"Иногда одиночество от глупости, это настоящий дар Божий!"
«Белая точка в белой точке» (1987)
Когда дышишь серебряным горным воздухом, несомненно, ты находишься в горах… Но часы уходят, а затем приходит время возвращаться в переполненные города и разницу качества воздуха уже замечаешь невооруженным носом и жалеешь, что гор нет и не будет здесь никогда, потому что сами горы мешают строить большие города, кроме старого конкестадорского Монтевидео. Альтернатива одна: высокие горы или большой город, поэтому сошлись на маленьких поселках и деревнях вокруг или у подножия… Так удобней и разумней уже целых тысячи лет. После дождя озон разрывает всю пыльную паутину и дает немного вздохнуть, издалека напоминая что-то горно-морское и чистое. Морской воздух вне конкурса, он номер один, а если он еще и после дождя, это не воздух - это первозданный райский нектар для всех, кто не травит себя проклятыми сигаретами и умеет дышать китайскими старинными рекомендациями в двух легких, ужасно похожих на мочалку. Нас окружает воздух лесов, полей, пустынь и наконец воздух тундры, где любой астматик в мире излечивается за семь дней! Но это все снаружи, а внутри помещений тоже есть воздух, и он стоит, медленно насыщаясь пылью. Есть стоячий кислород пыльно-книжных библиотек и больниц, проеденный всякой химической гадостью, влияющей на возвращение назад с открытием глаз или остановку кровяного мотора. Есть спертый воздух тюрем, пропитанный человеческими отходами номер один и уриной, зловонным человеческим потом, матами, ненавистью и дымом. Есть потный воздух троллейбусов, грязно-тихий воздух моргов, нейтральный кислород театров, узнаваемый цирковой и знакомый сельский, лошадиных конюшен, вокзальных туалетов и металлургических цехов и еще много всяких видов разнообразного воздуха, включая потные спортзалы, подвальные качалки и запрелые овощные базы.
Но есть среди всего перечисленного воздух зала суда, где решаются судьбы людей и не очень-то людей, где страх и ложь, голая правда и чушь, факты и свидетельства сливаются воедино в особом спертом воздухе зала заседаний. Обязательно зарешеченные железом окна с памятью тысяч приговоров, обидной и грязной несправедливостью, последними словами перед отправкой в дерьмо и последними взглядами родных и близких и шумом проклятий. Этот воздух особенный. Уставший густой кислород редко проветриваемых помещений стоит даже весной, когда открывать окна и впускать к себе весну просят амбразуры всех помещений, просят… Люди слышат только себя и иногда свист пуль. Кто придумал этот состав кислорода в залах суда? Все- таки кто-то придумал, чтобы давить еще сильней на обреченность от острых колес государственной машины уничтожения. Маленькие винтики в огромной машине подавления и якобы справедливости создают свою особую атмосферу в судебных залах, куда редко захаживает сама справедливость или от нечего делать висит под потолком, как чей-то карающий меч в платье от привидений. Таким маленьким винтиком была и Мелиса.
Она уже не помнила, кто ей дал это идиотское имя. Папу не знала вообще, мама уехала куда-то далеко с зажиточным китайцем в Старую Зеландию для ежегодной работы собственных яичников и матки в «зеландийской» далекой дали. Там появятся ново-генетические дети, ее сестры и братья без русского языка, которые будут иметь более округлые глаза, красивые носы и другой оттенок кожи. Ну надо же, назвали девочку Мелиса, как травинку, как добавочную травинку к чаю.
«…немыслимые уроды…!» - думала она про себя многие годы.
Бабушка называла её иначе, по-русски задушевно –Настенька, потом бабушка умерла, упав на кухне с бардовым бураком в руке возле кастрюли с борщом, а она осталась одна-одинешенька в тревожном воздухе огромного мегаполиса, рыгающего свою справедливость на маленьких людей. Развороты, круговороты, махинации Начальника Контрольной Небоскребной Комиссии капитана Портвейнчука и все…, от ее с бабушкой квартиры осталось чужое счастье, а ей, Мелиске, досталась комната в дальнем районе, в чужом доме с физическими надписями на стенах и еще худшими рисунками со смыслом для бесноватых и сумасшедших, очень несчастных жильцов. Вотекс жизни снова развернул и повернул, и неизвестно что бы и как…, если бы не её таинственная природная печаль в глазах с бархатом ресниц, на которую позарился обыкновенный трудяга, начальник быстрого розыска уголовников- Виктор Викторович Жмых. Мелиса ухаживала за товарищем Жмых, стирала руками его трусы и очень грязные носки, и даже выбрасывала вонючие пепельницы. За ночи в его постели, за короткие сны в его постели, за подушечный воздух в его постели, она и получила место секретаря, в самом найверховнейшем суде Империи, где судят не всех, а самых, самых страшных и отпетых бандитов страны. Отпетых не потому, что их отпевали в церкви бородатые и обязательно толстопузые попы, а отпетых, потому что их песенка была уже спета.
Мелиса тайком жила двойной жизнью, как маленький котенок у брошенного на помойку зеркала. Она была одинока, но, когда смотрелась в зеркало, ощущала присутствие сестры близнеца, которой никогда не существовало в ее жизни. Мелиса обожала море, особенно на него смотреть, но из всех ее поездок к морю самым ярким впечатлением было попадание белой птичьей жижи с высоты чаечного полета на её загорелое плечо. В суде она была молчаливым исполнителем записывающего секретаря с безразличным глиняным лицом, а в паузы верховных совещаний, сочиняла стихи, записывая их в неновую тетрадку со старинной эмблемой СССР. Было такое государство когда-то, еще до рождения ее бабушки, а тетрадка сохранилась, выпущенная каким-то Госиздатом в далеком 1971 году. Сейчас никто и не вспомнит, что это за слово такое –Госиздат?
Пожелтевшие страницы этой самой тетрадки хранили стихи Мелисы, где она разговаривала со своим миром, которого никто не знал, не чувствовал и не слышал... Ее мир не слышал даже старший охотник за отпетым уголовным элементом - Виктор Жмых, любивший древнее и очень странное блюдо - борщ с балабушками и фасолью, поцелуи в засос и свой пистолет с ужасным смертельным номером -011110.
Иногда, вдыхая кислород суда Мелиса вглядывалась в лица преступников, сидевших за пуленепробиваемым стеклом в специальной камере с трубой подачи быстрого газа, и думала о своем. Они ее могли вдохновлять своими некрасивыми лицами со щетиной, горящими или уже потухшими глазами. Она видела в этих людях настоящие предсмертные чувства, а не поддельное притворство. Таких чувств никогда не было в глазах оперативного работника полиции Виктора, он всегда был уставший и чуть весело пьяный после очередной страшной погони и громких перестрелок с очень нехорошими людьми.
Мелиса обожала носить красные колготы и черное платье, что приводило всех заседателей в недоумение, раздражение и смех. Но ей нравилось…, и она помнила законы страны, в которой жила:
«Никто не имеет права навязывать свое мнение другому гражданину страны, что касается одежды. Ходить голыми запрещено, всё остальное можно!».
Поэтому законопослушные граждане поглядывали на Мелису украдкой и прыскали хохоточками в потные ладоши и холодные ладони, обязательно отвернувшись. Доказательств их издевательств или намеков нет, значит, никто не оштрафует. Закон превыше всего! Черное платье было ниже колен, черная челка закрывала даже брови, длинные пальцы летали по клавиатуре компьютера, как десять клювов таежного дятла, печальные глаза были сосредоточены, а новенькие красные колготы, ловили одинокий солнечный зайчик, отдавая ему свой красный оттенок с люксовым блеском. Этот блеск она и любила. Вид у нее был театрально печальный, возвышенный, летающий, с длинной шеей, но за исполнительность и дикую нечеловеческую скорость печатанья на компе последней категории, ее уважали и ценили, как работника бесценного и незаменимого. На последнем изобретенном в Сибири секретном компе было ровно двести семь кнопок, и никто не мог на нем работать, кроме нее.
Мелиса считала себя поэтессой, и ей этого было совершенно достаточно, округляя одиночество и рисуя загадки к собственной жизни. Она часто размышляла- «… почему у многих поэтов придурковатый вид?» И тут же отвечала сама себе –«… потому что они видят жизнь не как миллионы сограждан, они видят ее со стороны солнечных гармоний и могут объяснить это словами. Это еще нужно разобраться у кого придурковатый вид – у поэтов или… Они просто умеют взлетать и тихо приземляться».
Однажды в зале суда в специальном вытертом пылью воздухе пауз, глядя в лицо бывшему гражданину большой империи, сидевшим за стеклом, она задумалась. Лицо подсудимого напоминало фрукт, бракованный даже для компота. Что Мелиса увидела в его лице, не знает никто, но она схватила ручку и стала, быстро писать:
Я снюсь и сбываюсь. Я очень земная. Коснись меня рядом присев.
Зависла, едва оторвавшись от края, на взлетной твоей полосе.
Зачем в моем имени- горстка жемчужин, почти потускневших в веках?
Любимый отрекся. А те, кто не нужен, замучили кнопку звонка…
Так просто вычерпывать небо ладошкой, распутав в душе узелки.
Привязанность- это полет понарошку. А крылья, все те же силки.
Пусть будет по- твоему, просто и пусто. Зачем же в отсутствии слов-
с упорством маньяка терзаю искусство- кроить лоскуты из основ?
Я есть. Я умею сбываться и сниться. Земная. Смешная. Твоя.
Пожалуй, сегодня взлечу на ресницах. Смотри, отпускает земля!
Сигнальную фразу весне продиктую - разбиться нельзя улететь!
Не сбившись ни разу, поставь запятую, корявым гвоздем на кресте!
Удар. Перегрузка. Тоскою болотной забита дорожная снасть.
Рожденные ползать, валите со взлетной! Взлетающий может упасть!
Она была никем не познанным романтиком или даже больше чем романтиком. У нее внутри билось что-то особенное, чего нет у миллионов других, жующих, плюющих, грызущих и очень мало думающих…
……..
Заключенный Гамаюнов очнулся в вонючей черной темноте. Он нюхал воздух широко работая ноздрями и получал информацию о сырости. Глаза ерзали по темноте, как несмазанные лыжи, стараясь засветить хоть один фотон света, но все было бесполезно. Свет отсутствовал полностью. Где была тюремная дверь и окно определить было невозможно. Новое открытие взбудоражило его еще больше, он лежал голый и почему-то бритый. Бритый, в смысле везде бритый, и там, и сям, где у нормальных мужиков волосы растут, и на челюстях, и на кадыке, и по всей спине. Словом…, младенец. Только после осознания своей полной голости, пришел озноб и марафонские забеги холодных муравьев по коже бывшей волосатой груди. Он быстро сел на деревянные нары и поставил ноги на пол. Ноги быстро вошли в холодную воду.
- Твою мать! - громко выпалил он и отдернул ноги назад. - Еще и воды налили, придурки! Все им неймется… Дурачье! Тысячу раз я им говорил, что холод для ног, никогда не ломает сознание и убеждения. Дальше некуда…, видать я приехал уже на свою последнюю станцию, пятая одиночка за год, и все хуже и хуже!
Гамаюнов прислонился к холодной стене выпуклыми лопатками и, ощутив разливающийся холод, закрыл глаза.
«Открывать глаза незачем, теперь я слепой с глазами, в полной темноте. Разницы нет, открыты они или закрыты. Стена не шершавая, гладкая, значит снова специальные «апартаменты» по мою душу. Не даю я им покоя, идиотам! Что там у нас связано с темными комнатами и слепыми поводырями в некуда?» - размышлял он. «Только слепой не боится наступить на змею… как там еще? …Не нужно искать черную кошку в темной комнате, тем более, когда ее там нет! А ведь точно, здесь черной кошки нет! кис, кис, кис…, мяу-у-у-у-у-у… Молчит кошка. Я могу отличить пятую копию «Черного Квадрата» афериста Малевича от оригинала, не по холсту или анализу краски, а по гвоздям на подрамнике. Что за чушь лезет в голову? Это все из-за каменного мешка. Ни звука, ни света, кругом вода, холод, моя человечья шкура без волос и еще черти что. Почему нет паники? Где паника? Эй, паника! Ты где? Нет её…, суки!».
Гамаюнов притронулся к локтю, на котором была корка запекшейся крови. Болела шея и оба колена, ребра ныли, как сломанная музыкальная шкатулка. Он машинально открыл глаза, чтобы посмотреть на отрезанный указательный палец, но тьма продолжалась в глазах.
«Подумаешь палец!» - снова размышлял он. «В Кодексе самураев сказано: «если тебе в бою выбили глаз, радуйся, у тебя есть второй глаз, если тебе в бою отрубили руку, радуйся, у тебя есть вторая рука, если тебе выбили второй глаз и отрубили вторую руку, ляг на траву и наслаждайся последними сладкими минутами жизни перед Великой Смертью». А у меня есть еще один указательный палец. Значит я должен радоваться? А почему бы и нет? Он же у меня есть…». Гамаюнов пошевелил здоровым указательным пальцем и улыбнулся в темноту. «Древние японские вояки написали правду, я радуюсь второму пальцу!». Отрезанный палец больно ныл. Его отрубили в кабинете номер 4, на допросе 4 степени, к удивлению, очень ловко, как раз между суставами, но его никто не зашивал, как положено при потерях костяного сустава. Палач - молодой, худощавый придурок в маске часто покашливал, как туберкулезник. Ну и работка у него, наверное, скоро умрет. Кожа была перетянута бинтом, который насквозь промок кровью и присох толстой коркой. Давление вен и капилляров пульсировало на кончике обрубка, напоминая владельцу, что здесь травма и надо что-то делать.
– Что тут сделаешь? Здесь нужно терпеть и ждать, терпеть и снова ждать. Нет… Нужно отвлекаться, так время пролетит мимо. Нечего нюни распускать. Хоть жизнь моя и не ахти, зато я еще дышу. Так уж получилось с моей жизнью…! - говорил он вслух, подбадривая себя голосом в кромешной тьме.
Холод надвигался на все тело. Гамаюнов сел в позу индуса и сложил в замок гибкие ноги. Затем он хрустнул шеей, положил ладони на колени и снова закрыл глаза.
«Ощущения тела не имеют никакого значения для моего сознания. Холод- это иллюзия для кожи и температурное предупреждение организму, который не получает специальные оправдывающие сигналы из головного мозга. Когда Бодхидхарма медитировал в холодной пещере, он ушел из тела на целых семь лет и его ученики, приходя в пещеру, снимали червей с его головы и отгоняли насекомых, птиц и летучих мышей. Ему же было абсолютно наплевать на ощущения собственного тела. Любой может сказать, что я не Бодхидхарма и будет прав, куда мне до святого человека!».
Гамаюнов улыбнулся и произнес в глубине груди звук - «Ом!» затем еще и еще. Ощущения холода заметно отошли, а затем исчезли. Он собрал свою сущность в центре лба и стал распространять тепло по всему организму, ощутив капли пота на шее и спине. Пот появился под мышками и на груди, ему стало жарко. Высунув язык, он стал слизывать капли соленого пота с губ. Заработали мышцы живота, распространяя мышечные движения влево и вправо, вверх и вниз. Ощущения боли в отрезанном указательном пальце исчезли полностью, неприятная пульсация исчезла и Гумаюнов моргнул внутри закрытых глаз. Он все так же управлял своим телом, как и раньше. Ничего не изменилось, ровным счетом ничего.
«Если в замкнутом помещении живут мухи или комары, значит в таком помещении есть дверь, окно или воздуховод. Если в замкнутом помещении нет комаров или мух, значит, это помещение плотно закрыто и редко открывается. Присутствие сырости и воды дает возможность любой самке комара отложить личинки. Но если доступа к воде нет, значит эта комариная сука ничего не отложит!
Он открыл внутренний слух, ощутив напряжение ушей. Ничего летающего, жужжащего и писклявого он не услышал.
«Пока я лежал после укола «Плистамазина Вурилона», любая летающая сволочь могла меня уже попробовать на вкус. Моя группа крови + 7, для них это пирожное с феромоновым вареньем. Ни одного укуса на теле нет. Стерильная работа для подопытного кролика или уже бритой человеческой обезьяны. Была бы жизнь, а смысл найдется!»
Посторонний звук… Он услышал посторонний звук с характеристикой длинного коридора. Это были глухие шаги.
«Итак…, дверь справа, метров пять от меня, звук глухой, проникновение в мои уши на исходе звуковой волны, дверь плотно прижата с прокладками. Ага…, дверь, все-таки, существует и это вовсе не каменный мешок и не яма, это камера с дверью, выходящей в коридор. Логично и ничего нового. Спец тюрьма, как обычная спец тюрьма для особо опасных объектов для общества. Только само общество не знает, кто именно для него опасен? Вот игры и придумали…В глубине камеры он услышал всплеск воды. Так плещут рыбные плавники или …
……………
Судья высочайшей категории, открыл огромный холодильник и взял запотевшую бутылку в руку, быстро вспомнил отрывок из электронной энциклопедии.
«Зубровка: алкогольный напиток крепостью 40 градусов, производился в Белоруссии, Польше и России. Настаивался на траве «зубровка душистая», которая произрастала в Беловежской Пуще, Роще или Чаще, являлась пищей для зубров (отсюда и название). Зубровка известна с начала 16 века, а с 1926 года производилась промышленным способом. Традиционно в каждую бутылку зубровки добавлялась былинка. Что за былинка, черт ее знает? Вряд ли сегодня, кто-нибудь скажет. Дальше интересней, поскольку зубровка душистая содержит ядовитое вещество –кумарин, импорт в США настоек на её основе был запрещен с 1978 года»
- Черти когда! Во, как! Значит жрать сырую Кока-Колу, которая разъедает металл - можно, колоть американские ядовитые вакцины в руки младенцев - можно, пичкать всю молодежь амфитаминами с красивым названием «экстази», тоже можно, травить новыми ядами всю Африку, курить ганджу, нюхать фильтрованный кокантабус, а вот спирт с травинкой нельзя, нужно нацию защищать. Заумный антагонизм загрязненных мнений… Уж так им лучше… Нужна дезинфекция понятий… Кумарин, говорите…, ну–ну!
Судья Гробман открутил горлышко и заглянул внутрь зелено-матовой бутылки с изображением большой волосатой коровы с мощными рогами. В центре бутылки в спирте стояла травинка зелено-коричневого цвета.
– Надо пробовать, а то расскажут эти составители информативных блоков в общей сети, что эта травинка убьет стадо разгуливающих слонов по 18-му километру на Сан-Сет. Небывалый подарок мне принесли, просто небывалый и архаичный, ну- ка, ну- ка…
Он налил ароматной и чистой жидкости в серебряный стаканчик и нюхнул его поверхность.
- А…а…, пахнет то как! Не то что современная нефтяная синтетика, это вам не былинка –травинка-тростинка!
Борис Моисеевич с любовью посмотрел на кусочек черного хлеба с прослоичным кабаньим сальцом в левой руке и на серебряный стаканчик в правой. Он поднял свой крупный нос выше уровня лба, как на старинной гравюре у Георга Скупого и принюхался в сторону кухни, где шеф повар с лицом Боттичелли, готовил вареную лошадиную голову с индийскими специями «арамптхари»
- Щаа-ас, как хряпну…, и ни одна сволочь во всем мире мне не помешает это сделать! – произнес судья.
На столе мгновенно зазвонил телефон, исполняя номерную Фугу святого Баха.
- Идите вы все в жопу! - сказал Борис Моисеевич и, прикрыв глаза, влил в себя зубровку и закусил содержимым левой руки. - Нда…нда! - протяжно исполнил он свой вкусный возглас. - Это цымисоидный цымис, это Ноктюрн Гайдна, чтобы я так ощущал всю жизнь и мои больные ноги излечились от такого напитка! Это вам не Кока-Срока с добавлением наркоты… Даже фуга Баха пришлась кстати… Спасибо тому, кто звонил…, за аккомпанемент! Американцы просто очень недалекие люди. Пишут законы, а ночью под одеялом пьют все запреты пищевых запретов!
Телефон продолжал разрываться старинной мелодией.
- Да пошли вы к чертовой бабушке! Рюкзак вам всем, вместо парашюта! – с улыбкой бросил он в сторону телефона и налил ещё Зубровки в серебряный стаканчик.
Выпив второй раз и расстегнув идиотскую тугую пуговицу на большом пузе, он расслабился. Приятный пот заполнил его волосатую грудь и медленно устремился вниз живота.
- Эти янки даже придумали немыслимую грань между мисдиминором и фелонией. Вот уж точно, пограничное состояние поступков. Хотел бы я посмотреть тем старым сволочам в их лица, которые голосовали в Конгрессе за эту ахинею. Не Конгресс, а сборище альпинистов- маляров, красящих всемирные горы. Катастрофа от нехватки умных людей, это настоящая катастрофа для любого государства… Даже Ооновский английский язык никто не знает, рыкают на своем, как в Калифорнии и считают, что весь мир должен на их рыкающей балалайке разговаривать, а сами не в состоянии выучить пятьдесят фраз по-русски! Это очень сложно, очень…, очень сложно, вашу мать! Куда там, разве это возможно для их мозгов. Как там в энциклопедии сказано про их суды: «Суд Кенгуру- английская идиома, означающая незаконный, несправедливый суд, инсценировку суда, пародию на правосудие. Это выражение часто применяется по отношению к суду, который формально соблюдая процедуру, выносит быстрый и заранее подготовленный приговор»
Гробман налил зубровки и обильно полил кусочек черного хлеба ароматным медом, не забывая принюхиваться к аромату лошадиной головы, вылетающего из огромной кухни.
- Щаа-ас за справедливость, как хряпну! И никто мне не…
Снова раздался громкий телефонный звонок.
- Черт бы вас там всех побрал, когда же у вас будет выходной в ваших «эмптиозных» головах?! – выпалил он и схватил трубку телефона на столе.
- Але, але, Гробман слушает! – поющим и сладким голосом ответил он в трубку, поглядывая на этикетку «Зубровки» и на ухоженный мизинец на левой руке.
- Борис Моисеевич, добрый вечер! Вы не забыли, что завтра суд над Гамаюновым? Сволочь редкая, нарушил статью «54- 506» и еще… - быстро тараторил кто-то на том конце коннекта.
- Кого вы это инструктируете, мальчик мой? Пока нет приговора суда, Гамаюнов не сволочь, а самый обыкновенный гражданин империи, как и вы, и вина его не доказана до сих пор. Вы что дилетант или объелись китайского чеснока с белладонной? Вы обязаны помнить всегда, что профессионализм, это умение визуальным анализом отделять лань от стада крокодилов, а солнечные лучи от паучьей паутины. Совесть у вас есть, или вместо совести у вас новенький синтетик-заменитель с песком? Я разбираю сейчас все электронные папки для завтрашнего заседания, а вы мешаете мне работать, вызванивая мне по вечерам. Я не в маразме и все помню, на худой конец у меня есть электронный напоминатель, который ничего никогда не забывает. Но этот самый худой конец всегда отсутствует в моем доме. Поэтому, если вы хотите вместо него работать напоминателем, то я вас разочарую, вы слишком молоды и у вас всего лишь нетренированный человеческий мозг, работающий с напряжением памяти 4%, а мой электронный друг, имеет черти чего в голове, плюс двести энциклопедий и четыре тысячи известных языков с древним, северным, египетским диалектом фараона Доспера, в придачу. Словом, Скриндлановский, черт бы вас побрал! Где ваша готовность постоянного анализа, происходящего? Что вам надо?
- Извините Борис Моисеевич, но я всего лишь исполняю свои обязанности младшего секретаря! –тихо ответил Скриндлановский и отключился.
- Обязанности? Что ты знаешь об обязанностях, каменистый худой суслик? Маленький мальчик большого делопроизводства. Обыкновенный пис-бой с ведром для мочи Людовика 14-го! Были же времена, едрена мать, а? У тебя и фамилия подходяще –раздражающая. Ну…, и хрен с тобой! Щас, как хряпну! - сказал Гробман в никуда и опрокинул серебряный стаканчик с зубровкой, поглядывая на стекающий по пальцу мед и уже ощущая лошадиные мясистые щеки на своих острых керамических зубах.
…………
Судья высочайшей категории Лунская сидела дома у огромного окна на пятьдесят шестом этаже, за справочником «Астрономика» Манилия, написанным так давно, что об этом могут не помнить даже древние акулы Средиземного моря. С детства она обожала астрономию и давно уже разделила весь мир на то что здесь, и на то, что там наверху. Как правильно, что древние- «… разделяли охотников на мастеров, делающих оружие для охоты благодаря самому Проциону. Кто родился под сиянием этой звезды, могут вывести щенят с тончайшим нюхом, узнать их породу и качество по происхождению, соткать сети и сделать охотничьи копья с надежным острием, легко скользящие петли: все, что связано с охотой, могут они изготовить и выгодно продать!». Писал Манилий в своем труде. Лунская впитывала каждое слово из древнего знания, ярко представляя себе сцены далеких тысячелетий.
Вера Павловна была замужем за легким человеком, безобидным и старательным, маленьким мужчиной без слов. Он ходил в магазины и экономно тратил ее деньги с обязательным отчетом, он выносил ведра с мусором, мыл посуду, пылесосил и даже делал макароны с мясом, которые, якобы, его прабабушка называла –«макаронами по-флотски». Какое вкусное блюдо и какое глупое название. «Откуда же в море макароны?» - всегда улыбалась Лунская. Муж был безотказный, как автомат: редкий, тихий, немногословный и, вообще, таких в природе не бывает.
«Я, наверное, счастливая? Стояла бы сейчас в магазине в очереди с вонючим народом и принимала бы на себя их чихания, кашель, злые взгляды на мою уникальную, идеально сидящую одежду, и еще много всякого минуса!» - думала Эрмелина Эдуардовна, глубоко затягиваясь сигаретой в янтарном мундштуке с древними букашками внутри. - Да уж… Мне повезло! Могу заниматься любимыми делами. Я даже не знаю, где и когда спецмашины забирают мусор? Где купить смазку для замков входной третьей двери? Какой сорт макарон и мяса нужен для макарон по-флотски? Зато я знаю годовой оборот плутоида Макемаке (Пасхального кролика) названного в честь бога рапануйцев с острова Пасхи, и я знаю устойчивость пояса Койпера, а он не знает. Мой муравьишка, мой жучок, мой атмосферный человечек, мой старатель, человек-совесть! Сидела бы я без него и голодная, и холодная, и в замусоренной квартире с пыльными люстрами на стенах и читала астрономические справочники и адвокатские статьи. Нет! Я счастливая. Весь мир построен на несчастной любви и немыслимых сплетениях ее кривой формулы, поэтому я счастливая. Сам Эйнштейн не разобрался бы. Мое время требует этой амнезии. Парадокс? Парадокс –это только обозначающее слово и не больше. Никаких парадоксов… Я могу изучать звезды в свободное от работы время, а это для меня главное!
Она взглянула на мощный телескоп на балконе и сбросила пепел в тарелку с новенькой, обглоданной сливовой косточкой.
- Так, так, так! – сосредоточилась Вера Павловна, внимательно вглядываясь в карту книжного звездного неба. - И что мы имеем сейчас, а мы имеем вот что. Венера, венчающая Великую Кармическую Ось, встретится с почитаемой у восточных астрономов «Плачущей» Звездой Эльгомайза, имеющей прямое отношение к Проциону. А если быть дотошной и правдивой, то арабы называют ее –Аш-Шира Аль –Гумайса (Сириус, проливающий слезы). Так, так, так! Вот мы с вами товарищи и приехали… Теперь возникает только один вопросик, что мне с этим всем делать и рассказывать ли Председателю суда?
Лунская затянулась сигаретой и выпустила новый дым в сторону кондиционера. Сизый дымок, скрутившись в причудливую виноградную лозу, медленно подполз к кондиционеру и мгновенно исчез в щели, слизанный электрическим воздухоочистителем. Вера Павловна сняла очки в серебряной оправе и положила их на стол. Серебро поймало свет лампы и, блеснув в никуда, успокоилось. Она задумалась. Ей нравилось думать всегда, еще со школы она видела не только ближние результаты, но и дальние, за что в солидном возрасте была уважаема среди розыска всех континентов. Особенно, когда написала небольшой, но очень качественный труд «Два основных вида поведения преступника после совершения преступления». Ей аплодировала маленькая Европа и огромная Сибирь, Бразилия и Союз Китая и Японии, ей вручали награды везде, где только можно, а пыль на полках для наград протирал ее маленький атмосферный человек- ее муж. Розыск многих стран, прочитав ее труд, мог быстро ориентироваться и принимать правильные решения по следованию и поимке разного преступного сброда. Потому что розыск уже понимал, как они мыслят после преступления, и где будут прятаться от миллиардов видео камер по всему миру.
Лунская продолжала курить и мыслить. Она думала о последствиях своего наблюдения и открытия, о расположении Эльгомайзы и истинных постулатах профессионального поведения судьи, при чем, она относилась к своим рассуждениям очень серьезно, вдумчиво и логично. В это время возле очковой оправы неожиданно позвонил телефон.
- Лунская на проводе! - бросила она по старинке, подражая своей бабушке, тоже судье высочайшего суда бывшей страны.
- Эрмелина Эдуардовна, добрый вечер! Извините за беспокойство. Я хочу вам напомнить, что завтра…
- Завтра суд над Гамаюновым. Это я помню и все материалы уже просмотрела. Спасибо за напоминание, но Скриндлановский, вы же знаете, что я ничего и никогда не забываю.
- Да, да…, Эрмелина Эдуардовна! Но это просто моя обязанность, обзванивать и напоминать всем судьям…
- Вот и очень хорошо, что вы исполняете свои обязанности не смотря на поздний час. Кстати, насчет моей памяти. Скриндлановский, ровно двадцать четыре дня назад, я сделала вам замечание насчет вашего левого сбитого каблука, на ваших черных ботинках фабрики «Дальние Дали». Замечание я сделала вам в один час тридцать семь минут у левого окна, пятнадцатого переходного этажа из Блока «К» в Блок «Е», где стоит пепельница с надписью: «Брось курить!». Далее…, я умолчала о том, что на вашей белой рубашке пятая пуговица сверху от горла пришита не белой ниткой, а желтой. Это очень диссонирует с окружающей обстановкой в Доме Правосудия. Намекаю вам, именно во времена вашего сомнения в работоспособности моей памяти, заменить каблук и пришить пуговицу белой ниткой. Всего доброго, мой мальчик!
- Я обязательно…- прозвучало на другом конце, но это уже не имело никакого значения для Лунской. Она отключилась и думала только о звезде, а не о стоптанном каблуке какого –то неряхи.
……………………
Судья Ван Ду лежал в большой ванне с минимумом пены и задумчиво смотрел на надпись, высеченную на гранитной стене его собственного ванного бассейна – «… каким судом судите, таким и будете судимы, и какою мерой мерите, такою и вам отмерено будет! И ты тоже –Судья! Хочешь верь, а хочешь нет, все равно итог будет один!».
Он сплюнул в толстую пахучую пену и повернул голову направо, где висела гранитная плита с высеченной другой надписью - «Истинное величие судьи, покарать себя или раскаяться». Еще ниже он прочитал надпись на африканском розовом мраморе-«Судьи - это тени с правом колокольного звона для глухих и анестезией для всех раненых жизнью». И еще ниже – «Судей никто не помнит, помнят преступников. Всегда будь в тени»
- Да, уж! Это работает, это точно. Знал бородатый и усатый с чистыми глазами и мудрой головой, о чем глаголет, знал очень хорошо и в Лаконику не ходил. Умный был этот парень, прокатившийся на ослике. Наломаешь дров в суде, чтобы время сократить, засудишь нормального человека, и все, пиши себе приговор. Много отдал бы Понтий Пилат, чтобы не умывать свои руки в тот день. Ой, как много… Ан нет, времечко уже тю-тю…! Нужно было мозгами шевелить и здравым смыслом, а не имперским гонором. Судья- это всегда искусственный поворот с дороги в судьбах людей. Или возвращай человека на его дорогу или сверни в сторону сточной канавы. Нужно быть очень осторожным. Зачтется каждому, придет времечко все суммируется и зачтется. Храни меня Великий Разум, а не оголтелая всеобщая глупость!
Аларих ван Ду любил разговаривать сам с собой, потому что жил один без хитрющей и ноющей жены, без ее жирной шеи со змеиным посапыванием во сне. Он жил без шумных детей, собак и попугаев с канарейками, а мирно сосуществовал с арахнидами и чувствовал себя их повелителем. Весь третий этаж его огромной четырех ярусной квартиры в жилом Судейском районе был напичкан стеклянными ящиками, в которых жило огромное множество арахнидов, а попросту, пауков. Конечно же у него не хватало времени за всем этим ухаживать, и для этого он держал «Спец человека» по имени Зюйд. Это была мрачная личность, однажды спасенная судьей, умопомрачительно долгой комбинацией вынимания Зюйда из тюрьмы и помещением его в сумасшедший дом имени «Восстания Первого Апреля». Ван Ду было очень трудно найти человека, который абсолютно честно и от всей души любил бы пауков. Таким был Зюйд Эрменрих, смешанный полукровка, молчун, человек с глубоко посаженными в череп голубыми глазами и просто датско-норвежский путешественник-авантюрист, ночью зарезавший семерых бандитов, грабящих чужой караван и попавший под страшную несправедливость восставших пустынных племен. Зюйд всегда помнил, что обязан Ван Ду продолжением своей жизни, хотя смерть его давно прельщала быстрым переходом куда-то в другой мир с кремовым оттенком. Для того, чтобы доказать свою неистощимую любовь к паукам и остаться в огромном доме с суперусловиями проживания, Зюйд все время держал одного из арахнидов у себя в кармане, и подбрасывал ему саранчу один раз в три дня. Этот паук оказался самкой, и следуя природной программе, паучиха свила в его кармане гнездо и отложила яйца. Показав свой карман хозяину, Зюйд получил не полный и не закомпостированный билет доверия, не полную свободу действий, а много воды и регулярный вкусный стол.
Для закрепления своего статуса пожизненного пребывания в судейских хоромах, Зюйд рассказал хозяину нечто необычное из жизни пауков, а именно: «Когда паук плетет паутину…- начал Эрменрих - … то настраивает каждую нить на особую частоту, какую-то натягивая, какую-то ослабляя. Благодаря этому он всегда легко может определить в своей сети место, в котором запуталась добыча, а также отличить еду от потенциального партнера для спаривания!». После такого выступления Зюйд получил коды доступа к дверям трех этажей, код зажигания трех машин, и код включения охранной сигнализации. Но пиком доверия было разрешение судьи ухаживать за огромным кустом малины, в центре зала, где внутри между веток листвы и ягод в невероятно густой простыне паутины жил гордость Ван Ду, настоящий тропический убийца Гигантро Пальмус Вараед величиной с голову человека. Его кормили крысами и хомяками, бросая их на липкую белую простыню. Судья был в восторге, наблюдая за пожирательством омерзительно мохнатого членистоногого, прислушиваясь к хрусту паучьих хелицеров. Ему даже казалось, что огромный паук ему благодарен и умеет улыбаться всеми восемью глазами.
Старый Ван Ду страшно уставал от судебной работы и только в своем мраморном доме, как и все его коллеги, имел возможность уйти в любимое хобби, любимое дело, процесс настоящего наслаждения своим увлечением. Один раз в полгода, Аларих Ван Ду закрывал все окна и двери огромных апартаментов, закупоривал все воздуховоды и открывал большую коробку с саранчой, присланную из Африки. Затем, хмурый Эрменрих, выпускал всех изголодавшихся пауков и начиналась настоящая охота. Нужно сказать, что самый маленький паук был размером с ладонь, а самый большой, умещался в небольшом чемодане. Они жрали не только саранчу, но и тех, кто был поменьше. Судья включал на полную громкость «Времена года», закуривал запрещенную сигару ручной работы с дальних океанских островов Магамоту и вместе с Зюйдом смотрел на охоту арахнидов и на живую саранчу. Это был его день, день наслаждения, день того, что ему нравилось.
Таким образом трое судей имели свой маленький мир, который они любили изнутри. Это был мир, принадлежащий только им: древние алкогольные напитки, бесконечная астрономия и аномальная любовь к паукам, давали им качественные эмоции, уводя в мир, совершенно далекий от Правосудия. Все трое работали в триндеме и знали слабости друг друга, никогда не используя в спорах тайную информацию. Они знали толк в проблемах и прекрасно понимали, что любая проблема сегодня, это масса ошибок вчера и целый мешок проблем завтра. Поэтому старались никогда не делать ошибок по отношению друг к другу, чтобы завтра не расхлебывать результаты непродуманных собственных измов-идиотизмов.
………………………….
Гамаюнов сидел на деревянных нарах поджав под себя ноги и улыбался. Он внимательно слушал всплески в дальнем углу камеры. После каждого водяного звука он начинал считать, и постоянно окончательная цифра равнялась двадцати двум. Из ноздрей стал выходить невидимый пар, невидимый, но ощутимый. Температура в камере ощутимо понизилась. Камера номер 222, была рассчитана на искусственное запугивание и нанесение ощутимых изменений в психической стойкости пациента. Там в углу в кромешной темноте специальное электронное приспособление через каждые двадцать две секунды наносило плюхающий удар по воде, который мог вывести из себя любого новичка и сделать его психопатом. Иногда яркая вспышка била в его закрытые глаза с силой свинчатки. Иногда звук скрежета металла по стеклу разливался по камере, выдирая из кожи крупные мурашки. Но Гамаюнов был не таким, у него было главное оружие - это его опыт. Он уже встречал такие штуки, сидел с закрытыми ушами и глазами, более того, он выстоял целый день в специальном обездвиженном стакане, когда капли воды с высоты в десять метров, аккуратно били его в голову до онемения кожи черепа и китайской пульсации низа позвоночника…
Он выдохнул в воздух еще раз и снова ощутил пар изо рта. Хрустнув шеей влево и вправо, он выпрямил шею и произнес звук-«Ом-м-м-м-м-м…», затем еще и еще. Живот прогнал ощущения дикого холода, и мышцы рук стали медленно расслабляться. Он стал вспоминать – «… я припоминаю, какой-то древний певец пел о какой-то птице… Да! Точно… Кажется, вот так… «Словно семь заветных Лун на пути моем встает, это птица Гамаюн, надежду подает…!». И еще там было что-то о сказочной птице Сирин и птице Алконост. Я их помню и вот птицу Гамаюн тоже помню, что она надежду подает. Это точно. Спроси сейчас у любого, что за птицы такие - Гамаюн, Сирин и Алконост, никто вразумительного ничего не скажет. Время вырезает все из мозга, даже то, чего там отродясь не бывало. Птицы, … птицы. Как поживает мой попугай, вскормленный со времени его яйца? Как он там, мой дорогой Пафнутий, говорящий поучительные фразы из Программ для Путешественников. Как смешно он орал однажды –«Граждане! Лазить на верхушку пирамиды Хеопса-запрещено! Кто нарушит этот закон, останется без тридцати обедов, со дня задержания!». Он вырастил его с маленького неуклюжего и голого птенца, у которого шаталась головка с огромным мягким клювом. Попугай считал Гамаюнова своим папой и мамой, а может даже и бабушкой.
Сидя на нарах, он ощутил замерзшие уши и кончик носа. Он вспоминал глаза годовалого печального ребенка на плече у своей мамы в далеком автобусе, давно ушедших дней… «Читай информацию в глазах детей, они ближе к истине, чем кто-либо!» - звучал голос учителя в голове. Этот ребенок всю поездку заглядывал в глаза Гамаюнову, не моргая и стараясь что-то сообщить через голубизну своих собственных очей. Они вычитывали друг друга, обмениваясь молчаливой информацией. Ребенок, прибывший в этот мир всего год назад, знал нечто, что помогло ему ответить на массу вопросов. Ребенок прибыл только что оттуда, где Гамаюнов был целых сорок лет назад. Вдохнув в себя воздух насыщенный сыростью, он ощутил на носу и кончиках ушей лучи горячего прозрачного солнца. Нос стал загорать с мыслями о том, что к вечеру в хижине с широкими окнами нужно будет сдирать сгоревшую кожу со всего носа и мазать его антиожоговым средством с миндальным маслом, лежащим в верхнем кармане голландского чемодана. На острове было потрясающе одиноко и уютная лодка отбивала легкими веслами ритм о прозрачную воду. Каждые двадцать две секунды громкие всплески весел о воду, заставляли его зажмуриваться еще сильнее, потому что теплая вода попадала на лицо молекулами рассыпанных капель. Совершенно голое тело, аккуратно выбритое местными девушками в местном салоне, приносило в сознание невероятное ощущение свободы, свободу от ненужных волос, ненужной одежды, обуви и всего остального и совсем ненужного, придуманного за тысячи предыдущих лет. На острове работал постоянный закон для всех мужчин, быть голым и везде выбритым, от головы до пальцев на ногах, для необычной полноты ощущений, потому что трусы любой дорогой фирмы, это уже не ощущения, это результат кошелька и магазинов. Гамаюнов сидел на белоснежном песке, закрыв глаза и ощущая присутствие легкого ветра в районе паха. Два веселых дельфина кричали и щебетали разными звуками, поднимаясь над водой и хлопая плавниками. Они звали его немедленно открыть глаза, они звали с собой в глубокий и прозрачный мир…, мир чужого счастья без денег и без изуродованных мнений о море. Левым ухом он услышал шелест пальм и хруст раздвигающегося бамбука. Какое-то большое животное шумно нюхало воздух. Страшно хотелось открыть глаза и посмотреть. Огромный кокос упал на камень и разбился, обдав брызгами лицо Гамаюнова. Захотелось пить. Рядом лежащая девушка с ровным породистым носом, громко чавкала ароматной дыней или бананом. Она тоже попросила открыть глаза и смотреть на мир, но только после увесистой пощечины в левую щеку, Гамаюнов открыл глаза и зажмурился от яркой лампы, совсем не похожей на солнце.
- Ну, слава тебе Господи, вернулся! - раздался уверенный начальственный голос. - Сколько раз я вам говорил, все ваши меры против него не действуют. Он медитирует, как настоящий Воха высочайшего уровня. Ему холод и запугивания с отрезанием пальцев до лампочки, вы что, не читали его личное дело? Вот попробуйте запретите ему медитировать. Он вас засмеет. Я его забираю в наш Департамент, вот подписанное разрешение Директором Высшей Аналитики. Ему же на суде завтра нужно быть в полном порядке и сознании! - сказал человек в синем халате кладовщика и в шапочке с красным восклицательным знаком в конце букв «ВА» - Сделайте ему укольчик Ардиноселазипина номер 6 и грузите на носилки. Вы просто глупые дураки, больше мне нечего сказать!
Гамаюнов ощутил легкий укол в шею и мгновенно закрыл глаза. Он знал, что такое Ардиноселазапин номер 6 и смотреть на результаты тошноты «пьюка» после этого спец укола ему совсем не хотелось. Опыт брал свое и самосохранение тоже. Он отключился, едва ощутив усиленный выброс крови в горло и нарастающую волну какой-то гадости. Спец жидкость начала свое путешествие в крови инакомыслящего человека на благо Империи.
Ничего не изменилось…, ровным счетом ничего. Государство растворяло мозги своего же гражданина во благо себя. Как и тысячи лет назад инакомыслие подвергалось гонениям и издевательствам. Вместо того, чтобы сесть и поговорить, постараться понять и выписать новую мудрую схему общения с теми, кто видит и слышит иначе, кто получил совершенно иное видение происходящего. Поговорить с теми, кто, как и другие, хочет что-то менять в лучшую сторону не для себя, не для узкой кучки негодяев и тихушников, а для созидателей. Все равно любая государственная доминанта - это просто время, которое обязательно закончиться, а потом наступит совсем другое время, принадлежащее другим людям, другим правилам, другой песне и другим дорогам… Время - это мудрая клетка для дураков. У этой клетки есть огромный замок мудрости, но нет ключей. Где правила бывших государств и бывших диктаторов? Где они? Ну конечно же, все давно закончились... А сколько убито людей, которые думали и поступали иначе, чем велели Диктаторские режимы одного или нескольких идиотов? Их сметали с лица земли, не желая даже выслушать их «крамолу», которая рано или поздно всплывала, как передовая мысль тех времен. Какой явный замкнутый круг. Ничего не изменилось и сейчас…Глупое дурачье. Великий Темный Программист!
Дом Правосудия стоял на отшибе, как и было прописано в старинном законе в конце двадцать второго века. Этот «отшиб» имел свои правила. Ни одного дерева и ни одного кустика вокруг огромного здания. О фонтанах речь вообще никогда не шла и не могла идти изначально. Дорога к зданию была только одна к главному входу, куда и подъезжали машины с судьями, обслуживающим персоналом и заключенными по железобетонному унылому покрытию. Все пространство до самого горизонта было абсолютно открытым в целях особой безопасности. Вертолетная площадка была ликвидирована после последнего нападения на здание еще шестьдесят лет назад. Все строение, всей своей массой одиноко стояло в чистом поле и просматривалось от горизонта до горизонта. Строгие правила не касались только вездесущего воронья, которое кружило над закрытыми мусорными баками, ощущая наличие пищевых объедков, после завтрака и обеда девяти тысяч внутренних служащих.
…………………….
Адвокат Соплинов нервно курил в коридоре, разглядывая проходящих мимо поверх очков. Он представлял Адвокатскую Фирму «Шустрый и Хью» и весьма неожиданно был назначен на дело какого-то Гамаюнова. Он крутил свой экранчик и бегло читал материалы дела. Как защищать своего подзащитного он понятия не имел и лихорадочно искал это понятие в бесчисленных страницах дела.
«Какого черта назначили меня защищать этого монстра? Его сам дьявол не сможет защитить, он же проходит по нарушению статьи 54-506!» - стучало в его голове. «Да…, ну и денек будет сегодня. Чувствую я, что обломаюсь на этом дельце и получу втык от Вениамина Шустрого и от судьи. Это уж точно. А то и выгнать могут и тогда…, и тогда я поеду к дяде ловить триглу в водах Гилорского моря!» - пульсировали мысли в голове и не давали сосредоточиться.
То есть…, адвокат Соплинов думал о своей шкуре, авторитете, заработной плате, престиже и еще черти о чем, кроме спасения подзащитного человека. Хотя и так ясно, о каком престиже и авторитете человека с такой фамилией может идти речь? Имя- это судьба, а фамилия, это еще больше, чем судьба, это или каменный груз на плечах, или светлые небеса за плечами. Когда выходит Адвокат Соплинов, мало кто воспринимает его серьезно, это же не Адвокат Громов или Правдолюбцев, это целый Соплинов. Такую фамилию можно возвысить только исключительным талантом, великолепной речью и логическими заключениями Цицерона или Демосфена. Тогда возникнет лихой диссонанс, фамилия-дерьмо, а в деле гиперпрофессионал! Простят все не только фамилию, но и секс-туризм с миниатюрными девочками в ночном Сингапуре и огромное пузо, от вареников с хлебом, пельменей с майонезом и куриных отбивных на ночь.
Мелиса курила не в коридоре, а в туалетной комнате с буквами «ДД» (Для Дам). Сидя на бархатном диванчике, она рассматривала свою тетрадь со стихами и подбирала рифму к слову «Рай» … май, край, пеняй, наливай, восставай, подавай, закрывай, негодяй, Дунай… Она ненавидела себя за приходившие в голову дурацкие рифмы никак не вяжущиеся со смыслом самого сочинения. Она страдала и была счастлива от творческого процесса, занимаясь легким издевательством над собой. Она писала стихотворение о большой охоте за тем, чтобы стать кому-то желанной. У нее было свое любимое маленькое хобби, где она была той самой женщиной, о которой мечтают все мужчины с мозгами. Она писала и улыбалась тому, что под высоким черным воротником ее длинного платья надежно был спрятан очередной, утренний и кровавый засос на шее от очень уставшего на работе товарища Жмыха, у которого Мелиса была в фаворитках его сексуальных утех с бандитскими фантазиями.
Судья Гробман пил утренний кофе в огромной комнате отдыха собственного кабинета. Он держал нефритовую чашку, отставляя мизинец в сторону так, как будто хотел повесить на него пальто, вязаный шарф и любимую шляпу из кожи летучих мышей. Кофе был отменный и быстро проникающий в вены, будоражащий левый глаз и левую часть головного мозга. После вчерашнего времяпрепровождения с литровой бутылкой «Зубровки» он нуждался в улучшении собственного здоровья.
«Ну, надо же… Уже назначили Соплинова на роль адвоката. Настоящий запараноидный человек, на котором все срываются, кроме меня. Костюмчик дрянь, всегда… Сколько раз ему дураку нужно намекать, чтобы он поменял свою туалетную фамилию и костюмчик? Это просто какая-то вшивая клоунада. А когда он открывает рот, спасайся кто может… Его, дурака, всеобщей критикой могут довести до самоубийства, но это уж без меня. Я буду его хвалить, а то он уже на грани, я это чувствую своим мизинцем. Будет потеть и заикаться, бэкать и мэкать, как какое-то животное с рогами в древности, будет шелестеть ручкой в правой руке, а иногда чесать волосы выше левого уха и трусить перхоть на столы. Какой все-таки он принеприятнейший типус - этот Соплинов! Но я должен терпеть, потому что он не мой карманный адвокат, а обыкновенный трудяга, попавший в не свою среду. Гергемоза его забери! И, вообще, терпеть - это моя работа!»- думал Гробман и продолжил пить кофе.
Лунская стояла у окна в обтягивающем ее фигуру платье. Сзади она была похожа на любовницу очень умного и щедрого богача, но никак не на судью или астронома. Отполированный браслет из метеоритного железа с изображением созвездия Змееносца, сверкал на ее запястье. Она размышляла и смотрела на горизонт, потому что смотреть было больше не на что.
«Если период обращения Альтаира так замедлился за последние сто одиннадцать лет, то почему это не было предначертано и описано в трудах ранних астрономов? Странно… Конечно же, Альтаир не увидишь в мой телескоп и такие выводы поспешны. Значит нужно просить разрешение на допуск во всемирный Звездный Атлас и справочник всеобщего анализа обращений звезд. Только так я смогу понять, что, черт возьми, там происходит? Сегодня же после заседания я обязана написать заявку и отправить ее на рассмотрение в Высший Совет».
Она развернулась и пошла в зал заседаний, красиво виляя тренированными бедрами и жестоко проигнорировав проходившего мимо Скримблановского со стоптанным каблуком и желтой ниткой в пуговице.
Ван Ду лежал на кушетке в комнате тайных совещаний и рассматривал нового паука в стеклянной коробке, присланного из глухих районов Бразилии, которых нет даже на карте мира. Вся коробка была обтянута паутиной изнутри и самого арахнида не было видно. Справа в углу болталась гроздь красно-полосатых яиц, обтянутых паутиной, что привело Ван Ду в полный восторг.
«Будет потомство! Вот это да! Я заплатил за одного только паучка, а приехало минимум пятьдесят, какое счастье… Это очень выгодная сделка и хорошая утренняя новость!» - подумал он и улыбнулся.
Судья взглянул на часы. До начала заседания оставалось тринадцать минут и одна целая толстая секунда. Океан времени!
- Кого назначили прокурором? Сейчас мы посмотрим! – буркнул себе под нос Ван Ду и включил экран. – Ага…, будет Ирза Ибрагимовна… Ну все, тогда я спокоен. Ему конец, этому Гамаюнову, ему настоящий пинкец…
………………..
Все окна были зашторены голубым и толстым бархатом. Часов в зале не было, как в древнем и уже давно запрещенном казино. Стены были зашиты звуконепроницаемой тканью и весь зал судебных заседаний напоминал драгоценное хранилище для сокрытия чего-то эдакого тайного. Зал освещался с пяти сторон и был светел, как лист белой бумаги. Уютная кабинка длинной десять шагов и шириной три шага, отсвечивала яркий свет толстым пуле и гранато непробиваемым стеклом. Это было место для преступников, над которым виднелась аккуратная труба с быстрым газом для бесноватых и неуравновешенных созданий, дабы обезопасить судей от разнообразных грязных оскорблений со стороны подсудимых. Каждому входящему в стеклянную шкатулку на запястье одевался браслет, подсоединенный к кнопке на столе главного судьи. Разряды в 400 вольт после каждого грязного словца, быстро приводили в сознание и дисциплинировали самых, самых глупых и дерзких. Как и полагалось еще с незапамятных времен подсудимый сидел уровнем ниже, чем судьи… Три огромных кресла, сделанных из древнего ливанского кедра, величественно возвышались над залом у гербовой стены. Огромный дубовый стол с деревянным молотком, как символ власти и юридических полномочий, лежал возле деревянной наковальни для усиления звука. На молотке на старинной латыни было написано «Habeas Corpus!» (У Тебя есть Тело), что в близком аналоге переводилось как «презумпция невиновности», гарантируя любому человеку справедливый суд. Всякий раз трогая этот молоток, Гробман быстро вспоминал историю судьи во времена правления мудрого, беспощадного Хаммурапи и его глаза расширялись, а иногда даже пробивал горячий пот.
«Как только великому и ужасному Хаммурапи донесли о том, что его Верховный Судья Саттек берет взятки за свои решения, он тут же на следующий день, позвал к себе сына судьи и, усадив его на новенький стул, сказал:
- Отныне, Ты будешь Верховным судьей, молодой Иралам! Только ты и никто больше. Будешь вершить суд справедливо, без взяток и не так, как твой отец. Во время всех судебных заседаний, будешь сидеть только на этом новом стуле, потому что он обтянут кожей, содранной со спины твоего обезглавленного отца!
Гробман еще со времен учебы в Высшей Судебной Академии проникся этой историей и, чувствуя кожу на своей мокрой спине, всегда сомневался в правильности окончательного вердикта, что нельзя было сказать о его коллегах.
Судебное заседание готовилось как хирургическая операция. Уборщики еще ночью вымели мусор и протерли все ручки раствором каниамина. Все насекомые были высосаны в специальную трубу. Воздух стоял не двигаясь никуда. Это был воздух зала судебных заседаний номер 8. В пустоте тишины разглядеть величие Правосудия было невозможно. Торжественность приготовлений, скорее всего, напоминала зал перед установкой Новогодней елки для утренников балованных чад богатых родителей. Не шевелилась полная изолированная тишина, не пропускающая ни одного постороннего звука снаружи. Заканчивая установленную процедуру двое полицейских пропустили схему зала на чувствительность к взрывчатке. Так, от нечего делать, зевая и поглаживая маленького кокер-спаниеля за его невероятный нюх к крупицам самого пошлого динамита и СИ -4, до кварцевых бризантных ВВ высочайшей фильтрации. Порядок соблюдения инструкций присутствовал везде, особенно в головах, исполняющих задачу. Старинное наследие олицетворения справедливости стояло в углу. Это была мраморная скульптура женщины с закрытыми глазами, весами в левой руке и мечом в правой. Все помнили ее имя –Фемида. Но никто и никогда не мог бы сказать, какого цвета были ее глаза, потому что они всегда были закрыты повязкой. «Закон один для всех!» была надпись на пьедестале у ее ног. В этой фразе многие сомневались, даже те, чей уровень уважения закона зашкаливал за красную полоску любого прибора.
Гробман сидел за столом и очень хорошо осознавал, что правда и ложь ходят, не только держась за руки, но они еще вместе едят мороженное, говоря друг другу правду и ложь, целуются и каждый день смеются над беспомощностью людей. Борис Моисеевич любил заглядывать в будущее, хотя бы в двенадцатый день от существующего дня. Он понимал, что такое психическое продуцирование на мозг любого взрослого человека и его влияние на его убеждения, что такое субъективная уверенность в адекватности содержания любой идеи. Он понимал и не мог поверить, что есть еще люди, нарушающие закон всеобщего согласия и коллективного мышления.
- Кому-то все-таки неймется, а с другой стороны, всегда, во все века были люди, которые не мыслили, как все, не жили, как все, не поступали, как все. Это правда! Но общество расправлялось с ними, не выслушав и не вникнув в суть? Это ложь. Были попытки. И что? Попытки были, а затем были казни и изоляция в лагерях. Черт подери! Почему их так бояться, что изолируют? –бурчал про себя Гробман, читая биографию подсудимого. –Кажется мне, что этот парень, не простой тип и за свои убеждения будет стоять горой. С одной стороны- это похвально, хотя слово «похвально» само по себе несет ничтожный смысл. Это интересно? Пожалуй… Бросить вызов устоявшейся системе под страхом умереть? Это уже не похвально, это значит, что его внутренние убеждения, будут намного превосходить убеждения мои и всех нас в зале суда. Мы будем судить или осуждать то, от чего шарахаемся, как от метеоритов, не познав сути его личных измерений этого мира. Да уж…дельце с ключевым моментом…
Гробман нажал на кнопку и в кабинет влетел свежий воздух с химической формулой Альпийских гор. Он вдохнул в себя содержимое кабинета и озабочено погладил себя по толстому выпирающему животу. Гробман перед всяким заседанием вспоминал слова одного не раскрытого агента Империи, которые ему понравились много лет назад на берегу Черного моря. Этот агент перед отъездом в Ливан сказал ему –«Какой бы пост не занимал человек, даже такой, как у вас, он прежде всего простой смертный. Никто не ведает, что таится в сердце другого. Обстоятельства ваши таковы, что решение, которое вы примете, прежде всего отразиться на вашем положении!». Внимательно вглядываясь в лицо Гамаюнова на цветной фотографии, он пробовал вспомнить древнюю песню о какой- то птице с названием созвучным с этой фамилией. Неказистый мотив кружил в голове у самого выхода на кончик языка. Включив информативное окно, он ввел поиск происхождения и схожести всех звуков и имен, связанных с фамилией Гамаюнов. Через три секунды, хриплый и очень странный мужской голос запел – «Как засмотрится мне нынче, как задышится? Воздух крут перед грозой, крут да вязок…
- Эти древние были странные люди! – тихо пробурчал Гробман. – Вот бы воздух перед грозой понюхать и ощутить, что поет этот хриплый мужичок с таким надрывом. К сожалению, это невозможно, все грозы давно уже собираются в электро-грозовые хранилища. «Это птица Гамаюн, надежду подает!». Вот-вот, я чувствую, что он не прост этот Гамаюнов, а с ним какая-то надежда. Пора идти… Гробман закрыл дверь, за которой из экрана не выключенного компа доносились яростные и очень странные слова древнего поэта- «… словно семь заветных Лун, на пути моем встает - то мне птица Гамаюн, надежду подает!».
…………………………
Бодрин номер 12 полился в вены и капилляры, обгоняя свои оранжевые потоки в скорости привода в чувство пациента. Легкий укол в вену вернул Гамаюнова из его дозированных грез в глупую реальность, когда его ум должен контролировать глупое тело и страдать из-за самого себя. Глаза открылись, упираясь в светлый потолок и умеренный свет с напылением антираздражителя. «Привет, реальность! Мой Судный день настал! А что я хотел? Разве бывает иначе, если есть причина, то обязательно будет и следствие. Вот оно мое следствие. Вместо чашки чаю на веранде моего несуществующего дома я лежу в палате для идиотов с лекарством в мозгах и в позвоночнике. Мои руки крепко связаны длинными рукавами и затекли уже так, что я не чувствую ладоней. Это что-то новенькое они мне всандалии, я такого подъема сил давно уже не ощущал, это я еще не ел пять дней, а если пожрать, то вообще будут ощущения той осени, когда я был счастлив на рыбалке. Там был компот, а все пили холодную водку. Я никогда не пил такой вкусный компот. Его приготовила китайская бабушка, прекрасно читавшая стихи Пушкина из его Болдинской осени. Я ловил рыбу и отпускал ее с извинениями за причиненную боль в ее губах и за полученный стресс коварной ловли. Они смеялись, лежа на траве, олицетворяя коллектив глупости и безразличия, они ели мясо, ели мясо, они ели мя…
- Эй, и совсем не страшно! Правда? Мы тебя усыпили, мы тебя и пробудили. Зато ты пролетел семь тысяч километров и глазом не моргнул, правда? Что моргаешь, узник? На…, попей водички с лимончиком, попей! Очнулся? Теперь в душ и одеваться в новенькое тюремное одеяние. У тебя сегодня судилище! - приговаривал здоровый волосатый санитар с одним глазом и одним ухом, расстегивая смирительную рубашку на спине у Гамаюнова.
Застежки хрустнули все сразу и освобожденные руки рухнули к коленям. Они затекли и стали колоть миллионом швейных иголок мерзкого кутюрье.
– Ничего, хвост у тебя не отпал! Ха-Ха-Ха! Сейчас кровообращение наладиться. Дисциплина и безопасность прежде всего, ты же знаешь, ты же опытный узник…, тебе не впервой. Тут бывают такие амебные кренделя без мозгов, что смирительная рубаха — это последний аргумент после кастета в челюсть. Любит ваш брат побузить, ой как любит! - продолжал приговаривать одноухий, стягивая тугие, длинные рукава жесткой рубахи.
Санитар громко рыгнул в воздух и эхо отвратительного звука пронеслось над головой сгорбленного Гамаюнова. Воздух стал вонять редиской, пивом и переваренными куриными пупками.
- Извини, узник! Это мы с братом пообедали в кафе «Красная Веревка». Там курятина свежайшая, прямо приносят тебе выбранную курицу, ты ей башку круть и все…, ее мясо твое. У них там порядок такой, хочешь жрать, выбери и убей сам того, кто в вольерах бегает. Мой братан, ежей, страсть, как любит. Ножичком его по пузу… чик, и в кастрюльк. Молодцы, негодяи! Так придумали лихо! Обожаю я это кафе, но управители все-таки дураки, еще бы поросят выпускали живых, я бы их задушил и на угольки сразу, потеха же, скажи?! Ха-ха-ха-ха! Ты когда-нибудь душил поросенка? Это потрясающие ощущения: у него шеи нет, он орет, как потерпевший на вокзале, а ты все-таки его удушиваешь, а потом съедаешь. Это свиная коррида… А еще, я бы хотел, чтобы дали задушить корову. Ты душил, когда-нибудь корову, узник? Это будоражит меня! А тебя это будоражит, узник?
- Нет, меня не будоражит! – тихо бросил Гамаюнов.
- А чего это?
- Я не Бог, чтобы забирать чужие жизни…
- Ну и дурак ты, узник! Тебе осталось жить часов десять. Ты уже отработанный материал, от тебя шкурки не останется! – громко сказал одноглазый санитар и швырнул смирительную рубаху в шкаф. – Все, Касатик, давай в душ. Вшей там погоняй, вот тебе едреное мыло, оно убивает всю заразу в волосах и на коже. Да, вот еще что…, это самое, не забывай, что это самый последний душ в твоей жизни! Ха-ха-ха…
- Ты бы лучше медведя задушил голыми руками, льва или носорога. Вот где будоражить тебя будет до самого твоего кладбища. Рано или поздно от нас от всех шкурки не останется. Посмотрим…, никто не знает будущего. А за мыло, спасибо! – бросил Гамаюнов и вошел в душевой зал для заключенных, почесывая мясное человеческое место ниже поясницы, укушенное какой-то ядовитой козявкой.
………………………….
Прокурор Ирза Ибрагимовна была женщиной с мужским лицом. Можно очень долго копаться в генном дереве её мамы и папы, но результат был нарисован природой прямо на ней. Она была женщиной со всеми признаками мужчины, кроме голоса. Диссонанс был весьма необычный. На пляже ее можно было принять за спортсменку по толканию ядра, за борца или женскую штангистку. Но когда она открывала рот, ее мягкий женский голос всех очаровывал, как в серьезной опере. Пока она молчала, все, кто ее не знал, смотрели на нее с опаской, любопытным страхом и даже с легким ужасом. Ирза Ибрагимовна жила одна без домашних животных и пауков, без детей или одного ребенка, и наконец, без мужского друга. Реально оценивая свою внешность и зная все неписанные и очень сволочные законы жизни, она жила без иллюзий о своем счастливом будущем, которого с такой внешностью быть и не может… Вернее сказать, будущее может быть, но с грозами, ливнями, градом, нефтяными осадками, черным вонючим снегом и совсем не безоблачное. Сама жизнь заточила ее характер на железную принципиальность, неподкупность, фанатичное исполнение долга и отсутствие жалости к людям. Исключительная требовательность к себе, заставляла ее не щадить никого, кто попадал под гильотину ее работы. Никто и никогда из ее коллег не мог и допустить мысли о том, что она может заплакать где-нибудь в укромном местечке с узорчатой хлопковой салфеткой в руке. В Департаменте Правосудия ее звали «Железный Басмач» или «Бетонная Королева» за восточное происхождение, за имя, отчество, фамилию Разрываева и бронированный характер. Но Всевышнему этого было мало, и он подарил ей нежный голос с грудными правильными нотками-нюансами, как во всей прекрасной музыке господина Гайдна. Это был эксперимент от Всевышнего, веселый и, одновременно, очень грустный эксперимент. Когда ее голос доносился из приоткрытой двери кабинетов, любой работник Департамента не хотел туда заходить, зная, что сейчас вся картина будет разрушена ее внешним видом.
У Прокурора Разрываевой никогда не было мужского друга, что с годами переиначило ее мозги, ее видение мира и осознание себя в нем. Она плавала в каждом своем дне, как никому не нужная хищная рыба, обреченная на одиночество в ее огромных трёхъярусных апартаментах с возможностями проживать свои секунды в полной пустоте стен. Но сколько бы она институтов не заканчивала, сколько бы книг не прочитала, какой бы богатый опыт не получила за время прожитых лет, она не подозревала, что иногда…, в особые дни, Всевышний бывает очень справедлив и все хорошее, как и все плохое, приходит неожиданно, по маху какого-то молчаливого и волшебного Дирижёра, у которого весь мир, это огромный шумный оркестр.
Никто не был у нее в гостях и не звал ее к себе на встречи Новых Лет, на попойки по случаю Дня рождения, юбилеи, крестины, возвращения с разных войн, отмечания Имперских праздников и т.д. Ирза Ибрагимовна оставалась дома одна одинешенька, включала древнюю музыку и сажала цветы, с которыми разговаривала без остановки и давала им разные имена. Любой человек имеет свой внутренний мир, куда дорога закрыта большинству окружающих: хочет впускает, хочет нет. Вопрос доверия никто и никогда не отменял… Госпожа Разрываева никого туда не впускала по двум причинам: первая - никто туда не стремился попасть, и вторая- она не знала, как это делается - запускать кого-то в себя. Словом, она была одинока, как последний, никем не съеденный пряник, в темной и очень дорогой коробке.
…………………..
В стеклянной коробке в зале суда Гамаюнов улыбался, сидя на стуле и ощущая свежесть чистого тела и новенького красного комбинезона. Он ждал этот день почти четыре года, пока его дело летало с этажа на этаж, отфутболенное одним департаментом в другой и наоборот. Если бы кто-нибудь снял отпечатки пальцев с заглавной страницы его дела, то все отпечатки были бы смазанными из-за прикосновения к делу тысяч рук в разное время последних четырех лет. Никогда судьба человека, сидящего где-то в дальних вонючих подвалах, не интересовала никого на уровне футбольного матча или ночной встречи с новой женской знакомой, а дело - это прежде всего бумага, описывающая какие-то давние события, которых уже никто и не вспомнит. Гамаюнов знал, что рано или поздно, он будет сидеть в зале суда и наслаждаться беседами с умными людьми, которые обязательно разберутся в сути происходящего. Он думал об этом, потому что был человеком воспитанным, умным, анализирующим и верил в лучшее, хотя примеров худшего было намного больше. Он все равно верил. Это же Верховный Суд Империи, это самый, самый верх…, там ошибок быть не может, потому что там, самые умные люди, которые видят все через бетонные стены, они видят ситуацию сквозь туманы лжи и наговоров, они самые проницательные и мудрые. Он был спокоен за себя и за свою жизнь, он был ни в чем не виновен, он был чист перед Империей, чист навсегда в собственной единственной голове.
- Я хочу сказать! – начал свое вступление Соплинов, - что именно сейчас, гм…, хм…, я ничего не хочу сказать, кроме того, что я хочу сказать, что в стеклянной коробке находиться человек преступивший закон, хм…, гм…, и его, Ваша Честь, обвиняют в нарушении закона 54-506. Я хочу сказать, что…
- Соплинов, хватит словоблудить… Я хочу сказать, я не хочу сказать…, – перебил потного адвоката судья Гробман. - Соблюдайте регламент и думайте над тем, что вы говорите, а то над вами представители народа будут улыбаться... Все понятно?
- Соплинов, мы с вами уже говорили, что вам не мешало бы отполировать свою паутину, где иней на вашей паутине, где снег, где тополиный пух, а где саранча. Я надеюсь, метафоры вы понимаете еще или уже? - вставил судья Ван Ду и вытер лицо фигурной салфеткой с изображением кузнечика без головы.
- Соплинов, опять звезды стали у вас не так? До Лунного затмения еще двести три дня и двенадцать часов. Мы вас все просим включить солнце в голове и не словоблудить, как контуженый космонавт! - быстро вставила Лунская, поправив черную брительку лифчика сквозь белую кофточку.
- Я вас понял! –очень тихо ответил Соплинов и задрожал всем своим нутром, потирая уже потные ладони.
- Если вам плохо, попейте водички! – с осторожностью предложил Гробман, видя, что Адвокат находиться на краю внутренней пропасти.
Борис Моисеевич внутри себя уже пожалел, что позволил Адвокату открыть заседание Верховного суда.
«Чертова внутренняя демократия! Орут же на каждом шагу, что адвокатский корпус –это люди униженные и оскорбленные самой системой правосудия, нужно давать адвокатам больше инициативы. Униженные и Оскорбленные? Что-то мне знакомо это сочетание. Где-то я уже натыкался на эту словесную комбинацию. Нате вам…, вашу демократию! Пусть Соплинов рулит не корабль правосудия, а свою соломинку без гвоздей и парусов, сука…!».
- Ну хватит! – перехватила инициативу Прокурор Ирза Ибрагимовна. - Никто не может заменить Адвоката, указанного в приказе. Уж какой есть. Или будем его учить и тратить время, или он будет учиться сам на своих ошибках именно в нашем присутствии,- невероятно красивым голосом сказала Прокурор. –Я продолжу…, а вы, Соплинов, быстро познавайте и учитесь.
- Я вас понял!
Стеклянный ящик был звуконепроницаем. После вмешательства Прокурора, Борис Моисеевич Гробман, включил звук для ушей подсудимого.
- Итак, по-моему, все ясно. Каждый из судей ознакомился с материалами вашего, Гамаюнов, дела и нам все ясно, но есть некоторые уточняющие вопросы у всех, не так ли коллеги?
- Да, уточняющие вопросы у меня есть! - быстро вставила Лунская, ерзая на стуле красивой обтянутой жо…
- С вашего позволения, я продолжу! - Гробман со злой улыбкой посмотрел на Лунскую. - Как вы знаете, Высший Суд является олицетворением справедливости и правды. Справедливость - она одна на свете, двух или трех справедливостей быть не может, поэтому, в нашем лице мы представляем Империю, как высшую справедливость и только в единственном числе, а не во множественном. Подсудимый Гамаюнов ни в чем не виновен, до тех пор, пока здесь, в этом зале, не будет провозглашен ему приговор. Вот только после этого он станет настоящим преступником и врагом Империи, а пока он просто обыкновенный человек в стеклянном ящике для обыкновенных людей, доприговорного периода. Старинная практика оголтелых обвинений и ни в чем не доказанных преступлений отменена уже давно. Поэтому я, как Уполномоченный Империей вести это заседание Верховного Суда, заявляю для всех и во всеуслышание, что человек сидящий в стеклянном ящике на этот момент не является преступником. Хм- гм…
Итак, обвиняется Гамаюнов Сергей Адольфович в том, что он высказывал вслух крамольные мысли насчет управления Империей, ее уклада и законов. Это преступление предусмотрено законом 54 -506 и несет в себе наивысшую степень тяжести и опасности для Империи и ее государственного уклада. Здесь и сегодня мы должны определить, так ли это, или все это полная фальшивка и ерундистика, написанная бдительными гражданами, как грязный пасквиль на дисциплинированного и достойного гражданина, приносящего пользу всему нашему, еб…, простите, обществу. Основанием для задержания и обвинения послужили три заявления от проверенных граждан.
Мы, в лице Верховных судей Первого Класса, Лунской Эрмелины Эдуардовны, Аллариха Ван Ду и Гробмана Бориса Моисеевича, объявляем заседание, по делу Гамаюнова…хм…гм… Сергея Адольфовича - открытым! Все, присутствующие в зале, соблюдают дисциплину и тишину, иначе я назначу десять дней каторжных работ для непонятливых. Итак, все и всегда начинается с мысли, а затем со слов. Мы знаем еще со времен Римского Права, что никто из граждан не несет уголовной ответственности за свои мысли, как бы комично это не звучало, это очень разумный шаг древних правителей. Никто и никогда не судил никого за то, что у него в голове бегают какие-то мысли. Это абсурд, или…, как говорили итальянцы –абсурдо! Все начинается со слов, что абсолютно подтверждает Святое писание, что «сначала было слово…» и ничего с этим нельзя поделать. Таким образом, слово и стало основанием к обвинению Гамаюнова. А что же это за слово такое? Я хотел бы услышать и мои коллеги, что за крамолу произносил человек в стеклянном ящике, что привело к написанию доносов на его персону? Мы все родились не вчера и люди мы взрослые, слышали много слов в своей жизни и понимаем, что не одно слово было, а целый поток слов, несущий определенного вида мысль или мысли. Значит, я хочу закрыть логическую цикличность, с вашего позволения, если мысли первичны, а слово вторично, то это самое слово возвращает нас обратно к его мысли, вот круг и замкнулся. Мысль судить нельзя, судить за слово можно, а слово показывает всем, что за мысли в голове у любого человека. Таким образом, это полностью опровергает святое писание, о том, что сначала было слово. Ничего подобного, сначала была мысль, потом она принимала форму слова, которое показывало существование мысли прежде всего и ничего другого, кроме мысли. Поэтому, святым писанием, шести конфессий и шести разных трактовок, которое отменено в связи с отсутствием логических рядов, еще 200 лет назад, мы не руководствуемся, а руководствуемся логикой и фактами, что является самыми упрямыми доказательствами любого дела. Вот вам и абсурдо!
Гробман выпил четверть хрустального стакана с мощным аювердическим средством «Шибай-Лу»
– Так в чем мы будем разбираться? В его мыслях или в его словах? В древности существовала практика отрезания языка, чтобы человек больше ничего не сказал, но мысли ему не вырезали, потому что, в таком случае нужно отрезать голову, то есть, лишать человека думать, говорить, кушать, сморкаться, плевать, видеть, чистить уши и даже петь песни и наконец-то главной функции - дышать. Это был вандализм, живи разумный человек, но без языка! Следуя общей логической цепочке, мы будем разбираться с его мыслями, высказанными его же словами, и никак иначе, потому что многие люди могут говорить одно, а мыслить совсем иначе. Другими словами –обманывать. Итак, мы определяемся сразу, нам нужны его мысли, потому что они первичны, а слово вторично. И никак иначе! Согласны все?
Гробман посмотрел вправо и влево и увидел кивки двух судейских голов, затем он посмотрел на Прокурора, которая кивнула тоже, а на Соплинова и самого человека в ящике он не посмотрел. Незачем.
– В стеклянной коробке, где сидит подозреваемый в крамоле, находятся датчики вранья, которые нам сразу определят степень искренности ответов Гамаюнова. Исходя из его искренности и будет назначено наказание. Хотя, должен вам объявить, что любое наказание человека по воле его генного кодирования не имеет большого значения для любой жизни, это лишь дань обыкновенному понятию справедливости. Если преступник доказано убил человека, а затем его убило правосудие на основании улик и логических фактов, то общество лишилось двух человек сразу, которые могли бы копать ямы, асфальтировать дороги или рубить леса, они бы и так умерли в связи со скоротечностью нашего пребывания на земле. Все жаждут справедливых судов, так будем же придерживаться этой стороны логики и покажем справедливый суд над инакомыслием, которое еще не доказано.
- Гамаюнов, у вас есть пожелания или заявления в сторону Верховного Суда…? Мы готовы услышать любые ваши пожелания! - немыслимо красивым голосом произнесла Ирза Ибрагимовна.
- Конечно есть пожелание! –ответил Гамаюнов и поправил электрический браслет на левом запястье. - Уважаемые представители Империи. Как вам неизвестно, серб Никола Тесла –гений электротехники был убит в США в 1943 году за определенные изобретения в области электрических и эфирных полей. Его записи пропали бесследно и в никуда. Как вам снова неизвестно, на основе ранних положений в каждую цивилизованную квартиру или дом на земле вошла розетка, только с двумя показателями 220 и 110 вольт. Я хочу вас спросить, а задумывались ли вы, когда-нибудь в вашей жизни, почему именно такие цифры напряжения были выбраны, а не 227 вольт или 119? Вот скажите мне, почему? Попрошу свечи Яблочкова не вспоминать, если вы понимаете, о чем это я? Попрошу дальность передачи тока с потерями не вспоминать, потому что и дураку понятно, что 110 умножили на два и получилось 220. Итак, 50 герц здесь, и 60 герц за океанами. Но это общепринятые мнения и период успокоения и использования электричества под психологической формулой- «У меня есть свет и Слава Богу!». Я хочу сказать, то, что я уже многократно говорил, множество опытов с электрополями показали, что любая розетка это излучатель особого поля, которое влияет на сердцебиение человека и на работу его головного мозга. Ваша вера меня не интересует, верить или нет - это всего лишь единичный выбор любого думающего индивида, если он таким является. Итак, розеток миллиарды, из которых день и ночь излучается особое поле, влияющее на человека. Мой вопрос к вам такой, где генератор? Вы в курсе, где стоит маленький генератор, работающий на эфирной энергии открытой гением Теслой? Кто поставил много веков назад этот генератор, и что он делает с людьми? Вы понимаете, что я не голословный и у меня есть доказательства правомочности и логичности моих вопросов? Скажите, Верховный Суд, вы можете мне объяснить, почему в моем стеклянном ящике, где никогда не может быть подключен ни один электрический механизм, находиться целых четыре розетки? Я вам показываю, вот первая, вот вторая, вот третья, а вот и четвертая напротив моих пяток в самом низу. Здесь что, уборщицы пылесосят каждые двадцать минут, или гладят утюгом тюремную робу, или смотрят телевизор, или заключенные подзаряжают свои телефоны? Скажите, у вас есть мало-мальски логичный ответ на мои вопросы? И попрошу не юлить и не выкручиваться, отвечайте прямолинейно, как в геометрии.
Судьи переглянулись. Первый и никогда не заменяемый знак растерянности, это переглянуться с единомышленниками в глаза. Показывая свою неспрятанную растерянность Гробман увидел то же самое у Ланской и Ван Ду. Затем он бросил взгляд на Мелису, которая со скоростью летающих на Алтае белых штырей, разрывала клавиатуру новенького компьютера. Промелькнувшая мысль в его голове бросила его спину в область потоиспарения, и он крикнул:
- Мелиса, будьте любезны, остановитесь, пожалуйста! Подсудимый размышляет, а мысли записывать не обязательно. Вы меня поняли?
- Я вас поняла! -быстро отреагировал Мелиса и убрала мизинец с кнопки. - До вашего особого распоряжения я не напечатаю ни буквы, Ваша Честь!
- Умница, молодец! Разумная девушка и образец всем девушкам! – вставил Ван Ду и почесал красную судейскую мантию под мышкой.
- Ничего подобного, я не размышляю, я словами поведал факты, которых у меня много! -быстро ответил Гамаюнов.
Гробман тут же отключил звук в стеклянном ящике и посмотрел на десять представителей народа, которые в обязательном порядке должны были присутствовать на любом заседании. Разглядывая их профессиональным взглядом, из десяти лиц от народа он выделил только двоих с глазами, излучающими работу головного мозга. Остальные хотели в туалет, курить, кушать, пить, поразмять ноги на прохладной аллее на первом этаже и зевать с раскрытием челюстей до отказа, а один мужчина очень давно не имел соприкосновения с женщиной и нервно ерзал на стуле.
- Я попрошу вас двоих удалиться из зала, для дополнительной проверки вашей лояльности. Это мое волеизъявление, и я им пользуюсь, согласно закону о Верховном Суде статья 2307, параграф 123, пункт 107, строка 55. Отвечать на ваши вопросы я не обязан, будьте любезны удалиться из зала! –громко отчеканил Борис Моисеевич и ударил молотком по деревянной подставке, хотя в зале была тишина и никто не возражал.
С растерянными лицами оба представителя народа, поднялись с мест и вышли из зала в сопровождении охранников. Думающих он удалил, внимательно продолжая вглядываться в лица оставшихся восьми. «Пока эти не опасны…, а дальше посмотрим…» - подумал Гробман, открывая записку от Ван Ду. «Борис Моисеевич, тут два хода, либо он заведет нас в паучью нору с хелицерами, либо мы раскрутим целый заговор в его лице и улетим на Имперской паутине выше небес в наших достижениях. Мое Почтение Вам!» Вторую записку, аккуратно приложила к справочнику Законов Империи и Лунская. «Борис Моисеевич, тут только два пути, либо к звездам, либо в кратер Хайдубососло! Вы же помните, как писал древний Достоевский –«Дайте мальчику карту звездного неба, и он вернет вам ее исправленной…» Я сомневаюсь в дословности цитаты, но смысл тот же самый. Я думаю, этот «мальчик» в стеклянной шкатулке, именно тот самый «мальчик», который меняет устои и обычаи. Вскрываем его внимательно и осторожно, как ювелирные -аптекари. Я поняла, что вы удалили из зала самых думающих из десяти, потому что думающий индивид со стороны - это всегда опасный индивид в нашем случае. Мое Почтение!». Гробман повернулся к Ван Ду и взглянув на его бриллиантовый перстень, блестевший как глаза паука, утвердительно кивнул, затем сделал то же и в сторону Лунской. Он подключил звук в стеклянную коробку для Гамаюнова после встречи с глазами Ирзы Ибрагимовны. Они всегда и молча понимали друг друга, прокурор и судья.
- Итак, Гамаюнов вы утверждаете, что через все розетки идет какое-то излучение, которое влияет на людей и днем и ночью в их квартирах и домах?
- Конечно, и еще на работе. У каждого под боком розетка, ищите генератор…
- Но как вы это докажите? –возмутилась Лунская.
- Невероятно просто. Поставьте белый лист бумаги прямо перед любой розеткой на 3 часа, чтобы он стоял, как вкопанный и не шатался от сквозняков. Затем снимите его и посмотрите на бумагу, вы увидите сереющий лист, подержите…, там же, клетку с мышами, хотя бы десять часов, и вы убедитесь, что на несчастных животных влияет какое-то излучение. Это не простые- 220 вольт, электричество тут совсем не при чем. Это излучение, которое имеет свой генератор, влияющий на мозг живого существа, на его поведение и на его здоровье, наконец. Вы вообще представляете себе, что таким образом можно влиять на любого человека в империи, у которого есть жилье? Кто это изучал? Что это за имперская тайна? Об этом я и говорил с одним из дураков, который написал на меня донос.
- А вы знаете, что это за Генератор? И кто за этим стоит? – аккуратно спросил судья Ван Ду.
- К сожалению, нет. Но я узнаю! –ответил Гамаюнов.
Среди судей послышался вздох облегчения.
- Мы вас услышали, Гамаюнов. С вашими подозрениями пусть разбираются монстры нашей физики в Алтайских Институтах. Если у вас нет доказательств на все, что вы сказали о розеточном излучении, то мы сразу же снимаем с вас это обвинение. Эдак завтра кто-то сюда придет и скажет нам, что он представитель Пояса Ориона, и давайте верьте этому без фактов и доказательств. Давайте разговоры поговорим и что дальше?
- Хорошо бы такого увидеть и побеседовать с ним! – быстро вставила Лунская, улыбаясь звучанию любимой темы.
- Я продолжу с вашего позволения. Итак, кто-то приедет сюда и нам такое заявит. Мы должны рассматривать только голые факты, а не фантазии и выдумки отдельно взятого человека в Империи, на которого честные граждане написали очередной вопросительный пасквиль. Гамаюнов, что же прикажите нам делать в таком случае? Я вам скажу, мы вам не верим в вопросе о розеточном излучении, мы верим физике и доказательствам с фактами. Это наша работа - дружить с логикой. Поэтому, согласно единогласию, сложившемуся у нас здесь - это обвинение с вас снимается, потому что является бездоказательным. Мне больше делать нечего, как ловить мышей и ставить клетку с ними напротив домашних розеток. Что обо мне подумают…э-э-э-э-э…, мои раб… рабочие, трубные слесаря?
Гробман ударил молоточком по деревянной подставке.
- Смешно это, просто смешно! –сказал Ван Ду и посмотрел на часы.
- Я вам признателен, что вы сняли с меня это обвинение. Можете мне не верить, но я вам скажу, что ваш самолет стоит в самолетной пробке. Идя сюда, я сам себе давал 89%, что вы не поверите, и ничего не будете проверять. Я признаюсь вам, что я был неправ, нужно было ставить сразу 100% неверия. Мои жалкие потуги - это просто глас вопиющего в пустыне. Я знал, что так и будет, но никто из вас и никогда не сможет вытереть солнечный луч на моих брюках.
- Без метафор, Гамаюнов, мы тут все, хм…гм…, почти все, с высочайшим образованием и метафорами владеем тоже. Замечание вам! Далее, Гамаюнов, вы высказывались об отвратительной системе выращивания детей в Империи. Мы вас слушаем внимательно. Мелиса, записывайте все слово в слово, что сейчас прозвучит.
- А ничего особенного не прозвучит. Все ясно и очень прозрачно. Сразу проведу аналогию. С чем сталкиваются люди всю свою жизнь? С проблемами. А что такое эти проблемы и кто их создает? Эти проблемы создают сами люди, не считая извержений вулканов, цунами, наводнений, гроз, ливневых дождей, оползней, засух, жары, холодов и всего такого, что решается без нас, хотя кто-то давно изрек, что человек хозяин природы. Он хозяин не природы, а своей глупости, вот в глупости он настоящий владыка. Живут миллиарды людей и создают друг для друга проблемы и, заметьте, каждый божий день. Вы любите факты? Получите неопровержимый факт. Никто не создает проблем для людей, кроме самих людей. Всегда бытует идиотский полу лозунг с фейерверком слюны «Мы все преодолеем!». А разве речь идет о продовольственных складах опустошенными крысиными утконосами? О вялом строительстве новой ГЭС на Индигирке или перехвате блудного Метеорита, размером с Бразилию? Что мы преодолеем? Мы всегда будем преодолевать чужое мнение, цепь чужих ошибок, результаты чужого идиотизма, глупых решений и неразумных поступков. А почему? Почему так выходит все время сколько я живу и даже раньше, судя по прочитанным историческим книгам?
- Мы внимательно следим за вашей логикой, Гамаюнов. Нам известно, почему, а вам…? – ехидно вставила Лунская и тут же встрепенулась от сказанного подсудимым.
- И мне известно, потому то мною управляют звезды, а именно 350-й спиральный градус от Созвездия Плеяды. Но сейчас не о звездах, а о земном. С вашего позволения, я продолжу. Любой человек, следуя антилогике может заявить, что общее мнение по любому вопросу невозможно только потому, что у каждого есть свое мнение, которое основано на единственном вопросе – «А выгодно ли мне это?» Общее и искренне мнение и единогласное решение — это большая редкость. А кто сказал, что эту назначенную кем-то редкость нельзя изменить? Людьми управляет страх пяти видов, а выгода в единственном числе. Но и здесь не все в порядке, потому что выгода у всех разная. Кто –то хочет захлебнуться от собственной выгоды по любому вопросу, а кому-то достаточно и поменьше, это говорит о разном воспитании. Заложенная программа воспитания с детства и есть причина того, что люди не понимают друг друга до уровня высокой ненависти. Один хочет сделать так, другой хочет сделать иначе... Разность программ. Готов конфликт, готовы войны от кухонных до ядерных, готова почва для ненависти, ругань, перемены в судьбах и конечно же, как конечное украшение этой елки - убийства. Уже давно забыта истина, что мировоззрение любого ребенка формируется на осознанном уровне, между четырьмя и десятью годами. Именно в это время происходит какой-то таинственный разрыв между детьми. Одни продолжают бесноваться, не осознавая себя в этом мире и занимаясь удовлетворениями инстинктов: кушать, спать, ходить в туалет и постоянно получать удовольствия. Другие задают вопросы. Именно по смысловому качеству вопросов можно всегда определить, какой перед вами ребенок?
Представьте себя картинку: один бросает камень и песок в лица всем остальным, руководствуясь своим мировидением, а другой задает атомные пограничные вопросы – «А где я был 10 лет назад, до моего рождения? А почему все птицы летают, а я нет? А где тот человек, который меня вызвал сюда?». Эти вопросы я слышал лично. Такие дети обязательно существуют, если не в каждой группе детского сада, то в общем детском саду, обязательно. Они существуют и в школах, уходя в себя и занимаясь поиском ответов на свои бесчисленные вопросы. Их можно увидеть и отличить от других. Их вопросы и глаза постоянно натыкаются на стену рекордного и бессмысленного ответа взрослых – «Отстань!». Они будут помнить этот ответ всю свою жизнь. У давно не святой церкви, есть ответ – одним детям покровительствует умный Ангел, другим фантастический Сатана и делает их объектом бесовского преследования. Так ли все просто? Все остальное обыкновенное житие –бытие и философия обыденности и данности. Лучше несите ваши деньги, мы дадим вам надежду на словах. Ваши деньги куда важней, чем очередной бесноватый ребенок орущий и требующий немедленного исполнения его желаний. Институт пофигизма и замыливания судеб работает у земных святош, как мнение Синедриона, в тот самый день, на той самой Голгофе.
Что мы имеем в начальном периоде развития детей? Мы имеем огромную проблему, когда совершенно разные генетические программы находятся рядом, и программа хаоса равномерно уничтожает программу организации. Заходя в любой дом, я всегда смотрю на подъезд. Ничего так не расскажет о жителях любого дома, как их ничейный подъезд, через который его обитатели, проходят всю жизнь от двух, до десяти раз в день. Причем бывшие дети, а ныне взрослые, никогда не скажут, что это именно они нарисовали человеческие гениталии на стенах, испражнились в уголке, бросили спичку или окурок, разбили почтовый ящик, написали умопомрачительную гадость на бывшей белой стене, вырвали шнур чужого звонка, бросили мусор возле мусоропровода, оставили бутылки, сожгли газеты, сплюнули на пол шелуху семечек или слюну и так далее. Там в большинстве квартир живут те, кто имеет свою гниль, которая питается собственной гнилью. Любой, глядя вам в глаза, будет удивлен, как вы могли подумать так плохо, именно о нем. Что вы? Этого не может быть! Когда- то, на самом деле существовали подъезды с коврами и цветами, может быть они и сейчас существуют, только потому, что программа организации, заложенная с четырех до десяти, работает в нужном направлении, а программа уничтожения работает на абсолютную ненависть к окружающему пространству. Отсюда и внутренняя ненависть к стенам и порядку на полу. Если в школе постоянно говорить, что курить, это невероятно омерзительно и смертельно, то вас услышат именно дети с организованным мозгом, остальные будут курить на зло вашим нравоучениям, понятия не имея, что уничтожают не ваши здоровые принципы, а самих себя. Таким образом сама жизнь отделяет одних от других. Логическое и обдуманное отношение к самоанализу своих поступков, это редкий дар отдельных особей в детстве. Именно их и нужно искать, находить, выделять и удалять из общей бесноватой массы неуправляемого сгустка взрослеющего зла. Именно таким детям, нужно давать совершенно новые программы понимания мира и их будущей жизни. Потому что великолепное знание тригонометрии или математики, никогда не поможет двум людям найти друг друга и воспроизвести здоровое и умное потомство в любви и согласии, то есть, выполнить свою главную задачу. Знание химии или насекомых тоже не поможет искать мудрые решения, заглядывая в двенадцатый день их жизни ближайшего будущего…
Книжных детей становиться все меньше, потому что делать людей счастливыми в задачи Темного Программиста и Вселенной не входит и никогда не входило. Основная моя мысль: нужно выявлять таких книжных детей и обучать их по особой программе, где они будут летать на собственных чувствах. Они обязательно должны посещать высокие залы музеев, должны видеть глазами художников прошлого, видеть то, что не дано миллионам. Признайтесь, что подавляющее большинство молодых людей, между походом в музей и походом в пивную, выберут именно пивную. А вы задумывались, почему? Потому что у каждого из них в голове сидит свой собственный шаман их поступков, который бьет в бубен и навевает им поведение стада и наименьшего сопротивления, но наибольших удовольствий. Если собрать и проанализировать всю человеческую жизнь, то, как это не смешно звучит, жизнь- это сплошная борьба за удовольствие и это снова факт. Так легче переживать собственные ошибки. И это еще один способ выявить особенного ребенка. Зачем часами стоять у скульптур Родена и задумываться над какой-то чувственной ерундой? Зачем рассматривать сюжет Питера Пауля Рубенса или Рембрандта Ван Рейна? Зачем смотреть на отблески мечей на картинах Николы Пуссена или мехов Доминика Энгра? У миллионов возникает материальный вопрос, который их сразу отделяет от чувствующей половины человечества – «… а сколько стоит эта картина?» Кому это вопрос неинтересен? Это неинтересно разрозненным единичным личностям, не знающим друг друга и встречающимся очень редко по воле все того же Темного Программиста. Стоимость картин им не нужна…, тем, у кого совсем другие души. Книжные дети должны слушать симфоническую музыку и погружаться в другой язык, язык гармоний и неписанных картин воображения, потому что среди симфонических музыкантов нет убийц и воров, но среди роковых музыкантов - сплошь и рядом. Потому что классическая музыка гармоний - это свет, а не тьма, это возможность набирать высоту душ.
Господа судьи! Вы прекрасно знаете, что существуют уже отдельные школы, где детей автоматически меряют насыщенностью кошелька родителей. Это путь глупости и тупика. Я был в таких заведениях, там в учениках процветает хамство, хвастовство и презрение, отсутствие элементарных знаний, роскошь и материальный мир. Ничего общего с будущим поколениям, летящим к звездам, они не имеют! Но где же логика? Если можно собирать детей по критерию обеспеченности их родителей, то почему нельзя запустить специальный Имперский проект по сбору особых думающих детей для будущего страны? Это же интеллектуальный урожай Империи. Почему Темный Программист так начертал свою программу, что деньги решают все? Они не решают все, нет главного - особых мозгов с видением двенадцатого дня! Вы, когда-нибудь задавали себе вопрос, как алкоголики или наркоманы приходят в свою долину смерти? Они же были маленькими, им было четыре года, они не были тайными и явными отбросами и их родителям это в голову не приходило. Они медленно входят в дверь из кованных элементов, но не сразу. Как все на свете познается не сразу, а постепенно, так и они открывают эту дверь медленно, сравнивая свое состояние в реальном мире и за дверью. Там им лучше, там есть газовые надежды на получение удовольствий, там шаман поет свои изысканные песни и нет правил государств и света. Они стремятся туда в мир серого адреналина и дымящихся полотен, где на пыльных коврах лежит олигофреновая любовь, усыпанная наполненными шприцами путешествий без дороги назад. Если в каждом доме Империи среди тысяч квартир в тишине четырех стен сидит такой ребенок, его нужно вытащить и дать ему совсем другую жизнь, чтобы потом с такими же детьми он составил мозг и чувства Империи без противогаза глупых поступков. Или его утащат с собой в долину смерти те, кто находится рядом со связкой ключей в никуда.
Гробман смотрел в завязанные глаза скульптуре Фемиды и размышлял. Слева и справа от его локтей рыскающий секретарь Скримблановский тихо положил две записки с печатью Аллариха Ван Ду и Эрмелины Эдуардовны Лунской. «Наконец-то проснулись!» -подумал Гробман и раскрыл записку Ван Ду.
«Коллега, он настоящий паук и опасен для Империи. Вы слышите его кружева, это же липкая паутина, а не речь. Сегодня он дает идею сбора умных детей, завтра эта идея кому-то понравится наверху, они прекратят пить столетние коньяки и соберут наших будущих убийц в отдельные школы. Мой вердикт – он опасен и делать ему на этой земле нечего. Кислород этого зала, его последний кислород. Его нужно стереть с поля событий. Мое почтение, гер Гробман!».
- А я, другого и не ожидал! –прошептал Верховный Судья и открыл следующую служебную записку от Лунской.
«Коллега, лично мне этот Мэн весьма симпатичен… Посмотрите, у него отрублен палец, он небрит, его мурыжили четыре года по одиночкам, а он размышляет о будущем Империи. Ему бы в петлю, а он о детях и о добре. Ну вы, конечно, понимаете, что моя симпатия к нему - это маленькая тля на баобабе, это, как комета Капстона между Галактикой Мт 307Z и третьим Сириусом. Рассуждая имперским языком, идея не новая, но никого не интересующая тысячи лет. И я думаю, что там, наверху…, никогда одобрена не будет. Вы же знаете, чем больше глупиноидов смотрит круглосуточно телевидение, чем больше розеток у них в квартирах, тем спокойней будут наверху пить столетние коньяки и вести Империю дальше. Великий Темный Программист повторяет в мире неизбежность и будет ее повторять множество тысячелетий. Подсудимому в голову пришла мысль, она приобрела форму убеждения, он ее высказал и умер, а мы поехали на обед на семнадцатый этаж. Простая схема. Схема данность. Кто слышит вопиющего в пустыне? Только Бог и его ветер. Мое почтение, Ваша честь!».
- Во сука!? И нашим, и вашим! - снова прошептал Гробман и облегченно вздохнул. - Итак! Я прерываю длинную и увлекательнейшую речь подсудимого. Нам всем все понятно и ясно. Огромное спасибо адвокату, которого здесь все затюкали, и он ни хре…, извиняюсь, ничего тут не сказал. Огромное спасибо Прокурору Ирзе Ибрагимовне за присутствие настоящего законника на этом заседании. Всем спасибо! Теперь, что касается нашего приговора, который вам всем уже давно ясен. Сергей Адольфович Гамаюнов руководствовался самыми благородными мыслями своей головы. Все, что он здесь произнес, это замечательно и делает ему честь. Никакой крамолы в его речах мы не увидели и все доносы будут уничтожены спецмашиной после окончания заседания. Гамаюнов, наш вердикт такой: вы оправданы и опасности для Империи не представляете. Вы освобождаетесь из-под стражи и из зала суда, словом…, вы свободны, дорогой Гамаюнов! Я этот приговор выношу с чистым сердцем настоящей справедливости, и мы все желаем вам здоровья и счастья. Заседание по делу Гамаюнова объявляю закрытым. Скримблановский, подойдите ко мне, пожалуйста.
Секретарь метнулся к тумбе, где восседал Гробман и виновато посмотрел ему в глаза.
- Я здесь, Ваша Честь! – промямлил он, ожидая взбучки.
- Ну, ты понял теперь, что любой подсудимый до приговора суда не является преступником? Ты понял? Я надеюсь… В следующий раз, чтобы я не слышал, как ты обливаешь невинных людей грязью. Ступай, отрок во вселенной, и учи законы великой Империи, а то поедешь к дяде триглу ловить.
- Я все понял, Ваша Честь, я больше никогда…
- Свободен! Да, кстати, я слышал твой брат открыл магазинчик в нижнем городском ярусе? Мне старику туда ни за что не добраться. Ты бы мне список алкоголя предоставил бы в количестве двух разнообразных ящиков, а то, не ровен час к нему ревизия нагрянет и это будет нехорошо. А так, я его продукцию попробую и словцо скажу заветное кому надо, вот он и будет торговать успешно, как иранский купец тысячи лет назад. Вопросы есть?
- Все сделаю сегодня же. Не беспокойтесь, Уважаемый! - пролепетал Скримблановский и быстро устремился к мраморному лифту.
Гамаюнов вышел на улицу. Он обернулся на огромное здание Правосудия и ощутил большую сахарную слабость в ногах. Они дрожали и несли его вперед к открытому горизонту, который был виден, как на ладони. Он восхищался судьями и их умом, он восхищался Империей, которая кормила его целых четыре года заключения. Он чувствовал нотки счастья от того, что он был свободен.
«Наверное, счастье и свобода ходят рядышком!» -думал он, ускоряя свой шаг вперед.
Какой-то отдельной молекулой своих черных человеческих нейронов, Гамаюнов почувствовал легкий удар в черепную коробку, затем какой-то неприятный хруст самой затылочной кости и вмешательство какого-то потустороннего предмета в его мозг. Глаза закрылись и пуля, вылетев из разорванной переносицы, продолжила свой полет в сторону горизонта. Того самого горизонта, куда мгновенье назад трясущиеся ноги несли Гамаюнова. Он упал, не ощутив прикосновения земли, он упал, не ощутив ничего… Его светлый микронный шарик со всей его биографией, поступками и чувствами, быстро вылетел из груди и застыл на высоте пятидесяти трех сантиметров над его телом. Невидимый просветленный шарик, посмотрел в лицо мертвого мужчины и, выдохнув последний раз земной воздух, быстро взлетел в сторону необъятных просторов Вселенной. Еще одна жизнь, сдала экзамен и тихо оставила Землю навсегда.
Судья Ван Ду, вернувшись вечером домой после утомительных пятнадцати внутренних заседаний, увидел на полу возле большого малинового куста мертвого Эрменриха, укушенного его любимым гигантским пауком. Замки внутренней охраны автоматически защелкнулись, и Судья остался в апартаментах совсем один.
Мелиса ожидала с опасной работы товарища Жмых, чтобы угостить его бабушкиным борщем с балабушками.
Толстый Гробман послал своего слугу на животный рынок для покупки девяносто семи мышей в отдельных маленьких клетках…, по количеству розеток в огромном доме.
Лунская стояла голая в душе, обливалась прохладной водой и тихо плакала, вспоминая счастливое лицо Гамаюнова после приговора.
Ирза Ибрагимовна мчалась в детский дом на своей большой мытой машине, чтобы забрать оттуда мальчика и девочку. Забрать на всю её оставшуюся и очень обеспеченную жизнь.
Будапешт (2010)