Оглавление
2.1 Вхождение в тему
2.2 Шри Раджниш
2.3 Французский след
2.1 Вхождение в тему
Вечер. Жена сидит на краю кровати. Голова направлена в сторону лежащих на покрывале счета из кредитной компании, закрытого журнала мод и часов, снятых с руки. Взгляд растекается по пустому пространству между всем этим реквизитом. Лицо абсолютно ничего не выражает. Шея и плечи выдают человека, который не собирается хоть малейшим образом изменить позу в течение ближайших нескольких часов.
– Наталья, через десять минут будет готов ужин, а пока не удивляйся.
– Я уже ничему не удивляюсь.
Голос тихий, бесцветный.
– Ты безнадежно устала.
– Наконец-то заметил.
– Таешь, как Снегурочка.
– Что это ты сегодня разговорился? Нашел работу, чтобы я могла сидеть дома?
– Пока нет, но…
– Не утомляй пустой болтовней.
– Ты собираешься что-то предпринимать?
– Я собираюсь умереть.
– А если серьезно?
– Серьезно… Ладно, хватит. Ужин готов?
– Через пять минут. А пока послушай: тебе надо встряхнуться. У меня есть конкретное предложение. Может, я слегка неадекватен и сужу по себе…
– Короче.
– Ты впадаешь в летаргию. Не хочешь по объявлению встретиться с какой-нибудь супружеской парой? Это шанс. Терять нам нечего.
– Ты предлагал что-то подобное год назад.
– Этого тогда не предлагал. Предлагаю теперь.
– Отстань, я ничего не хочу.
– Надо что-то делать.
– Отстань, я сказала – без тебя тошно.
– Нат…
– Свали, не раздражай. Ужин готов?
– Теперь уже готов.
В объявлении давался адрес, по которому я и написал.
Звонок раздался в восемь вечера. Мужчина представился Жорой и сказал, что их с женой очень заинтересовало мое письмо.
Впервые они вкусили этот плод два года назад, имея некоторую напряженность в отношениях. Интимная жизнь заметно оживилась. На данный момент успели пообщаться с восемью парами. Удовлетворяя мое любопытство, Жорик сказал, что первый опыт жена перенесла на удивление легко. Даже не пришлось расходиться по разным комнатам.
На вопрос, какое чувство вызывает вид откровенно прелюбодействующей рядом супруги, Жора ответил, что очень возбуждает. После ухода гостей всегда серьезно «добавляют». Эльвира же промурлыкала, что когда она с другим мужиком, ей не до смотрения по сторонам.
Ребята считают, что первый раз лучше встретиться где-нибудь в кафе и просто познакомиться. Попросили передать трубку Наталье. Пришлось извиниться и отсоветовать. По крайней мере на сегодня.
Поболтали о жизни, детях, работе. Минут двадцать.
Договорились, что когда прояснится ситуация с супругой - позвоню. Пока же просто передам ей привет и наилучшие пожелания.
В начале разговора Наталья оказалась рядом. Досидела до конца. Когда заговорила, в тоне почувствовалось едва уловимое дуновение какого-то интереса к чему-то происходящему.
– Все-таки написал?
– Захотелось пощупать, чем живут такие пары.
– Ну, и чем же они живут?
– Рядом есть симпатичное кафе. Пошли. За чашкой кофе все и узнаешь.
– А почему нельзя дома?
– Потому что погулять перед сном полезно. Особенно тебе. Потому что я давно хочу там побывать. Потому что если у тебя нет сил даже выйти на улицу, то серьезно говорить не о чем. А просто трепаться не хочется.
Ничего не ответив, с отсутствующим видом начинает одеваться.
– Перед выходом прочитай письмо.
Читает.
Улица. У нее нет сил даже покусывать меня. Значит не требуется и отмахиваться. Значит тем для разговора нет.
Дошли минут за десять. Заказали. Это была наша первая совместная вылазка, не считая общепитовских забегаловок. Первые полгода не было денег. Потом, гробить совместно время, которым можно хоть как-то насладиться порознь, супруга не желала.
Наталья уже посещала с коллегами какие-то достойные заведения в обеденное время. Несколько раз вместе с шефом сбегала с конференций, куда периодически ссылали всех сотрудников. Побеги тоже заканчивались ресторанчиками. Судя по всему, помощь Наталье в освоении американского стиля работы и языка Джон обменивал на легкий флирт с европейской, а точнее – экзотической русской леди. Девушке это, несомненно, шло хоть на маленькую, но пользу.
У меня это был вообще первый выход.
Промахнуться нельзя. Упустив нынешний шанс, на этой зазнавшейся дурище через пару лет можно ставить крест.
Сейчас ее силы аргументированно чему-либо сопротивляться нулевые. Но если даже без аргументов она забьется в угол, оттуда уже не достать. Надо вести разговор, представляя непреложным и естественным наличие у нее любовников в России. При моем к этому цинично-понимающем отношении, как доброжелательного мужа-реалиста. Это существенно облегчит препирательства с моралью. К тому же, при нынешней непомерной гордыне, такой блеф позволит задрать нос еще выше, отчего она, наверняка, не откажется. Наконец, может подать голос бес противоречия: «Ах, ты считаешь, у меня были любовники?! Не было – так с твоей же помощью будут!»
Весь ее самоконтроль, в том числе и этический, сейчас сведен на нет. Должно получиться. Если бы удалось ее хоть чем-то заинтересовать, как-то оживить… если она увидит во мне хоть плохонького друга, а не злейшего врага…
– У тебя кофе хороший?
– Нормальный.
– Ну, тогда... Ты была рядом и основную идею уловила. Что касается мелочей...
Заполнил пробелы. Добавил пару логических связок. Эмоциональность моего изложения вполне соответствовала восторженности слушавшей меня чашечки кофе.
– Вот, собственно, и все.
– И ты считаешь, что у них прямо вот так все здорово? Все перетрахались, стали другими людьми и зажили новой жизнью?
В том, как Наталья бросила эту реплику, увиделось что-то знакомое, но смертельно забытое за последние года четыре.
Наше нынешнее общение сводилось исключительно к попыткам решения жизненно важных проблем. Попыткам неудачным, поскольку позиции сторон были давно известны и фатально несовместимы. Для запуска дугового разряда любого обсуждения было достаточно первого слова. Неважно какого. Простого напряжения лицевых мускулов, готовящихся раскрыть рот.
Сегодняшняя тема была неординарно нова. Накатанных реакций не было. Мы заметили, что слушаем друг друга. Именно слушаем, а не зеленеем от одного только вида непроходимого тупицы-оппонента. Которому пытаешься вдолбить прописные истины, а он несет горячечный бред...
– Мне новое увлечение всегда ощутимо помогало, давало силы. У женщин разве не так?
– В общем... так. Хотя смотря что называть увлечением. Боюсь, в это слово мы вкладываем разный смысл.
– Уточнить?
– Не стоит.
– Можно продолжать?
– Будьте добры.
– Учитывая специфику темы и общее состояние нашей семейной жизни, полагаю бессмысленным втирание очков друг другу. Предлагаю называть вещи своими именами. Идет?
– Попробуем.
– Ну, значит, ты должна помнить, что возвращение после свидания с любовником и даже просто ожидание этого свидания оживляет.
– Не могу сказать, что это происходило с каждым любовником.
Что?! Она не дала мне по морде?! Были любовники… У Наташки?!! Ее раздевал чужой мужик!.. И не один...
Надо что-то сказать, улыбнуться...
– То есть были и неудачные опусы?
– Были.
– И много?
– Это имеет значение?
– В общем-то, нет.
Идиот!!! Надеялся на: «Егорушка, ну что ты такое говоришь?! Не сердись, но я просто вынуждена ударить тебя по лицу! Ты же знаешь прекрасно, что у меня никогда никого не было. Мне это было абсолютно не нужно!..» В крайнем случае – «Да, один раз я жутко разозлилась на тебя, когда ты в очередной раз шлялся по бабам… Да и интересно было сравнить… Разок, по пьянке… Ну и, в общем, поняла, что после тебя мне с другими мужиками неинтересно…»
Как?! Она же досталась мне девочкой. Росла на глазах. Когда успела стать обыкновенной бабой? Почему не заметил? Как умудрялась? Зачем?
Стоп! Опять морда каменеет.
– Все к лучшему. Значит, мы оба определенный опыт имеем.
– Я не имею опыта спать с первым попавшимся. Для меня постель никогда не была интересна сама по себе. Это всегда было лишь продолжением общения. Поэтому, если честно, не вижу, какую из всего этого можно извлечь пользу.
– Обрати внимание, мы мирно беседуем уже полчаса. Когда такое было последний раз?
– Не помню.
– И я не помню. Предлагаю попробовать. Мы с тобой уже не пара. Терять нечего. Разом больше, разом меньше. А вдруг поможет? Я перебрал все, доступные моей фантазии, шаги по сближению. Результат, точнее – его отсутствие, мы видим. У меня терпение... Да нет его уже. Ты вообще ничего не предпринимала и не будешь.
– Я очень устала.
– Ты просматриваешь облегчение хотя бы в перспективе?
– Пока встаю в шесть – нет.
– Вот и получается: помощи ждать неоткуда, на обстоятельства рассчитывать не приходится. Я все понимаю, но, в конце концов, тоже не железный. Если бы не дети, расстался бы с тобой, не задумываясь. За эти два года в Америке ты мне...
– А ты мне?
– Вот и оседлали хоббиков. Но это я к тому, что уже и так пробовал, и этак... перестал просить помощи по хозяйству и с детьми...
– Какая помощь? Ты не видишь в каком я состоянии?
– Вижу. Уж подумал: «Черт с ней! Оставлю в полном покое». Ну и что? Ты продолжаешь терять силы.
– Думаешь, твоя идея их даст?
– Это шанс.
– Как ты себе это представляешь?
– Ребята должны представлять. Встретимся, поговорим... Секс – сильнейший допинг. Мне в критические минуты помогало. Пройдет неделя, волны от сегодняшнего вечера улягутся. Нам снова даже рычать друг на друга станет противно. Я так больше тянуть не буду. Договариваемся по вопросу о детях, бросаю своих одноразовых подружек, нахожу постоянную и...
– У тебя есть одноразовые?
– Мы когда последний раз спали?
– Ну куда мне спать? Я до порога не доползаю, не то что до постели. А ты еще какие-то права качаешь.
– Ты что-то путаешь. Некрофилия – не моя ориентация.
– Где ты их цепляешь?
– Какая разница? Итак – твоя позиция?
– Хочешь, чтобы я запищала от восторга?
– Хочу услышать: в принципе – да или в принципе – нет .
– Я не представляю, что это будет.
– Ничего, я слегка представляю.
– Откуда? У тебя что – уже бывало?
– Пару раз, в командировках.
– Ну ты, парень, даешь! А сколько же у тебя было баб?
– Меняюсь на твое досье.
– Ты даже с женщиной признаешь только бартер, джентльмен?
– Тебе это, действительно, интересно?
– Любопытно.
– Минутку… Так… Ну, что-то… под сорок.
– О господи!
– Прям-таки «господи». Выпила кофе?
– Да.
– Пошли?
– Пошли.
Как-то получилось, что домой мы шли под руку, а дома – вообще… необъяснимо… согрешили.
У Натальи были любовники. Как она об этом спокойно говорила. Без тени стыдливости или сомнения. Всегда думал, что знаю ее, но вчера со мной сидела чужая женщина. Со своим взглядом на интим. Устоявшимся взглядом, не требующим согласования со мной. Как она могла? Кто? Сколько? Как решилась в первый раз? Почему. Ведь у нее такие огромные, доверчивые соски...
Вернувшись с работы, жена позволила снять с себя пальто. Ее обычная отрешенность сохранилась, но иногда взгляд становился осмысленным. За вечер обменялись несколькими фразами. А ведь последние недели могли в течение одного-двух дней не произнести ни звука.
Взяв ужин, устроилась перед телевизором. На весь вечер. О предполагаемом мероприятии ни слова.
– Наш продолженный род лег спать. Сейчас десять. Не хочешь прогуляться, выпить кофе, поговорить о жизни?
– Поговорить о жизни. Поговорить о жизни… Пошли.
То же кафе, но пианист сегодня «живой». Кофе и сигарета действуют на Наталью расслабляюще. Наша агрессивность как-то скомкалась, потеряла форму и пропала. Остались многомесячная усталость и легкий азарт от предстоящего пикантного разговора.
– Ну, какие мысли появились за сутки?
– Да я особо не думала... Не знаю... не вижу смысла.
– Новые партнеры, новизна ситуации, пьянящий эффект блицкрига. По эффективности не должно уступать поцелую в хрустальном гробу.
– Это ты привык хватать кого ни попадя. А меня чисто техническая сторона никогда не интересовала.
– Что значит – «кого ни попадя»?
– Например, баб от пивного ларька.
– Я?
– Когда в наладке работал.
– ... вон ты о чем.
– ...
– Ладно, раз уж решили говорить начистоту... Не хочу, чтобы ты думала, будто я, действительно, пьянь какую-то таскал. Да и вообще, были там забавные моменты.
– Не понимаю, как ты вообще не подцепил какую-нибудь жуткую заразу. Оправдаться все равно не удастся – рассказывай.
– Ну... лето. Обед. Пошел выпить свою «маленькую». Человека за два до меня стоит девка... Тогда очень модными были эти марлевые платьица. Взяла бидончик, отошла. Пока стоял, все языком цокал - молоденькая, свеженькая. Действительно, хороша была.
Долго цедить не любил. Глотнул – и еще успеваю по мосту прогуляться к садику. Отхожу. Смотрю – она, так, нога за ногу, шагает. Поравнялись. Время спрашивает. Прокукукал. Предложил бидончик поднести. Идем, болтаем. Муж – капитан в мотострелковой дыре под Астраханью. Она живет с ним в части. Сейчас к подруге приехала погостить. Но подруга днем на работе, значит пивком нужно запастись на вечер.
Дошли до угла. Ей – направо. Вдруг предлагает зайти выпить по стаканчику. У нее еще и какая-то экзотическая рыбка с Волги имеется.
Обшарпанная квартирка в старом фонде. Прошли в комнату. Столик с закуской, посуда, банки. Как в холостяцкой норе после гулянки. Плеснули, приняли.
Раздеваться начала без предупреждения, минут через двадцать. Это нормально. А вот к чему я был не готов... Она так и не сняла туфли на высоченном каблуке. Такой «наряд» я тогда видел впервые. И потом... Когда баба стоит абсолютно голая и не выделывается, то обычно слегка сутулится, особенно – если большая грудь. Здесь же – ничего подобного. И ведь не Голливуд, Союз начала восьмидесятых.
Да, так вот… В момент достаточно неподходящий вдруг слышу шаги. Оглядываюсь: какой-то тощий сколиозный алкаш, лет тридцати, в суперсемейных трусах. Еле-еле лыко вяжет: «Ребята, вы того… все нормально… вы там давайте, а я только вот тут… со столика немного возьму». Моя подруга, не открывая глаз: «Не обращай внимания, это Галкин муж». Не обращаю. Вдруг…
– А что он взял со стола?
– Не знаю, какую-то бутылку.
– Какую?
– Не видел.
– А что осталось?
– Водка.
– Вот пьянь хренова – ликер утащил! Знает ведь, что водку не пью! У, гад, договаривались же пополам!
Пытается снова забыться, но не получается.
– Егор, ну-ка, пусти.
– ?
– Егор...
– Еще ка-пель-ку-у по-тер-п...
– Рядовой, иптить твою мать! Это приказ!
– Что-что?!
– Ну, пожалуйста, – так надо…
– Ну, если надо.
Выскальзывает, в чем была направляется к двери, где и сталкивается с алконавтом.
– А, ну вот и молодцы! Закончили, Леночка?
– Закончили, Васечка.
– Ну что, закусим, тут где-то шпротики были – люблю, грешным делом…
– А где ликерчик-то?
– Дык приговорился он… А у нас ведь вот, еще чекушечка!
– Ты же знаешь!..
– Да че там: я же пью – и ничего. Ну давайте, со знакомьицем!
– А Галке на вечер что оставил?!!
Далее им стало явно не до меня. Странно немного – повод-то, по мне, в общем, пустячный.
Ну, собственно, и все. Потом пару раз заходил – хотел отловить. Никто не открывал. Так что, кроме прочих курьезов, это был и самый стремительный роман – полчаса от первого слова до первого контакта.
Эта история, очевидно, удерживала внимание жены. Хотя мимика не сказала ничего, но после развязки изменился ритм манипулирования сигаретой.
– Значит, это – самое короткое. А подлиннее было?
– Максимум – четыре года, включая год декрета. Правда – не от меня. За это время Ирочка мне душу вымотала. Перепробовал весь свой арсенал, приобрел много нового. Девка была «в соку»: тридцать три, только что родила второго. Точнее, я-то начал клеиться за год до декрета, потом год терпеливо ждал и только через год после выхода дожал. Вообще-то она со мной с удовольствием общалась, но ничего серьезного не планировала. За ней волочилась, точнее, пыталась волочиться, половина отдела – за эдакой куколкой-инфантой. В свое время она обожглась с преподавателем в университете, года в двадцать два. С тех пор ее заносило даже без поворотов. Однако отдельческие мужики, и тем более мальчики, ее не интересовали. А интересовали морские офицеры.
– Ну и как дожал? Ничего, что спрашиваю? Просто вижу, что излагаешь не через силу.
– Да нет, даже приятно вспомнить. В очередной раз решил с ней покончить. Благо опыт был, так-как последние полгода делал это еженедельно. Но моей решимости обычно хватало максимум до середины обеда – дольше противостоять ее кокетству было невозможно. А тут она почувствовала, что действительно - все. Серьезно. Решила увеличить морковку – согласилась заскочить в гости на чашечку кофе. Взятие силой исключалось полностью – отношения не те, да и девка была неслабая.
– Ну и как?
– Сервировал столик. Все чистенько, музыка. Ушел на кухню за кофе. Принес, начинаю разливать: салфеточка через руку, а больше – никакой одежды. Даже тапочки снял. Такого она не ожидала. Кофе мы выпили потом. До этого я и бюстик-то осязал, может, пару раз. Да и то «случайно». Языком молола – не приведи господь, а что до рук – строга была. А на чертике из табакерки сломалась.
– Красиво, ничего не скажешь. Тут, наверно, чем-то в таком духе только и можно было.
– Не знаю.
– Красиво. Всегда завидовала твоим бабам. Помнишь, там я все время говорила, что хотела бы иметь тебя именно любовником.
– А ты прямо обделенная была?
– Да нет, но любовником бы иметь тебя хотела.
– Наташ… ну а сколько у тебя было удостоившихся счастливцев?
– Так важно? Зачем? Что это меняет?
– Ничего. Просто любопытство... как у коллеги к коллеге. Да это и поможет как-то лучше оценить твою подготовку при «планировании операции».
– Опыта групповухи не имею – говорю сразу.
– Не страшно. Ну все-таки? Откровенность за откровенность.
– Я ведь не настаивала – сам все рассказал.
– Поэтому «откровенность за откровенность» – не силовой аргумент, а просто комментарий.
– А если не скажу?
– Ни в коей мере не настаиваю и от любопытства не умру.
– Зачем тебе это?
– Ну, просто… Я же тебе сказал, зачем.
– …
– …
– Пять.
– Солидный опыт. Это уже не молодой специалист.
– Все не так. Первый случай... Была вообще единственная встреча, да и то идиотская. Все остальные, кроме одной, тоже достаточно поверхностны.
Пять любовников. Вот тебе и девочка! Дитя, которое не ведает, что творит. Которому не с кем сравнить единственного мужа. Да ее же поимели вдоль и поперек!
Стоп! Не задумываться! Не расслабляться!
– А когда первый раз согрешила?
– Году на пятом. Ты уехал с Настей в отпуск к своим. Да, Настюхе было четыре. Если помнишь, то отношения тогда у нас были напряженные, и мы даже собирались разводиться. Ну, собственно… по пьянке. Это был один-единственный раз и страшно дурацкий.
– То есть, чтобы переступить черту, достаточно хандры и отсутствия мужа с дочкой?
– Дорогой мой, какой «черты»? О чем ты говоришь? Сам-то что – грешил с большим трудом?
– Нет, но… мужикам как-то легче.
– А почему бабам должно быть тяжело? Точно так же. Ты чего начал-то?
– Подвигаться, поохотиться. Мужик – он же самец, ему надо иногда побегать по лесу и съесть кого-то свеженького. Но семью-то я никогда не забывал.
– И я не забывала. Как ты думаешь, почему я спокойно сносила все твои гулянки, о которых мне рассказывали со всех сторон?
– Наверно, видела, что семье ничего не грозит. Поняла, что мне надо иногда побегать и после этого я отношусь к тебе все лучше и лучше.
– Настолько лучше, что дальше некуда. А каково молодой бабе, когда мужик начинает шляться? Это и обида, и комплекс неполноценности. Ты что, действительно думал, что я как дура буду сидеть дома, дожидаясь, пока ты в очередной раз набегаешься?
– Ну все-таки, наверно, женщинам в среднем нужно меньше.
– Может, и меньше. Но думаю, большинство баб начинает не потому, что нужно, а от обиды. В отместку. Хотя… конечно, и из любопытства.
– В таком ракурсе никогда не задумывался.
– Не расстраивайся, не ты один.
– Я как-то всегда считал, что женщине нужны какие-то моральные усилия.
– Чего это вдруг? Переспать-то? Хм-м… Другое дело, что далеко не всегда хочется.
– Занятно... Кстати, звонила Эльвира, интересовалась твоим настроением. Ты как-то определяешься?
– Как-то определяюсь. У меня, может быть, действительно, есть пара своих вопросов, которые стоило бы проверить в этом деле. Только не тормошите меня. О чем поболтали?
– Сказал, что не терпится ее увидеть, что даже стал хуже спать. Она мне описала, в каком халатике и в какой позе любит смотреть телевизор. В общем, протрепались полчасика. Тебе привет от супруга ейного.
– Спасибочки.
Уже почти неделю общаемся. Сдержанно, как с больным, относительно которого от врача получена инструкция: «Заходите. Он только что очнулся, поэтому буквально: два предложения – и заткнулись. И из палаты. Если не хотите, чтобы он снова вырубился на три года, а то и насовсем».
Каждый из нас и посетитель, и пациент. Палата – одна на двоих. Рефлексы восстанавливаются достаточно быстро.
Натальино «зазеркалье»... Это не моя жена, с которой прожили двадцать лет и знаем друг друга до мелочей. Я не знаю, кто это. Она делала все совершенно спокойно и сознательно. Без каких-либо «to fuck or not to fucк». Никакую «двойную» мораль не признает, хотя и на рожон не лезет. Данный вопрос у нее решен давным-давно и в обсуждении не нуждается. Это привносит в отношения дистанцию и неопределенность.
Ее можно задушить. Это тоже не будет нуждаться в обсуждении. Или же... исходя из банального чувства справедливости - должно уважать ее принципы и соблюдать элементарный такт. Поскольку это общение не со «своей половиной», а с дамой, жизненная линия которой пересеклась... Даже не пересеклась. Просто с какого-то момента наши кармические траектории пошли параллельно.
Не задумываться о прошлом! Не сейчас. Может быть, потом, после нашей аферы.
Парадоксально, но то, что нам предстояло, воспринималось с каким-то интересом и почти без ревности.
Сегодня попросила встретить ее на машине в Манхэттене и отвезти в тряпичный магазинчик.
– Никогда не думала, что в Манхэттене могут быть такие «пробки».
– Тебе тепло и мягко. Кофе могу принести в любой момент. Едем потихоньку и бережем нервы.
– Давай, действительно, возьмем кофе.
Действительно, взяли.
– Есть настроение поболтать? А то я устал без общения вообще, да и наши планы слегка будоражат.
– Вот тогда и скажи: что за девочку из Средней Азии ты соблазнил?
– Девочку из Азии? Не понял. Какую девочку?
– Дело в том, что как-то, разыскивая инструменты в твоем шкафу, я наткнулась на твой архивчик со всеми фантиками.
– На деревянную коробочку?
– На деревянную коробочку.
– Ни хрена себе!
– А чья это была фотография в пеньюаре и с голым бюстом?
– Оленьки.
– Я показала ее Маринке. Мы здорово посмеялись.
– Что там смешного?
– Да просто… и баб же ты себе выбирал.
– Баба как баба. Но вообще-то ты, следопыт, даешь.
– Нет, серьезно, случайно получилось. Так что это за девочка тебе такое трогательное письмо написала: так благодарна, что никогда не забудет?
– И письмо прочитала «случайно»?
– Совершенно.
– Ну тогда ладно. Этой девочке был тридцатник.
– Я думала, лет шестнадцать-восемнадцать, судя по стилю!
– Ей было и шестнадцать, и восемнадцать, но не тогда.
Лето. Я еще работал в наладке. Как-то надо было позвонить с Центрального переговорного. День прекрасный, ну и отправился.
Где-то на подходах идет навстречу девица, эдакая восточная красавица с маленькой примесью Европы. Очень смахивала на Азизу, только слегка покрупней во всех частях, хотя талия достаточно тонкая. Глазки восточные, на каблуках, чуточку повыше меня. Платье мандариново-оранжевое, полупрозрачное. При этом оно как бы и свободное, но и всю фигуру показывает. Мужики вокруг просто в соляные столбы превращались от такой гаремной экзотика. Наряд сам по себе вечерний, да еще и всякими азиатскими погремушками, длинненькими такими, увешана. Видно, что не ширпотребовская штамповка. Взгляд у девицы какой-то ненормальный. Вся в себе. Шла совершенно не торопясь, уставясь под ноги. Если и поднимала глазищи, то было видно, что ей полностью и искренно наплевать на шорох вокруг своей персоны, на все вокруг вообще, и на любых мужиков в частности.
Когда мы разминулись, у нее была как раз фаза смотрения в землю. Меня даже не видела. Почувствовался в ней какой-то дисбаланс. Разошлись метров на десять. Оглянулся, колебнулся, но решил догнать. Не питая, впрочем, никаких иллюзий.
– Девушка...
Повернулась. Ей хватило доли секунды, чтобы оценить и мой жокейский рост, и лошадиный, по сравнению с ней, наряд. Вижу: собирается что-то сказать. Весьма и весьма нелестное и, судя по всему, безо всякой восточной иносказательности. Медленно, так, приподнимается верхняя губка, слегка набирает воздух… Что делать? Абстрагируюсь от конечной цели, давлю все мужское во взоре. Взгляд не наглый, но прямой. Собираю небольшие скорбные складки у рта:
– Прежде чем вы скажете хоть слово... Не имею привычки приставать на улице к женщинам. Я психотерапевт и специализируюсь в области латентных сандовых эрликов. Мне бросился в глаза разворот при ходьбе вашей нижней стопы и повышенный тонус второго и девятнадцатого шейных позвонков. На первый взгляд, это выглядит как ранняя стадия синдрома Клеопатры с повышенным уровнем Ферми. Но я могу и ошибиться.
Заготовленный воздух изошел простым выдохом.
– Так не знакомятся.
– Вы правы. Я ставлю диагноз. Перестаньте кокетничать. Я вижу, вы действительно принимаете меня за...
– Я кокетничаю?
Абзац! Что плести дальше? В голове, вместо нужных мыслей, парит идиотский вид гарема среди заизвесткованной не то степи, не то полупустыни. И никак эту шайтанщину не отогнать. Почему «заизвесткованной»? Потому, что я уже наездился в командировки по Средней Азии и отдельные ее пейзажи вполне себе представлял.
– Дайте руку. Посмотрим суставы. Так... Почва заизвесткованная?
– Где?
– Там, где вы живете.
– Местами – да.
– Вы все еще думаете, что я просто хочу познакомиться? Да вы сами посмотрите на энцефалограммы фаланг.
Чуть позже оказалось, что я прицепился к юристу из какой-то азиатской областной прокуратуры. Муж где-то там же, гэбистом. К нам приехала повышать квалификацию. Уже второй раз. Мужики достали жутким образом. Поэтому весь месяц безвылазно просидела в снятой квартире. Завтра утром улетает и решила сегодня выскочить на часок – взглянуть хотя бы на Дворцовую.
Мне показалось, что она такой же юрист, как я – медик. Просто чья-то куколка, которую решили украсить дипломом юрфака и местечком в номенклатуре. По письму ты ей дала восемнадцать, но выглядит она постарше, хотя по сути – дитя.
В общем, час проболтали, даже не заметив. Потом юрист с повышенной квалификацией попросила объяснить, что такое «синдром Клеопатры». Она по работе сталкивается и с патологоанатомами, и с психиатрами, но, естественно, за самыми последними достижениями московской и питерской науки следить не успевает.
Короче, может быть, ты помнишь, я тогда позвонил тебе и наплел, будто мы с мужиками срочно застряли на работе и что-то там еще? Собственно, это был единственный раз, когда я не ночевал дома.
Проболтали до утра. Потом прикинули, что если прийти домой минут через пятнадцать после твоего ухода на работу, то у нас еще останется часа полтора. При условии, что домой и в аэропорт она едет на такси.
Представляешь себе такую парочку в метро в утренний «час пик»? Восточное апельсиновое пятно в боевой раскраске на фоне серых рож, юбок и пиджаков, ползущих на работу. Мы ехали против потока и на своем эскалаторе находились одни. Таких девиц в общественном транспорте увидишь не часто, да и мои внешние данные оттеняли ее не слабо. Весь встречный эскалатор вытянулся, как тушканчики у норок.
В постели она не представляла собой ничего. Ее гарем, очевидно, был на казарменном положении и она привыкла только выполнять команды. Что забавно, ее основная поза – «леди на спине с прямыми ногами вверх и в стороны». Эту конфигурацию она принимала совершенно не задумываясь.
Я для нее постарался. Впрочем, мою платформу ты знаешь: удовольствие женщины – на первом месте. В силу человеческих возможностей, конечно. Она, кажется, к такому не привыкла в принципе. Девушка и до интима-то уже размякла, а потом и вовсе. Ну, письмо ты читала.
Когда расставались, сказала, что такого никак не ожидала и… там еще много всякого. Это, очевидно, ее последний приезд. Какая-либо связь с ней категорически исключается. Она сумеет написать мне одно-единственное маленькое письмо. Это будет как бы и маленькой встречей, и подтверждением того, что все, что я слышал – не просто утренняя бабья болтовня, а именно искренняя благодарность. До сих пор не пойму, за что. Обещание она выполнила.
– Где ты только такое откапывал?
– Заурядная симпатия с первого взгляда. У тебя такого не бывало?
– ...
– ...
– Один раз в жизни. Помнишь, у тебя как-то ночью прихватило зуб, и мы поехали в дежурную стоматологию? Ты там потом остался, а я поехала домой на метро.
– Такое не забывается.
– Уже было около часа, вагон почти пустой. Я, так просто, бросила взгляд вокруг: человека два в разных углах, а напротив меня – молодой парень. Он тоже взглянул на меня и нас обоих как пронзило. Причем каждый это почувствовал. Он сразу уткнулся в книгу. Я тоже, в пол. Если бы он в тот момент просто поманил меня пальцем, я бы вышла с ним где угодно и сделала бы что угодно. Так и не знаю, что это было. Но тогда я бы за ним пошла не задумываясь. Это, собственно, и все. Минут через пятнадцать нужно было выходить. Взглянула на него около двери, он – на меня. Ни слова не сказал. Сделай он малейший жест… Вот такое наваждение.
– У меня такого, с первого взгляда, не было никогда. Мне своих подруг всегда приходилось зарабатывать. Как долго – другой вопрос. Но никогда – «на ура». Может, он был как-то интригующе или просто дорого одет? Что-то же дало импульс?
– Только не деньги. Эта сторона меня никогда в мужиках не привлекала.
– Может, просто себе не признавалась?
– Признавалась... Ладно, был у меня еще один случай. Помнишь, я как-то ездила в командировку во Львов?
– В общих чертах.
– Город понравился, с погодой повезло, всяких миленьких штучек накупила. В общем, настроение хорошее, но устала. Долетела до Киева, а там – четыре часа ждать пересадки. Стала в очередь в буфет. Передо мной – парень лет тридцати. Одет «с иголочки». Наблюдает за моим шевелением. А потом так легко – чувствуется, умеет обращаться с женщинами – «Девушка, а вы не хотите посидеть в баре?» Он как-то это так произнес, что желания отказать не возникло. Отвечаю, что у меня скоро самолет. А он: «Это не имеет никакого значения: сколько времени есть – столько и есть»...
Оказалось – карточный игрок. Прилетел из Симферополя, где очень удачно поиграл. Сейчас при больших деньгах. Разговорились. Мужик, в общем, был приятный. Как-то так легко предложил провести с ним день, а на вечер пообещал взять билет на любой рейс, прямо сейчас. Я честно предупредила, что замужем, лечу к семье и задерживаться не намерена. Действительно, соскучилась. Он сказал, что я – удивительная женщина, что таких он не встречал, хотя насмотрелся «от и до». В оставшиеся два часа он мне покажет город. Знаешь, я согласилась.
Взяли такси. Он извинился и предупредил, что сначала на минутку подскочим к какому-то другу, забросим его в одно место, а потом покатаемся по наиболее запоминающимся местам. У меня даже опасения не возникло, хотя было совершенно ясно, какого поля эта ягода.
Пришел друг, тоже очень солидный. Нас познакомили. Моему, кажется, было очень приятно, что у него в машине такая питерская инженерка. Они поболтали несколько минут. Друг ушел, а мы поехали. Он очень корректно себя вел, только попросил расстегнуть, если можно, блузку.
– Было можно?
– А отчего ж нельзя? Нет, он, правда, себе ничего не позволял.
В общем, к концу поездки предложил мне взять отпуск на недельку, а он организует путешествие по Черноморскому побережью. С самыми дорогими гостиницами, кабаками... и прочим. Ну что – поблагодарила. Объяснила, что это абсолютно невозможно. Он ответил, что это была удивительная встреча, которую он не забудет. А чтобы и я запомнила, он хочет сделать мне маленький подарок.
Повел меня в ювелирный магазин. Предложил выбрать, что хочу, так как сейчас для него любая сумма – не проблема. Там, конечно, было… И по пятнадцать тысяч ожерелья с бриллиантами… Я себе выбрала серебряное колечко с камушком, за сотню. Он говорит, что можно и за пятьсот, и за тысячу – это в восьмидесятые-то годы! Но я сказала, что хочу именно это. Это ведь был вообще первый и единственный раз в жизни, когда меня привели в ювелирный и сказали: «Выбирай». Я тогда и получала-то сто тридцать в месяц.
Все это я к тому, что мы очень приятно провели время, но как мужчина он у меня желания не вызвал. Так что деньги деньгами, а наваждение наваждением. Чистые деньги меня никогда не возбуждали.
– А я всю жизнь комплексовал, что мало получаю и что ты не имеешь тех средств, которые тебе нужны.
– Действительно, не имела, но, живя с тобой, я на деньгах поставила крест. Поняла, что у нас денег не будет никогда. Но в тебе было много других плюсов, из-за которых я и не ушла.
– Так какое же из твоих колечек имеет такую романтическую историю? Хоть повнимательней рассмотреть.
– Уже не рассмотришь.
– Отнесла в ломбард в голодные годы?
– Я тебе сказала, что из всех моих романов только один был серьезным. Это даже нельзя назвать романом. Я этого человека любила. Десять лет.
– …
– Так, как он понимал меня, как он относился ко мне… При этом был редчайшей порядочности и щепетильности. Ну, короче, когда я ему на следующий день показала кольцо и рассказала, как оно появилось, он был страшно подавлен и огорчен. Его реакция: «Как ты могла что-то взять у такого человека?! Даже просто общаться с ним, разговаривать, куда-то ездить!». В конце разговора… В общем, я распсиховалась и выбросила кольцо.
Десять лет любила. Я жил с совершенно чужим человеком! Как не почувствовал?! Что она должна была испытывать во время моих приставаний? Значит, прохладное отношение к себе я напрасно объяснял природной сдержанностью северянки. Как и когда я придумал эту «северянку»? Ведь Питер – откровенно средняя полоса России. Почему я Наталью всю жизнь за примороженную чукчу держал? Она всю жизнь любила другого, а меня лишь терпела, несмотря на все мои старания. Это просто подвиг: если у детей должен быть отец, то женщина-мать вытерпит все. А уж какой она пользуется анестезией – касается только ее.
– Ну что, опять Эльвира беспокоится. Общается все время она. Жора предпочитает передавать трубку.
– Активная девушка, неудовлетворенная.
– Недо- или пере-, но она справедливо интересуется, когда мы дозреем. Что отвечать?
– Не торопите меня.
– Я тебя не тороплю, но хоть как-то твое сознание продвигается?
– Как-то продвигается.
– На сколько конкретно ты хотела бы отложить? Сейчас решим и я сразу же перезвоню.
– Так я не могу сказать.
– Значит, договариваемся на следующую субботу.
– Что, прямо так, ехать к ним?
– Нет. Договорились же, что первая встреча – где-нибудь в кафе. В крайнем случае, мы рискуем потерянными тремя часами и стоимостью пары чашек кофе. Да время и не будет потеряно – в любом случае это забавно.
– Ну… давай.
– Кофейку выпьем?
– Пошли.
– Подумай, ты точно не хочешь коктейль? Только капуччино?
– Да.
– Хочешь обсудить какой-нибудь сценарий массовки?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… самые общие детали. Какой у нас будет имидж – индивидуальности из свободной семьи или дружная пара? Каждый за себя или все вместе, циники или скромники. Наконец, как бы ты хотела, чтобы это пошло?
– А как это может пойти?
– Разбежались по комнатам, а потом встретились на заключительном слове. Или разошлись, а потом продолжили рядом, или поменяли партнеров. Или сначала устроить маленький стриптиз, а уж потом раскручиваться. Включи фантазию! Мне кажется, что если мы и не сможем полностью управлять ситуацией, то, все равно, контрольный пакет наш. Они какие-то мягковатые ребята. Какой ход событий тебе был бы интересней?
– Не знаю. Не люблю пустые рассуждения. На месте сориентируемся.
– Вот сейчас, когда точки расставили, не страшновато?
– А тебе?
– Пока нет.
– И мне пока нет. Но давай слегка сменим тему.
– Отвлечемся от секса?
– От планирования. Можно вопрос?
– Раз привыкла – что ж с тобой делать.
– А что это за фото молоденькой девицы в кепочке и купальнике?
– Ну это – чисто отпускной вариант. Лизкина подружка.
– О-о-о! И Лизка все знала?! Как же я выглядела в ее глазах…
– Думаю, что она делала скидку на мужской кобелизм, который не порочит жен.
– В общем, кругом ты меня выставил.
– …
– Ну давай, давай.
– Что давать?
– Продолжай уж.
– Ну, приехал в отпуск. Девчонка из Лизкиной компании. Годков ей двадцать, но в восемнадцать уже побывала замужем и еще не оформила развод. Мужик лет на десять старше, живет где-то на побережье. Иногда к нему ездила, так что в компании считалась самым опытным ребенком. Мне было двадцать восемь. Собственно, я даже голову ей не дурил. Она сама себя увлекла, а я лишь слегка подыгрывал. Но от этого получилось только еще сильнее. Через недельку, пока родители были на работе, мы оказались у нее.
Она должна была поддерживать имидж и поэтому держаться старалась, как видавшая виды. Но видавшая подобающими леди способами. Добрались и до постели. Сначала я ее всячески побаловал, потом она перешла к «французскому десерту». Любит это дело – ну и прекрасно. Восторг свой я выразил достаточно быстро, поскольку, видя ее энтузиазм, не сдерживался. Что тут произошло! Я думал, она захлебнулась. Сначала ее всю заклинило, а потом зажала ротик и убежала в ванную. Жду пять минут, десять. Иду разбираться. Смотрю – горюет изо всех сил, слова сказать не может. Выяснилось, что она так балует и своего неразведенного мужа, и своего молодого приятеля, но они уважают ее и никогда не позволяют себе такого. А я обошелся с ней, вроде, ну, как с последней… В общем, пришлось объяснять ей роль и формы орального секса в общей картине мироздания. Успокоил, как мог.
Свое она в конце концов получила. И ведь что удивительно: такая малышка, и не рожала, – и в первый же день.
– Так ты ее мечом или оралом?
– Мечом – орал она настолько еще не чувствовала. Короче, жуткая огорченность моментально трансформировалась в жуткую потерю головы. А согрешить-то успели всего два или три раза.
А потом она приехала на денек в Питер. Это вторая фотография. Точнее так: ее подружка закончила психфак, девочка ее встретила, и они вместе откопали меня. А я что? Для начала – не ожидал. В те годы – хронически без денег и свободного времени. Без малейшей перспективы.
День провели прекрасно. Вдвоем, естественно. Парили. А вот вечером, на вокзале… Первый и последний раз в жизни видел, что такое настоящая истерика. Процесс глобальный и неуправляемый, как снежная лавина. Если бы не психологиня, не представляю, что бы тогда делал и чем это могло закончиться.
По возвращении она стала настойчиво делать Лизке гадости. Вплоть до отзыва послов и полного разрыва отношений.
Грех, конечно. Точнее – несчастный случай. Я ведь женщинам никогда лишнего не обещал. И тут подумал: замужняя девка, живет в двух тысячах километров, все понимает, как надо. Перспективы отношений даже не обсуждались. Расслабился, упустил контроль. Но дитя оно и есть дитя: сдай ее в двенадцать лет в гарем, так она на переменках все равно будет в куклы играть и шоколадные батончики грызть… если нет интоксикации после залета. Вот только там, еще до моего отъезда, очень жалели, что на природе не успели грешнуть.
– Немного потеряли.
– Почему?
– Комары.
– Не настолько же.
– Настолько. Помнишь, как-то мы ехали в электричке и парочка лежала на солнышке на полянке, в десяти метрах от путей?
– Ребята хотели сопереживания.
– Нет, комары.
– Ты-то откуда знаешь?
– Я их очень понимала. Мы как-то гуляли, примерно там, куда нас Витька за ягодами возил. Ну и приспичило.
– Ну ты, матушка, азартна – вот чтобы так, с ходу.
– «Приспичило» – не значит, что с первым встречным. Это было с тем же человеком, о котором я тебе говорила.
– А-а-а... ну, если со своим. И как? Ведь там же всюду колючий мох?
– Мох-то ладно, вот комары! Так что, попытались в лесочке, а потом выбрались на полянку.
– Дальше-то как? Джентльмен лег на спину?
– У тебя были бы другие предложения? Но самое смешное, что в наиболее неподходящий момент смотрю: из-за кустов наблюдает мужик – совсем обалдел от удивления. Машу ему: мол, уйди, не мешай. Но все равно – мой кавалер его заметил и страшно смутился.
– А ты?
– Я? Мне было абсолютно все равно: хочет смотреть – пусть смотрит.
– Ну, значит, опыт группового секса имеешь. И кто был твой долгосрочный кавалер?
– Какая разница? Это было давно, и это были самые светлые годы моей жизни. Хотя все и закончилось. Все в прошлом, увязано бантиком, упаковано, и не надо к этому прикасаться. Я не хочу притрагиваться даже к его имени.
– Извини.
На условленном месте мы их узнали сразу. Жора был среднего роста. С круглым лицом и комплекцией семьянина. Что-то неуловимо подсказывало, что в этой паре он не глава ни по каким вопросам.
Эльвира предстала властной брюнеткой. Довольно интересной, но явно не следящей за осанкой.
– Ну что, видишь?
– М-да…
– Я выхожу. Можно, конечно, сделать круг, но не думаю, что видение рассеется. Посиди в машине.
Это, действительно, были они.
Через полчаса, в кафе, общение уже шло совершенно естественно. Однако на темы, непосредственно к интиму не относящиеся. Через час мне пришлось осторожно напомнить, зачем мы, собственно, собрались, и беседа оживленно перешла в новое русло.
Все уже было многократно сказано по телефону, однако непосредственное общение привносило новые оттенки. Удивительно, но, возможно, именно Жора через какое-то время будет что-то делать с Наташкой. Мы с Эльвирой – это естественно и понятно. Но он… с Наташкой?
Осталось дождаться следующей субботы.
Первое, что бросилось в глаза – стол. Хозяева оказались хлебосолами. Картошка, мясо, салаты, соленые огурцы, прочие вкусности – всего… человек на десять. Жалко, что не удастся оценить в полной мере. Перед лицом неотвратимой сексуальной активности аппетит у меня пропадает. Всегда.
Люстра тоже великолепна. Жаль, что на наше предложение снизить освещенность Жора ответил, что на электричестве не экономит. А на скромное пожелание тихонько включить музыку – что это затруднит общение.
К трапезе приступили сразу. Соления были приготовлены мастерски и, как выяснилось, Жорой. Остальное – Эльвирой, и тоже очень добротно. Последовавший разговор свелся к рецептам, именам родственников и починке следующим летом хижины где-то в горах.
Я в беседе не участвовал, поскольку в такие моменты перехожу в режим лирической созерцательности.
Наташка лопала и болтала с большим подъемом. Правда, закрадывалось подозрение, что она этим с удовольствием и ограничилась бы. Кроме того, специалист мог заметить, что она откровенно резвится, полностью предоставляя остальным разработку сюжета.
Через час дело дошло до кофе, но не до постели. Эльвира выскользнула на кухню готовить напиток, тем самым, вольно или невольно, давая шанс оказать себе помощь. Когда она нажала кнопочку кофеварки, я осторожно поцеловал ее в шею…
– Эти обжоры, по-моему, счастливы вполне, но лично я – нет. Как ты думаешь: когда кофе будет готов, они сумеют хотя бы налить сами?
– Думаю, сумеют.
– У вас такой большой коридор, прекрасная кухня. А спальня у вас есть?
– А я тебе еще не показала? Пойдем.
Оказывается, в нас с девушкой весь вечер что-то взводилось, и вид постели освободил пружину. Обнажение было мгновенным, поскольку хозяйка оказалась очень темпераментной и целеустремленной.
Мы закружились в вихре поз.
Считается, что серьезное лирическое общение начинается со взаимной стимуляции базовых эрогенных точек и выявления границ приемлемости партнеров. Потом выясняются индивидуальные особенности и способы их использования. В общем – классика.
Эльвира оказалась модернисткой...
Точки были везде. К ним даже не нужно было прикасаться. С какой начать? Со всех сразу! Забыли гаммы! Эту женщину нужно играть аккордами. В диком темпе. Очень крепкими пальцами. Способность присматриваться или причувствоваться к оттенкам, если она вообще у Эльвиры существовала, пока не проявилась никак. Правда, и сама она выкладывалась беспощадно.
Не торопиться! На любовный рецидив с такими центрифугами меня подвигнуть трудно.
Попытки хоть как-то притормозить разгоряченную девушку, ссылаясь, например, на желание растянуть удовольствие, бесславно провалились. Барышня же феерически вспыхнула минут через сорок после запуска кофеварки и теперь расслабленно лежала, позволяя кавалеру тихонько добирать так недостающие ему тактильные полутона.
Через какое-то время ухо различило приближающиеся шаги...
Ж.: – Мало того, что нам самим пришлось наливать кофе, самим пить, так они еще и спрятались.
Н.: – Я, кажется, знаю, зачем, но все-таки интересно было бы убедиться.
В полумраке спальни почти прорисовываются Жора с Натальей. Из позиции «мужчина сверху» плавно перетекаю в политкорректную «бездействующий мужчина на боку». Хотя по Наташкиным интонациям слышу, что ей было бы интересно взглянуть именно на то, что здесь было минуту назад. А не на мое пуританское лицемерие. Ничего не могу с собой поделать. Я и сидеть-то не могу, а тем более – лежать, да еще на леди, когда другая леди – моя жена – стоит.
Е.: – Подвинуться?
Ж.: – Да мы мимоходом, на балконе покурить.
Е.: – Ребята, лучше бы делом занялись.
Н.: – А вот покурим и займемся.
Э.: – А мы сначала занялись, а потом покурим. Егор, ты куришь?
Е.: – Нет, только занимаюсь.
Э.: – Ну, значит, просто занимаемся.
Минут через десять, слегка потревожив наш с Эльвирой процесс взаимооглаживания...
Н.: – Вот мы и покурили. А вы не отвлекайтесь, не отвлекайтесь.
Ж.: – Эльвир, а я к кофе ничего не нашел.
Э.: – А еще ты к чему чего не нашел?
Е.: – Вы не скучаете?
Н.: – Ну вот еще!
Варяги удаляются с видом наглой утонченности, но почтительно. Мы – продолжаем.
Полчаса девушке хватило, чтобы восстановиться и отчетливо захотеть форте в унисон.
Не отвертелся. Тикают часы.
Ж.: – Не помешаем?
Н.: – Этим-то? Нет, конечно.
Жора входит совершенно голый и с большим бокалом. Наташка – в белых чулочках с подвязочками, на высоких шпильках и с сигаретой. Она выше сопровождающего ровно на длину каблука. Гости садятся на свободный край кровати.
Н.: – Ну, немного утолили голод?
Е.: – Закусили. А вы?
Н.: – И мы. Кофе хотите – вы ведь так и не выпили?
Жена разглядывает мою левую руку, слегка дразнящую чьи-то утомленные прелести. Даю перстам благословение на маленькое хулиганство. Вместе с выражением моих глаз это должно означать: неважно кто у меня на кончиках пальцев, но думаю я о Наташке. Глядя на меня совершенно серьезно, благоверная пускает колечко дыма.
Е.: – Пока не хотим.
Э.: – Мы хотим только немного с вибратором добавить. А вы пользуетесь?
Н.: – У нас нет. Хоть дайте глянуть.
Эльвира встает и направляется к комоду, открывая меня всем присутствующим взорам. Забавно лежать перед Наташкой все еще... в таком виде, что будь я установлен вертикально, в качестве семафора, то проезд был бы грозно запрещен. Необъяснимо приятно смотреть на нее: держится совершенно естественно, как тертая-перетертая великосветская ****ь, прекрасно осознающая все свои достоинства. Ощущение, что мы общаемся только друг с другом. Чувства аморальности происходящего или ревности не могу вызвать у себя при всем желании.
Э.: – Жор, дай батарейки.
Ж.: – А где они?
Э.: – В зарядном устройстве.
Ж.: – Там давно уже ничего нет.
Э.: – Тогда возьми из игры в детской.
Наташка вертит в руках пластмассовый фаллоимитатор, переданный ей для ознакомления. Размеры и крупный гофр впечатляют.
Н.: – И что, это может нравиться?
Э.: – Очень даже. Можно дополнить Жорочку. Заменить. По настроению. Купите – не пожалеете.
Н.: – У, черт! Может быть…
Эльвире передаются батарейки, которые она начинает заправлять в бесовскую игрушку. Нельзя сказать, что коленки хозяйки плотно сжаты. Осторожно стараюсь не помешать процессу, но и не дать никому остыть. Или забыть о моем присутствии.
Жора было дернулся к Наташке, но в последний момент понял, что это античная статуя. С трепетом истинного искусствоведа осмелился начать проверять не появились ли трещины на бесценном мраморном бюсте.
Наташкин сосок точка очень своенравная. Да и сигарета докурилась.
Она коротко прикоснулась к груди музейного смотрителя, тем сообщая что от него требуется. Легко оказалась над поверженным. Лукаво-плотоядно прищурившись присела. Твердо взяла... наклонила к себе... качнулась навстречу... чуть вниз. Красивая баба!!! Захотела увидеть что с ней сейчас происходит. Опустила голову. Волосы. Упали. Плакучая ива. Непроглядная. Взгляд прыгает с соломенной копны на ягодицы и обратно. Боюсь пропустить малейшее движение. Замерла... прогнулась...
Со стороны показалось, что Жоре электрошокером запускают отказавшее сердце. Выпрямилась. Откинула гриву. Тишайшее Ом-м...
Это был «последний дюйм», судя по сразу ставшей плотной посадке.
Безоглядное родео началось мгновенно. Не знаю почему, но чувствовалось, что это действо гимнастическое, а не любовное. Эльвира не мигая наблюдала лежа на боку.
По каким-то признакам Наталья контролировала состояние агнца. Пару раз останавливалась, спасая квартиру от погребения под слоем лавы и пепла. Потом, решив не рисковать, просто соскочила. Жора приподнялся на локтях и так смотрел… Нет, он и не помышлял роптать. Это была мольба.
Человечность, гуманизм... Что-то сжимающая женская ручка. Наташка сделала пару пассов свободной ладошкой... сжала двумя пальцами… наклонилась... собрала губки тугим бантиком.
Я имел представление о том, что сейчас ощущает Жорж. Все кончится очень быстро.
Н.: – У вас еще что-нибудь интересненькое планируется?
Э.: – У нас все время интересно, а особенно с вами.
Н.: – Что-то пить захотелось. Жор, у вас есть какой-нибудь сок?
Ж.: – В холодильнике. Сейчас, быстренько помоюсь и принесу.
Н.: – Нет, сначала налей, а потом покажешь мне ваш душ.
После звона стекла на кухне, послышались звук льющейся из душа воды и пионерские всписки.
Е.: – Эльвира, можно посмотреть, как ты пользуешься этой штучкой?
Э.: – Тебе интересно?
Е.: – Очень. Но, пожалуйста, не торопись.
Э.: – Хорошо. Дай мне минутку.
Приносит маленький флакончик. Не спеша выливает что-то на ладошку. Любовно обмазывает зеленоватым желе близкого друга, с головой бросающегося в девичьи игры. Ложится на спину. Легкое касание. Фигуры Лиссажу.
В неуловимый момент инструмент пропадает. Доносящийся издалека слабый звук становится совсем глухим. В притихшей было комнате мощно всплывает чувственность. Потом приду на помощь я.
Самое сильное впечатление оставляет первое исчезновение этого колосса в небольшой, в общем-то, женщине.
Возрождается звук. Работа с предметом продолжается. Оглаживаются бедра, ягодицы. Незаметно угол скольжения меняется на угол проникновения. С каждым разом все настойчивей раздвигая соблазнительные округлости, обычно безыскусно используемые в рутинном процессе сидения. Уже нельзя сказать, что хозяйка просто легкомысленно разыгралась.
Красноречиво сверкнувший и не очень-то затухающий взгляд размашисто отчеркивает то, что и так не вызывает сомнений. Прозрачность предложения и стремительность подачи отрезают любые пути к отступлениию. Любое замешательство выглядело бы бестактностью, не сказать – грубостью, по отношению к даме.
Самоконтроль уходит полностью. Апофеоз стремителен и неделим. Кофе был включен два часа назад.
Совместный душ.
Потом гостиная. На этот раз с полумраком. Наташка сидит на диване в тех же чулочках, положив вытянутые ноги на стул, куря с примостившимся рядом Жоржем. Эльвиру приютил диванный подлокотник.
Очень забавно наблюдать за двумя беседующими голыми и милыми кокетками.
Кофе был включен два с половиной часа назад, но тогда его попробовали не все. Делаем с хозяйкой еще одну попытку сварить.
Вернувшись, понимаем, что теперь наша очередь самим себе наливать.
Не знаю, хотелось ли Эльке еще чего-нибудь, но весь мой тихий вид демонстрировал полное умиротворение. Решили побыть просто зрителями.
Войдя, я увидел во всей бесхитростности именно то, что, почему-то, хотел увидеть.
Моя жена лежала на спине, приобняв партнера за плечи. Иногда помогая. Ее разведенные бедра легко и органично принимали то, что в них вкладывали с уже заметным трудом. Волосы разлетелись по подушке. Мокрое лицо выражало азартную усталость.
Наташка посмотрела на меня, улыбнулась. Просунув руку стала мять в жменьке ту нежную часть Жориной гормональной системы, которую мужики носят поверх организма. Я смотрел не отрываясь. Через пару минут то, что висело кольцами, стало превращаться в работоспособный орган. В горле что-то задвинулось. Если заговорю, то, похоже, тембр и стиль будут неожиданны даже для меня самого...
– Жора, будь человеком! Дай потрахать эту тетку!
Хотелось сказать тихо и галантно. Что-то вроде: «Мсье, разрешите ангажировать на двадцать минут вашу… я бы даже сказал – нашу… и даже пошел бы дальше – мою… даму. Прекрасно понимая, что это не совсем, точнее совсем некстати, тем не менее покорнейше прошу вас понять, как джентльмен джентльмена,.. что и я имею какое-то право воспользоваться этой леди, чья неземная красота так засверкала именно здесь и именно сейчас!»
Вышло, однако, хрипло и, может быть, даже угрожающе, поскольку коллега вскочил очень быстро и координированно.
– Наташенька... вот так... немножко шире... и не двигайся.
Лениво улыбается. Ей нетрудно и пошире. Смотрю. Снова улыбается. Кажется, не прочь принять еще и мужа, но только, чтобы не очень терзал.
Прощаясь, обмениваемся невообразимыми любезностями и в общих чертах договориваемся о возможном продолжении.
– Ну, как тебе?
– Смешно.
– Разок хоть получилось?
– Откуда? Жора работает, как отбойный молоток. Иногда – как телеграфный ключ.
– Ты так азартно прыгала.
– Чистый спектакль. Для тебя. Я видела, что тебе нравится.
– На тебя действительно, было очень приятно смотреть. Даже не знаю почему. Ведь должна же существовать ревность? И она в разумных количествах была всегда. Даже когда я не знал, что есть повод.
– Как ты Жору с меня согнал – умереть можно!
– Не согнал, а попросил поделиться.
– Выглядело – будто согнал. Как девушка?
– Бр-р-р… Я все это вынес только ради тебя.
– Ради меня? Я так и подумала. Будем любить их дальше?
– Я бы не хотел.
– Я тоже.
Домой ехали с каким-то удивительным чувством близости и открытости, с ощущением какого-то очищенного предстояния друг перед другом.
Но в жизни бывает, что самые чистые помыслы кончаются… постелью.
Если бы, добравшись домой, мы немедленно не использовали себя до самого конца, нас просто разорвало бы на кусочки. Здесь наши новые знакомые были абсолютно правы.
2.2 Шри Раджниш
Прошло несколько дней. Чувство, что свершилось что-то ужасное, так и не появилось. Легкость и свет прибывали.
Оказывается, Наташка может быть и нежной, в чем за двадцать предыдущих лет нельзя было заподозрить мою «прохладную северную женщину». Она тоже смотрит на меня, как будто видит впервые.
Наше приключение вспоминаем со смехом, без малейшего чувства неловкости. Сейчас очень хорошо. О прошлом стараюсь не думать.
Общение восстанавливается. Оживают давно забытые слова, эмоции, ощущения. У Натальи появляется какая-то женская мягкость, раньше никогда мной не виданная. Многое в ней обнаруживаю впервые. На что-то в свое время просто не обращал внимания. Но главное – она со мной никогда и не была такой.
Со мной не была. А с кем-то была. И какой еще умеет быть?
Воспоминания о том человеке вызывают в ней эмоции, каких я не удостаивался никогда. Все попытки узнать что-либо о нем натыкаются на стену. Реакция Натальи неизменна: «Вы совершенно разные, вас нельзя сравнивать. Там все в прошлом и перевязано бантиком».
Он появился году на пятом нашей жизни. В то время, чтобы отдать долг за кооператив и как-то очеловечить пустые стены, мне пришлось замениить свой НИИ командировками в Азию. В казарменную дыру, где зимой в минус сорок носа не высунешь... Да и совать некуда – кругом степь да номерные площадки до горизонта. А летом, в плюс сорок, бутылки пива не достанешь.
Пролетели пять разъездных лет. Из которых чистых три года, разбитые на двух-трехмесячные кусочки, прожились вне родных стен.
В дорогу Наташка всегда провожала меня словами: «Как нам грустно без тебя… Скорей возвращайся! Мы будем очень скучать!». И письма писала очень хорошие.
Поехали в загородный торговый центр. У нас начали восстанавливаться женские интересы, в том числе к тряпочкам и мелочам.
– Какой-то ты невеселый. Все, что можно, ведь, уже обговорили.
– Не совсем.
– Не надо об этом. Было – и ушло. Все.
– Да, наверно.
– Я несколько дней назад вдруг поверила, что у нас все может наладиться. Была прошлая жизнь, случались ошибки. Многое было. Но ведь помнится и много светлого.
– Если это можно назвать жизнью.
– Можно и нужно! Со старым покончено. Открываем новую страницу. Мы же однажды уже пробовали «чистый лист» – и все прекрасно получилось.
И это правда...
Где-то году на третьем-четвертом семейной жизни отношения серьезно испортились. Дело вплотную подошло к разводу. Немалую роль в этом сыграла теща – такое же чудовище, как и все особи данного вида. Свекровь тоже не была овечкой, но жила далеко на юге и ее влияние было несравненно слабей.
Вот тогда двадцатипятилетняя парочка и отправилась к психологу. Оценить свои возможности как семейной четы.
В «Центре Семьи» нами занялась приятная сорокалетняя девушка. Об успешности ее собственной супружеской жизни однозначно судить было нельзя.
Заполнили опросники-анкеты. Побеседовали индивидуально и втроем. Результаты сразу были обработаны по методике Университета. Последовавшие выводы и рекомендации гласили: из четырех основных параметров, характеризующих брачную совместимость, у нас нестыковка по трем. Развод, скорее всего, неизбежен.
Наташке указано на мою тягу к бабам. Особо подчеркнуто, что это навсегда. В то же время, если мы разбежимся, следующего она найдет такого же. Поскольку подсознательно тяготеет к мужикам именно моего типа. Вытащили на свет и некоторую мою инфантильность.
Мне жрица сообщила о повышенном эгоизме подруги и сильной склонности ко лжи. Предупредила, что это объективные константы и мне надо научиться контролировать свои эмоции с учетом этих ее особенностей.
Выйдя на воздух, научно обоснованно знали, что нам ничего не светит и перевоспитывать друг друга не имеет смысла. Подачу бумаг на развод запланировали на следующую неделю. Договорились в оставшиеся дни не делать друг другу никаких замечаний, ни о чем не просить, а жить по совести, кто как это себе понимает. И были у нас зело велики в тот день усталость духа и жалость к себе.
Когда теща в очередной раз сунула нос в наш семейный очаг, Наталья, впервые в жизни, зарычала.
Неделя прошла удивительно. Новый стиль общения решили сохранить до развода, а развестись… забыли. Вспомнили об этом года через два.
С тех пор минуло более десяти лет.
– Получилось. Но теперь вокруг этого листа будут всегда маячить призраки каких-то посторонних персонажей.
– Какие-либо обещания давать бессмысленно. В жизни всякое может случиться. Но если в семье все хорошо, то вероятность кого-то на стороне резко падает.
– Но остается.
– Это жизнь. Ничего нельзя обещать, надо пробовать.
– Если честно, то когда мы поженились, я дал себе слово с бабами завязать. Выдержал два года. Я не уверен в своем благочестии. Хотя всегда был уверен в своем отношении к тебе.
– Ну, дорогой мой! Чего же ты требуешь от меня? Если ты опять начнешь гулять, все пойдет по кругу.
– Справедливо.
– Сейчас тебе кто-то нужен?
– Нет. А тебе?
– Мне – тем более. Поэтому ничего обещать не будем, а просто возьмем и начнем. Сделаем себе подарок к Рождеству.
Что делать? Дать себе слово больше никого и никогда? Кошмар! Или попробовать? Да нет, в сороковник привычки менять трудно. Обоим. Все пойдет по новой!
Стоп! У нас два года нет нормального интима. Последний год она меня просто ненавидела. Это раньше казалось, что ей ничего не нужно. Ошибочка! И она эту проблему всегда прекрасно решала.
Джон!.. «Джон мне помог здесь… прикрыл там… он так хорошо соображает…» Раза три вытаскивал вечером в ресторан и «было так много всего интересного и необычного». А я все так и оставался неквалифицированной безденежной тупицей. Она о нем много говорит. По сравнению со всеми остальными. По ее понятиям, ситуация до недавнего времени морально оправдала бы их постель. Тем более что в оправданиях эта шлюха не нуждается. Вот тебе и связь между прошлым и будущим!
– Ну что, все купила?
– Все и даже больше. Домой!
– И новая жизнь?
– По крайней мере, начинаем.
Наташка, усталая и довольная, устроившись в нашей большой машине, перебирала свертки и смотрела на бегущие навстречу разноцветные огни Нью-Йорка. Сейчас это был живой человек.
– Нат, можно вопрос?
– Смотря какой.
– Не о прошлом.
– Тогда – конечно.
– Ты спишь с Джоном?
В первый момент она даже не смогла изменить выражение лица. Пауза продолжалась секунд десять…
– Мне надо отвечать?
– Да нет.
– Больше вопросов нет?
– Нет. Хотя и это был не вопрос, а так… формальное подтверждение.
– Это подло! Просто подло! Подловить меня в расслабленном состоянии и…
– …не дать соврать?
– Нет!
– Тогда что – «и»?
– Это скотство!
– Почему?
– Если и так знал, зачем нужно было спрашивать?! Это гадко, подло, мелочно! Не по-мужски!
– Не понимаю, чего ты кипятишься?
– А того! Только что договорились начать новую жизнь, но ты верен себе! Через двадцать минут… Ни на какое доверие ты не настроился, а сразу норовишь ткнуть меня!
– Извини, я нечаянно. Наверно, я просто не понимаю, что такое доверие.
Остаток пути проделали молча. Единственное мелькнувшее ощущение: все огни на пару секунд слились в один, но тут же разбежались по местам. Сверху тяжело свалилась пустота. Ватная. Но только на минутку. К вопросам о прошлом добавился один о настоящем. Оставить место для будущих вопросов о будущем? Не надо. Будущего нет.
Подъехали к дому. Остановились. Двигатель успокоился.
– Ты не должен был меня спрашивать.
– Извини, больше не буду.
– Ты – единственный, кто заставил меня почувствовать себя потаскухой! Это еще никогда никому не удавалось. Я тебе этого не прощу!
– Извини... Я не думал, что ты так расстроишься.
– Я тебя… или полюблю или возненавижу! Но сегодняшний вечер, когда я из-за тебя выглядела последней ****ью, я тебе никогда не прощу! Так ко мне никто не смел относиться!!!
– Что-то я сегодня устал.
Шри Раджниш...
«Настоящая женщина опасна. Настоящая женщина только издалека выглядит музыкально. Подойдите поближе, и перед вами предстанет реальная женщина. Она – не сказка, не выдумка; существует ее реальность; с ее реальностью нужно считаться. И когда женщина подходит к вам близко, она не только становится реальной, но и вас спускает с неба на землю.
Во всех культурах мира женщина является символом земли, а мужчина – символом неба. Она более земная, чем мужчина, более практичная, более прагматичная, нежели мужчина. Вот почему вы не можете найти женщин среди великих поэтов, среди великих художников или композиторов»
Кажется, Наташка не хочет терять крохи, добытые с таким трудом.
– Ты не должен был спрашивать о Джоне, если и так все знал.
– Но как же все твои «давай начнем сначала», «а что если у меня кто-то появится?» Если он уже есть?
– Последний раз мы встречались три месяца назад. Это значит, что он меня затрахал?
– Это действующий образец. В любой момент после прогулки и чашечки кофе вы можете оказаться в постели.
– …
– Если решили начать сначала, то почему не сказала?
– Не хватило духу.
– …
– Ты сразу переключился и ждал каких-то слов от меня. Но я тебе сказала, что не могу так – сразу, рывком. Мне нужно время. Кроме того, я не знаю, что получится. Ты сказал, что тебе нужно минимум два раза в неделю и определенный объем общения, иначе ты просто вынужден искать кого-то на стороне. А если я не смогу уложиться в эти нормы или тебе просто захочется через полгода гульнуть? У тебя, вроде, всегда есть основание, но при этом хочешь, чтобы я была связана словом.
Жена права. То, что у меня сейчас нет ничего крамольного в мыслях, совершенно не гарантирует их пожизненную чистоту. Тогда и она, по справедливости, имеет полное право. Но она мне нужна целиком.
Битье головой о матрас рядом с ее тихим голосом не помогало.
– Егор, ну что ты предлагаешь? Скажи, что делать?
– Не знаю.
– Надо ни о чем не думать, а просто идти вперед.
– Ты-то давно на мне крест поставила и сейчас ничем не рискуешь. Но я все терпел только потому, что надеялся... что когда-нибудь, повернувшись лицом друг к другу, мы сумеем отбросить все старое. Сейчас мы стоим нос к носу. Я не имею никакой защиты. Если что-то не сложится, это будет полный крах.
– Ты хочешь подстелить соломки? Но это невозможно. И я не могу тебе что-либо обещать, так-как этим загнала бы себя в угол. Но случиться все равно может всякое. Единственное что... я всегда буду возвращаться домой и не сделаю никакой подлости.
– В твоем понимании?
– В моем.
– И будешь спать с другими.
– А ты?
Все поставлено на карту. Все открыто сказано. Баланс на острие. На ветру. Но делить ее с кем бы то ни было невозможно! Легче отказаться совсем. А дети?
– Господи, говорила я, что не надо ничего ворошить! Я вывернулась наизнанку, чувствую себя последней б…, а ты этого просто не можешь переварить. Так и должно было быть! Дура! Рассказала то, чего никогда не должна была рассказывать. Это было лично мое. Ты говорил, будто мы особенные, а на самом деле не можешь через это переступить! Идиотская ситуация. Что делать? Теперь, если мне даже, действительно, нужно будет задержаться на работе, ты будешь думать, что я спала. Нельзя было ворошить до дна. Не все можно произносить вслух!
Плача, она выбралась в темноте из-под одеяла и перебралась на стул. Я не чувствовал ситуацию. Зародившиеся было в последнее время связующие нити тускло тлели и гасли. С яркой готовностью вспыхивали мельчайшие искорки знакомого чувства отчуждения.
Подойдя к стулу, опустился на пол и ткнулся головой в колени жены. Это могла быть одна из последних возможностей вот так к ней прикоснуться. Появившись на неделю, все уйдет. Навсегда. А она тоже без меня погибнет.
Ее руки гладили мои волосы, глаза плакали, тело вздрагивало. Возможно, мы думали о чем-то похожем. Руки все гладили…
– Нат, я не хочу, чтобы ты с кем-то спала.
– Ты меня ревнуешь? Какое удивительное чувство! Я же никогда не была тебе нужна. Нет, в общем-то, даже могу поверить, что всегда была для тебя лучшей, но из многих.
Завтра, после конференции, они с Джоном собирались пойти в ресторанчик. Они иногда позволяли себе такую отдушину, чего жена и не скрывала. Я никогда не возражал. О завтрашнем походе Наталья сказала недели за две. А позавчера всплыли их приключения в мотелях.
– Я не хочу, чтобы ты спала с ним.
– Ты знаешь, мне так хорошо… Завтра я точно не захочу ни с кем спать.
Говорит искренно. Может быть, завтра, действительно, не захочет.
2.3 Французский след
Похоже, мы дорожим тем, что имели в доэмигрантской жизни. Потерять это, в силу внешних обстоятельств или внутреннего революционного аффекта, было бы весьма болезненно. Поэтому вариант немедленного, бескомпромиссного разлета исключался.
Мы по-разному ощущаем и осмысливаем жизнь. Я склонен к анализу с элементами романтической импульсивности вплоть до экстатического самоуничтожения.
Жена живет чувствами, прекрасно сочетаемыми с установкой на самосохранение и вполне околоземным здравым смыслом.
Моим первым порывом было – открыть новую страницу, обменявшись индульгенциями. После чего навсегда покончить: мне – с легкомыслием, Наталье – с порочащим приличную женщину поведением. Искоренение порочности начиналось с немедленного увольнения из нынешней компании.
Романтическая Инициатива сразу же проиграла Церберу Самосохранения во взвешенности. А, может быть, просто в финансовом обеспечении...
Сейчас наш уклад может измениться в диапазоне от новой ступени блаженства до полного краха. К блаженству мы привычны. А если наоборот? Да, жена согласна с полной отдачей участвовать в этом сюррном эксперименте, однако с максимальной подстраховкой. А именно: левые половые акты отменяются, но из конторы она не уходит и... Джона оставляет при себе.
При благоприятном развитии событий Джон получает вольную. При фатальном – раскрепощаемся мы. Свободная женщина остается под освоенным крылом в знакомом гнезде. Свободный я могу катиться ко всем чертям.
Спорить аморально. Можно просто принимать или нет.
Похоже, Романтика подхватила у Цербера блох. Я принял, но... Постоянное присутствие около подола жены любовника-резервиста деформирует локальное пространство. Искривляются векторы Справедливости, Самооценки, Влечения, Психогигиены. Джон должен быть скомпенсирован. Я получаю лицензию на периодический отстрел юбок через газету. При моем распорядке это единственный способ рихтовки векторов.
С этим пришлось согласиться Наталье. Хотя, что делать с дичью, которую нельзя есть, мы не очень представляли.
Достаточно скоро обнаружили, что вынужденно допущенная обоюдная эротическая возня не очень-то и мешает. Даже наборот. Весь этот хоровод непонятным образом является стимулом для нашего внутреннего развития. Правда, непонятно, в каком направлении.
Утро, собираемся на заработки.
– Егорушка, я буду в полдесятого-десять.
Она не будет с ним сегодня спать. Посидит, расслабится. Пусть отдохнет – у нас так мало положительных эмоций, а у нее еще и сил.
– Не торопись. Я по дому и детям все сделаю. Отдыхай.
Начало работы приближалось с обычными семьюдесятью милями в час. Только бы не остановили за превышение скорости.
А мысли медленные, без вчерашней остроты. Раз за разом чувствую ее легкие сжатия... потом сжимает мысль, что раз в полгода нам может кто-то понадобиться... что не все можно произносить вслух... что ее всегда придется с кем-то делить. Казалось, что, замерзая, засыпаешь, и все размышления безучастно текут через никому не нужное тело.
Свернул к маленькой кофеюшне за утренней чашечкой.
Впереди – длинный день раздумий. Бесполезных. От которых ничто не может избавить.
Первый глоток горячего кофе дал ощущение спокойствия отходящей души. Светофор, поворот налево. Низкое солнце прямо в глаза. Ярко-оранжево-красное. Не ослепило. Тепло и прозрачно. Вдруг рвануло и хрупкими осколками разлетелось вязкое непродумье...
Что делать? Абсолютно ясно! Единственный путь! Если Наташка действительно открылась – шагнет. Нет – иду один.
Все вопросы намертво защелкнулись на возникшем ответе.
Жена вернулась в девять.
– Привет! Я такая пьяная…
– Привет. Почему так рано?
– Хватит.
– Ты помнишь, что могла не торопиться?
– Двух с половиной часов – достаточно.
Делаю то, что хотел сделать весь день, – обнимаю и целую. Мне отвечают.
– Мы были в том же ресторане и русская официантка меня сразу узнала. Кабак пустой. Все халдеи скакали вокруг нас, а Джон выделывался со своими тремя русскими словами.
– Всех на хрен посылал?
– Да нет – «здравствуйте» и «большое спасибо».
– Ничего посидели?
– Нормально.
– Наши планы на вечер?
– Душ и спать.
– Не сразу. Буду делиться мыслями.
Сказал и внутри все сжалось в ожидании привычного: «Десять часов! Оставь меня в покое. Дай хоть сегодня лечь пораньше!». Но нет, уже который день проносит.
– Нас не спасут ни полу- ни даже три четверти-правда, а только полная. Куски дозволенной лжи имеют свойство разрастаться и возвращать все на круги своя. Ты мне нужна вся. Я договорился с собой, что значит «вся». Такая, как есть, и со всей правдой о себе. Со своей стороны, предлагаю взять меня столько, сколько хочешь. Не надо заламывать руки, кричать, что ты кем-то там себя чувствуешь из-за меня. Нам нужно ввести только наши с тобой понятия морали.
– То есть?
– В странах шариата ты была бы уже в мешке на дне водоема. В России я однозначно классифицировался бы как кобель... тут возможны оттенки. А ты, уж извини…
– Что в России?
– Ты хочешь, чтобы я произнес вслух?
– Да, хочу.
– Наташенька, милая, ты просто б***ь.
Она прижимает мою руку к плечу.
– Мы говорим друг другу обо всех своих манипуляциях.
– Егорушка, я так не могу. Тем более что для манипуляции не обязательно нужен вечер. Давай так: если что-то заметишь или почувствуешь – я отвечу честно.
– Нет. Допустим, ты все успеваешь. Аккуратно. Нет никаких сигналов месяц, два, три. Но все время думаю: спишь или нет? Может, тебе никто не нужен. А может, я тебя сейчас целую, а ты – только что из постели и просто терпишь из последних сил. А если ты мне говоришь все, то для нас это – не грех. Я убедил себя, что могу считать при этом тебя полностью своей. Допустим, ты пришла со свидания, при этом можешь открыто сказать: «Егор, дай отдохнуть…» или, «Я ничего не получила – быстро в постель!» Кроме того, рассказывая о счастливчике, ты существенно ослабляешь эмоциональность восприятия его образа. Если же не захочется рассказывать... ну что ж, значит – не судьба. Мы знали, на что идем, и другого выхода не видели.
– …
– …
– Я согласна. Я хотела сказать тебе примерно то же самое вчера, но не могла четко сформулировать. Да и боялась, что ты не согласишься.
– Я же говорил, что не собираюсь тянуть на себя одеяло и... Ладно. Тогда обо мне: ты хочешь, чтобы я тоже все говорил, или тебе легче не знать?
– Говори.
– И еще… Ты для меня во всем, кроме домашнего хозяйства, была всегда лучше всех. Не верится? Лучше всех, потому что я так хотел... и хочу.
Наташка, лежа на боку, начинает тереться макушкой о мой подбородок.
Продолжение (Часть третья. Недовымощенная дорога в Ад): http://www.proza.ru/2014/09/24/1809