Глава 5. Грех Великого Герцога.
У ворот величественно-прекрасного замка, в роскошном кресле на возвышении, сидел мужчина лет пятидесяти-пятидесяти пяти. Геральдические знаки, вышитые золотом на его богатой одежде, точно такие же, как и на стяге, развевающемся над главной башней замка, свидетельствовали о том, что это был его замок.
Позади мужчины, в почтительных позах, стояли пятьдесят-шестьдесят вооруженных рыцарей, которые обращались к сидевшему в кресле мужчине не иначе, как «ваша светлость», всегда с почтительным поклоном и всегда полушепотом.
По правую руку от «его светлости», великого герцога, простиралось огромное море. Где-то там, далеко-далеко за этим морем, располагалась Земля Обетованная, Палестина, и ее главная святыня, Гроб Господень.
Напротив «его светлости» и по левую руку от него, занимая собой все побережье, сколько хватало глаз, стояла огромная, многотысячная толпа подростков возрастом от одиннадцати до пятнадцати лет. Многие подростки держали в руках мечи, топоры, копья и стяги с вышитыми крестами. На фоне мальчишеских, еще до конца не сформировавшихся, тел, мечи, топоры и копья подростков казались огромными.
Толпу возглавлял отрок в монашеском одеянии. Его лицо было непроницаемым и немного свирепым. Отрок словно сошел со страниц Священного Писания. Скорее всего, именно так в юности выглядели пророки Самуил и Илия, Предтеча Иоанн Креститель и Апостол Иаков. Он был похож на всех этих библейских героев одновременно, если судить об их внешности по средневековым барельефам.
В предстоящих переговорах предводитель армии мальчишек участия не принимал, так как считал сами эти переговоры политической ошибкой и унижением достоинства его «Святого Воинства». Он согласился прийти сюда только по настоятельной просьбе своих ближайших соратников. Потому сейчас он стоял молча, отстраненно глядя куда-то за морской горизонт, туда, куда душа его стремилась с непреодолимой силой, отчего лик его становился еще более суровым.
Переговоры с герцогом вел другой мальчик лет двенадцати, в простом пастушеском одеянии, с большим луком и колчаном стрел, прикрепленным к его спине. Причем лук был явно больше роста самого мальчика.
- Зачем вы пришли ко мне? Чего вы от меня хотите? Почему вы топчите мои поля и ночуете в моих виноградниках? Всякому терпению рано или поздно приходит конец, и, клянусь всеми святыми, мое терпение на исходе! Еще немного и я созову моих вассалов, чтобы они вас истребили. Вы этого добиваетесь?
- Нет, ваша светлость.
- Чего же вы от меня хотите?
- Мы смиренно просим вашу светлость возглавить наш поход в Палестину. Мы хотим освободить Гроб Господень и хотим, чтобы вы были нашим главным военачальником.
«Его светлость» расхохотался так, как давно не смеялся. Перед ним стояли подростки! Перед ним стояли дети! Безумны они были или нет, было не понятно. Но они требовали от «его светлости» поступка сверх безумного.
«Это чья-то злая шутка. Кто-то решил осмеять меня и специально придумал весь этот «поход». Ну-ну! Будем умнее. Посмеемся вволю сами».
- Значит, вы хотите идти освобождать Гроб Господень? - спросил герцог.
- Да, ваша светлость.
- А знаете ли вы, что ждет вас в Палестине? В Палестине вас ждут арабы. Вы знаете кто такие арабы?
- Арабы - язычники, ваша светлость. Мы их не боимся.
- Ну-ну…. Гийом, поди сюда, друг мой, - с этими словами герцог обратился к одному из своих слуг, высокому, статному, крепкому сорокалетнему рыцарю, лицо которого было обезображено страшным шрамом.
- Мой друг Гийом разбрасывал в свое время арабов, как щенят. Но и ему досталось в той страшной битве…. Не подоспей я вовремя со своей конницей, не стоял бы сейчас Гийом здесь, не дышал бы этим прекрасным воздухом. А давно сгнил бы в песках и его черепом игрались бы арабские ребятишки…
Герцог прервал свою речь, чтобы окинуть взглядом своих слушателей и оценить эффект своих слов.
- Вы собрались идти на магометан войной? Сможет ли кто-нибудь из вас, высокомерные вы мальчишки, победить моего Гийома в схватке на мечах? Ну, что же вы молчите? Испугались?
С этими словами герцог встал со своего кресла. Тем самым он дал понять, что разговор окончен. Он очень устал за эти дни, голова болела от выпитого вчера вина, и ему страшно хотелось удалиться в свой дальний замок, где бы он смог наслаждаться обществом своей прекрасной любовницы. К толпе надоедливых просителей он обернулся спиной и уже забыл о них, вглядываясь в противоположную сторону горизонта, когда жалобный вопль его рыцаря прервал мечты герцога:
- Ваша светлость, пощадите!
«Его светлость» с удивлением обернулся. Обернулся и увидел невероятную картину. В нескольких метрах от него на земле лежал его славный Гийом, а над ним, держа свой меч у горла Гийома, стоял подросток, весь укутанный в черные одежды пилигрима. Только белый плащ с вышитым красным крестом выдавал в юноше крестоносца. Меч Гийома лежал далеко в стороне. Настолько далеко, что было непонятно, как он вообще там оказался.
- Кто ты, юноша? - спросил опешивший герцог.
- Я смиренный раб Господа нашего Иисуса Христа, ваша светлость. Этого достаточно.
- Нет, этого не достаточно! Слишком мало на свете «смиренных рабов» Господа нашего, которые смогли бы в несколько мгновений обезоружить моего Гийома, уложить его на лопатки и приставить свой меч к его горлу… Кто ты, юноша? Где ты научился так орудовать мечом? Если ты вырастешь, ты станешь великим рыцарем. Но, чтобы повзрослеть, тебе нужно отказаться идти сейчас с этим сбродом в Палестину!
- Значит, я не повзрослею. Я крестоносец, ваша светлость. И нет силы на небе или на земле, которая смогла бы заставить меня изменить моей клятве.
Герцог стоял напротив юноши и усиленно в него всматривался, силясь что-то вспомнить. Вдруг лицо герцога прояснилось, и он воскликнул:
- Ты тот самый сын графа де…., который несколько месяцев назад покинул отчий дом, соблазненный речами каких-то попрошаек!
- Я больше не сын графа, ваша светлость. Я отказался от всех титулов и от своего наследства. Я отказался от всего ... ради Гроба Господня.
- Да, но твой отец ищет тебя по всей Франции. Твой отец ищет тебя по всей Европе! Только ко мне он посылал гонцов несколько раз, пытаясь узнать хоть что-нибудь о тебе. Ты единственный сын этого несчастного и он ищет тебя….
- Чтобы постричь в монахи? – усмехнулся юноша и вновь помрачнел.
- Но это же была шутка! Неужели не понятно? Мой батюшка, Царствие ему Небесное, несколько раз угрожал мне тем же. Даже отправил меня однажды на несколько недель в монастырь за непослушание. Впрочем, было за что.
- Здесь другой случай, ваша светлость. Я не был плохим сыном. Я всего лишь хотел оставаться добрым католиком, хотел жить не по лжи, а по Евангелию, как заповедовал нам всем Христос. А в замке моего отца это, увы, невозможно.
И наказывать меня не за что…. Впрочем, монастырь не самое плохое место для доброго католика. И мне странно слышать, что вас этим пугали.
Все мы сделали большую ошибку, придя к вам, ваша светлость. Теперь для меня это очевидно. Вы такой же, как и мой отец. А нам такие вожди не нужны. Мы сами освободим Гроб Господень. Сами! Господь нам в этом поможет.
С этими словами юноша отступил на шаг и перекрестился.
- Но вы все погибните! Арабам нет дела до вашего Христа!
- Пусть мы погибнем. Но погибнем мы Христианами, а не горькими пьяницами, ворами и прелюбодеями…
- Аминь! Аминь! Спаси нас, Господи! – раздались со всех сторон одобрительные крики подростков, которые услышали последние слова своего собрата и выкриками выражали ему свою поддержку.
Герцог слушал и не мог поверить, что здесь, перед ним, стоит вроде неглупый парень, который ввязался в самое провальное предприятие, понимает, что предприятие провальное, но, тем не менее, не отступает, стоит на своем.
Внезапно внимание герцога привлек его слуга Гийом, поверженный юношей. С начала разговора юноши и герцога Гийом оправился и поднялся с земли. Он молча стоял рядом и слушал юношу. Слушал, как пророка, как, наверное, в свое время люди слушали Иоанна Крестителя. Внезапно Гийом упал перед герцогом ниц и начал умолять своего господина:
- Ваша светлость, спасите этих отроков! Станьте их военачальником! Если они слишком молоды - возьмите их на свое обеспечение на два, на три года. До тех пор, пока они не вырастут. Воспитайте их воинами, настоящими рыцарями. Эти отроки – лучшее, что есть во Франции, ваша светлость. Лучшее, что есть во всей Европе!!!
Этого герцог от своего слуги никак ожидать не мог. Он рухнул в свое кресло, помрачнел и задумался:
«Ну и денек! Значит, это все-таки не шутка! Значит, они и взаправду идут на верную смерть и знают об этом. Идут на смерть ради Гроба Господня? Есть еще на свете такие безумцы?
Господи, а мне-то что делать?! Хорош бы я был, если бы возглавил этот поход. Ха-ха-ха! Оставить их на своих землях и воспитать из них настоящих рыцарей? Но ведь и это неосуществимо! Я разорюсь! Многие из этих детей бежали от своих родителей, бежали от своих господ. Я перессорюсь со всей Францией, если разрешу им остаться в моих владениях, если попытаюсь сделать из этой толпы мальчишек рыцарское воинство. Куда там, я перессорюсь со всей Европой, ведь здесь наверняка есть дети и из германских княжеств. А что скажет Папа? Да он меня отлучит просто! Выхода нет. Я должен им отказать».
Лицемерие – это как проказа, как лишай на теле, как заразная опухоль. Сначала лицемерие проникает в душу человека небольшими порциями, заставляя человека соглашаться с якобы «невинными» проступками. Потом лицемерие становится сильнее, потом становиться всесильным и человек уже сам не замечает, как врет самому себе, даже в мыслях своих оправдывая себя благочестивыми доводами, в подсознании думая совсем, совсем о другом.
Вот и герцог мысленно перечислял все доводы против «похода». А в подсознании у него была лишь его молодая любовница в дальнем замке, с которой он ни за что не желал расставаться.
Чаша перевесила и герцог, как и Пилат в свое время, сделал свой выбор, громко сказав:
- Нет!
-//-
Прошло несколько лет. Детский крестовый поход потерпел полную неудачу и его последователи, те, кто выжил в том безумном походе, были проданы обманувшими их пиратами в рабство в Северную Африку. Только единицы из тысяч подростков выжили и спустя десятилетия вернулись в Европу. Сын графа сначала попал в рабство к магометанам, бежал из плена, а потом погиб в схватке с арабами. Когда его отец узнал об этом, он нашел могилу сына и, не выдержав горя, прямо на его могиле наложил на себя руки.
Великий герцог тоже не смог оставаться равнодушным к происходящим событиям: вся Европа скорбела, в каждом городке, в каждой деревушке кто-то потерял сына, племянника, брата. Совесть герцога проснулась и он, на свой лад коверкая представления о справедливости, решил отомстить. Он нашел-таки тех самых злополучных пиратов, которые обещали «двенадцатилетним рыцарям» отвезти их в Палестину, а на самом деле переправили их на пустынное побережье Северной Африки, где подростков, как овец, магометане связали и обратили в рабство.
Слуги герцога схватили пиратов и заточили их в темнице одного из замков герцога. Когда об этом узнал герцог, он незамедлительно прибыл в замок и в сопровождении слуг спустился в его темное, сырое подземелье. В одной из камер подземелья к стене были прикованы два живых, обезображенных скелета, которые когда-то были пиратами и одно время даже гордились своей проворностью в «облапошивании щенят, возомнивших себя крестоносцами».
Герцог в порыве гнева схватил одного из пиратов за копну волос и приподнял его, чтобы лучше разглядеть его лицо.
- Как ты мог, несчастный, продать этих чистых, прекрасных, непорочных младенцев арабам?! Как ты мог?!
- Я их продал, ваша светлость…. Да, я их продал. За это гореть мне в адовом пламени. Но гореть в адовом пламени я буду вместе с вами, ваша светлость. Потому что я их всего лишь продал…. А вы их предали!