Посёлок Бискамжа, затерянный среди гор и тайги Восточной Сибири, вдруг оказался нужным и важным. Управление «Тоннельстрой» грызло соседнюю гору, пробивало тоннель под железную дорогу. Вековая тайга манила леспромхозы своей доступностью, только вывоз леса был невозможен без «железки».
До пятидесятых годов проживали здесь в мире и достатке хакасы, шорцы, русские староверы и сосланные из прибалтийских земель немцы. Вербованный на строительство люд был разношёрстный: много молодёжи, вчерашние зэки, усатые дядьки с мечтой о заработке, семейные пары с детьми.
Селились приезжие в бараках, которых было уже десятка два. Длинный коридор и ряд комнат с дощатыми перегородками. В одном конце чихнули, в другом здоровья желают. Всё известно, кто, чем дышит. Печник Николай Петрович, прошедший всю войну в пехоте, мастерски сооружал в каждой комнате небольшие печурки. Дело мастер знал туго, и к нему в очередь стояли. Да вот беда, за хорошую работу водки не жалели. И поэтому через день приходил печник домой чуть жив.
Рядом протекала речка, тоже Бискамжа, что означает – пять логов. Зимой ребятне раздолье, правда, пока заберутся на вершину лога с санками, вспотеют все, зато вниз летят с визгом, до самой реки. Дух захватывает от скорости. Занятие коллективное и поэтому Женька, сынок печника, кричит ребятам:
-Паштаны… подождите меня… я пойду покакаю…
И рысью к своему бараку…
Тайга разносит эхом призыв пятилетнего мальчишки, и пацаны останавливаются и ждут. Женька, пацан, что надо…
Был год, пожалуй, 1957.
Птички интересные у речки водятся, или в речке, сразу и не поймёшь. Размером чуть больше воробья, нырнёт под воду, и нет её. Стоишь, крутишь головой, а она, бац, за метров десять выныривает, и в клюве червячка или букашку какую водяную держит. По дну наловчилась бегать, но в стоялую и тихую воду не ныряет. Оляпкой зовут птицу горных рек.
За грибами и ягодами в тайгу ходили только женщины. А коль случалась нужда идти мужикам, то одевали на головы они косынки и не курили. Потешались друг над другом, а что делать, хочешь живым вернуться – и сарафан напялишь. Хакасы так учили. Медведя в округе было много, знал зверь, видимо привык за годы, что от женщин вреда нет. Нетронутые доселе места были.
Да нарушили покой хозяина тайги.
Два раздолбая из вербованных убили годовалого пестуна. Тушу разделали, шкуру же над окном в бараке повесили. Целую ночь барак не спал от ужаса, когда разъярённая мамаша пришла на запах своего детёныша. Ревела страшно медведица от горя, скрипел барак под натиском. Сломала перила на крыльце, с корнем вывернула. Засов на двери выстоял, слава Богу, до людей не добралась.
Убили её мужики, боялись, что не отступит она от мстительных набегов. Повариха в столовой варила потом щи из медвежатины, жарила мясо, но сама не ела. Смешанное чувство жалости и брезгливости не могла в себе перебороть.
-А что ты, Эльвира, сама-то ела, - спрашивали мужики на делянке.
- Да нет, я потом, – отнекивалась девушка.
Пять вёрст по тайге на лошади с обедом добиралась, а сама голодная. Кусок хлеба да чай были обедом ей в тот день.
Горе-охотники наказаны были достойно: у них отобрали ружья и сказали в тайгу не соваться больше. Митька-бригадир, бугай с татарскими глазами сказал, как пригвоздил:
-Не можешь срать, не мучай жопу…
Один из них, Валерка-зек долго ходил с синяками. Ружьё не хотел отдавать, но, судя по синякам, уговорили. Да и поделом, посёлок на уши подняли. А бабы, а ребятишки? Каждого хруста потом долго боялись.
Когда отстроили клуб, то заведующая Зинаида Алексеевна решила, что по выходным будут танцы. Вальсировали пары под аккомпанемент баяна, а кто с вальсом был незнаком, те просто топтались с приглянувшейся молодкой или стояли у стенки, важно покуривая. Баянистка Оксана была хороша, что играет, что поёт – загляденье. Пробовали было мужики сместить полтавскую дивчину с важного «мущинского», как они считали, места. Но народ не позволил, говорит, что она до музыки учёная, у ней баян сам говорит-выговаривает, так что не замай.
Ну, не всегда всё гладко в посёлке выходило. Раз повздорили после получки мужики с разных бараков. Сперва, разгорячённые водкой, бились врукопашную, потом дело до топоров дошло. Заварили такую кашу, искры от топоров летят, и кровь людская, как водица. Что было: крики, стоны, ругань, фельдшер прибежала, суетится с аптечкой, бинты достаёт… А до Аскиза двадцать вёрст и всё тайгой и перевалами… Приехала потом милиция с района, врача привезли… Потом и правых, и виноватых увозили на разборки в Аскиз. Помнится, что вернулись не все.
Красной строкой вписался в историю посёлка козёл старовера Акинфия.
Через дорогу от бараков соорудили пекарню. Утром, после выпечки, за хлебом выстраивалась очередь, в основном женщины и ребятишки постарше, кто деньгам счёт знает. Так вот, стал к той очереди ходить от скуки козёл, который гулял сам по себе. Надо сказать, козёл выглядел первостатейно: весь чёрный, с окладистой чёрной бородой, а вокруг глаз роскошные белые очки. Звали бабы его Цыганом.
-Вон, опять Цыган идёт, - смеялись девки в очереди. – Щас узнаем, кому симпатию окажет…
Подходил Цыган степенно и не суетливо, и приставал к молодухам, пытаясь мордой залезть под юбку.
-Это он невесту ищет, - шутили бабы. – Смотри, Ольга, козой станешь…
Козла незлобиво отгоняли, он не обижался, отходил в сторону, выискивая новую жертву.
Вскоре неуважительное отношение к своей козлячьей персоне ему надоело, и он нашёл новое занятие.
По причине любопытства стал ходить по домам и заглядывать в окна. Встанет Цыган на завалинку, прижмётся носом к стеклу, и пялится в окно. Где детишки выглянут, за стеклом рожицы ему корчат. Где бабка старая к окну подойдёт, крестится, стучит в стекло, изыди сатана, кричит. Козлу-то интересно, как народ живёт, да и день быстрей проходит.
К Марье-повитухе козёл заглянул под вечер. Хозяйка в горнице травы перебирала, запах пробивался сквозь окна даже на улицу. Когда за окном послышался какой-то шум, Марья отодвинула задергушку и оторопела. Там в закате дня, прижавшись к стеклу, было что-то чёрное, с рогами, бородой трясёт и белые бельмы на неё таращит. От испуга у неё пропал голос, в голове потемнело. Родимчик хватил её от страха. Сколько провалялась не знает, когда отошла, зверобоя с ромашкой выпила, сердце успокоить. «Ну козёл, ну антихрист, погоди, я тебе за свой страх отомщу, - решила Марья. – Как же сразу не признала я Цыгана…»
Бабы смеялись назавтра в очереди за хлебом, когда она поделилась вчерашним испугом.
-Точно анчихрист, чёрт, да и только, - соглашались они с повитухой.
Стала Марья носить в кармане стручок красного перца, вдруг, где Цыган повстречается…
Травку щипал козёл, когда подошла Марья. Корочкой хлеба угостила подсолённой. Жевал козёл, умилялся, про подлянку не догадывался. Думал, наверное, вот, какая добрая… Вдруг под хвостом запекло, думал Марья репяхи с хвоста снимает… А Марьи и след простыл, улепётывает со всех ног в ближайший барак. Жаль, не догнал её Цыган...
Поначалу загнал всех, кто двигался по улице, по домам. Потом с разбега начал вышибать двери рогами. Разбежится и бьёт, как голова не кружится потом, вот загадка.
Продавщица в магазине, Маруся, дебёлая деваха сидела без дела, откровенно зевала. «Где народ подевался… аванс был недавно… пропить вроде не успели… водки, вон ещё три ящика» - недоумевала она.
Откуда ей было знать, что козёл носился чёрной молнией у бараков, пробуя на крепость свежеструганные двери.
Вот так до вечера держал в страхе весь посёлок Цыган-козёл. Пришли мужики с работы, поймали козла, отвели к хозяину:
-Акинфий, что-то твой козёл сам не свой, съел не то, чоли… Проходу бабам не даёт, на двери в атаку идёт, как скаженный.
Хозяин очень удивился такой перемене своего любимца.
-Не знаю, с утра смирный был.
Никто не догадывался про перец, Марья-то сама не ожидала такой реакции, потому молчала.
На следующий день всё повторилось.
Ультиматум был без апелляций:
-Зарежь козла, Акинфий, за ради Бога, а то мы сами его съедим под водочку…
Давно это было, а козла жаль всё равно. Много ли вы видели чёрных козлов с белыми очками? Вот и я про то же.
8.08.2014г.