Время следует за ней по пятам.
И сейчас,вечером, когда она идет по малолюдной, что странно для московского центра улице, оно дышит в затылок.
Маршрут рассчитан по минутам: пара от метро до поворота, и еще десять до следующего. Почему всегда десять? Следующий поворот виден, он так близко, что вытяни руку- и вот он. Но, зрение обманывает. Мысль, вечно летящая впереди,выводит на перекресток скорее,чем тело проталкивается через сопротивление воздуха по дороге.
Попадается прохожий, она нагоняет его. И что лучше: поравнявшись, взглянуть на него, не поворачивая головы, а скосив глаза только, просканировать: маньяк,псих,- и оставить его за спиной, или топать за ним, до краев своего существа наполняясь раздражением от его неторопливой походки.
Город, до отказа наполненный, набитый, напичканный кольцеобразно и радиально, от сердцевины к краям, разноликими,разноголосыми, разнотелесными миллионами обителей, здесь не может выдавить на улицу и десятка жителей.
В момент, когда она задумывается об этом, в поле зрения появляется еще один прохожий, метрах в пятидесяти. У них тут что, клуб, сходка?
Этот с собачкой. Далековато он забрел от жилых домов. Или нет. Они тут же, рядом, прячутся за темными стеклянными фасадами офисных зданий.
Как меняется дом,из которого уходит тепло настоящей жизни: она помнит желтоватый свет из этих окон, приглушенный гардинами разного цвета и плотности, скрывающими обитателей квартир и их тайны, или наоборот распахнутых и демонстрирующих зевакам и случайным прохожим интерьеры чужого счастья.
В раскрытые форточки рвутся разные звуки,шумы,их много, но обрывочные,хаотичные, они в итоге и сливаются в один пульсирующий ток - биение сердца. Стоит закрыть глаза и эта картинка воочию предстает перед ней, так явственно, что кажется этот дом где-то есть и там, где-то, продолжается его жизнь.
Сколько не уверяешь себя в предопределенности происходящих событий, наступает день, когда эта уверенность не кстати. Сегодня- некстати. И поэтому- зябко.Тревожно.
Безмозгло голосит мобильник- вздрогнула, полезла в сумку и кажется вечность наблюдала, как развалившись от удара об асфальт на три части: корпус, крышку и батарейку, мобильник падал на асфальт.
Если бы она проглотила липкую ленту от мух- она бы это заметила.
Вероятно, она все же ее проглотила- потому что ничем иным невозможно было объяснить склеивание ее гортани со всеми кишками и другими внутренними органами некоей противного вкуса и ощущения субстанцией.
Она свернула на более широкую, но так же тускло освещенную улицу с трамвайными путями ( почти полное отсутствие проезжающих автомобилей) и пошла вдоль красной кирпичной стены, темной, старинной, основательной:толстой, невысокой, крепкой, вызывающе выставившей свою неказистость стоящим через дорогу средневысоким домам семидесятых годов прошлого века.
Она сделала не более двадцати шагов до того, как пробило:все ее существо объяла немыслимая тоска и слезы бесконтрольные и не останавливаемые усилием воли, потекли из ее глаз.
Она остановилась резко, не чувствуя в этой остановке никакой логики, как и впрочем в этом странном пешем марафоне, приведшим ее к этой стене.
Темно.
Тихо.
Небо свинцового цвета- нечистое одеяло.
Холодно как никогда не согреться.
Одиноко как...
***
Ветер воет.
Нехорошо воет- собакой.
Надо притолоку дверную пригнать, да где там, и без того рук на все не хватает: встаешь до петухов- все тело противится, а к ночи не ложишься, а падаешь при тусклом свете свечи, да не о бабе своей мыслишь, а только б скорее смежить набрякшие веки.
С болота сыростью тянет через притолоку-то не подспособленную, так что ж: к зиме сырость приморозит- легче дышать будет, да и то сказать- холод поползет в избу, тянуть будет тонкой струйкой , да все в спину, в спину.
Всегда так: хоть какой стороной к сквозняку не повернись, а все одно- спину надует.
Год уж как расстороился на этом месте, аль и полтора будет.(Все путают цифры-то. Ране- как семь тысяч сто какой-то надо было считать, а теперь от Рождества Христова считать говорят.)
Вроде не болото совсем, но место топкое, сырое, но это в стороне, хоть и совсем недалеко, а дом -то он на месте повыше поставил.(Бери,стройся, никто не отымет, вроде мужики с мануфактуры так сказывали ему.) А оно и правда вышло. Да кому тут нужно-то,грязь непролазная: бабе в огороде одна мука выходит.
Дворов маленько- все бедные,кто в крепости- нету таких тут, а дальше лес небольшой, за ним вал- и конец это значит Москве-то.
Собака залаяла, зашлась в лай с подвыванием. Нехорошо залаяла. Перекрестился : " Пронеси, Господи!Отведи".