Есть на Иссе такое место, где в августе, когда на землю падают звезды, в воду с потревоженных ветром веток срываются спелые яблоки. А значит, отсюда в мае, во время сладкого дурманного цветения садов, несет течением вниз по реке нежные лепестки яблоневого цвета.
Больше тысячи лет назад китайский поэт Хань Юй написал:
Персика воды
В третью луну по весне…
И хотя в наших местах персики не растут и не цветут, Исса весной – ничуть не хуже безымянных для нас древних китайских рек: яблоневые воды у нее в мае… И черемуховые, и вишневые, и сливовые, если над Иссой, или Великой, или, скажем, Шестью склонились цветущие – пышно, пенно! – ветви этих деревьев и весенний ветер небрежно отряхивает с них душистые лепестки…
Маленькая речка Шесть на территории Пушкиногорского района минует, стремясь к Великой, деревню Бакино, некогда относившуюся к Опочецкому уезду. Там, в Бакине, прожил всю свою жизнь садовод Александр Яковлевич Ломоносов, родной брат моего деда.
Я помню его. Немного. Высокий, худой. Речь – невнятна, потому что был мой родственник почти – или совершенно – глух. Слух он потерял в детстве, после болезни. Сколько ему тогда было лет?.. Не знаю. Но он успел окончить только три класса.
Учился, скорее всего, Александр Яковлевич в Полянском 2-классном министерском училище, где курс обучения составлял 5 лет. Потому что спустя годы вспоминал Ломоносов о своем учителе Иване Степановиче Далматове, увлеченном садоводе: в школьном саду вместе со своими учениками тот ставил опыты по выращиванию яблонь из семян, без прививки. И добивался успеха. Рассказывали, что ветки его детищ гнулись под тяжестью полукилограммовых плодов… А работал Далматов как раз в Полянском училище и даже заведовал им.
Небольшой сад был и у отца Александра Яковлевича. В повествовании о жизни Ломоносова, написанном ещё в 1947 году автором книги «За холмами – Пушкинские Горы» Петром Михайловичем Кимановым (он был первым послевоенным секретарем Пушкиногорского райкома партии), об учителе Далматове нет ни слова, зато говорится, что садоводству Александр Яковлевич начал учиться еще у своего отца. Этот рассказ так и остался в рукописи и опубликован не был, но свидетельствует о том, что личность Ломоносова вызывала у знавших его живой интерес.
После болезни, унесшей слух, мир для Александра Яковлевича звучать перестал. Навсегда смолкли крик кукушки, песни соловьев и трогательное воробьиное чириканье. Но по-прежнему сияли краски закатов и рассветов, синева небес, блеск речной воды, меняющиеся с весны до осени цвета травы и листвы – вся красота подлунного мира. И никуда не пропало бело-розовое, исполненное волшебного запаха, марево весенних садов.
Он очень ценил это чудо земной красоты, доступной его душе, взирающей на мир темно-карими живыми глазами. Не один раз повторял:
– Сажайте сады! Они украшают жизнь человека!
Сам Александр Яковлевич за свою жизнь выпестовал, оберегая от крестьянского скота и морозов, два больших колхозных сада. Последний по времени, принадлежавший колхозу имени Куйбышева, вольно раскинулся на двенадцати гектарах, и было в нем более полутора тысяч одних только яблонь, не считая прочего.
Некрупные зеленоватые, со слабым румянцем, кисловатые яблоки приречной яблони, падающие в конце лета в Иссу, ни в какое сравнение не идут с теми, что приносили сады Александра Яковлевича. Белый налив, антоновка, розовка, полосатки, пепин шафранный… Ломоносов выращивал и разводил сорта поистине великолепные.
Я еще не забыла, какие это были яблоки. Как приятно-прохладны в руке. Как тешили глаз красными, розовыми, желтыми, салатными, кремовыми тонами блестящей или матовой шкурки. Как нежна и душиста была их сочная мякоть. В саду моего деда Георгия Яковлевича в Опочке росли яблони как раз с такими плодами. У меня нет сомнений, что саженцы ему привез из Бакина его старший брат Александр Яковлевич.
Ведь Ломоносов щедро делился черенками со всеми, кто хотел заложить сад. И потому его имя в сороковые, пятидесятые, шестидесятые годы прошлого века было широко известно в наших краях. Ездили к нему и из Опочецкого района. Да и не только.
В 1952 году Бакино посетила экспедиция отдела плодово-ягодных культур Всесоюзного института растениеводства. Ее участники – Майорова и Кордон – отбирали для испытания и дальнейшего распространения лучшие местные сорта. В саду Александра Яковлевича их заинтересовали два сорта. Особенно поразила участников экспедиции роскошная крона пепина шафранного. С одного такого дерева двенадцатилетнего возраста бакинский садовод снял 128 килограммов яблок.
Александр Яковлевич помогал желавшим заложить сад не только живым растительным материалом, но и советами. Он вел широкую переписку с садоводами многих областей. И по уже дряхлым, желтым и хрупким страницам местных газет, подшивки которых еще лежат в архивах, разбросаны заметки о садоводстве, подписанные фамилией Александра Яковлевича.
В старом доме в Бакине, где он жил, сохранилась почетная грамота, которой Ломоносова в 1964 году наградили исполком Опочецкого районного (сельского) Совета депутатов трудящихся и президиум Опочецкого отделения общества охраны природы – «за активное участие в развитии общественного садоводства и выращивание лучших сортов плодовых деревьев».
И потому вполне возможно, что старые яблони, еще кое-где растущие в Опочке, ведут свое происхождение из сада в деревне Бакино и были когда-то черенками или саженцами в руках Александра Яковлевича.
О моем двоюродном деде хорошо знают в Пушкиногорской районной библиотеке. Там хранятся его фотографии, ксерокопии адресованных ему писем – от Семена Степановича Гейченко, ныне покойного директора Пушкинского Заповедника, и одного из Ганнибалов, удостоверение о награждении Ломоносова большой серебряной медалью ВДНХ – Выставки достижений народного хозяйства. Подобных наград, если судить по фотоснимкам, у Александра Яковлевича было, по меньшей мере, две.
Ну что ж, медали ВДНХ – это, конечно, хорошо. Это признание труда садовода. Однако не будем забывать, что лучшая награда садоводу – выращенный им сад. Бережно сохраненный потомками. Живой, цветущий, плодоносящий. Украшающий землю как ничто другое.
Но увы. Ушли – или уходят безвозвратно – в прошлое былые сады… Глохнут у нас и дичают школьные, умирают колхозные (ведь закрыты многие школы и не существует большинства колхозов). И деревни пустеют и исчезают одна за другой.
И всё же… Среди диких кустов и лесов, алчно пожирающих всякие следы человеческой деятельности, долго еще будут расти садовые яблони. В том числе – и та, над Иссой. Чтобы в мае – осыпать на речную воду свой цвет, а в августе – ронять туда созревшие яблоки…