуин - их иллюзия. Все, что ты, мама, думаешь по этому поводу - твоя иллюзия. Ты и только ты делаешь ее реальностью. Для себя.
- Э-э... Эй, Вика! Куда это тебя занесло? - Слушая сестру, Инга даже рот приоткрыла.
Лана воззрилась на свою 15-летнюю дочь так, будто видела ее впервые.
- Где ты это вычитала? – наконец, пробормотала она растерянно.
- Нигде. Я просто говорю то, что знаю. Кстати, все эти страшные, восставшие из могил покойники в американском кино - сплошная фантазия и выдумка. Любому ясно, что после смерти душа освобождается от тела. Тело - земная одежда души. Как только его сбросят, оно начинает за ненадобностью разлагаться. И уж, конечно, оно не может само вылезать из могил и бродить по земле. Умершие приходят к нам, если нужно, в том облике, в каком они были при жизни, а не после смерти.
- Не обращай на нее внимания, мама. Она у нас всегда была немножко того... – Инга выразительно  покрутила пальцем у виска.


     Глава 11

Хотела того Лана или нет, а “праздник мертвых” все-таки настал. Уже на подступах к школе Инга и Вика возбужденно озирались по сторонам. Практически каждый студент добавил хэллоуинский штрих к своему внешнему виду. Не был исключением и класс Вики. Интересно, как отнесется к этому мисс Уайт, - подумала она. - Бедная старушенция, наверняка, брякнется в обморок или отправит весь класс в туалетные комнаты приводить себя в порядок
Как всегда, одним из последних заявился Ник. После того оскорбительного инцидента в коридоре Вика старалась не замечать его. Она попросила Майкла поменяться с ней местами, что дало ей возможность избавиться от угнетавшего ее соседства. Что же касается Ника, то он теперь не только не пытался задираться, но и явно побаивался ее. Усевшись на свое место, он вытащил из портфеля  нечто вроде резиновой шапочки и натянул ее себе на голову до самых бровей.“Шапочка” была сделана в форме макушки черепа с торчащим в нем по самую рукоятку ножом, из под которого словно бы стекала на лоб рельефная, ярко алевшая струйка крови. Ник повернулся к Вике и, растянув рот до самых ушей, улыбнулся персонально ей, издав при этом угрожающе шипящий звук. Вика вскрикнула. Во рту у него не было ни единого зуба.
Дверь широко распахнулась и в класс ввалился Келли, плотненький, безобидный паренек, всегда выбиравший себе место в уголке под стенкой. Он втащил большую, такую же круглую, как и он сам, тыкву и, отдуваясь, тяжело опустил ее на учительский стол. Вслед за ним в дверном проеме появилась опиравшаяся на клюку сгорбленная старуха с длиннющим крючковатым носом, со спутанными седыми патлами, торчащими из-под дырявой соломенной шляпы, в сером балахоне с капюшоном и с рюкзаком на спине.
- Thank you, darling. Take your seat,- прошамкала она надтреснутым хриплым голосом, и тогда только Вика с изумлением признала в крючконосой ведьме мисс Уайт. - Happy Halloween, students! - приветствовала она класс, явно очень довольная собой. Класс ответил ей аплодисментами.
- Wow! Cool! - раздалось сразу несколько голосов.
Вика обратила внимание, что бусы и серьги мисс Уайт представляли собой нанизанные на шнурок маленькие черепа. А рукоядкой клюки была чернобородая, рогатая голова сатаны. “Ведьма” выбрала добровольца, согласившегося вырезать рожицу на принесенной ею тыкве, и, пока тот трудился, вытащила из рюкзака большую пластмассовую тарелку, наполненную конфетами.
- Подходите, угощайтесь, - предложила она классу, по-ведьмински хихикая.
- Виктория, иди первая, - подсказала Дороти, жуя, как всегда, свою неизменную жвачку.
- Почему я? - заортачилась Вика.
- Так положено, - ответила Дороти настойчиво. - Это твой первый Хэллоуин.
- Ладно. Если положено.
Поднявшись, Вика подошла к учительскому столу, косясь на патлатую ведьму. Очень вежливо сказав ей “Thanks”, она потянулась за завернутой в блестящую бумажку конфеткой. Но стоило ей дотронуться до нее, с середины тарелки выскочила зеленая рука скелета с длинными черными когтями и начала угрожающе дрожать, отчего вся тарелка, подпрыгивая, поползла по столу. Выронив конфету, Вика непроизвольно отпрянула под дружный хохот всего класса. Сгорая от обиды и стыда, она пошла на свое место, но учительница остановила ее:
- Нет-нет, Виктория, так не годится. Конфету должен взять каждый. Не обижайся, dear, ведь это шутка.
Вика послушно вернулась, заставила себя улыбнуться и с опаской посмотрела на коварную тарелку, спокойно лежавшую на столе.
- Возь-ми! Возь-ми! - подначивало ее сразу несколько голосов.
Изловчившись, она рывком схватила одну конфету и отпрыгнула в сторону прежде, чем из тарелки выскочила зеленая рука, доставив тем самым неописуемое удовольствие одноклассникам. Конец урока прошел в тех же шутливо-веселых тонах. Покидая класс, ряженая мисс Уайт унесла с собой злосчастную тарелку, но оставила на столе злобно скалящую единственный зуб тыкву с зажженной внутри свечой.
- Вкусная была конфетка? - ехидно поинтересовалась Дороти.
- Сейчас узнаю, - ответила Вика и, развернув шелестящую бумажку, съела конфету. - Очень вкусная. Спасибо.
“Истекающий кровью” Ник, заметив, что Вика украдкой пытается заглянуть ему в рот, снова растянул губы и, подцепив с одного края черную липкую ленту, содрал ее с зубов, оказавшихся белыми и на удивление ровными. Вика демонстативно отвернулась, заговорив с Майклом, который, как и она, пришел в своем обычном облике:
- Как ты думаешь, мистер Кейдж тоже явится на урок в карнавальном костюме?
- Думаю, что да, - отозвался Майкл. - В прошлом году он нарядился звездочетом.

Вечером, собравшись за обеденным столом, девочки взахлеб делились впечатлениями. Левон слушал их равнодушно. Лана - скептически. Но ничего не говорила, считая, что свое мнение по этому поводу она уже достаточно ясно высказала.
А часам к девяти вечера приехали Давид с Пегги.
- Собирайтесь, едем гулять! - объявил он.
Вика с Ингой, исстрадавшиеся от того, что им приходится в такой вечер сидеть дома, так и подскочили на месте.
- Куда это, на ночь глядя? - насторожилась Лана.
- Мамуля, сегодня вся Америка гуляет. Должны же вы составить себе представление, что такое Хэллоуин.
- Не имею ни малейшего желания, - сказала Лана и осеклась,бросив быстрый взгляд на младшую дочь. Но та хранила молчание и в семейных распрях на сей раз участия не принимала.
- А мы имеем. И очень большое! - взбунтовалась Инга.
- Лана, отпусти девочек, - вмешался Левон.
Она хотела возразить, но передумав, отвернулась и ворчливо сказала:
- Делайте что хотите.
- Урра! - взвилась Инга и, подскочив к матери, звонко чмокнула ее в щеку.
- Папа, уговори маму. Я хочу, чтобы мы поехали все вместе, - попросил Давид.
- Отправляйтесь без нас. Нам это не интересно. А вам вчетвером будет веселее.

Давид довольно долго вел машину по полутемному городу. Изредка попадались “празднично” декорированные дома, но и только. Миновав “спальные районы”, они выехали, наконец, на оживленные улицы, где было много рекламы, света и пешеходов.
- Справа, в глубине парка, Hollywood Bowl, - сказала Пегги. - Это концертный зал под открытым небом. Сюда зрители ходят, как на пикник, со своей едой.
На крыше углового дома сидел забавный, большеголовый дракон и “грыз” часы, из которых время от времени вылетал электрический разряд.
- Мы пересекаем Hollywood Boulevard, - сообщил Давид.
- Тот самый? Знаменитый? Со звездами на асфальте? - воскликнула Инга.
- Тот самый. Со звездами. Как-нибудь днем Пегги привезет вас сюда погулять.
Чем дальше они продвигались, тем больше становилось людей и машин.
Еще немного, и улицы оказались полностью запруженными. Давид с трудом вклинился в вереницу очень медленно двигавшихся машин.
- Братишка, может ты, наконец, объяснишь, куда они все направляются? И куда едем мы? - потребовала Инга.
- Туда же, куда и они, - улыбнулся Давид. - А вся эта процессия подтягивается к Санта-Монике, на “Парад геев”.
- Ку-уда-а??? - взвизгнула Инга. - Ты шутишь!
- И не думаю.
- Вот только этого нам в жизни и не хватало! Да мама нас убьет! Нет, ты серьезно? Мы будем глазеть на живых... этих... ну, голубых?!. Да меня стошнит, если я их увижу! Фу, какая гадость! Не хочу! Немедленно поворачивай обратно! - Инга захлебывалась от негодования и отвращения.
- При всем желании уже не смогу. Мы сидим в потоке. А он течет в одном направлении. Нам из него не выбраться. Так что, придется тебе плыть по течению... Ну, вот мы и на Санта-Монике.
- Что такое “Санта-Моника”? - спросила Вика.
- Вообще-то просто улица. Но еще и, в некотором роде, штаб-квартира геев.
- Разве сегодня их праздник?
- О, они обожают Хэллоуин, - ответила Пегги. - Они начинают готовиться к нему за несколько месяцев. Шьют себе костюмы, мастерят маски, заказывают парики, делают прически и макияж. Некоторые тратят на это по несколько тысяч долларов.
Справа и слева от них тянулись бесконечные кафе, ресторанчики, магазины. Все витрины и подъезды были ярко освещены. Отовсюду доносилась разноголосая музыка. По проезжей части улицы со скоростью хромой черепахи двигался бесконечный поток машин - зеваки на колесах. А вдоль тротуаров фланировали ряженые. Забыв о предрассудках, Инга и Вика во все глаза смотрели по сторонам.
Каждый костюм был и впрямь произведением искусства, выполненным с мастерством и выдумкой. И ни один не повторялся. Галерея самых разнообразных образов проплывала по обе стороны машины. Рыцари в доспехах, вельможи в парчовых одеждах, фараоны с разрисованными лицами и накладными бородками, мохнатые черти и ангелы с шикарными крыльями из страусиных перьев, ведьмы, колдуны, звездочеты... Вот гордо прошествовал сам царь Тьмы - Сатана. Витые бараньи рога, ослиные уши, орлиный нос, царственная посадка головы, высокий воротник черного, в обтяжку костюма и развевающийся черный плащ на красной подкладке. Вот шут или клоун - с колокольчиками на трехконечном колпаке. Лицо искусно размалевано под вечную, саркастическую ухмылку. Вот палач в алом плаще и высоких ботфортах. На лицо спущен капюшон с прорезями для глаз. Но явное предпочтение среди ряженых было отдано все же женским персонажам - от дешевых уличных whores до средневековых дам в дорогих нарядах и вычурных шляпках с цветами и перьями поверх замысловатых причесок.
           Зазывно вихляющей походкой совсем близко к машинам прогуливалась высокая девица в мини-юбке, гордо несущая свой пышный бюст. Огненно рыжая копна волос, губы словно красное сердце на открытке, наклеенные ресницы, как опахала. Зная, что ее разглядывают, красотка явно рисовалась. Заметив уставившуюся на нее Ингу, она жеманно склонилась к окну машины, растянув в масляной улыбке огромный рот, и густым басом предложила:
- Let’s walk up and down, babe.
Что означало: “Пройдемся, бэйбэ.” Вскрикнув от неожиданности, Инга в ужасе отшатнулась, а Пегги и Давид зашлись от смеха.
Мимо, на самоходной инвалидной коляске, проехало странное существо - целая глыба бесформенного мяса с огромным голым  бюстом из формованной пластмассы, и в необъятной широкополой шляпе из живых цветов.
- Обратите внимание на того инвалида, - сказал Давид. - Это Джим. Его все знают. Он действительно прикован к коляске. Но каждый год придумывает себе новый костюм и выезжает на Парад.
Обернувшись на громкое фырканье, Вика увидела двух всадников, двух старомодных ковбоев, гарцующих на потрясающей красоты скакунах - сером, в яблоках и иссиня-черном. Оба приподняли свои шляпы и галантно поклонились ей. То были переодетые лесбиянки.
- Просто здорово, ребята, что вы привезли нас сюда! - сказала Вика и умолкла. Некоторое время она сидела неподвижно, как бы прислушиваясь к чему-то или общаясь с кем-то невидимым. Разные выражения сменялись на ее лице. - Как странно, - наконец, проговорила она задумчиво. - Оказывается эти геи хорошие люди, вот уж никогда бы не подумала. Они добрые и даже... сентиментальные.
- Что ты такое говоришь! - опешила Инга. - Да и откуда ты можешь знать?
- Я чувствую, - пожала плечом Вика. - От них исходят волны доброжелательности и... безыскусности.
- Ты правильно чувствуешь, - поддержала ее Пегги. - Соседи моих родителей - пара геев. Они давно уже живут вместе, как муж и жена, и очень любят друг друга. Мама говорит, что лучших соседей у нее в жизни не было. Они тихие, мирные, очень приветливые, отзывчивые и гостеприимные. Она несколько раз была у них в гостях. Говорит, чистота в квартире идеальная. Много картин, книг...
Вика, слушавшая Пегги с большим вниманием, вдруг отвлеклась, устремив пристальный взгляд на одного из ряженых. По тротуару навстречу потоку машин, в числе прочих, шел парень в костюме монаха. Из-под накинутого на голову капюшона на Вику полыхнули зеленым пламенем насмешливо-лукавые глаза.
- Oh, my God! Nic...- одними губами прошептала она.


       Глава 12

На новоселие Давид привез телевизор, компьютер, да еще и принтер со сканером впридачу.
- Зачем ты так тратишься! - всплеснула руками Лана. - Тебе самому еще столько всего предстоит купить.
- Без компьютера в Америке все равно что без головы, - возразил он. - Ты вот книжки пишешь. Печатаешь по-старинке на машинке. Пегги научит тебя, и ты увидишь, насколько легче, быстрее и приятнее это делать на компьютере. После него ты к своей машинке даже близко не подойдешь. Сестренкам в школе без него тоже не обойтись. Там учителя требуют, чтобы домашние эссе студенты делали на компьютере. Так что осваивайте.
Поначалу сестры хотели иметь каждый свою комнату. Но потом решили, что будет правильнее одну из трех спален сделать кабинетом. Пегги не заставила себя долго ждать и за два вечера научила Лану основным навыкам пользования кибордом и мышкой. И вскоре Лана уже самозабвенно стучала по клавишам, стараясь приучить себя, по совету Пегги, едва касаться их подушечками пальцев, а не вдавливать до упора, как на пишущей машинке. Она даже стала пробовать самостоятельно выходить в интернет. Давид попытался заразить компьютером и отца. Но тот, после нескольких впустую потраченных вечеров, от этой затеи отказался - ему мешало незнание английского.

Стоял конец ноября. На улицах и в садах отцвели одни цветы и распустились другие. Домовладельцы не позволяли своим цветникам пустовать. Они попросту отправлялись в Nursery - место, где можно приобрести любые растения для своего сада, накупали пластиковые горшки с уже цветущими сезонными цветами и высаживали их на своем участке. И так круглый год. Среди вечнозеленых кустов и деревьев, обрамлявших улицы,  попадались и обитатели средней полосы, сохранявшие привычку с наступлением календарной осени сбрасывать листву. Эти деревья и являлись, пожалуй, единственными ориентирами в смене времен года. Да, разве что, ночи становились попрохладнее. Калифорнийцы же по-прежнему ходили в шортах и маечках. Впрочем, были и оригиналы, вроде тех деревьев, больше доверявшие календарю, чем погоде. С наступлением осени они облачались в теплые куртки и сапоги. А иные дамочки даже щеголяли по вечерам в мехах.
- У нас там, наверное, уже снег выпал, - вздохнула Вика, задумчиво разглядывая цветущий куст рододендрона. - Помните наши сказочные зимы в Загорянке? Все кругом белым-бело. Пушистый снег лежит повсюду - на крышах, на заборах. Ветки елей прогибаются под его тяжестью, будто их украсили игрушечными зайцами, а голые прутики все в серебристых иголках инея. И на этой сплошной белизне, как капли крови, ягоды калины да грудки снегирей. И еще - солнце на закате, как раскаленная деревенская сковорода.
- Не знаю, как вы, - тоже вздохнула Инга, - а я соскучилась по снегу и по зиме. Ну разве это правильно, чтобы в природе ничего не менялось? Живешь и не знаешь, зима сейчас или лето, весна или осень. Получается, вроде как и не живешь вовсе, если все стоит на месте.
Как интересно устроен человек, думала Лана, слушая дочерей. Всё плохое, все неудобства, связанные со слякотной осенью, с тревожной зимней порой, забыто. В памяти осталась лишь ностальгия по красоте, по тому, что сердцу было близко и дорого.
- Если вы так скучаете по снегу, - сказал Давид, - могу взять вас в горы. А еще лучше в Big Bear - зимний высокогорный курорт. Но ехать придется часа два. Носы там вы точно не отморозите, но в снежки поиграете, это я вам гарантирую. Там, даже если не выпадет снег, все кругом засыпают искусственным.
Инга и Вика тотчас подскочили к нему, ловя брата на слове.

  Неожиданно позвонила Натель и пригласила Лану на ланч. “Виталий на работе, - сказала она. - И нам никто не будет мешать.” Лана с радостью согласилась.  Натель встретила ее радушно и, вводя в дом, обняла за плечи так тепло и естественно, будто они дружили уже много лет.
- В саду жарко. Я накрыла стол в маленькой столовой при кухне, если не возражаешь.
Пересекая белую гостиную, Лана попыталась обойти медвежью шкуру.
- Да брось ты. Он давно уже ничего не чувствует, - усмехнулась Натель.
Миновав трапезную для гостей с тортоподобным овальным столом, они оказались во второй, более скромной по габаритам и убранству, но более уютной комнате с небольшим, круглым столом, сервированным на двоих.
- Присаживайся. Что будем пить?
- Я ничего. Я за рулем.
- Знаю. К тому же чувствуешь себя на здешних дорогах пока не слишком уверенно. Я имела ввиду соки. Вишневый? Клубничный? Апельсиновый?
- Лучше апельсиновый.
Натель достала высокий фужер. Нажав на холодильнике кнопку Ice Cube, на одну четверть наполнила его кубиками льда и залила их соком.
- Как ты относишься к омлету с сыром и беконом?
- С энтузиазмом!  Но, заметь, я спешила сюда не чревоугодничать, а пообщаться с тобой, -  ответила Лана,  с наслаждением отпив через трубочку золотистый, густой, приятно освежающий после жары сок.
- Одно другому не помеха. Там легкие закуски на столе. Ты приступай. А я мигом.  Все ингредиенты у меня наготове.  Несколько минут, и я буду с тобой.
Лана впервые оценила преимущества американской планировки жилых домов. Это действительно очень удобно, когда между столовой и кухней нет ни двери, ни стены. Хозяйка, занятая стряпней, не изолирована от членов своей семьи или гостей. Она может общаться с ними, стоя у плиты или раковины. А поднося блюдо к столу, ей не нужно коленкой или локтем открывать себе двери. Натель ухаживала за гостьей с такой грацией, с таким  достоинством, что Лана чувствовала себя облагодетельствованной ее вниманием.
Натель принесла две тарелки со вкусно пахнущим омлетом и, наконец, заняла свое место за столом.
- Попробуй мою стряпню и дай оценку. Признаться, готовкой я не увлекаюсь. Мы больше обедаем вне дома или заказываем еду в ресторанах. Ты скоро сама оценишь преимущества такого образа жизни. Он очень удобен и высвобождает массу времени, которое можно употребить на куда более интересные и нужные дела.
- Омлет объедение. По-моему ты прекрасная хозяйка, Натель. Я сама терпеть не могу готовку. Но разве можно сравнить домашнее с покупным.
- Советское мышление, - бесстрастно констатировала Натель. - Здесь можно без труда найти блюда любой кухни любой страны мира - от самой дешевой до баснословно дорогой, доставляемой на самолете из экзотических уголков земли прямо к твоему столу. Здесь вообще нет такой вещи, которую нельзя было бы достать. Ты только имей деньги, а об остальном за тебя позаботятся. Расскажи лучше, как протекает процесс ассимиляции?
- У каждого по-разному, - отозвалась Лана. - Тяжелее всех, по-моему, Левону. Он ничего не говорит, но я-то вижу. Девочкам трудно по-своему. Они начали посещать школу.  Им там все непривычно. Все чуждо. И поведение учителей, и особенно взаимотношения с учениками. У них даже возникло ощущение, что их держат на дистанции, как чужаков.
- Это не ощущение, это здешняя реальность. Ну а ты?
- А что я. Мой девиз и жизненная установка: я везде дома. К тому же мне ужасно нравится Калифорния. Правда, мы еще мало что видели. Но и этого вполне достаточно, чтобы понять, что мы попали в рай, с райским климатом и райской растительностью.
- На рай действительно смахивает. Только рай этот не Богом данный, а рукотворный. Здесь ведь раньше все было голо и безжизненно. Горы да океан - вот это и есть Калифорния. Милях в ста на Восток полумертвая пустыня, а в ней - Долина Смерти. Слыхала про такую? Время от времени она посылает нам ветры по имени Санта-Ана, которые приносят ее знойное дыхание. И температура сразу взлетает градусов на 20-30. Для аллергиков эти ветры сущее наказание. Я из-за них неделю пластом лежу. Дожди, случается, выпадают один или два раза в году. Все остальное время - ни капельки. Какая ж растительность выдержит. - Натель собрала посуду и засунула всё в посудомоечную машину. - Будем пить кофе. Ты как-нибудь определилась с работой?
- Ничего у меня с этим не получается. - Лана сразу помрачнела.
- Я слышала, ты занималась журналистикой. Не хочешь попробовать себя на этом поприще?
- Очень хочу. Но как?
- Хозяин и главный редактор одной из здешних русскоязычных газет, Нерецкий Павел Владимирович, друг и пациент Виталия. Как раз вчера он был у нас и рассказывал, что уволил своего литературного редактора из-за каких-то разногласий. Тебя устроила бы такая работа?
- И ты еще спрашиваешь! - вскричала Лана. - Да я по гроб жизни буду твоей должницей.
- Ну-ну, не горячись. Хозяин газеты, к сожалению, не я. Погоди... - Натель набрала номер телефона. - Павлик? Как жизнь, солнышко? Бурлит и пенится? - В ее голосе появились мурлыкающие интонации. - Я? Ты знаешь, у меня всегда все оки-доки. Ну что знаменательного могло произойти со вчерашнего вечера. Разве что Земля успела на пол оборота обернуться вокруг своей оси. Да, кстати, дружок, у меня для тебя хорошая новость. Я нашла тебе нового литературного редактора. Недавно прибывшая из столицы опытная журналистка. И моя близкая подруга, заметь. Опыт редакторской работы? Ну а как ты думаешь, стала бы я тебе ее рекомендовать... Хорошо. Когда будет удобно подскочить к тебе в редакцию? В четверг к полудню? Заметано. Все. Привет Лизочке. Пока.
Лана смотрела на Натель, как на икону, и не могла вымолвить ни слова.
- Видишь, как все просто, - без улыбки, уже своим обычным, слегка резковатым голосом сказала Натель. - Все да не все. Протекции, рекомендации, блат, к которым мы так у себя привыкли, здесь не проходят. То есть проходят, конечно, но только на определенной стадии. Они хороши для первого знакомства. А дальше все будет зависеть только от тебя.  Работодателю не нужны твои прошлые заслуги и регалии. Ему нужно только то, что ты можешь дать ему на своем рабочем месте. Ведь он выдает своим служащим зарплату не из государственной казны, а из собственного кармана. А это, как говорит мой муж, две большие разницы.
- Спасибо, Натель. Огромное тебе спасибо. Тебя сам Бог мне послал.
- Конечно, Бог. Кто ж еще. Cлучайностей в жизни не бывает. Давай перейдем в гостиную и от души поболтаем. Там, на креслах нам будет удобнее.
Они устроились друг против друга. Лана блаженствовала. Мягкое кресло, обтянутое нежной кожей, приняв форму ее тела, обволакивало, ласкало снаружи. А волнующая мысль о том, что возможно уже на днях ее примут на работу, ласкала изнутри. Кажется, линия ее жизни решила сделать крутой вираж и взмыть в самое небо.


Глава 13

У Вики неожиданно открылись способности к языкам. Английский она теперь схватывала, что называется, на лету. Поначалу казавшийся странным американский говор так понравился ей, что она начала копировать его, и вскоре ее произношение невозможно было отличить от местного. А потом незаметно для себя начала осваивать и испанский. В Калифорнии проживает так много мексиканцев, легально и нелегально просачивающихся через мексиканскую границу, что все официальные анкеты штата выпускаются на двух языках. Мексиканцы, в какой-то степени, успешно заменяют белым американцам черных рабов. За мизерную плату они выполняют здесь всю грубую, “непристижную” работу. Ну а поскольку народ этот к тому же необычайно плодовит, все Public Schools полны мексиканских школьников. Их речь, представляющая собой основательно исковерканный испанский, постоянно у всех на слуху. И Вика очень скоро осознала, что безошибочно улавливает ее смысл.
Она больше не чувствовала себя посторонней, чужой, не боялась попасть впросак. То, что вначале она принимала за преимущества своих одноклассников по части образованности, оказалось элементарной свободой общения на родном языке. Когда же дело доходило до демонстрации знаний, многие из них пасовали, путаясь в самых элементарных, на взгляд Вики,  вещах. Ее это очень удивляло. Приученная родителями и школой с малых лет к трудолюбию, она добросовестно выполняла домашние задания, тем более, что ей больше и не на что было тратить свободное время. И постепенно, сама не заметив как, вышла в первые ученицы не только класса, но и школы.

В отличие от младшей сестры, Инге английский давался значительно хуже. С трудом улавливая речь учителя, она предельно напрягала внимание, чтобы ничего не упустить. А если случалось обратиться к соседу или соседке, ей либо не отвечали вовсе, либо бурчали что-то невнятное, отчего она лишь еще больше нервничала. Со звонком одноклассники разбивались на групки, оживленно обсуждая планы на вечер или на следующий день,  договаривались о party у кого-нибудь на дому. Но как только Инга подходила к ним, замолкали, принимая равнодушно-отсутствующий вид.
Это действовало на нее как пощечина, как плевок. Инга долго обдумывала, что бы такое ей сделать, чтобы снискать к себе расположение класса. Стать лучшей ученицей? Но именно это обычно вызывает неприязнь у одноклассников. Стать более развязной в манерах и на язык? Нет, этого она не могла себе позволить, это противоречило ее натуре. Может совершить какой-нибудь геройский поступок - спасти кому-нибудь жизнь, взять на себя чью-то вину? Но такого случая не подворачивалось, а искусственно придумать что-либо она не могла.
Инга почти возненавидела школу за те муки, что там испытывала. Она заставляла себя ходить на уроки, концентрировать все внимание на учителе и не замечать тех, кто не желал замечать ее. Впрочем одна девушка, по имени Лу, часто заговаривала с ней, спрашивала домашнее задание или сверяла с ней свои письменные ответы на тесты. Но Лу совсем не нравилась Инге, более того - раздражала. У нее было плоское, как блюдце, желто-коричневое лицо, узкие, щелочками глаза без век и кошачий, пискляво мяукающий голосок. По-английски она говорила с жутким акцентом, из-за чего с ней трудно было общаться. Инга понимала, что эта эмигрантка из Пхеньяна оказалась в таком же положении, как и она, и пытается найти в ней товарища по несчастью.
Бог, видно, сжалился над Ингой и с началом зимне-весеннего семестра послал ей подругу. У них в классе появилась бакинская армянка по имени Карина. Инга видела, что новенькая попадает в такую же ситуацию, в какой оказалась она сама. Для американцев она тоже была просто Russian, как все, кто прибыл из бывшего Советского Союза, просто беженкой, а следовательно неимущей. Ну а неимущие ни для кого здесь интереса, как правило, не представляли.
Девочка была очень приятная и интеллигентная. Инге представилась возможность не только обрести хорошую подругу, но и совершить благое дело, взяв шефство над новенькой, помочь ей внедриться в американскую среду, а главное - не почувствовать себя чужой и одинокой, как это случилось с ней самой.
Теперь они сидели на всех уроках вместе, на перемены и на ланч выходили вместе. Друг подле друга они смотрелись, как позитив с негативом - светлоглазая и светловолосая Инга и кареглазая брюнетка Карина. Вике, часто присоединявшейся к ним на переменах,  Карина тоже понравилась. Но Инга восприняла это с неожиданной ревнивостью. Впервые обретя в Америке подругу, она не желала ни с кем ею делиться, даже с сестрой, довольно резко заявив ей, что для их компании она еще слишком маленькая. Вика не обиделась. Она была искренне рада, что Инга, наконец, не одна. У самой у нее подруги не было, но ее это нисколько не угнетало. Нося в себе целый мир, она никогда не скучала.

В тот день после уроков викин класс устроил вечеринку в школе - с музыкой, fast-food, cake и beverages. Готовились заранее, с воодушевлением. Продумали игры и развлечения. Помещение кафетерия украсили двухцветными шарами, серпантином и блестками, на скорую руку написали несколько смешных воззваний и плакатов, сдвинули столы, подключили магнитофон к динамикам. Мистер Кейдж, изменив своим привычкам, облачился в нормальную одежду. Скорее всего, он просто надел не мнущуюся рубашку.
Ребята организовали несколько игр. Одна заключалась в том, что добровольца сажали на стул, а другой доброволец с завязанными глазами пытался накормить его с ложки фруктовым пюре. Под общий хохот он, естественно, попадал ложкой то в волосы, то в нос, то в ухо. Во второй игре смельчак должен был съесть целиком сырую луковицу у всех на глазах, за что получил, в качестве приза, небольшую подушечку, которая издавала неприличные звуки, когда ее подкладывали под соседа на стул.
Было довольно весело и бесшабашно. Все разговаривали одновременно, перекрикивая музыку и друг друга, дурачились, шутили на американский, совершенно непостижимый для Вики, манер - кто-то кого-то вымазал с ног до головы “кейком”, кто-то выкупал приятеля в пепси-коле. Мистер Кейдж весело смеялся вместе со всеми, не забывая воздать должное угощению. Если он и был приставлен к ученикам в качестве старшего наставника и надзирателя, то внешне своих обязанностей ничем не проявлял.
Когда набор незамысловатых игр был исчерпан, перешли к танцам, сразу выдававшим тайные предпочтения каждого относительно друг друга. Вика, боясь, что Ник изъявит желание с ней танцевать, а отказать ему перед всем классом значило бы нанести ему смертельную обиду, поспешила сама пригласить Майкла.
Исподлобья бросая на них насмешливо-злобные взгляды, Ник принялся выдрючиваться, всем мешая и выделывая немыслимые телодвижения, которые лишь с большой натяжкой можно было назвать танцем. Но, поняв, что никто на его выкрутасы не обращает внимания, решил сменить амплуа и пригласил на танец Келли, которого Вика про себя окрестила  “Шариком”.  Изогнувшись почти под прямым углом и прижавшись к Келли щекой, Ник закатывал глаза, делая вид, что млеет от удовольствия.
- Come on, Nick. Stop it, - не выдержал кто-то из ребят.
Ник прислонил к колонне своего партнера, наказав: - Wait here. Don’t move! - и, сжав кулаки, двинулся на смельчака. Все замерли на месте, забыв про танцы и затаив дыхание.  Каждый понимал: сейчас будет драка.  Мистер Кейдж, поглощенный доеданием второго куска cheese-cake, ничего не замечал. С маской презрительного равнодушия на лице между Ником и его “обидчиком” возникла Дороти.
- По-моему, Келли тебе не пара, sweet heart, - кривя губы, нараспев изрекла она. - Он слишком для тебя низенький. А я уже целых три недели и два дня мечтаю потанцевать с тобой. Ведь ты мне не откажешь?
Она сомкнула руки на шее Ника и уютно пристроила всклокоченную начесом голову на его плече. Первым побуждением Ника явно было сорвать с себя ее руки, оттолкнуть самозванку. Но обведя взглядом напряженно притихших одноклассников, он передумал и, ухмыльнувшись, начал нехотя передвигать ноги в такт музыке. Келли, вспотевший от волнения так, что стал похож на блестящего целлулоидного пупса, облегченно переведя дух, юркнул за спины товарищей.
Вике окончательно расхотелось принимать участие в party. Присутствие Ника не только портило настроение, но и держало ее в постоянном напряжении. Улучив момент, она незаметно покинула кафетерий. Хотя родители взяли с Вики слово, что она позвонит им перед выходом из школы, чтобы они успели за ней подъехать, звонить она не стала. Не захотела беспокоить, решив, что за каких- нибудь десять минут сама спокойно доберется до дома. Миновав непривычно пустынные коридоры, Вика вышла на улицу.
Воздух был свежий и приятно прохладный. Легкий ветерок раскачивал тяжелые ветки цветущих деревьев. Прохожие, как водится, отсутствовали вовсе. То есть они были, но только на колесах. Так сказать, не прохожие, а “проезжие”. Тишина и пустынность улиц действовали угнетающе. Вике стало не по себе, она даже пожалела, что не позвала родителей или брата. Может вернуться обратно в школу и позвонить, засомневалась она. Но тотчас поборола минутную слабость, решив, что устроит себе испытание на храбрость, и более уверенно зашагала вдоль улицы.
Вика заставила себя не оборачиваться, не смотреть по сторонам и думать только о том, что через несколько минут уже будет дома, среди своих. Она не увидела, как следом за нею выскользнул из школьного подъезда Ник и, сохраняя дистанцию, по-кошачьи неслышной походкой пошел следом.
Поблизости от школы располагались банки, крупные фирменные магазины, административные здания. Сейчас все они были закрыты, но ярко освещенные улицы не вызывали тревоги. Однако, когда Вика свернула в свой  “спальный район”, оказавшись в густой тени развесистых деревьев, среди припаркованных на ночь машин и притихших в глубине полисадников частных домов, наглухо закрытых изнутри, она снова почувствовала себя неуютно. На абсолютно пустых улицах не было ни души, даже ночных бродяг - койотов.
В глаза ударил яркий свет - выехавшая из-за угла машина ослепила ее фарами и, не доехав до Вики нескольких метров, остановилась. С минуту ничего не происходило. Затем открылись сразу все дверцы, и из машины выпрыгнули пять рослых парней. Привалясь к корпусу машины, они молча разглядывали девушку, поджидая, когда она с ними поравняется. Вика поняла, это ловушка. Что делать? Бежать назад, в школу? Далеко. Не успеет. На машине или без машины, им ничего не стоит догнать ее. Пройти с независимым видом мимо - все равно, что прыгнуть со скалы в пропасть. Закричать, позвать на помощь? Оставалась совсем крохотная надежда, что машина торчит там не из-за нее, и парни эти ждут кого-то из своих. Она не стала рисковать и, резко изменив направление, пошла по диагонали через дорогу, решив, что, в случае чего, успеет добежать до ближайшего дома и постучаться в дверь. Даже если хозяева побоятся ей открыть, то наверняка позвонят 911, и парни, зная об этом, уберутся восвояси, не тронув ее.
Ее рассчеты не оправдались. Стоило Вике шагнуть на проезжую часть, как все пятеро, сорвавшись с места, бросились ей наперерез, живой стеной преградив дорогу.
- Куда ж ты так спешишь, sugar? - сказал один - худой и длинный, с едва пробившимися, не сбритыми усиками. - Составь нам компанию. Развлеки. А то мы тут совсем заскучали без женской ласки.
Вика оказалась в кольце, которое медленно сжималось. Лица желторотых подростков надвигались на нее со всех сторон. Их глаза сверкали. Так смотрит стая волков на загнанную в тупик добычу - с умильным, сладостным садизмом в предвкушении удовольствия, уверенная, что сколько бы жертва не трепыхалась, ей уже никуда не уйти.
Ни в коем случае нельзя показать им свою слабость, думала Вика, пытаясь унять дрожь во всем теле.
- Привет, пацаны! - услышала она вдруг знакомый голос и, резко обернувшись, замерла от удивления.
- Ник! Дружище! Ты как раз вовремя, - приветствовал его один из парней. - Присоеди...
- У вас проблемы с моей girlfriend? - Ник подошел к Вике вплотную и по-хозяйски обнял ее за плечи. - Я ж говорил тебе, honey, не беги вперед, подожди меня. А ты не послушалась.
- Так она твоя girlfriend? - в голосе парня слышалось нескрываемое разочарование. - Извини, друг, не знали.
- Но ты не волнуйся, мы не успели ее даже пальцем тронуть, - поспешил заверить его другой.
- Только попробовали бы. - Не снимая руки с плеча Вики, Ник свободно прошел вместе с ней мимо расступившихся парней и, когда те уже остались позади, не оборачиваясь помахал им рукой, небрежно бросив: - See you.
- Бывай, Ник! Привет брату, - донеслось в ответ.
Вика услышала, как хлопнули по очереди все четыре дверцы, как включился мотор. Обернувшись, она увидела пустую улицу. Машины уже и след простыл.
- Ну что? Ты больше не боишься меня? - покровительственно улыбнулся Ник.
- А ты меня? - нашлась Вика, осторожно, чтобы не обидеть, высвобождаясь из-под его руки.
- Я?!.- удивился он. - Я же, вроде как, твой спаситель. Отбей ты мне опять руку, кто бы тебя защитил?
- И то верно.
- Ты ведь не станешь возражать, чтобы я тебя проводил до дома? - спросил он лукаво.
- Напротив. Буду тебе очень признательна.
- Здорово струсила?
- Да нет. Просто не успела. Ты вовремя подоспел.
Какое-то время они шли молча.
- Я видела тебя на Хэллоуин на Санта-Монике. Ты гей? - без обиняков спросила Вика.
Ни чуточки не смутившись, он ответил:
- Я сам еще окончательно не решил, кто я. Но... - Его наглые, одновременно и красивые, и порочные глаза озорно сверкнули, - в какой-то степени мое решение может зависеть и от тебя. Ты меня заводишь, Виктория. - Он впервые назвал ее по имени, а не этим омерзительным “бэйбэ”.
- Знаешь, - набрав полные легкие воздуха, неожиданно для себя самой выпалила Вика, - ты мне тоже нравишься, Ник. Но дело в том, что у меня уже есть girlfriend.
Он оторопело уставился на нее.
- Шутишь!.. - И, подумав, решил уточнить: - Это та круглолицая из старших классов, что ли, с которой ты встречаешься на переменах?
- Ага, - доверительно кивнула Вика. - Она самая.
- Дела... - Он почесал затылок. Ситуация неожиданно и резко менялась. - Никогда бы не подумал. Выходит, мы с тобой из одного эшелона.
- Выходит. - Вика старалась не смотреть на него, чтобы скрыть шальной блеск в глазах и нестерпимое желание расхохотаться.
- Ну что ж, - разочарованно пробормотал он. - Тогда нам остается быть только друзьями. А? Как ты считаешь?
Она не успела ответить. Перед ними резко затормозила машина.
- Что, опять? - нахмурился Ник.
Из машины торопливо вышли Лана с Левоном.
- Вика! Вот ты где! Почему не позвонила? Почему не подождала нас в школе? - напустилась на дочь Лана.
- Мои родители, - шепнула она Нику.
- Вижу, - отозвался тот.
- Папа, мама! Познакомьтесь, это мой одноклассник и друг, - сказала Вика по-английски, выделив последнее слово.
- Hi. How are you? - буркнул Ник, как звереныш пряча глаза.
Вика с улыбкой наблюдала за ним.
- Спасибо, что проводил. - И, не успел он опомниться, она встала на цыпочки и чмокнула его в щеку. - Пока!


Глава 14

Главный редактор, он же хозяин “Авангарда” - объемистой, многостраничной газеты, принял Лану благосклонно и слегка высокомерно. Это был стареющий еврей, не лишенный мужского обаяния, с проницательными, умными глазами и скверными манерами. В процессе светской беседы, умело разбавляемой Натель, он выяснил для себя все, что его могло интересовать в биографии Ланы.
- Между прочим, она у нас член Союза Журналистов и Союза Писателей, - подсказала Натель.
- Солнышко, не мне тебе объяснять. Все это осталось там, в прошлой жизни, - отмахнулся редактор. - А для здешней нет пока ничего - ни знания языка, ни диплома, ни лайсенса. - Выдержав многозначительную, намеренно затянутую паузу, он обратился к Лане со скучающе-равнодушным видом: - Вас не смущает, что в нашей газете вы сможете заработать себе разве что на орешки? Если нет, перейдем к следующему этапу.
Не зная как реагировать, она бросила взгляд на Натель.Та лишь пожала плечом, мол, данная тема не в моей компетенции. У Ланы выбора не было. А работа в редакции, по специальности, как бы низко она не оплачивалась, казалась ей манной небесной. И она поспешила дать свое согласие.
Павел Владимирович нажал на кнопочку, поручив явившейся на вызов секретарше проводить гостью к менеджеру.
Менеджер, очень приятная молодая особа по имени Софа, встретила Лану с дружелюбной улыбкой. Расспросив, как давно она здесь, как ей нравится Лос- Анджелес и чем она занималась в Союзе, Софа вытащила из стола пачку машинописных листов.
          - Специфика нашей работы такова, - сказала она тоном избалованной маминой дочки, -что мы, в отличие от союзных редакций, имеем дело, в основном, с непрофессионалами. То есть настоящих журналистов здесь, конечно, хватает, но, увы, мало кто из них соглашается сотрудничать с нами  на наших условиях. Разве что те, кто сходит с ума от безделия и попранных амбиций, для кого его имя на печатной странице дороже любых гонораров. Поэтому нам не приходится особенно играть в разборчивость. Материалы, которые нам присылают, мягко говоря, оставляют желать лучшего. Вот один такой перл я вам и подсуну. Посмотрите, что вы сможете из него сотворить. Заберите это сокровище домой и, как закончите, перешлите мне его по факсу вместе с вашими координатами.

Статья, изложенная корявым, полуграмотным языком, оказалась интересной по содержанию. И Лана с удовольствием перекроила ее на свой страх и риск, а затем отправила в редакцию с помощью Давида, из его нового офиса. В тот же день с ней связались по телефону и предложили с понедельника выйти на работу. Лана ликовала. Левон искренне обрадовался ее удаче, тому, что хоть один из них, наконец, начнет работать.
 
Первое, что сделала Лана, это помчалась к Натель на Малхолланд Драйв с большущим букетом белых лилий.
- Это что, взятка? - улыбнулась Натель, принимая цветы. - Откуда ты знаешь, что я обожаю лилии?
- Я думаю, каждый, побывав в твоей белой гостиной, догадается об этом. - Не найдя слов, способных выразить всю глубину ее благодарности, Лана заключила Натель в объятия.
- Да будет тебе. Разве ты не сделала бы для меня того же?
- Речь не об этом. Ты спасла меня от тихого помешательства и саморазрушения на почве морального и физического застоя.
- А вот это ты напрасно. Личность цельную, глубокую и сформированную не способны разрушить мелкие житейские неурядицы. Или ты забыла о законах ритма? День сменяется ночью, чтобы снова настало утро. Удача - неудачей, чтобы ты смогла сполна ощутить вкус новой победы и насладиться ею. Нужно просто научиться пережидать, используя интервалы для роста вглубь себя... Пойдем, а то кофе остынет.
           В белой гостиной на шкуре белого медведя уже был накрыт на двоих журнальный столик. В золоченых чашечках еще дымился турецкий кофе, распространяя терпкий, дразнящий обоняние аромат.
- Ой, ты кого-то ждала! - смутилась Лана.
- Конечно ждала, - улыбнулась Натель. - Тебя.
- Но я же, как последняя невежда, ворвалась без предупреждения.
- Разве? А по-моему ты позвонила. Прямо в душу.
- Натель, ты чудо! Я не устаю восхищаться тобой.
- А я тобой. Ты прошла в редакции на ура. И, заметь, я в этом ни чуточки не сомневалась. По-моему, нам есть за что выпить. Я знаю, ты за рулем. Символически. - Она подняла со стола заранее приготовленную четырехгранную бутылку Амаретто, выдернула квадратную стеклянную пробку и наполнила бокалы золотистым ликером с запахом горького миндаля.
- За начало твоего самоутверждения на новой земле. Ничего сверхестественного не произошло. Кесарю - кесарево! - Осушив свой бокал, она затянулась сигаретой - длинной, изысканно-тонкой, допила неспеша кофе и предложила: - Давай искупаемся. Только не отнекивайся.
Лана и не собиралась “отнекиваться”. Она облачилась в предложенный Натель купальник и с разбегу нырнула головой вниз в бассейн. Прохладная голубая вода приняла ее в свои объятия, наполнив тело блаженством.
- Хорошо-то как! - крикнула она с благодарностью гостеприимной хозяйке и ушла под воду. А потом долго, самозабвенно плавала кругами вдоль выложенных узорчатым кафелем стенок бассейна.
Натель, пробыв в воде всего несколько минут, перебралась в джакузи, предварительно поставив на бортик два высоких стакана с ананасовым соком. Наплававшись вдоволь, Лана присоединилась к ней. Это было ее первое знакомство с джакузи. От неожиданности она вскрикнула. Горячая вода с непривычки обжигала. К тому же она буйно бурлила и пенилась.
- Я чувствую себя Иванушкой-дурачком из Конька-горбунка, которого окунули сначала в котел с водой студеной, а потом - с водой вареной, - засмеялась Лана.
Через несколько минут вода уже не казалась такой горячей. Она расслабилась, подставляя тело упругим бурлящим струям, и даже зажмуилась от удовольствия.
- Просто не верится, что через два дня я начну работать - здесь, в Америке, - не открывая глаз промурлыкала Лана.
- Я не уверена, что эта работа пойдет тебе на пользу, - отрезвляющим тоном заметила Натель.
Лана удивленно посмотрела на нее:
- Что ты имеешь ввиду?
- Ведь ты уехала из своей страны не для того, чтобы внутри Америки воссоздавать ее жалкое подобие, как это делает большинство здешних иммигрантов.
- Почему “жалкое”?
- Потому что другого подобия просто не получится. Если хочешь знать мое мнение, нужно шагать в ногу с той страной, которую сам для себя выбрал, жить в ее ритме, по ее правилам, а не по тем, от которых уехал.
- Может ты и права, Натель, но пока что мне выбирать не приходится.
- Прекрасно все понимаю. Это так, на будущее.
Заметив, что солнце уже клонится к закату, Лана заторопилась. - Боже мой, совсем забыла про время. Меня, наверняка, уже разыскивают. Где у тебя душевая?

Заскочив по дороге в супермаркет, она примчалась домой, испытывая чувство вины перед домочадцами. Левон, не поднимая головы, из-под очков осуждающе посмотрел на жену. Инга и Вика - не хозяйничали, нет - топтались на кухне, в тщетных попытках найти что-нибудь съестное.
- Мама! Ну наконец-то! - радостно вскричала Инга.- А то мы уже собрались умирать с голоду.
- А я так надеялась, что дочери встретят меня обедом собственного приготовления, - выпадом на выпад ответила Лана.
- Ну, ма-ма. - В тоне Инги звучала укоризна.- Мы целый день занимаемся. А ты всегда дома... Мы уже как-то привыкли, что ты...
- Придется отвыкать, - весело перебила ее Лана. - И обеды, я думаю, будем отныне готовить по очереди.
Дочери воззрились на нее в выжидательном недоумении.
- Не знаю, как вам это понравится, но, в любом случае, поздравьте меня - с понедельника я начинаю работать.
- Как!
- Где?
- Кем?
- Я догадываюсь, - язвительно заметила Инга. - Бэби-ситтером или сборщицей в армянском ювелирном бизнесе, как все наши.
- Нет, дочка, не угадала. Литературным редактором в русско-американской газете.
У Инги и Вики даже рты открылись от удивления.
- Мама! Не может быть! Ты это серьезно? - подскочила Вика и повисла у нее на шее. -  Какая же ты молодец! Да иначе и быть не могло. Ведь ты у нас все умеешь.
- Но как тебе удалось? - недоумевала Инга. - Расскажи.
- Потом. После обеда. А то мы и вправду умрем все с голоду. Я принесла с собой вкусные вещи.
Уже за столом, обдумывая услышанную новость, Инга спросила:
- Мам, но ведь раз ты будешь работать, мы сможем теперь купить вторую машину?
- А зачем тебе вторая машина?
- Ну, как же... Ты будешь уезжать на весь день на работу, а мы все останемся без машины.
- Боюсь, что на мою зарплату не только машины - велосипеда не купишь.
- И кому же нужна такая работа?
- Мне. - Голос Ланы, независимо от нее, прозвучал так жестко, что все расспросы разом прекратились. - Это Америка, девочки. Здесь, ничего не делая, не проживешь. Боюсь, что работать придется и вам.
- Нам!?. - вскричала Инга. - Но мы же еще учимся.
- Учиться и работать здесь очень принято, даже в обеспеченных семьях. Это приучает молодежь к самостоятельности, дает ей определенную финансовую независимость.
- Верно, верно, - оживилась Вика. - Я в школе слышала, что не только девочки, но и мальчики могут подработать, присматривая по вечерам за соседским ребенком, если его родители, скажем, уходят в гости. И даже собственные родители им платят за помощь с младшим братом или сестренкой. Представляете?
- Не вижу ничего в этом предосудительного, - сказал молчавший до сих пор Левон. - В ребенке таким путем воспитывается чувство ответственности. Он относится к родительскому поручению, как к работе, и выполняет его более добросовестно.
- А я этого не понимаю, - передернула плечиком Инга. - Маразм какой-то. Брать с родителей деньги за то, что ты и так должна делать. С соседей - еще куда не шло.
- Тебе, милая, часто придется здесь сталкиваться с вещами, которые нам трудно понять, - сказала ей мать. - Например, если старый человек не заработал собственным трудом себе на пенсию, его будет содержать государство. Если он нуждается в уходе, государство оплатит и это. И неважно, кем будет ухаживающий - посторонним, дочерью, сыном, женой или мужем.
  - Как это? - не поняла Вика. - Государство оплачивает взрослым детям уход за их собственными родителями? Или жене - за мужем? Да это же и так их святая обязанность!
- Только не в Америке. Свобода по-американски это, видимо, когда никто никому ничего не должен. У них ведь как... Окончил сын или дочь школу - лети на все четыре стороны. Начинай жить отдельно и самостоятельно. Учебу родители оплатят. А остальное их не касается. Ну и дети, в свою очередь, не обременены чувством ответственности за стареющих родителей. У тех и других своя собственная жизнь.
- Мара-азм! - нараспев повторила Инга. - Теперь я поняла, почему американцы заводят себе не одну, а целую свору собак. Выпихнув из дома родных детей, они забивают ими пустоту и одиночество. И, вместо внуков, нянчатся с четвероногими. Ну да это их проблемы. А где еще может подрабатывать учащаяся молодежь?
- В больших и маленьких магазинах - продавцами, кассирами, - ответила Лана. - В ресторанах и кафе официантами, посудомойками, уборщиками. В парикмахерских салонах. В библиотеке. Да мало ли где.
- А что, стоит подумать, - как бы про себя промурлыкала Инга. - Финансовая самостоятельность - это по мне.


         Глава 15

С понедельника для Ланы, а следовательно и для всей ее семьи, началась новая жизнь. Чтобы не оставаться на весь день без машины, Левон отвозил ее утром на работу, а к пяти забирал.
Лане, или Светлане Андреевне, как ее теперь снова величали на советский манер, выделили рабочее место в комнате с двумя пожилыми корректоршами из Киева. Это были очень образованные, начитанные женщины, обе в прошлом  редакторы крупного издательства, здесь же безропотно принявшие то, что им предложили. Узнав об этом, Лана не могла избавиться от чувства вины перед ними, поскольку считала, что заняла место, которое ей не принадлежало.
Отделом рекламы в “Авангарде” заправляла Сильва Оганян - эксцентричная, общительная, бойкая армянка лет сорока. Не женщина - динамит, с юмором и деловой хваткой в придачу. Благодаря ей страницы газеты ломились от рекламы. Без преувеличения можно было сказать, что благополучие всей редакции держалось на плечах этой огненной кариатиды.
Сильва очень обрадовалась появлению Ланы.
- Ура! В нашем полку прибыло! - со свойственной ей эмоциональностью приветствовала она новую сотрудницу, успев предварительно все разузнать о ней. - Будем работать вместе. Как только появится свободная минутка, сразу ко мне. Поболтаем, посплетничаем. Я тебе все про всех расскажу. Да, кстати, у меня к тебе вопросик. Ты у нас зачислена как Прокофьева, верно?
- Ну, верно.
- Не ты ли случайно написала роман “Узкая стезя”?
- Совершенно случайно, я. А что?
- Золотко ты моё! Солнышко! - Сильва готова была броситься ей на шею. - Я как только твою фамилию услышала, так в осадок и выпала. Вовке - мужу, говорю, неужели к нам пожаловала та самая Прокофьева-Меликсетян? Я ж твоей “Стезей” еще в Союзе зачитывалась. И, представь, сюда привезла, в числе своих любимых книжек.
Лана не могла скрыть своего удовольствия.
- Спасибо, - сказала она с достоинством великой писательницы. - Вы мне льстите.

- Погоди! - Сильва прищурилась. - Фамилия у тебя вроде как наполовину армянская, но армянкой от тебя даже не пахнет. Шатенка. Глаза серые. Ноги не кривые и попа под коленками не висит.
Лану рассмешила эта подкупающая непосредственность.
- Я что-то не поняла, ты сделала мне комплимент или наоборот. - Она невольно тоже перешла на “ты”.
- Ясное дело, наоборот! - притворно возмутилась Сильва. - Ну скажи на милость, на кой черт настоящей армянке серые глаза и прямые ноги.
- Вообще-то я русская, - с сожалением, что не оправдала ее надежд, призналась Лана и, чтобы совсем ее не разочаровывать, уже по-армянски добавила: - Но после замужества довольно долго жила в Ереване.
- Ну так это меняет дело. Слушай, сейчас ты скажешь, что и муж у тебя непонятно кто. Да? - с комичным видом сыщика допытывалась рекламный агент.
- Вот тут в моей анкете полный порядок. Муж - чистопородный армянин, - в тон ей подыграла Лана.
- Слава Богу, хоть с мужем не промахнулись.
- Кстати, что-то я не заметила в тебе самой ни одного из перечисленных тобой признаков. Ноги как ноги, ничего не висит и глаза у тебя какие-то серо-буро-малиновые в крапинку.
- Так я ж экземпляр не типичный. Я армянка не армянская, а ташкентская. Разницу чуешь?
- Ага. Вот теперь мне сразу все стало ясно.
- Нет, ты мне определенно нравишься. Теперь я не сомневаюсь, что мы сработаемся.
“Срабатываться” с Сильвой было совсем не обязательно, поскольку области их деятельности практически не соприкасались, если не считать, что камерный штат газеты насчитывал меньше двух десятков сотрудников, и все они были друг у друга на виду. Материалы для редактуры Лана получала от Софы и ей же их возвращала. Она понимала, что первые месяц-два будет находиться под микроскопом, что каждая ее поправка в рукописи, каждый шаг и жест будут анализироваться на предмет ее пригодности в целом. И соответственно старалась не ударить лицом в грязь.


                Глава 16

В воскресенье утром в новом доме за завтраком собралась вся семья - родители, обе дочери, и сын со своей герлфренд. Левон съездил в русский магазин и накупил там всяких “копченостей”. Лана испекла свои фирменные творожники со сметаной и сгущенными сливками. Пегги приготовила омлет по-американски - с беконом, грибами и сыром. Вика сделала свежевыжитый апельсиновый сок. А Инга заварила кофе в кофемейкер, только что подаренной им Пегги.
Покончив с подготовительной суетой, все расселись вокруг овального стола и с аппетитом набросились на еду.
- Хорошо-то как. - Давид блаженно жмурился, как кот на солнышке. - Внутри аж все потеплело. Забытый домашний уют. Родительская забота. Щебет сестер. Викулик!  Ну-ка, быстренько, как младшая, подлей мне еще кофейку.
Вика с готовностью вскочила.
- Расскажи, как дела в новом бизнесе, - попросил отец.
- Да рассказывать пока особенно нечего, - отозвался Давид с полным ртом. - Но, кажется, потихоньку встаю на ноги. Самое главное - начали появляться заказы. Без них бы делу труба. О наваре думать пока рановато. Все, что удается заработать, пускаю тут же в оборот - на оборудование, на рент помещения, на рекламу. Здесь всегда так. Опытные люди говорят, если к концу первого года дойдешь до самоокупаемости, считай, что бизнес состоялся. Но, знаешь, отец, - с благодарностью в голосе добавил он, - жить стало заметно спокойнее и приятнее. Появилась надежда, новые планы, стимул.
Левон удовлетворенно кивнул.
- А как дела у Пегги?
- Пегги молодцом. Оказалась первоклассным бухгалтером, секретарем и менеджером. Все помнит, все знает. Если нужен английский с клиентами, с магазинами или банками - так лихо общается. Талант! Я без нее теперь как без рук.
Обтерев губы салфеткой, Давид чмокнул Пегги в щеку. Она удивленно посмотрела на него и широко, по-детски улыбнулась.
- У меня идея! - воодушевился Давид.- Я вас всех везу сегодня к океану.
- К океану!? Ура! - вскочила Инга. - Как приехали, об этом мечтаю. Ведь он же где-то совсем рядом, а мы его до сих пор не видели. И купаться будем?
- Вот с купанием ничего не получится, - остудил ее пыл Давид.
- Почему? Хоть, по календарю уже, считай, зима, на улице теплынь.
- Здесь и летом не очень-то искупаешься. Вода всегда неприятно холодная.
- Но почему? Почему?
- Говорят, холодное северное течение именно в наших краях подходит ближе всего к берегу. Серфингистам это не помеха. Есть не мало и местных “моржей”. Но лично меня в такую воду не затащишь. И потом, знаешь, - он сделал Инге страшные глаза, - к нашим берегам очень часто подплывают голодные акулы.
- Брр, - передернулась она. - Нет уж спасибо, обойдемся без такого купания.
- Зато мы увидим океан! - У Вики глаза сияли.- Надо поскорее убрать со стола, пока Давид не передумал.
- Братишка, а можно мы еще одного человечка с собой возьмем? - попросила Инга. - Мою школьную подругу.
- Конечно можно, чего спрашиваешь. В машине места много.
Инга бросилась звонить Карине, договорившись с ней, что они ее подхватят по дороге.
Полчаса спустя они уже мчались по фривею в сторону океана. Девочки, устроившись вчетвером на заднем сиденье, весело болтали по-английски. Только Карина еще в основном отмалчивалась. Лана, глядя на дочерей, радовалась, что языковая стена потихоньку начала рассыпаться перед ними.
Океан появился внезапно, из-за поворота дороги, заполнив собою все обозримое до горизонта пространство. Девочки прижались носами к стеклу. Пегги продолжала сидеть, откинувшись на спинку кресла, равнодушно глядя в сторону, будто всем своим видом хотела сказать: Уж кого-кого, а меня этим не удивишь, я насмотрелась на Тихий океан с обоих сторон.
- Ты выросла на берегу океана, не так ли? - спросила ее Лана.
- О, да, да! - закивала головой Пегги.
- В каком городе вы жили?
- В Катеэль. Восточный берег острова Минданао.
- Ты его помнишь?
- Наш город? Конечно. Я все помню. До мелочей. Ведь мне было уже 10, когда мы оттуда уехали. Город был очень бедный, как и вся страна. Но для меня - уютный, красивый... Лучший в мире. Там я была дома. Там я была своя. А здесь - всем чужая, никому не нужная, кроме Давида. Даже родителям.
- Ну уж только не родителям, - запротестовала Лана.
- Да, да. Им просто некогда обо мне думать. Им надо выживать. Как всем нам. У всех, кто живет в Америке, в голове одни биллы и доллары - как заработать деньги, чтобы закрыть биллы, которые спускают на вас, как собак, в конце каждого месяца.
Не на все сто процентов, но Лана поняла Пегги и посмотрела на нее с искренним сочувствием. Должно быть, Пегги было еще труднее понимать Лану из-за ее корявого английского.
- На Филиппинах Тихий океан такой же,  как у берегов Америки? - продолжала расспрашивать Лана.
- О, нет. Совсем не такой. Здесь он и вправду тихий, мирный. Шторма бывают очень редко. А там, у нас, случаются страшные бури. В глубинах океана рождается цунами, и на берега обрушиваются огромные волны. Они разрушают города, топят корабли. Там океан не Тихий, а Грозный.
Заметив, что мать напряженно морщит лоб, пытаясь понять Пегги, Вика взяла на себя роль переводчика.
- Мама, мама! Посмотри! Уже виден прибой. Мы совсем близко! - ворвался в их первую беседу голосок Инги.
Ее подружка тоже видела океан впервые и сидела притихшая, не спуская с него глаз. Проехав несколько миль, Давид не без труда нашел место для парковки. Девочки выпрыгнули первыми.
- Ну как? - с торжествующим видом спросила  Карину Инга,  будто показывала ей личные владения. - Здорово?
- Ты знаешь, - охладила ее пыл Карина, - сблизи ведь не видно, какой он большой. Я выросла на берегу Каспийского моря и, честно говоря, не вижу особой разницы. Те же песок, вода и прибой.
- Ну ты скажешь! - возмутилась Инга. - Разве можно сравнить какое-то там Каспийское море и Тихий океан!
- Нет, нельзя, - согласилась Карина. - Мне мое море ближе и дороже.
Не найдясь, что ответить, Инга лишь озадаченно смотрела на нее. К ним подошел Давид.
- Сестренка, познакомь меня со своей подругой, - сказал он, улыбаясь. - А то я всю дорогу сидел к вам спиной и не имел возможности даже ее рассмотреть. - Не дожидаясь, пока Инга исполнит его просьбу, он сам протянул девушке руку:  - Разрешите представиться, мадемуазель. Давид. Самый лучший, самый старший брат.
Она аккуратно вложила мягкую теплую ладошку в его заскорузлую руку и, смущаясь, проговорила:
- Карина.
Он задержал рукопожатие чуть дольше, чем требовалось, внимательно заглянув в ее большие, бездонные глаза.
- Вы не знаете, сестрички, почему у армянок такие потрясающе красивые глаза? - спросил он, не переставая улыбаться. - Вот мы с вами полукровки, и нам до этих двух Черных морей далеко.
- Такими неосторожными репликами ты рискуешь нажить себе врага, - съехидничила Инга. - В ее глазах отражается вовсе не Черное море, а Каспийское. И вообще, о чем мы болтаем? Разве для этого мы сюда столько ехали? Бежим скорее к воде!
От кромки воды их отделяла широченная, метров в 300, песчаная отмель.
- Я таких пляжей и не видела никогда, - удивилась Вика.
- Похоже, сейчас отлив, - сказал Левон. - Океан отступил.
- А почему здесь совсем не благоустроенно? - удивилась Инга. - Дикий берег, и все. Я думала, пляжи в Америке это нечто. Ни тебе топчанов, ни зонтиков, ни душевых или туалетов. Никто не продает жареную кукурузу, чебуреки, фрукты. Одни косолапые чайки кругом.
- Ты опять про Черное море вспомнила, - засмеялся Давид. - Почему так? А кому охота заводить такой бизнес - частный пляж на берегу океана. Ответственность-то какая. Один лоботряс утонет в волнах, хозяин век не отмажется. Здесь абсолютно все построено на том, чтобы не навредить себе. Даже врач, в первую очередь, озабочен именно этими соображениями. Во вторую - как побольше заработать. А потом уж - интересами и нуждами своего пациента.
- Наверное, это и есть капитализм, - заметил Левон.
- Не знаю, как вы, а я должна хотя бы намочить ноги, - заявила Инга, - чтобы перед самой собой похвастаться, что купалась в Тихом океане. Кто со мной?
Она скинула босоножки, заставив Карину сделать то же самое. Взявшись за руки, они побежали по пляжу к воде. Вика, грациозно ступая, последовала за ними. Левон, Давид и Пегги остались около машины. Лана тоже сняла туфли, утонув босыми ногами в нежном, как пудра, теплом песке, но пошла не за девочками, а вдоль пляжа, туда, где не было никого, только небо и вода.
Лениво-неспешный прибой, лаская камни, будто шептался с ними. Чайки с сахарно-белыми грудками и серыми крыльями не кружили в небе, не кричали, а молча прогуливались вдоль берега в поисках пищи. Одна из них подошла к Лане совсем близко, заглядывая ей в руки черной, блестящей бусинкой глаза.
- Привет, - сказала Лана. - Ты, часом, не Джонатан Ливингстон, который живет в каждом из нас?
Чайка мотнула головой, обиженно посмотрела на нее другим глазом и неохотно посторонилась, давая ей пройти. От воды тянуло спецефическим йодистым запахом. Поверхность океана была похожа на лакированную кожу крокодила.Умиротворение и покой исходили от этого дремлющего колосса. Невдалеке от берега плавали серфингисты, ожидавшие, как чайки - подачки, высокой волны.
Чьи-то руки ласково легли на плечи Ланы. Она повернула голову и увидела Вику. Прижавшись к матери щекой, девочка взволнованно прошептала:
- Я без ума от этой земли.
- От Америки?
- От нашей планеты. Посмотри, какая она чудесная! Дух захватывает!
Слов больше не требовалось. Мать и дочь, умолкнув, всецело отдались созерцанию.
Облака над океаном казались живыми, с такой быстротой они плыли навстречу, ежеминутно меняя очертания. Небо Калифорнии - статья особая. Это, пожалуй, то, что поражает здесь больше всего. Оно зримо сферическое, объемное и невообразимо прекрасное. Сколько раз, случайно бросив взгляд вверх, Вика застывала, пораженная и околдованная, как маленькая девочка, попавшая в страну сказок. 
Небесные странники, воздушные и многослойные, будто взбитые сливки, создавали хаотические нагромождения, в которых чудились старинные башни, величественные дворцы и замки. Порой над землей проплывала целая флотилия Летучих Голландцев, перевоплощавшихся прямо на глазах в причудливо-фантастических животных. А то вдруг облака разливались по небесной лазури легчайшей перламутровой вуалью или едва касались ее живописными акварельными мазками.
К вечеру начиналась феерия всех цветов и оттенков. Облака поначалу нежно розовели, потом окрашивались багрянцем, и вдруг взрывались кровавым пожаром, разметав языки пламени по всему горизонту. Иной раз заходящее солнце, пробившись сквозь проплешины туч, выстреливало лучами-прожекторами ввысь, превращая всю необъятность неба в грандиозную декорацию, в звучащий в полную мощь божественный оркестр, славящий Землю и саму Жизнь.
Багрянец медленно наливался свинцом, отдавая в черноту, будто остывающие уголья. А где-нибудь в углу этой гигантской панорамы медленно, как в поддоне фотографа, проявлялась, набирая силу, полная или ущербная Луна, развернутая рожками кверху. И тогда облака превращались в ажурную траурную накидку на подсвеченном лунным светом небесном челе. Вике казалось, будь у нее время, она бы смотрела и смотрела без устали на это нескончаемое небесное шоу. “Инга, Инга! Да взгляни же на небо! - не раз восклицала она. - Что за чудо!” “Облаков не видала?”- равнодушно отзывалась сестра. “Нет. Не видала. Я каждый раз вижу их впервые.” И это было действительно так. Каждый раз впервые!
- Ма-ма! - крикнул Давид.- Возвращайтесь.Я хочу показать вам Пирс и Променад.
Уже возвращаться, так скоро, со вздохом подумала Лана и, обняв дочь, нехотя пошла с ней к машине. Инга укоризненно смотрела на них.
- Если бы вас не позвали, вы так бы там и стояли до темноты? - упрекнула она.
- А сколько мы стояли-то? Минут пять, не больше, - рассеянно проговорила Вика.
- Пять?!. А час не хочешь?
- Не может этого быть! - не поверила Лана. Но все же украдкой взглянула на часы и ощутила неловкость. Действительно, прошло уже больше часа.

А потом они бродили по деревянной набережной. С одной стороны океан, с другой - бесконечная череда сувенирных магазинчиков, где можно было купить все,что имело хоть какое-то отношение к воде - от купальников, кепочек и Т-шорт до серфинговой доски и спининга. Из магазина кораллов и ракушек Лану с Викой приходилось вытаскивать насильно.
На открытых площадках самостийные оркестрики, джаз-банды и певцы услаждали слух отдыхающей, праздно шатающейся публики музыкой на все вкусы и возрасты. Кто-то присаживался на скамейки послушать country-music, и даже потанцевать под нее с завидной непосредственностью.
Люди вокруг были на редкость дружелюбны. Стоило бросить на кого-то взгляд, и тут же лицо незнакомца озарялось приветливой улыбкой, затем следовал кивок и приятельское  Hello или How are you? Столь “странное” поведение прохожих поначалу озадачивало постсоветских эмигрантов, особенно выходцев из России, привыкших к отечественной грубости, нервозности и, что греха таить, хамству. Но очень скоро им начинало это нравиться, они будто оттаивали изнутри и уже сами спешили жизнерадостно улыбнуться прохожему и пожелать ему доброго утра, дня или вечера.
            Буквально на каждом шагу бесконечно длинного Променада теснились fast-foods, кафе-мороженое, кондитерские, кофейни, бары и ресторанчики.
- Обедать мы будем не здесь, - предупредил Давид. - Я отвезу вас в интересное местечко.
- Ну так вези скорее! – заторопилась Инга. - А то уже живот к позвоночнику прилип. Эти запахи кругом - сущее наказание.

Давид вырулил на 1-ый highway - самую длинную Западную магистраль, тянущуюся вдоль берега от Канады до Чили.
Снова появились серфингисты, обтянутые, будто дельфиньей кожей, блестящими черными трико. Поймав волну, они птицами взлетали на гребень и, совершая немыслимые виражи, виртуозно уклонялись от ее, грозящих гибелью, завихрений. Как бы слившись с ними, Вика с волнением ощутила острое, ни с чем не сравнимое блаженство, ликование, апогей счастья, переполнявшего души этих смельчаков. Левон с большим интересом разглядывал нефтяные вышки, буднично качавшие нефть на придорожных частных участках и прямо в океане, на искусственных островках. А потом устремил задумчивый взгляд к горизонту и в ритме бодрого марша пропел:
- И на Тихом океане свой закончили поход...
Справа бесконечной грядой тянулись прибрежные горы, покрытые давно высохшей рыжей травой. Местами они превращались в голые, отвесные скалы, рваными уступами спускавшиеся к океану и тонущие в набегавшей волне. Только узкая полоска низины вдоль частных домов цвела и зеленела экзотическими деревьями и кустарниками.
- Ваши не будут волноваться, что мы тебя увезли на весь день? - спросила Лана Карину, притихшую у окна.
- Не думаю, - не очень уверенно отозвалась девушка. - Я ведь их предупредила, что уезжаю на прогулку с родителями Инги.
- Сколько времени вы здесь?
- Уже пол года.
- Мама работает?
- Да. В армянском медицинском бизнесе – помощником физиотерапевта. Вообще-то она врач.
- Ну а сама ты кем хочешь стать?
- Хочу пойти по маминой линии, чтобы работать в большом госпитале. У них здесь медсестра с института знает столько же,  сколько врач. Она несет за каждого больного полную ответственность, выполняя предписания врача. Поэтому больничные медсестры очень хорошо оплачиваются.
- Это ты так решила или мама?
- Мы вместе.
Давид притормозил и свернул с трассы в сторону большого, непонятной конфигурации строения с броской вывеской на декоративной корабельной трубе: “Gladstone’s”.
- Ну вот мы и добрались до праздника желудка, - возвестил он.
Ресторан представлял собой скопище большого количества столов с лавками на самом берегу океана, практически под открытым небом. От солнца посетителей защищал деревянный навес, а от морского ветра и возможного шторма - низкая стеклянная перегородка. Почувствовав хруст от шагов, все посмотрели себе под ноги - пол был сплошь усеян арахисовой шелухой.
- Что это? - удивленно воскликнули девочки.
- Сейчас увидите.
Подойдя к конторке метрдотеля, Давид заказал стол на семерых.
- Вам придется подождать минут двадцать, - сказала по-домашнему радушная метрдотель. - Чтоб не скучать, угощайтесь. - Широким жестом она указала на две большие деревянные бочки, стоявшие у стены. Бочки были полны жаренным арахисом.
- Cool!- радостно воскликнула Пегги, запуская обе руки в бочку.
- Что такое “cool”? - тихонько спросила Лана у сына.
- “Кайф” по нашему. Берите, берите, не стесняйтесь. Американцы обожают этот ресторан за его бесплатное угощение. Сестрички, не церемоньтесь, набивайте карманы. Отщелкаете, можно брать еще, сколько влезет. И сорить обязательно на пол. В этом весь кайф. - Заметив, что Карина стесняется и пытается стушеваться, он подозвал ее: - Где у тебя карманы?
- У меня их нет.
Давид взял со стола большую салфетку, расстелил ее на подставленных ладонях девушки и насыпал две полные пригоршни.
- Ой, что вы! Я ж столько не осилю!
Он наклонился к ней и шепнул на ухо:
- Чайки помогут. Они тебя уже там ждут.
Инга с Викой были в восторге. Они не стали дожидаться повторного приглашения. Давид предложил прогуляться. Из ресторана можно было спуститься к воде по крутой тропинке между огромных желтых валунов. Повсюду - на камнях, на песке, на навесе и на стеклянных перегородках сидели чайки. Вика протянула арахис на раскрытой ладони и весело крикнула:
- Угощаю. Кто хочет?
          Она лишь успела услышать шум крыльев, прошуршавших у самого ее лица, ладонь была уже пуста. Эксперимент ей понравился и она принялась кормить чаек, которые только того и ждали. Карина, радуясь как ребенок, присоединилась к ней. Пикируя, чайки ловили на лету подброшенный в воздух орех. А когда ловить стало нечего, рассредоточились поблизости в ожидании продолжения.
Наконец, семья расселась за длинным деревянным столом на самом берегу океана. Давид помог разобраться с меню. Когда же официант подкатил тележку с заказом, все ахнули. Перед каждым водрузили огромное овальное блюдо, доверху полное аппетитно выглядевшей всякой всячины.
- Да одной такой порции хватило бы на всех! - поразилась Лана.- Разве можно столько съесть?
- У американцев гигантомания по части еды, - сказал Давид. - Они иначе не могут. У них все порции такие. Если попкорн, так сразу мешок. Если сода, так целая бадья.
- Сода? А зачем они пьют соду? - не поняла Лана.
- Содой называют все виды сладкой газированной воды. Значит так. Это seefood запеченный в тесте. Морское ассорти - креветки, кальмары, гребешки, крабы, несколько видов рыбы. Ну, French fries - жареную картошку, и овощи надеюсь, сами отличите.
Как и следовало ожидать, никто из них не осилил и половины. А Вика выбирала только жареную картошку и овощи, не притронувшись к дарам моря. Подозвав официанта, Давид небрежно сказал:
- Doggy bags, please. And ice cream for everybody.
Официант согласно кивнул, собрал тарелки и удалился.
- Что такое Doggy bags?- поинтересовалась Лана.
- Очень принятая у них тут вещь. Поскольку многие американцы держат дома собак, то, не доев что-нибудь в ресторане, они просят “коробку для собак”, куда официант складывает остатки. Это делают даже те, у кого никаких домашних животных нет.
- И ты тоже попросил собрать наши объедки? - возмутилась Лана.- Это же неприлично.
- Во-первых очень даже прилично. Зачем оставлять столько вкусной еды, за которую мы платим. А во-вторых, в другом месте я бы этого не сделал. Но здесь стоит.
- Вернулся официант с тележкой и расставил на столе шесть больших лебедей, сделанных из мятой золотой фольги.
- Что это? - воскликнула Инга.
- Наши “объедки” в их фирменной упаковке. Причем перед каждым стоит именно то, что было в его тарелке. Сестрички! Если вы завтра возьмете этих лебедей с собой в школу, на ланч, все в классе будут знать, что вы побывали в Gladstone’s.
Официант тем временем расставил  фужеры на высоких ножках с огромными шапками взбитых сливок поверх разноцветных шариков мороженого, украшенного шоколадными трубочками, печеньем и ярко красной маринованной черешенкой.
- Wow! - подала голос Пегги.
- Давидушка! Ты устроил нам настоящий пир! - взвизгнула от удовольствия Инга. - Сool!
Удовлетворенно обежав взглядом счастливые девичьи лица, Давид задержался на одном. Карина смотрела на него своими огромными влажными глазами газели, и в глазах этих светилось откровенное обожание. Так смотрят дети на всесильного мага-волшебника. Так смотрят романтически настроенные девушки на сказочного принца. Застигнутая врасплох, она, как и положено газели, поспешила укрыться за спиной подруги, густо при этом покраснев.
Давид непроизвольно бросил взгляд на рядом сидящую Пегги. Ничего не заметив, та сосредоточенно расправлялась с декором своего десерта.
Когда официант принес счет, Левон потянулся за бумажником. Сын перехватил его руку, укоризненно шепнув:
- Батя, не шути. Сегодня вы мои гости.

Домой возвращались уже в темноте, усталые, довольные и полные впечатлений. Каждый держал на коленях своего золоченого лебедя. Притомившись за день, женская часть компании задремала. Левону тоже очень хотелось спать, но он мужественно держался, боясь, чтобы не сморило и Давида.
- Слушай, еще не время играть в рыцаря, - тихо сказал он сыну. - Позволь мне хотя бы разделить твои сегодняшние расходы.
- Нет, батя, не позволю. Дай хоть разок почувствовать себя в этой стране мужчиной. Во-первых, я вчера получил cash за выполненную работу. А, во-вторых, еда в таких местах стоит до смешного дешево. Так что, поверь, разорение мне не грозит. - Он помолчал, вздохнул и продолжил: - Конечно, я не так себе все это представлял. Как вспомню, каким я был смолоду эгоистом, аж жуть берет. Я еще в самолете, по дороге сюда, столько всего передумал. Планы строил. Вот, мол, приеду в Америку, побыстрому встану на ноги, начну хорошо зарабатывать, обзаведусь приличным хозяйством и, гордый собой, вызову вас на все готовое, в хороший дом. Сестрам дам образование, вас буду держать по-королевски. Скажу этак небрежрежно: Мама, папа, вы свое в жизни отработали. И о нас достаточно позаботились. Теперь моя очередь. Живите в свое удовольствие. Гуляйте, путешествуйте, читайте книжки... Ан не вышло. Вместо этого дошел до ручки. Да еще у тебя же и деньги взял. Ненавижу себя за то, что вызвал вас сюда, а помочь ничем не могу. Я очень боюсь, что обрекаю вас на те же муки, что пережил сам. Видно, грош мне цена, отец. Если б не твоя помощь, не выкарабкался бы.
- Не правда, -  убежденно возразил Левон. - Выкарабкался бы. Может, времени б на это больше ушло, только и всего.  Мозги у тебя хорошие, руки крепкие и воли не занимать.  А главное - ядро здоровое. Что ж еще настоящему мужику для удачи надо? Так что наберись терпения и иди вперед, пусть не нахрапом, шаг за шагом отвоевывая свои позиции. Учти, я в тебе ни на минуту не сомневаюсь.
- Спасибо, отец. Мне очень важно было знать, что ты обо всем этом думаешь. Я рад, что мама нашла работу. Без работы здесь каюк... - Он ничего не добавил.
Но Левон сам сказал:
- Теперь дело за мной. День и ночь ломаю голову, что я мог бы делать в Америке, куда сунуться без английского. Что мне его никогда уже не одолеть, это очевидно. Время упущено. Был бы капитал, свое дело бы открыл. Хотя... “свое дело” это торговля. А я в ней ничего не смыслю. Ну нет во мне жилки бизнесмена, хоть убей. В таксисты податься - города и опять же языка не знаю. Пойти в сторожа - гордость не позволяет.
- И думать забудь! - вспылил Давид. - Не бывать моему отцу ни сторожем, ни таксистом... - Он надолго задумался, умолк, сжимая в темноте упругую баранку и исподлобья глядя на летящую под колеса дорогу. Наконец, сказал: - Я знаю, как тяжело тебе... именно тебе! сидеть дома в бездействии. Дай мне время, отец, я обязательно что-нибудь придумаю. Только, умоляю, не падай духом. Потерпи еще немного, и у тебя начнется новая жизнь, обязательно начнется.
Он не мог видеть в темноте, как потеплел взгляд отца, как заблестели его глаза от непрошенно навернувшихся слез, как расширилось и гулко застучало его сердце, переполненное любовью и благодарностью к сыну. Наверное, в такие вот минуты родители особенно остро осознают, что бессонные ночи, проведенные у колыбели ребенка, годы забот и волнений за него не прожиты даром,что бумиранг, посланный в будущее, рано или поздно возвращается.


        Глава 17

            На следующий уикенд Лана объявила генеральную уборку, распределив между каждым членом семьи его обязанности. Нашлось дело и Левону. Он должен был отвинчивать на окнах какие-то хитроумные винты, чтобы снять рамы для мытья и добраться до защитных сеток, а потом, в обратном порядке, все водружать на свои места.
С самого утра Вика вела себя как-то странно. Ей не сиделось на одном месте. Она отвечала невпопад, временами проявляя беспокойство или рассеянность. Вытирая пыль, чуть не уронила вазу. Это было настолько несвойственно ей, что Лана с тревогой начала приглядываться к дочери. Однако через какое-то время девочка, казалось, успокоилась и даже, протирая зеркала, что-то мурлыкала себе под нос. Но вдруг насторожилась, вся напряглась, вытянув шею, и резко крикнула:
- Бегите! Скорей!
- Викуля! Зачем? Куда? Что с тобой проис...
            Голос Ланы потонул в холодящем душу гуле, мощном и грозном, поднимавшемся из самых недр земных и заставлявшем трепетать внутри каждый орган. Вслед за этим завибрировал и поехал под ногами пол, будто корабельная палуба во время шторма. В шкафах звенела и дребезжала посуда. На глазах у всех - остолбеневших, скованных шоком -  распахивались, хлопая, дверцы шкафов, с грохотом выдвигались ящики. И пока все это продолжалось, невозможно было сдвинуться с места. Тишина наступила внезапно. Инга, бледная, дрожащая, бросилась к матери, прилипла к ней всем телом, ища, как в детстве, защиты. Гладя дочь по голове и шепча непослушными губами ласковые слова, Лана пыталась успокоить ее и себя. Казалось, один только Левон, как ему и было положено, сохранял присутствие духа. Но тут Вика, срываясь с места, снова закричала:
- Скорее на улицу! Сейчас повторится!
           На сей раз ее призыв возымел мгновенное действие. Все бросились вон из дома. И едва они добежали до лиственницы, снова тряхнуло. Сильнее, чем в первый раз. Все четверо сжались в один комок, обхватив друг друга. Левон, как наседка, сверху, будто он мог защитить своим телом жену и детей от пробудившегося земного чрева. Снова этот, сводящий с ума, гул и за ним - вертикальный пинок из преисподни. Расширенными от ужаса глазами Инга уставилась на зеленый газон, по которому мягкой судорогой прокатилась волна, вспучиваясь и опадая, будто это была не земля а жидкая трясина. С треском лопнул под их ногами асфальт. Было видно, как раскачиваются столбы вместе с проводами. В доме через дорогу бился о козырек подвешенный над входной дверью фонарь. Где-то рядом со звоном лопнуло и обрушилось оконное стекло. В припаркованных машинах, нагнетая обстановку, включились от сотрясения сигнализации, завывая на все лады. Из домов повыскакивали жильцы. Впервые на этой тихой, безлюдной улице их можно было увидеть всех сразу. Трясло, должно быть, меньше минуты. Но людям, охваченным неконтролируемым страхом и паникой, казалось, что это длилось вечность.
Машины продолжали голосить. Никто не хотел возвращаться в свои дома в ожидании новых толчков. Слишком свежо было в памяти американцев недавнее Нортриджское землетрясение.
- М...мам...ма, с...смотри! - Заикаясь от бьющего ее озноба, Инга указала на асфальт, во всю ширину которого образовалась трещина.
- Соседи не расходятся, - сказала Лана и не узнала собственного голоса. Он прозвучал сдавленно и глухо,  будто чья-то железная рука крепко держала ее за горло. - Что делать будем?
Вика была бледная, но спокойная.
- Пошли домой, - сказала она. - Все самое страшное уже позади.
- Да откуда ты знаешь! - истерично взвизгнула Инга. - Всезнайка нашлась. Никуда я не пойду. Я не хочу, чтобы меня прихлопнул потолок. Видишь эту трещину в асфальте?  Может наш дом тоже треснул и вот-вот рухнет.
- Не говори глупости, Инга, - одернула ее Лана. - Лучше возьми себя в руки и успокойся.
- Почему глупости? Или вы забыли Спитакское землетрясение, когда рушились высотные здания и целые деревни оказывались погребенными под крышами собственных домов?
- То Армения, а это Америка, - напомнил ей Левон. - Всем здесь давно известно, что  Западное побережье - активная сейсмическая зона. Всё строительство в Калифорнии ведется с этим учетом. Их дома легкие и прочные, способные выдержать и не такие толчки. Поэтому тут при землетрясениях гибнут не десятки тысяч людей, как в других странах, а единицы. Да и те, в основном, не от травм, а от разрыва сердца, то есть от испуга.
- Так что лучше не психовать, а поберечь свое сердце, - вставила Вика.
- Я иду домой! - первая приняла решение Лана. - Надо скорее позвонить Давиду, узнать, как они. Бедный мальчик, наверное, тоже страху натерпелся.
- Пошли, - поддержал ее Левон. - А я включу телевизор. Узнаем, где был эпицентр и сколько баллов.
- Ну и идите, если хотите. А я остаюсь здесь. - Инга демонстративно уселась на газон, предварительно с опаской проверив его на прочность.- Вон, все кругом на улице. Никто в дома не возвращается. Выходит, они все дураки, а мы самые умные?
- Видишь ту собачонку? - сказала Лана, указывая на кудластого шпица, задравшего лапку на куст розмарина.
- Ну вижу. Что дальше?
- Собака ведет себя абсолютно спокойно. Это говорит о том, что тебе ничего не грозит.
- Ах, Боже мой! При чем тут собака!- Инга никак не могла справиться с нервозностью.
- А при том, что животные гораздо восприимчивее к природным катаклизмам, чем люди. Они их чувствуют заранее. И если эта собачка не проявляет беспокойства, значит нам уже ничего не грозит. - Казалось, Лана пытается убедить не только дочь, но и себя.
- Ладно. Вы идите. А я немножко отдышусь тут и тоже приду. - Приняв окончательное решение, Инга откинулась навзничь и подложила руки под голову.
Перекличка растревоженных машин сменилась воем сирен - пожарных, полицейских, скорой помощи, проносящихся где-то вдалеке, по магистральным улицам. Гнетущее напряжение висело в воздухе. Лана бросила взгляд на Вику, в сверхестественной интуиции которой уже не сомневалась. Девочка поняла ее безмолвный вопрос и, улыбнувшись, сказала:
- Я сейчас так же спокойна, как та собачонка. Значит, Мать-Земля утихомирилась.
Оставив Ингу одну, все вернулись в дом. Услышав с порога, как надрывается телефон, Лана первая бросилась к аппарату, схватила трубку:
- Давидушка! Мальчик мой!..
- Живы?
- Да, да! У нас все в порядке. Не волнуйся. Отделались легким испугом. Ты о вас скажи. Сильно трясло?
- Не то слово. Дом весь ходуном ходил. Пегги очень испугалась. До сих пор в себя придти не может. Сами знаете, дом большой, коридоры длинные. До улицы не добежать. Чувствуешь себя, как в мышеловке. Пол, потолок, стены - все скрипело и трещало. Да еще этот утробный гул. Жуть. Слышишь, как воют сирены? Они тут будто взбесились... Как папа?
- А что папа. Он, как всегда, молодцом.
- А сестры? Вика у нас парень крепкий. Зато Инга, небось, струхнула не на шутку.
- На траве в саду сидит. Отказывается домой возвращаться.
- Я так и думал.
- Забирай Пегги и приезжай сюда. У нас улица рядом, в случае чего. Хотя Вика говорит, что больше трясти не будет.
- Хорошо. Мы едем к вам. А вы включите телевизор. Тут, если что случается, сразу по всем “ньюсам” показывают. - (“Ньюсы” было очередным русизмом от слова news.)
- Да, да, папа уже включил. Ну, давайте. Ждем.
Тележурналисты, со свойственным им смакованием, показывали в разных ракурсах и планах одни и те же трещины на асфальте или на стене дома, упавшее на машину старое дерево и провалившуюся крышу ветхого сарая. Затем шли бесконечные интервью с  “морально” пострадавшими. К счастью, ни погибших, ни раненых выявлено пока не было.
Приехал Давид с Пегги. Оглядев родных, он удовлетворенно отметил:
- Ну вы, я вижу, боевое крещение выдержали с честью.
Пегги обняла Лану, зарывшись лицом у нее на груди - впервые со времени их знакомства, и затихла так на несколько минут.
- It’s Okay, baby. It’s over, - приговаривала Лана, по-матерински поглаживая ее по жестким густым волосам.
- Там, во дворе, сидит такая же трусишка, как ты, - сказал Давид Пегги, разумеется по-английски. - Иди успокой ее. Вы быстро найдете общий язык.
Он переключил телевизор на другой новостной канал. Здесь демонстрировались не эмоции, а факты, которые уже успели добыть. На экране остренький “коготь” сейсмографа вычерчивал кривые колебания земной коры во время землетрясения, магнитуда которого составила 5,6 балла по шкале Рихтера. Сообщили, что эпицентр находился севернее Лос-Анджелеса, в районе Mammoth Lakes - Мамонтовых озёр.
Поскольку сенсаций в данном событии явно не предвиделось, журналистам ничего не оставалось, как вспомнить события предыдущего - Нортриджского землетрясения с магнитудой 6.9 балла, случившегося в половине пятого утра, 17 января 1994 года. Не оправившиеся еще от только что пережитых волнений лос-анджелесцы могли заново лицезреть на своих экранах события тех дней - пожары, разрушенные дома и фривеи, сложившиеся по вертикали железобетонные паркинги, разверзшиеся в земле трещины и прочие ужасы. Далее зрителю предлагались заключения ученых о суперактивности коварного тектонического разлома Сан-Андреас, идущего через всю западную Калифорнию, и прогнозы ясновидящих, что в самое ближайшее время участок суши от Сан-Франциско до Сан-Диего, включая разумеется и Лос-Анджелес, возможно навсегда скроется в морских пучинах, повторив судьбу злосчастной Атлантиды.
- Еще в Союзе, - вспомнила Лана, - в наших газетах писали, что Калифорния живет на пороховой бочке, которая в любую минуту может взорваться.
- А другие умные люди там же писали, - добавил Левон, - что природа непредсказуема и никогда не делает того, что от нее ожидают.   
Желая уйти от волнующей темы, Давид переключал каналы, но по всем станциям передавали одно и то же. Пришлось выключить телевизор. Пегги сумела-таки затащить Ингу в дом. На той по-прежнему лица не было. На нее было жалко смотреть.
- Это, да, ваша Америка? Это ваш “рай земной”? Не надо мне такого рая, со всеми его пальмами и магнолиями, с вечным летом и шоколадным загаром. Я хочу иметь твердую почву под ногами. И спокойно спать ночью. Теперь каждый раз, ложась в постель, я буду думать о том, что во сне на меня может обрушиться потолок. Я...
- Прекрати немедленно, - с трудом сдерживая себя, прервал ее причитания Левон. - Мне стыдно за тебя.
Инга запнулась и удивленно уставилась на отца:
- Стыдно за меня!? А что я такого сделала?
- Вот когда ляжешь вечером в постель, поразмысли не о потолке, а о том, что ты “такого сделала”. Может что-нибудь и надумаешь.
- Мама! - Инга обратила к матери взгляд, требующий поддержки.
Ничего не сказав, Лана отвернулась от нее. Инге очень хотелось уйти к себе в комнату, хлопнув дверью. Но она предпочла снова выскочить во двор - так безопаснее. Пегги и Вика, заглядывая на полки, принялись расставлять по местам съехавшую на самый край посуду, задвигать обратно выдвинутые ящики.
- Еще чуть-чуть, и все было бы на полу, - заметила Вика. - Просто чудо, что ничего не свалилось.
Однако за кухонной стойкой Лана обнаружила-таки на полу целую кучу разбитых тарелок. 
- Легко отделались, - усмехнулась она. - Говорят, посуда бьется к счастью. Ну и денек выдался.


     Глава 18

Была перемена. Зная, что Инга уже не одна, Вика больше не бегала к ней на этаж. Она остановилась у окна, рассеянно глядя на цветущие крупными белыми чашами магнолии, обрамлявшие улицу перед школой. Ее мысли улетели далеко, к первым подснежникам, несмело раскрывавшим зеленые ладошки на пропитанных талой водой прогалинках, к облитым вишнево-сиреневым цветом подмосковным садам.
- Видишь вон ту кисочку? - услышала она позади себя испанскую речь. - Я давно на нее глаз положил.
- Кисочка что надо. Конфетка, - отозвался другой голос, причмокнув губами. - Только вид у нее всегда уж больно неприступный. Не думаю, что к ней можно подкатить.
- Ерунда. Подкатить можно к каждой. Дело техники.
- Тогда дерзай. А я поучусь у тебя.
Смельчак уселся на подоконник так, чтобы иметь возможность заглянуть Вике в лицо. Она равнодушно скользнула по нему взглядом - коренастый, черноглазый брюнет, с торчащим, как стриженный газон, ежиком. Густо смазанные гелем волосы склеились иголочками, сквозь которые просвечивала кожа.
- Hi! You’re always alone. Why?  - сказал он уже по-английски, одаривая ее обвораживающей улыбкой. - Wonna chat? - (“Привет! Ты всегда одна. Почему? Если хочешь, поболтаем?”)
- Нет, спасибо. Не хочу.
- А я хочу, - проявил настойчивость парень, придвигаясь к ней поближе.
Подобные приставания - и в школе и на улице, последнее время слишком участились. Вика взрослела, превращаясь в очень привлекательную, чтобы не сказать красивую, девушку, и парни уже не могли спокойно пройти мимо, чтобы хотя бы не посмотреть ей вслед.
Вика отвернулась, намереваясь уйти. Он поймал ее за локоть, попытавшись удержать силой, и в следующий момент получил сильнейший удар в грудь - между ним и Викой возник Ник, гневно сверкая глазами.
- Ты кого ударил? Это ты меня ударил? Ах ты ублюдок! - Набычившись, парень полез на нежданного защитника.
Вика едва успела отскочить в сторону. Драчуны тузили друг друга кулаками, пинали ногами. Пытаясь уберечь лицо, парень обхватил Ника поперек туловища. Сцепившись в один клубок, они летали от стены к стене. Как только одному из них удавалось высвободиться, он тут же обрушивал на противника град ударов. Второй мекс поначалу гортанными возгласами подначивал приятеля, а когда увидел, что тот явно пасует, тоже ввязался в драку.
Вокруг собиралось все больше зевак и болельщиков. Девочки старались держаться на безопасном расстоянии, зато мальчишки, разделившись на два лагеря, улюлюкали, подзадоривая драчунов. Ник демонстрировал совсем неплохую сноровку ведения рукопашного боя, пуская в ход приемы бокса и карате, чем доставлял огромное удовольствие жаждавшей зрелищ школьной аудитории.
Однако кто-то из боязливых студенток успел донести в учебную часть о драке в коридоре. Раздался полицейский свисток. Клубок драчунов мгновенно распался. Сквозь расступившуюся толпу к месту схватки спешили два школьных security. Приказав всем троим лечь на пол, лицом вниз, они надели на них наручники и повели вон из школы. Это было настоящее ЧП. Хотя звонок на урок давно прозвенел, никто не спешил расходиться по классам. Студенты с разных этажей, прильнув к окнам, выходившим в школьный двор, и, затаив дыхание, наблюдали, как арестованных заталкивают в полицейскую машину.
Вика зашла в туалетную комнату, умыла холодной водой лицо, пытаясь унять волнение. Ей было нестерпимо стыдно, что все это случилось из-за нее, что вся школа теперь будет знать, что она стала причиной драки. Приведя себя в порядок, она отправилась не в класс, а на четвертый этаж, в административную часть здания, попросив у секретаря разрешения зайти к principal - директору школы.
Principal была отлично сохранившейся (или восстановившейся) пожилой дамой привлекательной наружности. Она хорошо знала Викторию Прокофьеву, поскольку эта, совсем еще новенькая ее студентка, только что въехавшая в страну эмигрантка, за непостижимо короткий срок добилась невероятных успехов в учебе.
- Good afternoon, Missis Morison, - поздоровалась Вика потупясь.
- Здравствуй, детка, - улыбнулась principal. - Проходи. Садись и рассказывай, что привело тебя ко мне.
- Вы, наверняка, уже знаете про драку?
- Конечно, знаю, - вздохнула Missis Morison. - Этот Николас - сущее наказание. Он создает мне бесконечные проблемы с первого дня своего появления здесь. Ума не приложу, что с ним делать. Ах, если бы все мои студенты были такими, как ты, моя девочка. Я была бы самым счастливым principal во всей Калифорнии. Николас не оставил мне выбора. Я уже сыта его выходками по горло. Он сам подсунул мне прекрасный повод избавиться от него раз и навсегда.
- Missis Morison, - преодолев смущение, заговорила Вика. - Ник вступился за меня, как мой друг и одноклассник.
- Что ты сказала? Николас твой друг?! Не могу этому поверить. Что может быть между вами общего?
- Он совсем неплохой парень, поверьте мне. Ершистый, с завихрениями, но добрый и отзывчивый. А сегодня меня задевал на перемене мальчишка, которого я даже не знаю. И он вступился за меня. По-моему, это смело и благородно.
Директриса смотрела на нее в замешательстве. Не верить своей студентке, зарекомендовавшей себя с наилучшей стороны, у нее не было оснований.
- Если его выгнать сейчас из школы, он и вправду может сбиться с пути. И навсегда останется таким, какой есть, - глядя в пол, проговорила Вика, ожидая каждую минуту, что может получить за свою дерзость самую резкую отповедь.
Однако отповеди не последовало. Напротив, директриса вела себя с ней на равных, демонстрируя полное уважение и доверие к ее мнению.
- Если бы он только нарушал дисциплину, - размышляя вслух, проговорила она. - А то ведь и учится из рук вон плохо. - Она открыла его данные на компьютере, пробежала их глазами, качая головой. - Он числится неуспевающим по трем основным units. Что прикажешь с ним делать?
- Если Ник согласится, я могла бы попробовать подтянуть его.
Директриса посмотрела на нее с нескрываемым интересом:
- Он так много значит для тебя?
Помедлив, Вика сказала:
- Он дважды пришел мне на помощь в трудной для меня ситуации. Теперь моя очередь ответить ему тем же.
Миссис Морисон поднялась, обошла вокруг стола и, склонившись над Викой, по-матерински поцеловала ее в лоб.
- Нет, ты определенно нравишься мне, Виктория. Я горжусь тобою. Ведь ты добровольно взваливаешь на себя далеко не легкую ношу. Подумай хорошенько прежде, чем принять окончательное решение.
- Я уже подумала, Missis Morison, хотя совсем не уверена, что он сам этого захочет.
- Пусть попробует не захотеть. Это будет единственным шансом для него вернуться обратно в школу. Только будь с ним предельно бдительна. Он - парень непредсказуемый. От него всего можно ожидать. Договорились?
- Договорились, - улыбнулась Вика, вставая. - А его правда отпустят?
- Я прямо сейчас позвоню в полицейский участок, объясню им все, что ты мне рассказала, и скажу, что беру его под свою ответственность. Но мы с тобой знаем, что это будет под нашу ответственность.
Нервно сглотнув, Вика кивнула:
- Спасибо вам, Missis Morison!
- Это не мне, это тебе спасибо, девочка моя. Спокойно иди в класс. И да хранит тебя Бог!

Ник появился лишь на последнем уроке. Студенты окружили его, закидав вопросами: что с ним сделали в полицейском участке, как случилось, что так быстро отпустили, что стало с теми двумя. Больше всех с вопросами лезла к нему Дороти.
- Раз я здесь, значит все в полном порядке, - отрезал Ник, не пожелав вдаваться в подробности, и с грохотом отодвинув свой стул, плюхнулся на него.
Его сразу оставили в покое. Вика тайком взглянула на Ника. Синяк на скуле, ободранный нос, наполовину оторванный ворот сорочки, воинственно сверкавшие глаза. “Боевой петух!”, - подумала она и улыбнулась. Во время урока ей на тетрадь шлепнулась скомканная бумажка. Развернув ее, Вика прочла: “Задержись. Разговор есть. Н.”
Оставив школьную сумку на стуле, она со звонком вышла в коридор и вернулась через несколько минут, когда в классе уже почти никого не осталось. Ник стоял у окна, спиной к ней. Нарочито медленно она начала собирать свои вещи. Он встал над ней, глядя на нее сверху вниз. И наконец, прищурясь, зло спросил:
- Ты ходила к principal?
Она молча кивнула.
- Кто тебя просил?
- А кто тебя просил затевать из-за меня драку?
Он некоторое время продолжал зло сверлить ее своими зелеными глазами и наконец, не выдержав, рассмеялся.
- А ты хохмачка.
- Ты тоже.
- Ладно. Твоя взяла. Что дальше?
- А что дальше? По домам пора.
- Так ты ведь там чего-то этой principal наобещала?
- Ну? Как ты к этому относишься?
- Ясное дело, как. Отрицательно. Только этого мне для полного счастья и не хватало, чтобы девчонка учила меня уму-разуму.
- Так это ведь еще вопрос, кто кого учить будет.
- Не понял.
- Если захочешь, соглашение будет обоюдное. Мы делаем вместе уроки. Что ты не поймешь, я объясню, чего я знать не буду - ты мне подскажешь. Лично мне наши совместные занятия очень были бы кстати, как тренинг в английском. Я ведь еще не могу говорить так же свободно, как ты.
Ник посмотрел на нее с сомнением. Бунтарский огонек погас в его глазах. Расслабившись, он по-свойски подмигнул ей:
- Нет, ты определенно парень что надо. Дай пять.
Вика подставила ему открытую ладонь, и он хлопнул по ней, будто печать на договоре поставил.
- А где мы будем делать уроки? - окончательно успокаиваясь, поинтересовался он.
- Если не возражаешь, у меня дома, - ответила Вика. - В школе никому глаза мозолить не будем. Нам ведь ни к чему, чтобы в классе кто-нибудь об этом знал. Верно?
- Ага.
- Договоримся о времени, и будешь после занятий ко мне приходить. Идет?
- Why not.
- Тогда вот, возьми. - Записав на листочке свой телефон и адрес, Вика протянула листок Нику.


     Глава 19

- Лежебока, вставать собираешься? - Давид уже в третий раз безуспешно пытался растолкать Пегги.
Она лишь сонно приоткрыла один глаз.
- Ну какая ты после этого женщина, черт возьми! - пробормотал он по-русски, уходя в ванную. - Завтрака от тебя не дождешься. Впрочем, обеда и ужина тоже. Спать ложимся в мятую постель. На работу хожу во всем мятом. Дом на дом не похож. Одно слово - сарай. А я ведь, кралечка моя, к другому приучен.
Дверь ванной открылась, и в образовавшуюся щель протиснулась заспанная Пегги. На ней не было ничего, кроме крохотных бикини.
- Morning, honey. Подвинься, - пробурчала она с закрытыми глазами и, выдавив пасту на сухую щетку, принялась ожесточенно тереть ею десны и зубы.
- Этак ты свои зубы в порошок сотрешь, - заметил, наверняка не в первый раз, Давид, отходя в сторону с электробритвой в руке.
Плеснув несколько пригоршней холодной воды в лицо, Пегги окончательно проснулась.
- У меня предложение, - сказала она, намыливая помазком подмышу, - пообедать сегодня в Тайском ресторанчике. Говорят, там вкусно готовят.
- А у меня встречное предложение, - отворачиваясь, чтобы не видеть, как она орудует безопасной бритвой, сказал Давид. - Пообедать для разнообразия дома. Чтобы я тоже мог сказать, что ты у меня вкусно готовишь.
- Dave, darling! Ты же знаешь, что на готовку у меня нет времени. Да и охоты тоже. - Просушив полотенцем подмышки, она обвила руками его шею. - Сколько бы ты не злился, ну не получится из меня домашней хозяйки. Разве тебе плохо со мной? Скажи. Разве я плоха для тебя как женщина?
- Нет, счастье мое. Ты лучшая женщина в мире.
- Ну тогда, раз мы все равно проспали, давай задержимся еще на двадцать минут.
- Не могу, Пегги.
- Почему не можешь? - ластясь к нему, настаивала она. - Ты ведь теперь сам себе босс.
- Заказчик ждать будет.
- Значит, пусть ждет. Не ждет только Жизнь. - Она отняла у него бритву и, бросив ее на туалетный стол, увлекла Давида назад, в спальню.

Когда все хлопоты по обустройству дома были, наконец, завершены, Лана решила устроить новоселие, пригласив несколько знакомых пар. Застолье это она затевала, в первую очередь, из-за Натель, считая, что давно перед ней в долгу за ее теплое гостеприимство. Но уже заранее испытывала чувство неловкости от того, что их скромный дом являл собой слишком разительный контраст с условиями жизни четы Гофманов. Нет, в Натель она не сомневалась, но ее супруг... В конце концов, убедив себя, что комплексоваться по такому ничтожному поводу недостойно ее, Лана взялась за телефон.
Натель с радостью откликнулась на ее приглашение, сказав, что немедленно отменит все прочие планы и что они готовы нанести им визит в любое, названное Ланой время.
В день приема гостей девочки в четыре руки помогали матери, вылизав и прибрав весь дом, красиво накрыли стол и в последний момент убежали к себе прихорашиваться. Анна с Сергеем пришли первыми. Обследовали все закоулки двора и дома, наперебой расхваливая их выбор. Анна не спрашивала, чем помочь. По-хозяйски окинув взглядом стол, она тотчас подметила упущенное.
- Где у вас хлеб, Светлана? Не возражаете, если я займусь этим?
Супруги Гофманы явились с опозданием на 40 минут, когда все остальные гости уже были в сборе. Виталий вручил хозяйке красивый подарочный пакет с бутылкой дорогой текиллы и двухэтажной коробкой конфет фирмы See’s candies, на которую Лана лишь издали поглядывала в Молле. Одеты они были просто, но качество каждой детали туалета говорило само за себя. Виталий оценивающим взглядом обежал помещение и снисходительно отметил:
- Очень симпатично.
- Доброе, уютное гнездышко, - вставила Натель. - У вас совершенно потрясающие лиственницы на подъезде. Мне даже завидно стало.
- Натель, ты как всегда ужасно мила, - улыбнулась Лана, внутренне расслабившись. - Девочки! Идите, познакомьтесь с нашими гостями! - позвала она дочерей.
Сестры, будто только того и ждавшие, тотчас появились на пороге гостиной, нарядно одетые и тщательно причесанные.
- Это наша старшая дочь, Инга, - представила Лана. - А это младшая, Виктория.
- Очаровательные создания. - С покровительственной доброжелательностью Натель окинула взглядом невысокую, ладную фигурку Инги, ее круглую, розовощекую мордашку и звездочками сиявшие глаза. Переведя взгляд на Вику, гостья, словно борзая на охоте, сделала стойку, некоторое время с крайней заинтересованностью разглядывала ее и, протянув руку, как равная равной, с улыбкой сказала: - Здравствуй, молодая леди.
Смущаясь, Вика подала свою руку. От их соприкосновения по ее телу будто прошел электрический ток. Она вздрогнула. Ее расширившиеся зрачки застыли. Губы Натель продолжали шевелиться, но Вика перестала воспринимать слова. Она видела перед собой только лицо Натель. Холодная, как кусок льда, тревога возникла где-то внутри. Лицо гостьи, словно отделившись от тела, наплывало на нее - все ближе...ближе... Уже можно было различить не только морщинки, но и поры на коже. И вдруг - бац - деформируясь, лицо начало темнеть и съеживаться. Вокруг глаз залегли черные тени. Резко обозначились скулы и нижняя челюсть, ресницы и брови исчезли вовсе, а глазные яблоки выпятились. Лицо корчилось от боли, пергаментные губы были искусаны в кровь. Все это длилось, должно быть, доли секунды.
- Что с тобой, девочка? Тебе нехорошо? - участливо спрашивала Натель.
Вика снова не только слышала, но и видела ее - обаятельную, моложавую, уверенную в себе.
- Простите, закружилась вдруг голова, - сказала Вика, осторожно отводя руку.
Но Лана почувствовала, что здесь было что-то другое. Вслед за дочерью у нее тоже испортилось настроение. Почувствовала и Натель. Спеша нейтрализовать неприятный момент, Лана сказала:
- Друзья, я предлагаю сразу сесть за стол! А то у меня все остынет.
- О-о, какое изобилие! - Виталий удовлетворенно окинул взглядом уставленный всевозможными закусками стол. - Задачка не из легких суметь все это попробовать. А ведь нужно еще оставить место для горячего. Хозяюшка, познакомьте нас с вашим меню, чтобы вовремя сориентироваться.
-Я приготовила steelhead. Насколько мне известно, это самая вкусная разновидность форели. Второе горячее - мясо по-министерски. Вырезка, запеченная в духовке с жареным луком, грибами, под майонезом и тертым сыром.
- Светлана! Светлана! Остановитесь! А то у меня уже потекли слюньки. Натель! Скорее за стол!
           Забывая о еде, Натель то и дело устремляла взгляд на Вику, чем явно ее смущала. Левону показалось, что Виталий не похож сам на себя. Исчезли вдруг самодовольство и самоуверенность, менторский тон и стремление изрекать непреложные истины. Может незнакомая обстановка на него так действовала. На всякий случай Левон все же участливо спросил:
- Трудный день выдался, Виталий? Много больных было?
- Да нет. Скорее наоборот, слишком мало, - ворчливо отозвался тот.
- Что так?
- Правительство гайки подкручивает. Усиливает контроль. Урезает выплаты по медицинским страховкам. Одним словом, не доверяет больше, -  ответил за него Сергей.
- Что-то до меня не доходит, - признался Левон.
- Считает, что наш брат - иммигрант, злоупотребляет его добротой, - пояснил свою мысль Сергей. - Между нами, мальчиками, говоря, так оно, конечно, и есть. А как нам иначе. Не будешь изворачиваться да ловчить, так и проведешь свой век на задворках жизни.
Почувствовав, что эта тема доктору неприятна, Левон не стал ее развивать.
Когда со вторым горячим было покончено, Натель поднялась первая.
- Хорошо бы немного пройтись после такого сытного застолья. Хочу пообщаться с вашими умопомрачительными лиственницами. И вообще посмотреть, как вы тут живете, то есть сунуть нос везде, где хозяевами не запрещено. – И, обращаясь к Вике, предложила: - Составишь мне компанию?
Вика с готовностью вскочила. Она показала гостье остальные комнаты, маленький зеленый дворик позади дома и самое любимое место всех членов семьи - патио, отделенное от гостиной раздвижными стеклянными дверями. Крышу ему заменяла густая крона вечнозеленого дерева, а стены - живая изгородь из очень густого, цветущего кустарника, сквозь который не то что человеку - кошке не продраться.
- Великолепный уголок для уединения, - улыбнулась Натель. - И очень романтичный.
Они вышли на тихую, укрытую деревьями улицу.
- Хорошо-то как. Здесь у вас удивительно доброжелательная, умиротворяющая аура, - бросила пробный камень Натель, но девочка на него никак не отреагировала.
- Сколько тебе лет, Виктория?
- Скоро шестнадцать.
- В каком ты классе?
- В девятом.
- Что так запаздываешь?
- Это из-за нашего переезда. Но я наверстаю.
- А чем увлекаешься помимо школы?
- Книгами.
- И стихами.
- Мама проговорилась!
- Нет. Сама догадалась. Я в твоем возрасте тоже через стихи самовыражалась. Потом прошло. Дашь почитать? А я тебе свои покажу. Идет?
- Идет, - несколько озадаченно отозвалась Вика.
Натель остановилась и пристально посмотрела ей в глаза.
- Ты знаешь, что ты необыкновенная девочка? - очень серьезно проговорила она.
- Ну что вы, тетя Натель. Самая обыкновенная.
- Не скромничай. Ты не можешь этого не знать.
- Не знать чего?
Теперь прищуренные глаза Натель смотрели изучающе: прикидывается или правда не знает? И, словно бы поставив самой себе запрет, она резко сказала:
- Вернемся. А то нас будут искать.
Уже поздно вечером, покидая их дом, Натель изъявила желание в ближайшие дни видеть Лану с Викторией у себя, шепнув Лане на ухо, что должна сообщить им обоим что-то очень важное, касающееся ее младшей дочери.
            Когда Инга и Левон ушли к себе, а Вика еще помогала матери ликвидировать последние следы беспорядка, Лана подчеркнуто небрежным тоном спросила:
- Ну как тебе Натель?
Опустившись на стул с мокрым полотенцем в руках, Вика задумчиво проговорила:
- Мне жаль ее.
- Жаль? Почему? - насторожилась Лана.
- Эту женщину ждут ужасные потрясения.
Сердце Ланы учащенно забилось.
- Какие именно?
Вика ответила молчанием.
- Что-то, связанное с карьерой мужа? - допытывалась Лана.
- Если бы только это.
- Мы могли бы ей как-то помочь? - почти умоляюще проговорила Лана, забывая, что перед ней всего лишь девочка-подросток. - Этого нельзя допустить.
- Мне очень хотелось бы помочь ей, мама. Но я не знаю, как.

Ровно в назначенное Викой время раздался звонок в дверь. На пороге стоял Ник со школьным рюкзаком на плече. Он старался держаться развязно и независимо, но на сей раз это у него плохо получалось. Ему никак не удавалось скрыть смущение.
- Проходи, проходи. Чего в дверях застрял, - улыбнулась Вика.
Он вошел, исподлобья огляделся по сторонам. Заметив Левона в кресле, напрягся, как дикий, необъезженный конь, готовый в любую минуту, сорвавшись с места, пуститься вскач.
- Ты чего? Это мой папа... Пап, это Ник. Помнишь его? Он провожал меня с party домой. Мы решили вместе делать уроки. – Вика специально проговорила эту фразу по-английски, тем более, что отец и так уже был ею предупрежден о приходе одноклассника.
Левон поднялся, подошел к гостю и, приветливо улыбнувшись, протянул руку:
- Hi, Nick! How are you? - На этом его познания в английском закончились. Пришлось прибегнуть к помощи дочери. - Скажи ему, что я рад его видеть.
Вика провела гостя в  кабинет, где заблаговременно приготовила у стола место на двоих.
- Кто бы мог подумать, что я окажусь у тебя дома, - пробормотал Ник, усаживаясь на предложенный ему стул.
Оба стеснялись друг друга. И, чтобы отделаться от неловкости, Вика поспешила, без лишних разговоров, приступить к занятиям. Оказалось, что Ник прекрасно разбирается в компьютере, и Вика попросила обучить ее кой-каким премудростям. Сам факт, что и он может оказаться ей полезным, придал Нику уверенности в себе. Часа через полтора, попросив его переписать проделанную работу набело, она выскользнула за дверь и принялась поспешно колдовать на кухне. Вернулась из школы Инга. Вика шепотом сообщила ей, что у нее в кабинете одноклассник, с которым они теперь вместе делают уроки.
- У тебя появился boyfriend?! - звенящим шепотом осведомилась та.
- Да ну тебя! - отмахнулась Вика. - Просто школьный товарищ. Да! - спохватилась она и зашептала сестре в самое ухо: - Должна тебя предупредить. Я сказала ему, что ты моя girlfriend.
- Че-ево-о-о??? У тебя что, того... крыша поехала?
- Ну, пожалуйста, Инга. Так надо. От тебя ничего не требуется. Просто пусть он не знает, что ты моя сестра.
- А папа?
- А что папа? Не называй меня при нем сестрой, а папу - папой, только и всего. Я готовлю сэндвичи. Присоединишься?
- А как же! - В глазах Инги светилось любопытство.
Разложив на кухонной стойке бутерброды и банки с пепси-колой, Вика заглянула в кабинет:
- Дзин-дзин-дзин! Перерыв на ланч, - объявила она.
- Еще чего, - заортачился гость. - Я не голодный.
- А я голодная.
- Ну так иди ешь.
- Нет, без тебя не буду. И потом что я, зря старалась? Вставай, вставай! Быстренько перекусим и продолжим.
Что-то такое делали с Ником, к чему он совершенно не привык. Родители его, сколько он себя помнил, уезжали на работу чуть свет и возвращались уже после захода солнца, усталые и злые. Его же оставляли на попечение старшего брата, который весь день проводил на улице, и Ник, соответственно, вместе с ним. Он рано познакомился с уличным жаргоном, с законами мальчишеских уличных банд, успел даже попробовать сигареты, спиртное и наркотики. Ник не знал, что такое тепло семьи и родительская забота. С малых лет он крепко-накрепко усвоил, что сам должен себя защищать и на себя одного рассчитывать. Ну и, конечно, на старшего брата. Вернее - на его стальные кулаки и авторитет.
Ник поднялся и в развалку направился за Викой в гостиную.
- Видишь, я даже не стала накрывать на стол, чтобы не терять время. Давай. Сразу приступай.
Левон, чтобы не смущать их, ушел к себе в спальню. Но только Ник широко раскрыл рот, чтобы вонзить зубы в сэндвич, как у стойки бара появилась Инга. При виде ее Ник забыл про сэндвич, так и оставшись сидеть с открытым ртом.
- Мы все учимся в одной школе, но вы, кажется, не знакомы, - защебетала Вика. - Познакомьтесь: Ник - Инга.
- Очень приятно. - Инга сунула ему чуть не в нос сложенную лодочкой ладошку.
Ник скосил глаза на выжидательно застывшую в такой близости от его лица руку и, ухватив ее за пальцы, основательно встряхнул.
- Ай! - Вырвав руку, Инга потом долго, обиженно ее растирала.
- Наверное, мне уже лучше уйти? - хмуро спросил Ник, снова, как улитка, прячась в свой домик.
- А разве мы уже все, что наметили, закончили?
- Вроде нет.
- Я вам мешать не буду, - заверила их Инга, мгновенно забывая о взятой на себя роли. - И кабинет мне пока не нужен. Мы с Каринкой решили прошвырнуться в кино. Новый фильм пошел. Кстати, и вам советую посмотреть. Ну, я пошла переодеваться. - И она упорхнула в спальню.
Ник иронически смотрел на смешавшуюся Вику. Пауза слишком затягивалась. Смахнув в ведро недоеденный бутерброд, она встала.
- Пошли заниматься.
Уже в кабинете, склонившись над тетрадкой и что-то старательно подсчитывая, Ник, не поднимая головы, сказал:
- Ты не думай, что меня так легко обдурить. Я ведь еще в школе выяснил, что у вас с ней одна фамилия. И про ее подружку тоже знаю. - Он поднял свои зеленые глаза на Вику, в которых впервые засветилось вдруг доверие и дружелюбие, и, улыбнувшись, добавил: - Я не зверь, Виктория. Тебе не нужно от меня защищаться. Я сам за тебя кому угодно шею сверну.


P.S. Это фрагмент романа. Мои книги (целиком), в электронном варианте, можно найти в книжных интернет-магазинах Andronum, Amazon, LitRes, ЛитМир, Boors.ru, Альдебаран и др. Вот одна из ссылок: https://www.litres.ru/eleonora-mandalyan-10396930/