Прасковья Александровна и Пётр Александрович Пинчук жили в пригородном посёлке Мирный прямо возле поселкового кладбища. Чтобы попасть к старикам,нужно было идти от трамвайной остановки вдоль всего поселкового кладбища по узкой тропинке минут десять-пятнадцать;только после этого появлялся сам посёлок.
Посёлок был застроен на крутом склоне,и дома в нём были расположены так близко друг к другу,что между ними оставался лишь проход, по которому мог передвигаться лишь один человек. И если кто-нибудь шёл навстречу, то одному из встречных нужно было посторониться,взобравшись на выпуклую часть тропинки справа,и уступить дорогу. Обычно это должен был делать человек, идущий свеерху вниз.
Застроен был посёлок по схеме: дом - огород и примыкающие к нему соседские огород - дом.
Дома на этих улицах плотно прилегали дру к другу,но между ними и были те узкие тропинки,по которым ходили сельчане или гости. Если же людей было много,как это бывало в праздники, то шли они по тропинке друг за другом по одному,растянувшись цепочкой: сначала дети, за ними женщины и последнимишли мужчины.Со стороны это выглядело очень забавно и всегда вызывало улыбку на лице наблюдателя. Особенно,если учесть,что мужчины в праздник были,конечно же,подвыпившими,а склон был достаточно крут. Так что , и спуски и восхождения всех подвыпивших людей выглядели со стороны весьма забавными.
С точки зрения географического положения такая застройка была удобной, но не очень приятной и весёлой для глаза. К тому же, вниз по тропинке спускаться было ещё куда ни шло,а вверх - весьма затруднительно и физически, и психологически. Физически - потому, что тропинки не асфальтировались и из-за этого весной и осенью их основательно размывало дождями, а зимой они покрывалисьсплошным льдом. Психологичски трудно потому, что идти приходилось из-за не совсем удачной планировки постоянно мимо огородов и заборов.
Аннушке этот посёлок казался невесёлым ещё и потому, что в весенне-осеннюю распутицу в нём было совсем тоскливо. Так как посёлок находился на склоне, туманы здесь гуляли гораздо чаще,чем в самом городе,к которому прилегал посёлок. Из-за частых туманов, дождей и распутицы встретить встретить людей в посёлке было большой редкостью.
В такие времена Анна особенно не любила ездить в посёлок. Но женщина не хотела обижать своих знакомых стариков и исправно навещала их в конце каждого месяца. Чаще у него не получалось - она работала в городе, очень далеко от Мирного, в противоположной его части.
Прасковья Александровна и Пётр Александрович не были родственниками аннушки. Они познакомились год назад. Тогда они оказали для неё очень большую услугу. Она была иногородней, а в восьмидесятые годы прописаться в большом городе стоило больших усилий. Более того, это было практически невыполнимо, так как город считался "закрытым" для прописки иногородних граждан.
Постоянная и выматывающая тогдашняя беготня по соответствующим чиновничьим инстанциям оказывалась безрезультатной и бесполезной из-за искуственно созданного замкнутого круга: управдом не имел права прописывать на предоставляемую владельцами дома жилплощадь без ведома РИК-а(Районного Исполнительного Комитета), а там,в свою очередь,разрешение на такую прописку выдавали только после предоставления справки-согласия с треугольной печатью управдома.
Всё это оказывалось таким нелепым, что не замечать всего этого было невозможным. А на прямой вопрос к комиссии во делам прописки: длячего создавать пресловутый замкнутый круг? - ей также прямодушно отвечали: город считается закрытым для прописки.
Тогда Анна стала искать выход из создавшегося положения ,руководствуясь замечательной истиной о том , что выхода нет только из гроба. И она нашла его! Как известно,у всякого правила есть своё исключение
и Анна стала думать о том. как повернуть ситуацию себе на пользу, превратив её в исключительную.
В первую очередь она купила подарок управдому,которым он остался весьма довольным. Это нужно было для того, чтобы на слкдующем заседании комиссии сослаться на то, что управдом в принципе не будет возражать против прописки.А бабу Пашу(так Иногда Анна называла Прасковью Александровну), она возьмет с собой на эту самую комиссию по делам о прописке, и та "слёзно" попросит комиссию прописать Аннушку у себя с тем, чтобы она, т. е. Аннушка, помогала ей по дому, так как они с дедом в довольно-таки преклонном возрасте и уже давно нуждаются в постороннем уходе за собой. Вот так , в конечном счёте повернули в н нужное русло и теперь всё выглядело так, как-будто не Анне нужна была прописка, а старики нуждались в срочной помощи.
Комиссии такой умный поворот дела сразу понравился (не звери же они) и они срадостью поддержали Прасковью Александровну,с чистой совестью удовлетворив её просьбу.
Вот так и подружилась Аннушкв с Пинчуками и с того времени была очень благодарна старикам за неоценимую услугу. Прописка по месту жительства была обязательной чиновничьей процедурой и играла в советское время огромную
роль.Без неё в те времена не принимали на оаботу. С тех самых пор Анна не оставляла своих благодетелей без длжного внимания. Добродушная чета, в свою очередь, полюбила её и всегда искренне радовалась её приходу.
Вот и сегодня Анна вышла из трамвая и направилась в сторону посёлка. Она уже хорошо знала тропинку. которая должна была привести её к Пинчукам. Анна уже не ошибалась,как раньше,когда она не сразу попадала на нужную ей тропинку. Поначалу это не удавалось ей сразу: все дома были,как водится, однотипными - белёными; заборы одинаковыми, потому и тропинки казались одинаковыми. Но в последнее время Анна приспособилась попросту отсчитывать тропинки. Её тропинка, то есть та , которая вела к Пинчукам, была седьмой по счёту. Женщина не раз удивлялась в душе - почему это поселковые люди до сих пор не догадались обозначить соответствующей цифрой каждую тропинку? Хотя бы для облегчения людей и удобства. Ведь есть же улицы Первая, Вторая, Третья...
День сегодня был на редкость солнечным. все туманы позади - чудные майские деньки! Всюду веселье и слегка подвыпившие люди. На дворе 1987 год. Кругом слышатся песни. Голосистые певцы и певуньи не скупятся на них. Люди радуются, люди живут!Хорошо и тепло им на душе! И песни их звонкие , весёлые и удалые. Певуч и голосист украинский народ! Аннушка очень любит слушать его. Она вообще любит, когда люди поют. Когда они поют песни, они становятся совсем другими. Песня их оживляет. С песней они становятся на некоторое время другими, более счастливыми. ею они выражают всю свою моральную силу , всю красоту своих чувств. Весь быт, все заботы сказочным образом куда-то исчезали и забывались все тревоги и печалию. Люди сголовой окунались в песню,словно в тёплое ласковое море, заранее предвкушая от такого погружения некое освобождение от всех житейских неурядиц хотя бы на время. Даже глаза их светились в этот мамент как-то особенно.
При звуках песни Анна сама тоже менялась. Она блаженно улыбалась и волшебные песенные звуки живительным бальзамом растекались по её сердцу. Вся душа её сагревалась приятным теплом,прекрасный мир казался ещё прекраснее, а солнце ещё краше. Даже мимо кладбища Аннушка проходила сегодня с гораздо меньшей грустью на душе.
Так, в добром расположении духа, Анна приближалась к дому Пинчук. Видимо,услышав скрип входной калитки и сдержанный лай собаки(она хорошо знала Анну), Прасковья Александровна вышла на крылечко дома и, увидев Анну,всплеснув руками от неожиданности, произнесла,не скрывая своей радости:
- Ой, Аннушка! Здравствуй,здравствуй!.. А я как чувствовала... с утра как -то хорошо на душе, думаю: непременно дложно сегодня что-то хорошее произойти! И вот - ты пришла... Ну, проходи, проходи в дом, не стесняйся.
Анна вошла в дом. Ана нераз уже бывала в нём. Всё ,как всегда, сияло до блеска,не то,что у нынешней молодёжи. Лишних вещей в доме не было. Всё очень добротно, скромно , но никак не бедно. В доме много старинных вещей, сейчас таких в магазинах не найдёшь. оно и понятно - другое поколение, другие вещи. другие нравы и порядки.
Милая супружеская чета, как всегда,встретила свою гостью с искренним радушием. Даже дед Петро, казалось позабыл все свои болячки и тут же взбодрился. По-детски радовался Аннушке, как родной внучке. Их собственные дети сами уже были пожилыми людьми и навещали своих родителей не так часто, как им хотелось бы. Поэтому приезды Анны лишний раз приятно будоражили старцев. Аннушка сразу им приглянулась. Её порядочность и доброжелательность звметили не только пинчуки, но и все окружающие, с которыми ей приходилось общаться и иметь дело. анна старалась лишний раз побаловать стариков гостинцвми и подарками по мере своей материальной возможности, а по истечении месяца исправно привозила им двадцать пять рублей. что было не так уж и мало по тем советским временам. Помимо этого Анна также старалась выполнять любые просьбы своих знакомых и уже полюбившихся ею стариков или решать и устранять возникающие проблемы : отнести письмо родственникам на почту и бросить в почтовый ящик, послать телеграмму при необходимости, оплатить коммунальные услуги, собрать облепиху в огороде и тому подобнве посильные и не столь обременительные для неё, но ценные для престарелых людей услуги.
Прасковья Александровна сама была очень подвижным человеком, но годы всё-же брали своё. Зато муж её, Пётр Александрович, уже перенёс два инсульта. От перенесённой болезни он испвтывал постоянную вялость, его крруглосуточно клонило ко сну и большую часть дня несчастный старик спал беспробудным сном. Из-за той же болезни у него сильно ослабла память и он часто путал имена, а то и вовсе их не мог вспомнить. Путал также и многие факты, даты ,а иногда даже и время года. Чтоды от мало подвижного образа жизни не превратиться в бревно, Пётр Александрович выполнял по настоянию врачей лёгкую и посильную для него работу, хоть как-то связанную с движением : переносил со стола в раковину грязную посуду и когда Прасковья Александровна её вымывала - он разносил её , уже чистую, по шкафам. От малоподвижного образа жизни, он бвл соответственно достаточно грузен и от этого тяжёл походкой. К тому же, из-за отсутствия каких - либо забот, у него
был очень здоровый аппетит и , как уже говорилось. отсутствие бессоницы. Все заботы по дому и вне дома взвалила на себя баба Паша, как это водится в славянских семьях. Баба Паша была очень хозяйственной,чистоплотной и хозяйственой во всех отношениях женщиной. Всю жизнь Пётр Александрович был за её спиной, как за каменной стеной, как у Христа за пазухой. Он не раз говаривал Аннушке, что очень благодарен Богу за то , что он послал ей такую жену.
************************
Зимой дом отапливался углём, оттого и дышалось в нём всегда легко,не так как в городской квартире. Легко двшалось ещё и потому,что в доме не было обоев. Все большие комнаты - их было четыре, выбеливались безукоризненно извёсткой. Простая прчмоугольнвя плита из глиняного кирпича,на воторой готовилась еда, также была всегда свежевыбеленной.
Анна в большим удовольствием вкушала пищу,приготовленную бабой Пашей на этой,прямо-таки волшебной плите. Пища на такой плите не варилась,как на газовой,а томилась и оттого имела чудесный вкус и неземной аромат. Запах от приготовляемой пищи можно было слышать даже не находясь далеко от дома. Вот и сейчас Анна определила по запаху,распространяемому по всему дому, что ей предстоит очень вкусно и по-домашнему отобедать в кругу приятных и милых во всех отношениях людей.
- Садись,Аннушка,садись,милая,- продолжала ласково бормотать баба Паша. Как твои дела на работе,дома?
- Хорошо всё, баба Паша.И дома, и на работе всё в порядке. Вы-то как? - поинтересовалась в свою очередь Анна.
- А мы, вот. как разс дедом обедать собрались. Как хорошо,что ты пришла - составишь нам компанию. Втроём-то всё веселей! А-то мы всё одни да одни! Нам, старикам, всякий гость как рпраздник. Сами-то уже никуда не ходим, возраст - сама понимаешь!
Прасковья Александровна, женщина высокого роста,стройная не по годам,не умеющая долго сидеть на одном месте,приятно обеспокоенная желанной гостьей, суетливо хлопотала у плиты, всё время приговаривая какие-то добрые,ласковые слова.
За обедом просидели целый час,мирно беседуя о том. о сём. После же сытного обеда аннушка принялась мыть посуду. Баба Паша позволила себе отдохнуть, усевшись в мягкое кресло в соседней комнате. Закончив с посудой, Аннушка присоединилась к бабушкиной компании, заранее предвкушая какой-нибудь нтересный рассказ. Дед Петро не замедлил пристроиться рядом на мягком диване, уютно обложившись подушками и тоже приготовившись слушать женскую беседу. Такие минуты Аннушка любила больше всего, потому что Прасковья Александровна была великолепной рассказчицей. Она обладала отличной памятью, несмотря на свои восемьдесят семь лет и помнила все интересные случаи своей жизни. Эти рассказв завораживали Аннушку,она слушала их с огромным вниманием и явным интересом. Прасковье Александровне, в свою очередь, доставляло много удовольствия внимание анны к её рассказам. Она не подозревала о том, что Анна так ценила её рассказы из прошлого,потому что слышала их из живых источников. Тема для рассказов не определялась заранее, а незаметно и непроизвольно вытекала из потока обычного разговора, вот как сейчас :
- Баба Паша,-спросила анна. подсев к бабушке,- как Вам удалось, прожив долгую и весьма нелёгкую жизнь почти совсем не поседеть, в отличии от Петра Александровича. Голова Вашего мужа бела, как облака, а Вам вон даже брови с ресницами не нужно красить. Это в восемьдесят семь-то лет!Позавидовать можно,- шутливо заметила Анна.
На что Прасковья Александровна также весело отвечала:
- Так я ж украинка, а украинцы - народ Чернявый. А Пётр Александрович - белорус. Ему положено быть белым.
- Вот-те раз! А я была уверена, что Пинчук - украинская фвмилия,- удивилась Аннушка,- по звучанию очень похожа.
- Нет-нет,Пинчук - очень распространённая белорусская фамилия,- сказала Прасковья Александровна. болезненно потирая одну ногу о другую, заметно морщась от боли.
- Беспокоят? - заботливо посочувствовала Анна.
- Беспокоят... после одного памятного случая во время войны, - утвердительноответила пожилая женщина.
- Расскажите , баба Паша, пожалуйста! - попросила Анна, тут же пододвигая своё кресло ещё ближе.
Зная Аннушку и что та уже не отступится от своего, Прасковья Александровна начала свой долгожданный рассказ...
**********************
... Зимой это было. Зима тогда лютая выдалась. Город наш немцы оккупировали. Они тогда в каждом доме поселились. И нас не минула сия чаша: нас тоже двое немцев объедало. Один савсем молоденький, безусый ещё. И не злой - не буду врать. Только форма фашистская, что на нём была и выдавала его за фашиста. А так, когда снимет её - вроде человек как человек. иногда даже немецкого шоволаду приносил и угощал. Ещё чай или кофе. кормились они у нас полностью. Таков был комендантский приказ по городу : кормить, поить и обстирывать всех немецких постояльцев. За невыполнение приказа : расстрел на месте в собственном доме.
Дети наши повыростали уже и успели к партизанам уйти. Сними и младшие братья Петра Александровича, и мой младший брат Николай ушли. А мы остались дома, как самые старшие, печь тайком хлеб партизаеам и сажать картошку, опять же партизанам. Второе было легче, а вот с хлебом было посложнее. Хлебный запах при выпечки распростронялся аж за версту, а немцы догадывались - кому столько хлеба выпекали и строго наказывали за это. Да что там строго - расстреливали прямо на глазах у всех домашних. Но люди всё- равно пекли тайно на свой страх и риск. Вот и мы тряслись от страха, но пекли. Есть-то партизанам надо было, голодным не навоюешь...Голодный солдат -не солдат. Приходили раз в неделю, побудут на сеновале день, два, пока мы хлеба напечём, сколько сможем, соберём в мешок муки, сала яиц - и снова в лес уходили. Из шерстяных одеял шили им тёплую одежду, полотенца отдавали на портянки. Дома оставалось только только два одеяла - для себя и запасное - на случай, если кто из лесу приходил за хлебом. разом все не приходили, чтобы не привлекать особого внимания немцев, только по одному-два, чтобы видеться хоть поочерёдно могли. Когда же немцы полностью город оккупировали, тогда и восе перестали видеться. Уж и не знали, что они там в лесу ели и пили. По слухам знали, что партизаны часто нападали на стратегически важные для немцев объекты и вели страшные неравные бои. Многих наших тогда поубивало. Тела убитых партизан немцы на виселицах вывешивали для устрашения. А родственников партизан арестовывали и расстреливали за то, что не сообщали в комендатуру о том, что среди родственников есть партизаны. Рвсстреливали так много, что казалось : от показательных расстрелов погибло не меньше людей, чем в боях. Не жалели даже крошечных детей.
Тут Прасковья Александровна не на шутку прослезилась. Смахнув слёзы со щёк подвернувшимся под руку полотенцем и ,немного успокоившись, продолжала:
- Про своих мы долго ничего не знали, но радовались, когда не видели своих родных после очередного партизанского налёта.
- Страшно-то как!- пыталась представить себе тогдашнюю жизнь,- я- то фашистов до сих пор даже по телевизору боюсь, а вы с ними в одном доме находились!..
- Конечно, страшно, милая, очень страшно было! Поди ж не ангелы с неба на нашу землю налетели, а чёрные нелюди... Только мы ведь на своей земле находились - каждый каьешек, каждый бугорок, каждый лесок нам знакомы были с детства. А фвшисты, хоть и с автоматами, а каждого этого нашего кустика боялись, не то что целого леса. Всюду им партизаны мерещились. А зимы наши морозные вконец их добивали. Тогда невыносимые морозы были - как- будто сам Бог был на нашей стороне. Слав тебе, Господи!,- облегчённо перекрестилась баба Паша.
- А самое главное, в душе своей поганой они всё-равно знали, что дело их неправое,не то что наше - оттого и лютовали. Всё это мы по второьу фашисту, что жил у нас, замечали. Этот . в отличие от первого постояльца, как раз наоборот, звеюгой был. Что в форме, что без формы - чистый фашист! Ага... злойЗ значит , грубый... да и закладывать любил.Каждый вечер приходил пьяный, с красными глазищами...Он из карательного отряда был : расстрелами и казнями занимался. ВотЮякобы, шнапсом "стресс" свой снимал. Глазища свои залитые выпучит фашистские и орёт на весь дом, да так, что посуда на столе дребезжала, и абажур на потолке раскачивался от его ора и топота :
-Я есть зольдат фюрера, мне приказать и я стрелять в маленькая детка тоже, в бабушка, в дедушка...
Тут он замолкал, о чём-то думая, а потом, словно опомнившись, вновь как заорёт:
- Матка...матка... неси русский шнапс... неси яйка, неси млека...
Прасковья Александровна села поудобнее, опять свои больные ноги и продолжала:
- Яйца-то ещё имелись, потому как куры водились. их немцы не не всех перевели, оставили самим себе, а молока где я им возьму? - сокрушаясь и причитая, вспоминала святая женщина.
- Коровку-то нашу прямо в первый день оккупации, ироды, забрали, Зорюшку нашу ясную...
Тут баба Пвша запричитала пуще прежнего,разволновавшись не на шутку, вспомнив про свою корову-кормилицу, да так, что Аннушке пришлось ещё долго успокаивать бедную женщину.
Но Прасковья Александровна. вопреки уговорам Анны, продолжала рассказ,высморкавшись в платок:
-Не поверишь,милая,какие слёзы у неё,у Зорюшки, из глаз лились!..Крупные такие, чистые-чистые, как роса на листьях по весеннему утру. Её верёвкой тащат со двора , а она упирается. И ведь,главное. немычит, как будто знает, горемычная,что ничего уже изменить нельзя. Только слёзы катятся и катятся. катятся и катятся. Даже молодой постоялец не выдержал. отошёл в сторону,сердешный,отвернулся... Второй же,фашист проклятый, бьёт и бьёт,да так сильно, что я не выдержала и стала свою Зорюшку гладить да уговаривать:
- Иди,иди,милая, а то забьют досмерти прямо здесь. Иди, отведи свою смертушку подальше от моих глаз, а то не выдержать мне всего этого! А она,бедолага, стоит и стоит... Уж и кровь из колен от побоев сочится, а она стоит. как -будто в последний раз подольше хотела постоять в родном дворике и побольше на нас с дедом посмотреть в последний разочек. сколько смогла, стерпела боли, а когда совсем невмоготу стало, обернулась к нам с дедом, как человек перед дальней дорогой. посмотрела вокруг коровьими глазами, словно, ,прощаясь, говорила мне :
- Знаю, хозяюшка, не твоя в том вина, просто беда к нам пришла.
- Анна подумала, что Прасковья Александровна опять заголосит в этот момент, и ей опять придётся её успокаивать,но Прасковья Александровна долго-долго смотрела перед собой, вспоминая тяжёлое военное время , а потом горестно сказала:
- Беду ту войной звали, и несла она по всей нашей земле славянской смерть, горе и сиротство. Сироту можно обогреть, с горем - справиться, а со смертью - нет! Сколько невинных душ полегло в ту войну! На некоторое время рассказчица опять притихла, вспоминая о чём-то, потом оживилась и продолжила:
- Вот только что за штука- жизнь! Не будь второго постояльца, мы с петей давно бы в могиле лежали.В общей могиле! А было это так...
**************************
- Братьев наших вместе с другими партизанами немцы всё-таки в плен позже взяли. И моего братца Миколку, и Петиных братьев - Василя з Иванкою. Пусть земля им будет пухом!
Прасковья Александровна перекрестилась, подойдя к иконе, что висела в углу комнаты и послезилась. Потом перейдя вдруг на украинский язык,говорит:
-Красивi всi хлопцi булы,як на пiдбiр. А молоденькi, молоденькi як ... Вуса ладу ще не наросли.Iм би жити, та жити, та фашисти не дали...Защтнiчки нашi дорогi !..
Тут уж Прасковья Александровна опять не выдержала и заплакала в голос. Дед тоже заёрзал на диване, сдерживая себя, трудом справляясь с комом в горле. Когда Прасковья Алексадровна в очередной раз успокоилась,то пояснила детали:
- Партизан наших поймали рано утром. С самого раннего утра. Они и сами того не ожидали. Видно доля их их такая была,- печально вздохнула баба паша. - человек десять их было. Зима толда, как я уже говорила, лютая выдалась, снежная...Следы-то на снегу и выдали их. Расстреляли их всех на площади. что возле металлургического завода. А потом и всех родственников партизан арестовали. Там же и расстреляли. Сейчас на этой площади памятная мемориальная стена установлена. И наши защитнички на этой памятной скорбной стене записаны:
Олейник Николай Александрович
Пинчук Василий Александрович
Пинчук Иван Александрович
Как тогда убитыми рядышком лежали на снегу,сердешные,так по порядку на мемориальной доске и записаны...друг за другом. Много фашистов тогда уложил их отряд,да только и нашим соколикам не удалось от смерти уйти.
Баба Паша замолчала,задумавшись.Она очнулась лишь тогда,когда Анна обратилась к ней с вопросом:
- Как же Вы с Петром александровичем в живых-то остались? Ведь на всех родственников,как Вы говорите,немцы облаву с собаками устроили.
- Да ещё какую облаву! За два часа всех арестовали и выстроилиу расстрельной стены на той же самой площади. И стариков, и женщин, и подростков, и дедок малых с младенцами. Никто и опомниться не успел. Даже двоюродных родственников партизан арестовали - местные полицаи поспособствовали. Душегубы проклятые! Детишки все замёрзли,испугались не на шутку - плач подняли. А фашистов детский плач раздражал - били всех,кто плакал,чтоб замолчали;или их матерей, чтобы успокоили своих самых маленьких детей. А как деткам объяснить было, что происходило,когда и так ясно было, как божий день! На матерей просто больно было смотреть - на них лица не было. Вряд ли их волновало то, что их и самих сейчас расстреляют. Только деток своих прижимали к груди и всё просили у них прощения, а те лишь хныкали:вслух плакать уже боялись. А матери уже и голосить, и плакать перестали, только бессильно раскачивались телом йз стороны в сторону, как тонкие веточки с листьями на ветру. За какой-нибудь час почкрнели от горя и окаменели.
Фашисты тогда решили показательную казнь учинить. Дескать так будет со всеми,кто будет укрывать партизан или помогать им продуктами. Их фашистский офицер на ломанном русском языке так тогдп и объяснил всем, медленнорасхаживая перед безоружнымилюдьми взад и вперёд, заложив руки за спину. Говорил также медленно, как будто нарочно растягивал мучения людей,как приговорённых, так и очевидцев.Всем ведь и так ясно было,что расстреляют. Долго он так, ирод , не унимался, обращаясь не столько к приговорённым (с ними всё было понятно),сколько к населению, которое принудили присутствовать на этой душераздирающей казни:
-Вы дольжны не покрывайт и не укрывайт партизанен. Партизанен не есть ваш родственник, партизанен есть ваш и наш пальшой врак - врак немецкой нация и ваш врак, потому что подводит свой родственник. И мы будет для немецкой порядок стреляйт фсех,кто покрывайт партизанен и нарушайт наш великий немецкий порядок.
Ну, а когда всё закончилось, всё собранное население в целях воспитания заставили погрузить тела убитых на грузовик прямо друг на друга. Даже мужчины не могли сдержать слёз,особенно когда грузили тела окровавленных младенцев с окрытыми от ужаса глазами, так и не понявшими, что это люди творят...и зачем?!
Тела вывезли за город на общее захоронение. Несколько человек из,что жили на окраине города рассказывали после, что видели издали грузовик тот, что свалил несчастные тела в заранее вырытую общую яму, а бульдозер закопал их и долго-долго потом гусеницами взад и вперёд по захоронению, чтобы сравнять всё. Сейчас на этом месте общий памятник стоит. Хоть знаем, где косточки их лежат! Немного далеко,но мы с Петей Всегда ходим на эту общую могилу,чтобы положить цветы,которые у нас в полисаднике растут:гвоздички, астры , ромашки... А для Миколки сирень выращиваем - уж очень он её при жизни любил...
Думая, что Прасковья Александровна забыла про её вопрос о том,как же им обоим удалось спастись, Аннушка повторила его и услышала следующее...
*******
За нами,как и за всеми,тоже машину с облавой прислали. Да только наш второй молодой постоялец опередил их на мотоцикле. И ведь где взял-то,не было ж его у него раньше?! И как прознал, что именно за нами едут? Про то нам до сих пор неведомо. Только слышим: врывается с шумом в дом весь взбудораженный,взволнованный; выталкивает нас из собственного дома и всё в лес рукой показывает. Насилу поняли его. Ну, а когда шум приближающейся машины услышали, да оглашенный лай собак немецких - тут уж всё стало понятно. В городе эту машину уже знали все - от мала до велика. Мешкать было некогда, немцы со своими овчарками уже по тропинке сверху вниз бежали к нашему дому. Постоялец нас торопит, что-то по немецки говорит. Как пришлось, так и побежали, в чём были , по огороду. Огороды тогда не были загорожены, как сейчас, только размежёваны. И лес был намного ближе. Это уже после войны здесь застроились... Лишь когда до леса добежали и скррылись в нём - успокоились. Немцы нашего леса всегда как огня боялись. Зимние деньки - короткие,вот и не стали фашисты из-за двух простых,да ешё безоружных людей в опасный лес на ночь в сорокаградусный мороз соваться. Нам потом с Петей всю ночь лай бешенных овчарок чудился.
Когда ночь настала, мы с Петей решили передохнуть хоть пять минут, а то мы всё это время бежели и бежели от немцев без передышке вглубь леса. тут только и земетили, что не только без полушубков выскочили, но ещё и разутые. Не до того было... Взглянули на ноги - а на них ледыжки уже... и местами кровь спёкшаяся. Поперва в горячах мороза не почувствовали: очень рады были, что чудом живы остались.
Баба Паша на минуту отвлеклась от своего рассказа и пояснила:
- Знаешь, Аннушка , когда рядом с тобой так близко смерть, и даже если ты её обошёл, но всей кожей , каждой клеточкой почуствовал её холодное дыхание , то после этого начинаешь ценить её по-другому. Все мелочи , которые казались до этого вовсе не мелочами , отступают далеко еа задний план. Радуешься каждому вздоху, каждоме пустяку, каждому камешку;и, какой бы тяжёлой и невыносимой была жизнь в войну,но это была ЖИЗНЬ!
Вот мы с Петей и радоволись тогда в том лесу, что живы остались. И мороз нам казался не таким уж трескучим, и не беда, что босые и голодные - зато живые!!! сняли мы свои носки,чулки и, что есть босиком, по ночному замёрзшему снегу по колено шли, щли и шли... Шли от смерти подальше.
Вот, дорогая Аннушка, мои-то ноженьки с тех пор частенько мне про этот случай и напоминают, не дают забыть... Уж не знаю, сколько времени мы бродили так по лесу, чтоб не замёрзнуть, пока партизенский дымок не приметили. На запах и пошли. Партизаны нас отгрели, ноги спиртом натёрли, портянками обмотали. Напоили кипятком, дали по два сухаря на каждого. Вот так мы и остались с ними партизанить до конца войны. Дед ( ну,тогда он,конечно, дедом-то ещё не был) стал сразу в разведку ходить. Места свои он знал хорошо,часто проводником был, в боях участвовал. И вот ведь - за всю войну, Слава Тебе, Господи, ни царапинки! Видно, братья наши заплатили за нас сполна ценою своей жизни.
От партизан-то мы и узнали позже,как тогда десять смелых добровольцев вызвались савершить трт бесстрашный, роковой для наших братьев, налёт. Они отлично знали,что задание опасное и что вряд ли вернутся живыми. И среди этих десяти отважных героев были и нашитри соколика : Василь,Иванко и миколка. А ещё партизаны рассказали нам о том, как всех их расстреливали. как потом фашисты больше двухсот родственников с детьми повесили. Объект, на который тогда напали наши партизаны, очень важным оказался. Много потерь со стороны немцев было, вот они и не могли простить этого партизанам. А поплатились за это жизнью сотни неповинных людей, и, что самое страшное - подростки и младенцы.
*********
- Ну, что, милая Аннушка, - заканчивала свой рассказ Прасковья Александровна, - вот так наш немецкий постоялец и спас нас с Петей... Видно не фашистом, а просто немцем был... Душой, касатик, чувствовал,что неправы они были с нашим народом-то... и воевать-то, небось, пошёл не по убеждению, а по принуждению.
А поступок его тогдашний мы и сами помним, и дети наши знают - кому мы своей жизнью обязены. Что с ним после сталось, мы так и не узнали, а хотелось бы... Соседи потом рассказывали, что в доме нашем долго ещё переполох слышался. один из главных немцев долго орал по-немецки на нашего спасителя. В ответ ему наш-то всё показывал офицеру ихнему рукой совсем не вту сторону, куда мы с Петей побежали, а как раз в противоположную. Об этом нашем немце- спасителе ( Отто его звали - так немецкий офицер его называл), соседи слышали: долго ещё по всему поселку разговоры шли. Знал бы,милок. что спаслись мы тогда благодаря ему и живы-здоровы до сих пор. уже вот восемьдесят годков землю топчем. И ещё надеемся прожить - сколько Господь отведёт...
А лицо того солдатика мы до сих пор помним. Хорошее лицо...Не фашисткое... И глаза хорошие, не злые - не помню, правда, какого цвета. А вот волосы соломенного цвета были, чуть вьющиеся. Бледноватый был и в очках, хоть и молоденький. От чтения своего, уж я-то знаю...Всё , что ни попадя, читал: газету, книгу, журнал... Ложился из-за этого поздно. Пока не начитается, лампу не гасил. Не то, что второй : как придёт, поест-попьёт и - в кровать! Сразу видно - у каких ролителей рос. А "наш" Отто, как пить дать,порядочных родителей имел. Видно, что они его порядочным человеком воспитали. Знали бы - какой благородный поступок совершил их сын - гордились бы им... Да-а-а. Ведь рисковал собственной жизнью из-за нас! И надо ж такому быть! Не только не побоялся, но и сумел же! Своих же вокруг пальца обвёл! - с гордостью восклицала Прасковья Александровна , как будто это её сын совершил благородный поступок.
********
Рассказ свой Прасковья Александровна закончила философским размышлением вслух, а анна слушала её внимательно чтобы всё запомнить.
- Слышала я: немцы после войны русскому солдату-освободителю памятник моставили в Германии. За спасение им немецкого ребёнка на их немецкой земле, в Трептов- парке. А нас вот с Петей немец спас на нашей , русской,земле. А всё потому, что среди всякого народу хорошие люди есть. На них-то земля и держится. А если б не было так, мир давно бы рухнул. Но земля на любви держится и добром жива.
Вот, например, по нашу душу с дедом много фашистов с автоматами да с овчарками было послано. Цельная машина срлдат против двоих! Да ещё безоружных! А добро ОДНОГО немца победило их всех!
Вот и получается, милая, что фашизм, вооружённый до зубов, оказался бессильным перед правдой,добром и любовью. Фашизм - хоть и страшное, но временное явление, а любовь, добро и справедливость как до него жили, так и после него не хворают. В них - весь смысл и основа жизни!
А ИНАЧЕ И БЫТЬ НЕ МОЖЕТ!
Мариуполь 1988 год