Первая командировка

 
Провинциальный русский город. Старинный. Река, озеро, церкви, неухоженные газоны. Вокзал. Я выхожу на привокзальную площадь, еду в гостиницу. У стойки обычная для советских времен дощечка «МЕСТ НЕТ». С броней командировочной что-то не сработало, вложить в паспорт пятирублевку я тогда еще не решался. Мест нет. Но безвыходных ситуаций тоже нет.  Администратор  предлагает адрес, Лермонтова, 63/5а - ночлег в частном секторе. Годится.
Хрущевка-пятиэтажка, мусорные баки на дворе. Чахлая сирень. Ржавая «Волга», новенькие «Жигули». Подъезд достойный пера классика, ободранные стены, выщербленные ступени, баки для пищевых отходов. На площадке второго этажа, на подоконнике крупный серый кот смотрит на чужака неодобрительно.  Четвертый этаж, поцарапанная дверь, криво прикрученный, шатающийся под нажимом пальца звонок. Я звоню осторожно, один краткий звонок.
Дверь открывает невысокая шатенка, лет сорока, с миловидным скуластым лицом, в потрепанном халатике. Администратор ей уже звонил, тем не менее осматривает меня с бесконечной подозрительностью. Хотя что я? Сразу после института, в очках, смирного вида, правда  с бородой и длинными, до плеч волосами (тогда была такая мода).  В конце концов, пускает. Показывает комнатушку, говорит цену (высокую по тем временам).  Пугает на всякий случай, дескать сын из тюрьмы вышел, сегодня должен зайти.  Уходит. Через полчасика стук в дверь, зовет ужинать.
Чай, болтовня, телевизор. Разговор принимает вольный, затем  игривый характер. Дает понять, что не из таких, но иногда и не отказывает. Не имея почти никакого опыта, я ее целую, как девушку, как школьную подругу. Это ее смешит, она садится мне на колени. Ее волосы блестят, пахнут шампунем. На лице косметика. Неуверенно расстегиваю ее халатик.  Слегка хмурясь, она его снимает, снимает лифчик и, сидя у меня на коленях, продолжает болтать, обсуждать ТВ, кино и Бог знает что еще. Я неумело, грубо, мну ее груди, она отстраняет меня. Мы оказываемся на постели, она по-прежнему в трусиках. Я неуклюже, неловко стаскиваю с себя брюки и исподнее. Но – какой конфуз! Мой член, стальным прутом упиравшийся в ее бедра, пока она сидела у меня на коленях, обвис, поник и не подает никаких признаков жизни.  Спокойно, легко она берет его, охватывает своей полудетской ладошкой, поглаживает, едва прикасаясь тонкими пальчиками - он наливается огненной жизнью. С ненужной силой я пытаюсь стянуть с нее лимонного цвета трусики, но она уворачивается. У нее другие планы. Смеясь, болтая, она продолжает играть  с моим членом, поглаживая его, прикасаясь к нему то губами, то белоснежными  сиськами, шутя берет подмышку – и быстро добивается своего. Изогнувшись, проскрипев, со стоном я извергаю на ее животик, на сиськи свою липкую жидкость. Это ее не смущает ничуть. Моментально, по собственной инициативе она одним движением стаскивает с себя плавки, стирает ими  с себя мою слизь и, после небольшой паузы, теперь уже по настоящему берется за дело.
...
Я ушел утром, оставив на этажерке почти все деньги, которые  имел.  С броней вопрос решился, и остаток командировки я, как и положено, прожил в гостинице.
...
Спасибо, моя дорогая! Спасибо, безымянная любимая кошечка! Я тебя помню и вряд ли уже забуду. Ты дала мне все, что могла, - и ничего не потребовала взамен, наплевать на червонцы, они не в счет. Ни скучной верности, ни ежедневного вынесения мусора, никаких «где ты был?», никаких истерик. Это и есть любовь, уж коль на то пошло.  Хоть и слишком затаскали это слово.