Лёлька. главы 7-9 окончание

               
                7.          

 И опять Ольга начинала почти с нуля. « Заначка» была пуста. Опять появились долги. Приобретение прибора откладывалось.
       Школьный год уже начался. С болезнью брата и его похоронами Ольге было не до сына. Она не имела возможности даже на часок заглянуть к друзьям, чтоб побыть с ним. Переговаривались по телефону. Марина успокаивала, чтоб Ольга не волновалась. А когда, наконец, Ольга стала свободнее и решила, что пора сыну домой возвращаться, подруга опять уговорила его не забирать: Ольга одна и ей  надо работать, чтоб вылезти из долгов, а дома мальчишку одного оставлять нельзя, да и заниматься с ним надо… И Толик был не против пожить подольше в доме тёти Марины. Снова Ольга с головой ушла в работу...
              Неприятности случаются именно тогда, когда их не ждёшь. Лишь  немного стала Ольга приходить в себя от всего пережитого за последнее время, как в конторку зашёл Виталий Евгеньевич и попросил показать ему тот прибор, который Ольга продала.  От неожиданности вопроса Ольга растерялась и не знала, что сказать. Солгала:
   – Я поищу, где-то должен быть.
 После его ухода стала соображать, как выкрутиться из создавшейся ситуации. Сознаться человеку, так много сделавшему для неё, о своём проступке теперь было страшно. Она обзвонила все снабжающие приборной продукцией фирмы. Ещё не придумав, как и где она достанет нужную сумму, она хотела срочно купить и положить прибор на место.
           Ольга не могла знать, что  человек, которому она продала прибор, выдал её, похваставшись перед Виталием Евгеньевичем о незаконной сделке и добавив:
– С твоею снабженчихой я что хочешь у тебя приобрету! Смотри в оба, пока она у тебя всю комплектацию не загнала!
        Она  не могла знать и того, что дома у Марины произошёл  скандал.
Супруг упрекал:
– Пригрела до поры-времени змею. Какая семья у неё ? Отец и брат были алкоголики, брат из бутылки и тюрьмы не вылезал. Раз так сделала, значит, ещё сделает…Ты и змеёныша её пригрела. Каким вырастет, если и отец, и вся родня – преступники? Всё, отправляй к матери! А её, если деньги не вернёт, посажу!
      Марине, уже полюбившей Толика, видя его взаимную привязанность, совсем не хотелось расставаться с мальчиком. Где-то в душе она мечтала, что смогла бы заменить ему мать, что даст ему нужное воспитание и образование. Поэтому сейчас она всеми силами защищала малыша, говоря, что ребёнок не виноват в поступках родителей.
         На следующий день Виталий Евгеньевич пригласил Ольгу к себе в кабинет.
     -–Не надо врать. Я всё знаю: кому, когда и за какую цену ты продала прибор. Я понимаю, что тебе нужны были деньги. Но они тебе нужны всегда! Даю месяц на то, чтобы ты поставила прибор на место. Где, за сколько ты будешь приобретать и на какие деньги, меня не касается! Всё, можешь идти. Здесь ты больше не работаешь. Забирай трудовую, – и добавил, – Если не вернёшь, будешь сидеть там же, где сидел брат.
          Женщина ощущала, как нервная дрожь стала бить всё её тело, ноги подкашивались. Вопрос «что делать ?» не отпускал её мысли. Идти со своей бедой к Марине не было смысла. Она попыталась поговорить с ней по телефону. Услышала:
  – Как ты могла так поступить! Пока больше не звони. За Толика не беспокойся! Я ему сказала, что ты в командировку уехала. Решишь проблемы, тогда появляйся.
Единственным местом, куда могла бы теперь обратиться Ольга, был цех, где она работала до перехода в фирму.. Если бы поговорить с бригадиром, объяснить ему всё, рассказать, посоветоваться, может быть, нашёлся бы выход. Уйдя из цеха, постоянно занятая своими проблемами, она никогда не звонила и не поддерживала связи с рабочими из цеха. Изредка встречая кого-нибудь из них, обычно отмалчивалась или отговаривалась одним словом – нормально. Теперь же Ольга стала искать затерянные в старых записях номера телефонов. Обнаружив один из них, тут же набрала номер. Это была бывшая нормировщица. Она узнала Ольгу, стала приветливо разговаривать. Сообщила новости:
- Как, ты ничего не знаешь? Завод почти развалился. Его выкупил какой-то бизнесмен, а денег в производство не стал вкладывать, стал сокращать…Сначала производство, оставив только два цеха, а потом  рабочих. Твой бригадир умер. Ещё зимой. Когда сказали, что бригада расформировывается и сокращается персонал, его инсульт хватил – скорая ещё не приехала, а человека не стало. Как ты?
 – У меня проблемы, – Ольга обдумывала, как сказать, что нужна помощь.– Если помнишь, мужа не стало, когда ещё у вас работала, теперь вот брата похоронила,  меня тоже с работы сократили. А у меня сын во втором классе учится, жить не на что. Не можешь подсказать, где бы устроиться.
–Я тебе дам телефон нашей экономистки. Помнишь Таньку? Она каким-то предпринимательством занялась. Может, что придумает для тебя .
      Оказалось, что Татьяна занялась международным туризмом. Пышная, быстрая женщина, казалось, сама перекатывается с места на место, при этом говоря с собеседником, не глядя на него.
    – Вот что, Ольга, мы организовываем выезд детей за границу. Надо находить родителей, желающих отправлять своих чад на оздоровление. Это будет Болгария, Чехия, Германия…Ищи своих знакомых, которые доверяют тебе и кому ты можешь порекомендовать такие поездки. В стоимость путёвок будут входить и твои пятнадцать процентов заработка.
–Таня, мне сейчас срочно нужны деньги… Надо срочно с долгом рассчитаться!
– Так, если тебе будут доверять люди, бери деньги  сразу. У тебя наберётся нужная сумма, отдашь долг. А дальше будешь работать, то и свои премиальные заберёшь, потихоньку расплатишься.
            Ольга стала вспоминать, кого когда-либо знала. Позвонила одной бывшей знакомой, другой… «Сарафанное радио» работало быстро. Желающих отправить своих детей за границу на отдых находилось немало.
               Одновременно с организацией  выезда  детей  Ольга искала возможность купить прибор. Наконец, созвонившись с фирмой – поставщиком, договорилась, что может приехать за ним. Но фирма продавала свой товар только за безналичный расчёт, а у Ольги расчётного счёта в банке никогда не было.
        Нужная сумма денег из тех, что ей доверительно сдавали  родители на детский отдых, уже набралась, и Ольга, позвонив Виталию Евгеньевичу, попросила его о встрече. Она положила ему на стол деньги и счёт для оплаты, выписанный фирмой-продавцом.
–Теперь,– сказала она,– я заберу Толика, и мы с Вами в расчёте.
–То, что сделано нами для тебя и Толика, слишком много для расчёта. Я не знаю, где ты взяла деньги, а потому рекомендую мальчика не трогать.
– Но он мой сын! Какое право Вы имеете так говорить! Он будет жить со мной!
   И услышала в ответ:
   – Посмотрим!..
         Позвонив Марине, Ольга поехала  забрать мальчика домой. Но когда набрала номер квартиры на домофоне, никто не ответил. Она настойчиво звонила раз за разом, а потом набрала номер мобильного телефона.
– Да,- сказала Марина, –ты извини. Тут надо было срочно выйти в аптеку, а потом я забежала в химчистку, теперь зайду в гастроном что-нибудь из продуктов взять… Ты подожди. Или нет! Не жди, давай подходи завтра! Я с Толиком поговорю, чтоб он тебя ждал. Можешь ему и ты позвонить…
 Но вечером Марина сама позвонила Ольге:
– Мы устроили маленькое семейное совещание. Сама знаешь, как сейчас к тебе относится Виталик. У тебя проблемы, а у Толика всё хорошо. Кончается учебный год, мы тут решили съездить на юг. Он молодец, старается, отметки будут хорошие. В школу учительница на собрания приглашает меня. Так что будь спокойна! Подожди, устроишь свои дела, пройдёт время…С Т оликом по телефону поговори. Мы ему объяснили, что у тебя на работе проблемы. Успокой его!
Голос Ольги сорвался в крик:
–Вы отнимаете у меня ребёнка! Ты знаешь все мои беды, знаешь, как я бьюсь…
Но Марина раздражённо прервала:
 – О чём ты думала, когда продавала чужое и устраивала свои дела? Ты о ребёнке думала?! Как можно думать о ребёнке, делая глупости!? А потом? Ты созналась? Теперь выкручивайся, а тогда поговорим, и Толику не мешай жить нормально!
         Ольга металась. Казалось, что какая-то петля неудач стягивалась вокруг неё. За квартиру не оплачено три месяца. Надо как можно больше найти желающих отправить своих детей по путёвкам фирмы Татьяны, чтоб на отчислениях покрыть сумму, отданную Виталию Евгеньевичу. Подходило время каникул и оформления документов на выезд, а у Татьяны ещё не было полного пакета документов для получения разрешения на вывоз детей. Назревал скандал внутри фирмы, и Ольга должна была выкручиваться перед теми, от кого уже получила деньги за поездку.
     Совсем неожиданно нашлась мама, которая написала заявление в прокуратуру для проведения проверки деятельности фирмы. Вскрылось незаконное получение денег Ольгой наличными без договоров. Её арестовали по статье «мошенничество» и отправили в следственный изолятор..
      Суд состоялся  через три месяца.  Приговор – пять лет колонии общего режима. Ольге казалось, что она превратилась в какой-то неживой инструмент в руках судьбы – злодейки. Колония находилась в другой области, за пятьсот километров от её дома, от Толика…
На суде, кроме государственного адвоката,  её защищать было некому. Наличие в её родстве преступников – мужа  и брата, сыграло не в её пользу. Не было в её деле характеристик с мест работы, которые  могли бы обелить её моральный облик.
Ольга, глядя на всё происходящее в зале суда, казалась безучастной. Но услышав приговор судьи, вздрогнула и, сильно побледнев, закрыла  лицо руками. Рыдание колотило её  сильно похудевшее тело. Сколько  было передумано во время нахождения в Сизо, сколько  переговорено с адвокатом, ничто не могло отвести её от одной мысли: что будет с Толиком, как увидеть его.  Через адвоката она просила у Марины встречи с сыном, но та   на свидание к матери его так и не привезла…
         Ввели её в общую камеру, и сразу обступили сокамерницы: какая статья, какой срок, как зовут.
     – А, Ольга… У нас уже есть Ольги. Дома как тебя кликали?.. Лёлька?.. Вот и здесь будешь Лёлькой, – и тут же предупредили: – Шестёркой не станешь? Смотри! У нас с этим строго. И будешь жить по нашим правилам…
            Днём она жила по инерции вместе с такими же осуждёнными женщинами, находившимися рядом, но разными, только подчиняющимися требованиям общежития, установленного внутри бригады. Долго она не могла привыкнуть к жизни, подчиняемой командам и установленным правилам, которые превратили её в постоянно руководимый механизм .Долго по ночам  Ольга почти не спала: воспоминания, размышления не давали покоя. Изо дня в день шла вместе с бригадой в швейный цех шить рабочие рукавицы. Целыми днями сидя за швейной машинкой, она быстро научилась почти машинально подбирать рукою крой и, следя за строчкой, успокаивалась под  равномерный гул механизма. Только к концу первого года срока,  смирившись со всем происходящим, Ольга успокоилась и стала  среди массы таких же своей.
            Здесь, как и везде в мире, были добрые и злые, завистливые и лицемерные, умные и глупые…Во время рабочего дня они жили, подчиняясь одному порядку  для всех, но когда  были в камере, то здесь были свои законы, были «свои» и «чужие». Всё, что поступало в качестве передач и попадало в камеру, становилось «общаком». Ольгу никто не посещал, некому было приносить передачи. А потому она чаще держалась от всех в стороне. Женщины, получавшие посылки с воли или передачи при посещении родственниками, изредка делились с ней. Хуже было с одеждой и обувью. В камере с наступлением зимы стало довольно прохладно, и другим женщинам присылали с воли тёплые вещи. Ольге перепадали вещи. уже сброшенные с плеч её сокармениц, а вот из-за отсутствия, как говорили здесь «цивильной» обуви, обули её в грубые жёсткие ботинки, ставшие единственными на любую погоду.
        Уже через два месяца  пребывания  Ольги в колонии её пригласили к начальнику зоны, и поставив в известность, сообщили, что из-за неуплаты счетов за квартплату, квартира переходит в собственность государства. Ребёнок  был выписан в связи с решением отправки его в детский дом. Сердце Ольги разрывалось от обиды и бессилия.
     Немного позже познакомили с судебным постановлением, что она лишена материнского права. Это значило для неё, что Марина с мужем добились  окончательного оформления документов на опекунство. Единственным, что приносило ей облегчение,  было то, что она знает, где Толик,   и что он обеспечен всем необходимым.
 Ей читали постановления судебных исполнителей, а она слушала  молча  и только голову опускала всё ниже, чтобы никто не видел её намокших глаз.
    Память о сыне и чувство тоски  не отпускали  её ни днём, ни ночью. После отбоя, слушая  спокойное дыхание соседки, что спала над ней на  верхнем  ярусе «двухэтажной » кровати, она представляла его подросшим и умным, послушным мальчиком. В её памяти  он играл с ней,  гонял во дворе футбол, или вместе с ним они гуляли по осеннему парку  и собирали в охапку разноцветные листья, а потом разом подбрасывали их вверх, устраивая цветной фейерверк .Она помнила. что её мальчик очень любил качаться на качелях во дворе, и Ольга мысленно раскачивала его всё сильнее , а Толик счастливо смеялся…Слёзы сами лились по щекам, и Ольга даже не вытирала их: они лились на  подушку.
         По праздникам рацион обеда радовал небольшим разнообразием. Иногда в клубе колонии проходили беседы о православии, читали библию. Осуждённые женщины радовались, что могут лишний раз пораньше освободиться от работы, и часто, развлекаясь,  подсмеивались над священниками, забрасывая их  неудобными вопросами.
    Батюшки чаще всего приходили молодые, а иногда  приводили с собой ещё и музыкантов,  организовывали для осуждённых концерты с духовным песнопением.
         По воскресеньям в колонию приходил  пожилой батюшка – протоиерей отец  Пётр. Он беседовал с женщинами, проводил службы. Ольга, глядя на него, ощущала незнакомый внутренний трепет, чувствовала необходимость открыться этому человеку, найти ответы на все вопросы о случившемся с ней в жизни.
            Когда он говорил, казалось, что смотрит каждому в самую глубину души, стараясь прочитать мысли. Взгляд его глаз был наполнен мудростью и теплом.
– «Не здоровых я пришёл спасать, но больных»,– говорил он словами Евангелия. И однажды Ольга подошла к нему, попросила выслушать. Батюшка, в свою очередь, попросил смотрящую, чтобы проводили их с Ольгой в комнату свиданий и не ограничивали время беседы. Ольга рассказывала ему всё подробно, как будто освобождалась от тяжёлого груза, давившего её, притягивающего к земле. Он слушал, не перебивая... Иногда она останавливалась:
– Извините. Я, наверно, Вас задерживаю. Я ведь даже молитвы ни одной не знаю.
– Ничего, ничего… Рассказывай! Захочешь, узнаешь! Будешь сердцем стремиться, Господь поведёт. На всё его воля.
   – Но что же дальше? Как мне жить? Всё, всё у меня отняли!
   – Вот, милая, какие тебе испытания Господь послал… Раньше ты справлялась. Трудно было, обиды были, а ты прощала. Подруга была, ребёнка твоего под своё крыло взяла. Это же лучше, чем детский дом. Только  переступила ты черту: обманула, чужое взяла, обманывала снова. Не на пустом же месте тебе наказание назначили. Приходи в воскресенье на причастие, исповедуйся. Ходи ко мне на службу, Богу молись…Он милосердный, будешь духом молиться, услышит. Как выйдешь на волю, надо  в церковь идти, даже на первое время можешь там на какой работе устроиться. Будешь прощения у Бога просить, поможет. Только не воруй! Знаю, с сыном ты встретишься. Господь милосерден, увидит твои старания, всё у тебя направится. Но всё надо отработать послушанием, терпением. Просто так ничто не бывает!..
      Не понимала Ольга  слов молитв, читаемых батюшкой на литургии. Жаловалась, что трудно даётся служба. Отец  Пётр подбадривал:
– Ты не понимаешь, а лукавый понимает. Слышит он слова, что из сердца к Спасителю рвутся, и разрушить молитвы не может. Ты старайся!..
        Ольге казалось, что тянется время  слишком  медленно, и пять лет показались целою жизнью…
                8.
      
 Настало утро, когда стоя в шеренге на поверке, услышала она при чтении приказа об освобождении свою фамилию.
          Была осень. Ольга вышла за ворота колонии и сразу зажмурилась от яркой желтизны листвы, нарядно сверкающей на фоне синего неба. От неожиданности увиденного и ощущения свободы замерла на мгновение, как будто потерялась в этом ликующем красками мире. Но тут же вздрогнула: а куда идти, кто её ждёт? Достала свою справку, выданную ей вместо паспорта, внимательно прочла и  поспешила на вокзал. «Надо ехать домой, – думала она. – Может, Таньку найду, узнаю, как Толик…»
           В последнее время, перед освобождением, всё мечтала об этой минуте, всё представляла, как она окажется на воле. И вот этот момент, но как же ей тяжело!
      Стояла недолго перед воротами колонии, закрывшимися за ней, ощущая в голове каламбур мыслей и обдумывая свои первые шаги. Но всё свелось к одному: домой и найти Толика! Мысль о том, что и дома то уже нет, была не осознанной…
Добралась до вокзала, узнала, каким поездом ехать. Её  уверенность, что найдёт, увидит сынишку, торопила её. Внутри всё трепетало.
       Денег, выданных ей при освобождении на билет,не хватало. Зашла в придорожную милицию, объяснила ситуацию, попросила помощи. Выслушали , посмеялись и отправили ни с чем. Вспомнила слова отца Петра: « Иди в церковь! Там вся помощь!» Узнала адрес ближайшего храма, время службы. До вечерней службы оставался час, и она отправилась пешком. В церкви рыдала так громко, что батюшка обратил на неё внимание, остановился после молитвы и, обращаясь к ней, попросил после службы подойти к нему.
           Когда закончила свой рассказ, он подошёл вместе с ней к свечной лавке и попросил подать ему нужную для покупки билета сумму.
– Когда будешь  здесь, занеси, пожертвуй, сколько сможешь. Может, кому другому помощь потребуется. Езжай с Богом!
            Ольга поторопилась на вокзал. Следующий, подходящий для неё поезд, проходил только на следующий день. На проходящие  билеты продавали за два часа до прибытия поезда. Идти было некуда, и Ольга, перекусив в буфете  бутербродом, пошла в зал ожидания.
         Это была уже совсем другая Ольга. Её волосы, свисающие из-под постоянно сползающего платка, не сияли золотистым оттенком. Только немного рыжих прядей, сохранившихся среди седых, забранных в пучок  волос, напоминали об их прежней красоте. Худое лицо с глубоко ввалившимися глазами и серой кожей, ставшей от нехватки свежего воздуха и покоя морщинистой, прятало её настоящий возраст.
             С лёгким полиэтиленовым пакетиком, в одежде, кое-как собранной в колонии для выхода её на волю, стареньких истоптанных ботиночках, она на фоне других пассажиров смотрелась, не вызывая доверия.  И когда в зале ожидания появился дежурный милиционер, то  сразу направился к ней. Спросил документы.
–Так,– протянул он угрожающе,– так… Завтра поезд?  А ты собралась ночевать? Не положено! Отправляйся, куда хочешь!
Ольга пыталась ему что-то объяснить, но он не хотел вникать  в её проблемы. Ему казалось, что дежурство его пройдёт спокойнее, если такой пассажирки в зале ожидания не будет.
        Она вышла из вокзала. Позднее время заставило  судорожно размышлять, где можно провести  ночь. Зашла в привокзальный, платный туалет и долго приводила себя в порядок. Надо было растянуть время. Но пришла уборщица и попросила всех выйти, чтоб  закрыть туалет на уборку. Снова вошла Ольга в здание вокзала, примостилась на кресле у касс. Чувствовала страшную усталость, глаза смыкались… Она не видела и не чувствовала, как сидящая недалеко неопрятно одетая женщина подошла к ней, позвала, а когда увидела, что спящая ни на что не реагирует, стала  обнимать, одновременно обшаривая карманы. Затем, прихватив с собой Ольгин пакет, вышла из здания.
          Ольга очнулась как-то сразу, осмотрелась вокруг ещё не осмысленным взглядом, пытаясь понять, где она. Увидев на стене часы и время, поняла, что она уснула и проспала больше часа. Провела глазами вокруг себя, пытаясь найти свой пакет. Но его  рядом не было. Ощупывая себя,  засунула руки в карманы. Там – пусто. Она поняла…
           Слёзы градом катились по щекам, рыдания сжимали дыхание. Ольга выбежала на улицу, осмотрелась, как будто пытаясь узнать того, кто украл все её надежды. Людей на привокзальной площади было  совсем мало, никто на неё внимания не обращал. Рассмотрев недалеко на автобусной остановке открытый павильон, она подошла к нему. Городской транспорт уже не ходил. В том оцепенении, которое охватило её после случившегося, она просто хотела уйти от людей, остаться одной. Ольга уселась в углу остановки на единственную не до конца сломанную скамейку и снова разрыдалась.
–Ну  чо ты хнычешь?– услышала через несколько минут возле себя пьяный охрипший голос. Подошёл сильно шатающийся мужик, неряшливый и грязный. В руке держал открытую бутылку  вина, которое  время от времени по глотку вливал в себя. Дружелюбно предложил:
– Холодно. На, глотни! Не стесняйся. Мне ничего от тебя не нужно. Просто со мной поговори!
 – Где, мужик, ты живёшь? Наверно дома ждут. А ты тут шатаешься!
 –Никто меня не ждёт. Я вот вижу, что и тебя никто не ждёт. На, пей, а то захвораешь. Я тебя здесь раньше не видел. Ты откуда сюда явилась?–  он стал пристраиваться на скамейку рядом с ней,  протянул  бутылку. Она взяла и глотнула из неё.
– Кликать –то тебя как?... Меня Михаилом,- и тут же пошутил,¬¬– Будешь с Мишкою  дружить, будешь хорошо ты жить!..
– Ольга. Можно – Лёлька или Лёля.  Меня чаще так звали.
        Ольга уже немного успокоилась и была рада этому случайному человеку. Она поняла, что  он тоже рад  присутствию в ночи живого человека. Сначала сидели молча, время от времени передавая друг другу бутылку, пока та не стала пустой. Потом он стал расспрашивать , а Ольге и хотелось всё рассказать: о своих несчастьях,  Толике, о колонии и деньгах, полученных от батюшки в церкви, , наконец, о том, как её обокрали. Он слушал, перебивая  попутно вопросами или крепким матерным словцом.
– Тут таких, кто обскребёт тебя до штанов, много крутятся… Поди, узнай, кто… Начнёшь спрашивать, так тебе ещё больше влепят. Вот что,– вдруг предложил  решение:
– Пойдём в какой-нибудь подъезд, пересидим ночь, а потом что-нибудь придумаем. Да к церкви по утряночке подойдём, подадут. Со мной не пропадёшь.
– Мне домой надо… Надо сына найти.
– Да чо ты страдаешь? Он же у государства на попечении. Значит, не обидят. Соберёшь деньжат, и поедешь! На квартирку я тебя пока к нашим девушкам устрою. Есть тут один подвальчик. Там тепло.
         Подвал, куда привёл её новый знакомый, назвавшийся Михаилом, оказался недалеко от вокзала. Там  под трубами канализации и водоснабжения  группками сидели или лежали люди.. Свет  керосинки, ставшей в этом душном и пахнущем пылью и испражнениями  помещении  центральным источником света , выхватывал  из сумрака то вытянутые из - под труб неизвестно кому принадлежащие ноги, то скорчившиеся фигуры спящих.В одном из углов сидящая  рядом с мужчинами женщина была пьяна и что-то упрямо пыталась доказать своим слушателям.
 Ольга, войдя следом за Михаилом, остановилась в  недоумении. Меньше всего она предполагала увидеть  пристанище бездомных людей. По пути сюда Михаил в двух словах охарактеризовал место, куда собрался привести Ольгу, но то, что она увидела, совсем не совпадало  с её представлением.
–  Иди, Лёля, иди,– подталкивал  новый знакомый,– Найдём местечко, там и переконтуемся….А вон и матрасик свободный,–  сообщив с радостью о своём открытии, поспешил занять его.– Садись, девушка, не стесняйся! И не бойся, тебя здесь никто не тронет.
  Он подтянул  матрац  к стенке и уселся поперёк его так, чтобы и Ольга могла устроиться  рядом.
 Других вариантов для  коротания ночи  у неё не было, потому, усевшись рядом с мужчиной, чувствуя его заботу,  не возмущалась, когда он положил свою руку на её плечо. К этому моменту хмель из него почти весь выветрился, и, убедившись, что женщина доверилась ему, Михаил начал рассказывать о себе.
– Я ведь таким не был. Да, да…А что удивляться!? Работал на заводе... И семья была,  и две дочки есть. Завод  выкупил  какой-то «крутой»,стал всех увольнять…Денег– ни зарплаты, ни отходных …Куда не сунься, нигде никто не нужен. Только торгаши.
Баба ноет, она -то работала. Девчонки всегда  рубля просят…Бабе говорю: «то да другое продать надо…» Она в крик, мол, что я за мужик…Так раз за разом… Думаю, без меня им втроём на её зарплату легче будет. Взял да ушёл. Сначала ходил по знакомым да пытался работу найти. Немного денег заработал, пришёл домой, а она на меня: такой. сякой, вон мол, дверь открыта… Ушёл. Так вот второй год и брожу… Привык. А на подачки у церкви прожить можно. Люди добрые, а иногда и иностранцы проходят, так и долларами дают.Только делиться надо, чтобы никто не обиделся. Все здесь судьбой обижены… Ну ладно, давай отдыхать. Спи…
     Как только рассвело, Ольга  снова пошла в дорожную милицию.. Рассказала, что с ней случилось, и попросила, чтоб помогли уехать, но дежурный рассмеялся:
–Ты деньги пропила, вон как от тебя несёт, а теперь просишь, чтоб поездом отправили. Иди, там деньги бери, где на вино взяла!..
        Михаила она нашла, как и предполагала, возле церкви. Он вместе с парой таких же людей, как он, неприкаянных, слонялся у входа в церковную ограду, встречал всех прихожан поздравлением с праздником, желал всем Божьей милости и просил помочь. Люди, идущие на службу, подавали копеечки, рублики, сладкое угощение. За два часа службы у каждого просящего здесь, у церкви, в руке собралась какая-то сумма, и они, сложив всё вместе, отправили своего гонца за бутылкой и хлебом.
        Михаил, как увидел  Ольгу, сразу понял, что никакой помощи от милиции она не получила, предложил:
–Не стесняйся! Вставай рядом! Всем хватит, а ты понемногу на дорогу соберёшь…
      Ольга быстро  прижилась в новой компании. Желание вернуться в свой город и найти сына не оставляло её, но  уклад жизни, с которым она уже согласилась, и «собратья по несчастью», к которым привыкла, всё дальше и дальше отодвигали момент встречи.
 Её новый знакомый Михаил стал заботиться о ней, следил, чтобы её никто не обидел.  Ольга, понимая, что здесь он стал для неё опорой, стала с ним жить. Обустроились они в подвале заброшенного  дома, стоявшего в стороне от жилого комплекса, и чувствовали себя в полной безопасности. Каждым  утром в любую погоду они  отправлялись к церкви собирать милостыню. Жили на подаяния и собирали всё, что можно было сдать в пункты вторсырья.
 После окончания службы, когда прихожане расходились, и уже не от кого было ждать подачи, возвращались в свой подвал. По дороге  заходили в  гастроном, чтоб захватить с собой что-нибудь из продуктов.. Продавцы  знали их и каждый день  готовили для них пакет, куда складывали продукты с окончанием срока годности и списанные. Бутылка вина, но уже за их деньги, была обязательной в каждом таком пакете…
 Настоятель церкви, возле которой стояли нищие, знал всех,  кто  просил подаяния. Он ни единожды предлагал им придти, чтобы  помочь на хозяйственных работах в храме, с укором прибавляя:
–Вот просить у Бога просите, а помочь в служении не хотите! Да и на службы не приходите…  Не дело это – пропадёте ни за что!
          Ольга прятала глаза. Хотелось пойти на службу, обратиться к   Богу со  своей просьбой, но останавливаясь возле стен храма, только шептала: «Господи, прости! Помоги увидеть сына!», и снова отходила на своё место, боясь, что упустит копеечку.
    
                9.

 Деньги Ольга понемногу  откладывала: накопила на дорогу, да  на непредвиденный случай своего мытарства... Хоть и говорила она с Михаилом о своём желании как можно скорее поехать искать Толика, но видела, что ему совсем не хотелось расставаться с ней.
 А время шло… Почти год прошёл после её освобождения, и она, ничего не сказав Михаилу, всё-таки поехала…
   Взяла билет в общий вагон, и, пристроившись в  купе возле окна, сидела,  присмиревши, не вступая в разговоры с попутчиками. Воспоминания обо всём пережитом,  мечты о встрече с сыном, планы об устройстве в родном городе –  эти мысли тревожили её, не давали покоя. За всю дорогу, несмотря на то, что поезд шёл ночью, она так и  не задремала.
 Воспоминание о том, как в день освобождения из колонии её обокрали на вокзале, заставляло  Ольгу с недоверием смотреть  на каждого пассажира. За полчаса до своей станции вышла в тамбур и с волнением наблюдала  через дверное окно за пролетающими мимо знакомыми  местами. С грустью отмечала изменения в родной округе и думала, как и сама изменилась.
         Прямо с поезда Ольга  отправилась походить по городу, и только ближе к вечеру подошла к своему дому. Не хотела, чтобы видели  её соседи – стеснялась своего вида. Вроде и старалась приодеться  лучше, но  цвет лица, обветренного и загорелого от долгого пребывания на улице, волосы, закрученные в пучок на затылке и  серый отлив их седины,  выдавали неустроенность.  Села на лавочку у  подъезда, смотрела на окна своей квартиры. И снова воспоминания захлестнули её, и она уже не чувствовала ни времени, ни проникающего внутрь её холода. Редко проходил  мимо кто-то из знакомых соседей, больше – незнакомые.  Никто её не знал, или не узнавал.
 Замёрзнув, решила вернуться  на вокзал. Устроилась в зале ожидания и попросила у мужчины, сидящего рядом, разрешения позвонить по его телефону.  Набрала номер Марины. Металлический голос автоответчика сообщил, что данный номер не существует.
     Переночевала в зале ожидания. За ночь никто Ольгу не потревожил. Утром отправилась по Марининому адресу, но в их доме  жили теперь другие люди. О новом адресе Марины они ничего не знали. Не нашла она по старому адресу  и фирму, в которой  работала, и которая была собственностью Марининого мужа.,
         Ольга чуть ли не со слезами уговаривала охранника  сказать, куда переехала фирма, что была здесь раньше, но он ничего не хотел говорить, а просто прогнал, пригрозив сдать в полицию. Ольга металась между адресами прежних мест, где она ожидала найти ниточку, связующую её прошлое и настоящее. Но ничего не выходило…
           Куда идти, где искать, в какой детдом обращаться,  – все вопросы, один за другим возникающие в голове, разбивались о мысль, что ей никто ничего не скажет. Имея опыт общения с бродяжками и бомжами, она не нашла ничего лучшего, как пойти к собору, чтоб там найти себе  помощников, а с их помощью хотя бы жильё.
        Люди, которые просили здесь милостыню, сначала приняли её враждебно и стали прогонять, чтоб лишний человек не забирал их доходы. Но после совместного распития принесенной ею бутылки, уже называли сестрой и пригласили в свою нелегальную ночлежку.
      Ольга решила остаться здесь до тех пор, пока не найдёт Толика. Во время церковных служб она стояла возле храма и просила подаяния, а потом ходила по городу и пыталась найти  Марину. Побывала она и у директора детдома. Но женщина, ссылаясь на то, что Ольга лишена материнского права, наотрез отказалась давать любую информацию  и что-либо сообщать  о мальчике.
       Через неделю после Ольгиного приезда появился здесь Михаил.  Не составляло ему труда догадаться, куда делась его подруга.  С ним  в родном городе стало  Ольге немного легче…
          Снова прошёл год, ничего не изменивший. Каждый день, если не было дождя и ветра, Ольга сидела на маленьком складном стульчике возле входа в церковную ограду, не поднимала лица и монотонно хриплым голосом клянчила подать ей Христа ради…
               Ночами ей снился Сашка, строивший ужасные гримасы и просящий денег. Во сне он предупреждал, что если не даст денег, то погубит её. Отец  не снился никогда, а мама, приходя во сне, гладила свою Лёльку по голове и просила потерпеть, обещала, что всё будет хорошо. После таких снов Ольга шла в церковь, ставила на поминальный стол  свечи за упокой усопших и подавала записки на молебен
         Иногда снился и батюшка Пётр, ещё в колонии обещавший, что встретит она сына. Он каждый раз ничего ей не говорил, а только долго пристально смотрел в глаза, а потом отворачивался. Но однажды он погрозил ей пальцем, как нашкодившему ребёнку, и она явно услышала его голос: « Слышала да мимо ушей пролетело. Другой дорогой надо идти». Ольга мгновенно проснулась и чувствовала, как сильно бьётся её сердце, и хотела понять, что было в услышанных словах. Но сон снова сковал её, а утром она уже ничего не помнила
           А самыми лучшими для неё были  сны, в которых они вместе с маленьким Толиком  снова гуляли по городу  и он рвал для неё цветы. Иногда во сне сын звал её, и тогда она вскакивала, не зная, в какую сторону бросаться.
.Все годы разлуки с ним Ольга старалась как-то отметить его день рождения, а когда у неё появлялись деньги,  покупала конфеты и раздавала их детям. Она  представляла его взрослым парнем, с такими же рыжими волосами, как у неё и таким же сухощавым, как был его отец. В этом году Толик должен был уже окончить школу.  Ольга, думая о нём, мечтала узнать, где дальше будет учиться сын, какую выберет специальность. Она молилась, просила Бога увидеться с сыном, и всё время помнила слова батюшки, сказанные  ей ещё в колонии, что  встретится с ним. И то обещание поддерживало в ней  веру, что это  случится…
       В праздник Воскресения Христова день выдался необычайно светлым: казалось, что солнечные лучи пронизывают весь воздух.
– Пасха, Пасха, Светлая Пасха, – неслись тёплые слова  духовного песнопения.
– Христос Воскрес! Во истину Воскрес!– слова пасхального приветствия не смолкали.
     Ольга и Михаил тоже подготовились к празднику. Они  несколько месяцев назад сняли комнатку в частном небогатом домике, где хозяином был одинокий и вечно пьяный мужичок. Ольга постаралась из того, что они могли приобрести, сделать свою  комнатку уютнее.  Здесь она снова почувствовала себя женщиной и хозяйкой. А к празднику купила себе в « сэконд-хенде» новую кофточку, сама принарядилась и  Михаила одела в новые вещи.
     С раннего утра в приподнятом настроении  Ольга устроилась на своём обычном  рабочем месте возле собора  Она,  зная многих прихожан, здоровалась с ними словами пасхального приветствия.
      Всенощная служба давно закончилась, но людей не убывало. Друг за другом они подходили к лавкам, установленным по дорожкам храмового двора, доставали из своих сумок и корзин пасхальные куличи, крашеные яйца, мисочки с мясом. колбасами, солью, укладывали  их горками и зажигали свечи, поджидая церковного батюшку, освящающего приношения.
      День разгорался, радуя тёплой погодой.  Казалось, что весь мир отмечает самый светлый праздник Православия.
   Ольга озиралась по сторонам и вглядывалась в лица с надеждой увидеть кого-нибудь из знакомых. Она отвлеклась от основного занятия и пропустила момент, когда недалеко от неё остановилась пара молодых людей. В какой-то момент  ей показалось, что сердце  замерло, чем-то  родным и близким повеяло на неё от  стоящего поблизости красивого ухоженного парня.
  Услышала разговор. Он, обращаясь к девушке и вполоборота повернувшись к Ольге, говорил:
– Смотри, эта женщина на мою маму похожа.
 Девушка, бросив на Ольгу многозначительный оценивающий взгляд, ответила:
–Да что ты! Разве твоя мама уже такая старая и алкоголичка? Может  и есть что-то общее…  Много ведь людей похожих… И разве твоя мама была бы попрошайкой?
Но он направился к Ольге:
–  А Вы похожи на мою маму,– услышала она, – только она моложе.
Ольга смешалась. Она сидела с протянутой рукой, и ей казалось, что жизнь в её теле остановилась – не могла  вдохнуть…
 Парень положил в её руку тысячу рублей. Одно мгновение, и они уже уходили.
Она тряхнула головой, пытаясь осмыслить происшедшее, и  хотела крикнуть вдогонку, но только прохрипела..
– А как зовут твою маму?
 Парень  ещё раз внимательно посмотрел на неё.
И она услышала то, что ожидала:
  – Ольга!
  Немой крик застыл на её губах:
 – А тебя как зовут?..– но теперь  он её вопроса не услышал. Молодые люди уже шли в сторону храмовых ворот.
       И без его ответа она не сомневалась: это был её Толик! Ей бы побежать, догнать, объясниться, вернуть... Она спохватилась, но пара исчезла из вида. Лишь на один момент   радость охватила её, что она увидела сына, что он помнит её и у него всё хорошо, и он подал ей приличную сумму…Но тут же смятение, как бы она  могла сознаться  в том, что она и есть его мама, да ещё при девушке… Она улыбалась, глядя перед собой невидящим взглядом, а слёзы лились по щекам, и она не обращала внимания на них.
– Нет, нет,– уговаривала она себя, – не надо… Пусть всё останется так. Пусть он будет счастливым.  Я как-нибудь… Господи, –  повернулась она в сторону собора и перекрестилась. – Храни моего сыночка!
   Ольга поднялась, сложила свои вещи и отошла к  соборной ограде, где никого не было, прижалась к холодному металлу. Не хотелось никуда и ничего– во всём существе ощущение  пустоты. Потом  в голове стали один за другим возникать картины её жизни, на которые сейчас Ольга реагировала с безразличием.
Пошла искать Михаила. Подойдя, ничего  не объяснив, сказала, что уходит…
        Дни её потекли одинаково беспросветно и  бесцельно. Казалось, что время остановилось…
         
               

               














.