https://ridero.ru/books/rok_labirint_sicilii/
После того как по городу разнеслась весть о гибели армии Совет собрался быстро. Одна лишь ложа Священной Касты жрецов пустовала по неизвестной никому причине. Тем не менее Совет начал свою работу.
Первому предоставили слово гонцу разбитой армии. Он ещё раз обстоятельно рассказал о ходе сражения и бегстве Магона Масарбала. Узнав подробности сражения, поняв бесстыдство поведения командующего, Совет потребовал казнить стратега за трусость и бегство. Раздались голоса:
– А где стратег? Почему его нет на Совете?
– Он что, ранен?
– Как серьёзно он ранен, что не присутствует на Совете?
Голоса, задающие эти вопросы, не слышали ответов и от этого гнев их нарастал. Количество граждан, высказывающихся за казнь, увеличилось. Суффеты Магонов, к большому удивлению присутствующих, высказались за казнь своего родственника. Но была и другая сторона Совета, которая не оправдывала стратега, но высказывалась против его казни. Эта сторона мотивировала своё мнение тем, что сейчас не время казнить командующих.
– Казнью мы подорвём доверие и храбрость других стратегов! Они будут оглядываться на судьбу предыдущего и это будет связывать им руки! – говорили они.
Наконец слово взял принц Дидон.
– Люди свободного города Карфагена! – начал он своё выступление. – Все мы скорбим о погибших героях и негодуем по поводу выживших трусов! Но мы собрались здесь не для суда или оправдания беглецов! Мы должны решить, что нам делать в сложившейся ситуации. Необходимо выработать нашу линию поведения с победителями. Еще хочу заострить ваше внимание на отсутствие у нас командующего…
– У нас нет армии! – выкрикнул кто-то с трибуны и его поддержали многие голоса.
Дидон выждал время, когда зал затихнет.
– Вот здесь вы не правы! Армию привёз с собой Карталон, которого узкий Совет суффетов, поддавшись клевете касты жрецов, приговорил к смерти и едва не исполнил его. Я предлагаю спросить у них, кто будет разговаривать с армией, прибывшей из Сицилии?
– Где эти жрецы из Священной Касты? – послышались гневные голоса. – Сюда их всех! Они исказили информацию, использовав её в угоду себе! – кричали члены Совета, голосовавшие за смерть Барки.
– Пусть выпьют свой яд в нашем присутствии, – кричали одни, – они ненавидели Карталона со времени его молодости, когда он отбивал у них своих заложников!..
– Надо переподчинить Священные отряды храму Бааля, как это было раньше! – кричали другие. – Слишком многое стали позволять себе жрецы!
– А Баркиды? Они себе стали позволять меньше? – кричала сторона, оправдывающая себя в отравлении Карталона. – Один имеет свой флот, другой армию или даже несколько армий! Куда они их повернут после разгрома римлян? Не на нас ли? Они сразу же распустят наш Совет и свободного города больше не будет!
– Что же им мешало это сделать раньше? Очнитесь, сограждане! Их отец, разбив коалицию наших врагов, получил смертельное ранение отравленной стрелой! А теперь сына травят ядом! Жалкие завистники! Смерть проголосовавшим за приговор! Гамилькар, отомстив врагам за смерть отца, наполнил кладовые города трофейным золотом, не взяв себе и таланта. А он мог разогнать нас ещё тогда, что же он не сделал этого?
– Это было тогда, а сейчас они изменились и с лёгкостью захватят город! – парировали недруги Баркидов.
Атмосфера Совета накалилась до предела. Одна сторона явно желала поражения своему городу, чем попадание этого города под власть, как им казалось, Баркидов… Всё это могло вылится в открытую конфронтацию…
– Карталон не прибыл на битву при мысе Экном! Он мог отправить Диархона! – сыпали обвинениями Магоны и Ганноны.
– Не мог! – вдруг громогласно крикнул Гамилькон, отрезвив всех. Зал затих… – Он снял большинство корабельных команд для обороны города, а после увёл их под Эрбесс,вслед за римлянами! Вы, жалкие завистники его славе, оправдываете свою жестокость к нему своими подлыми подозрениями!
– А кто заявился в Совет и обвинил Карталона в перечисленных грехах? Не ты ли?
– Я совершил ошибку! И прямо говорю об этом! Я каюсь в этом, не зная всех тонкостей операции Карталона, я действительно обвинил его. Но меня не вызывали на Совет обвинения!
– Это сделал твой брат Гидон! Он проголосовал за всех, включая тебя! И верховный жрец Касты! Гидон, что же ты молчишь?
– Меня убедил в этом верховный жрец Касты! Он сказал, что обладает неопровержимой информацией, что Карталон собирает армию на Самосе, что, добывая эти сведения, погиб его ближайший соратник жрец алтаря Молоха Отон! – оправдывался Гидон.
– Оба верховных жреца мертвы! Сейчас можно всё валить на них! Хотя туда им и дорога за их бесконечную ложь! – кричали с трибун. – Все Ганноны скомпрометировали себя! Нужно вызывать из Сицилии Гамилькара!
Дидон внимательно слушал спор сторон, не вступая в полемику
– Гамилькар сейчас не может прибыть в Карфаген! Он один сражается за всех нас в Сицилии! Панорм, обе Гимеры взяты им! Пока мы с вами здесь дискутируем о предательстве Баркидов, скорее всего, он взял уже и Солунт! Для чего это делается! Для того, чтобы в свете обострившейся ситуации в Сицилии римляне отозвали одну из армий! Всё это сделали Карталон и Гамилькар! – доложил Совету обстановку Гамилькон. – Я не прошу пост командующего, но у меня есть кандидатура на него.
– И кто же он? Уж не брат ли твой Гиксон? – раздался в Совете громкий смех.
– Нет. В армии, нанятой Карталоном, есть опытный и отважный лакедемонянин Ксантипп. Карталон полностью доверял ему! – ответил Гамилькон.
– Доверить судьбу города наёмнику? Ты в своём уме, Гамилькон? – послышались раздражённые голоса Совета. – Неизвестно, с какой целью нанимали эту армию Баркиды?!
– А если и эту армию Рим разобьёт? Ведь даже и без армии Вульсона у Регула остаётся более пятидесяти тысяч пехоты! Просьба о мире будет тогда не актуальна. Рим – мстительный город и мира не примет! Надо посылать к консулу посольство и идти на все уступки, какие они у нас потребуют! Лишь бы армия латинян удалилась из Африки!
Когда дискуссия дошла до этого предложения, в спор, наконец-то, вступил Дидон:
– Сограждане! Вы правы! Необходимо направить к консулу Регулу посольство с предложением о мире! Только это посольство должно вести с римским консулом равный диалог, а не как просящий мира любой ценой! Да, мы проиграли сражение здесь! Но выиграли многие, благодаря Баркидам, на Сицилии! И если просить мира, то на равных условиях, не показывая свою слабость. Только таким образом можно надеяться на успех переговоров! Если вы мне доверите эту миссию, я постараюсь выполнить её!
– Нет! Долгое время находясь в скитаниях принц Дидон утратил реальность происходящего. Надо идти на все уступки Риму! Идти на все требования Рима, иначе мы лишимся независимости! – не согласились с Дидоном богатейшие аристократы Карфагена, так называемые магнаты. – Мы, если надо, купим мир, чем потратим наши деньги на наёмников, которые к тому же не дают полной уверенности в предстоящей победе!..
В это время в Совет вошёл проигравший битву Масарбал Магон. Он уже, в отличие от гонца, привел себя в порядок. На нём была чистая и свежая одежда. Лицо вымыто, взгляд горд и надменен. При виде его в зале Совета поднялся шум:
– И ты смеешь являться сюда? Трус, смотрите, трус! Где твоя армия, бахвальщик? Ты взял с собой самых лучших слонов, где они?
Со всех сторон сыпались обвинения в адрес Масарбала.
– Масарбал, – обратился к нему Гамилькон, – Совет поставил вопрос о твоей казни! Что ты можешь сказать в своё оправдание?
Масарбал изменился в лице, услышав эту новость. Его глаза забегали, а ум лихорадочно искал причину удалиться.
– Я сражался, как мне велела моя храбрость и совесть! Я в числе первых бросился в атаку, вместе со слонами! Мы почти смяли римлян, но фланги отступили и я был вынужден отступить, – оправдывался он.
– Ты называешь это отступлением? – не сдержался принц Дидон. – Оставив всю пехоту в западне?
– Форгон должен был позаботиться о пехоте. Я позаботился о коннице и слонах!
– И этого стратега Совет утвердил на должность командующего армией?! – Гамилькон обвел взглядом присутствующих. – Так какие потери в коннице и слонах?
– Тысячи полторы всадников и четырнадцать слонов! – Масарбал искал пути оправдаться. – В самом начале боя римляне выдвинули вперёд триариев-копейщиков. Я поскакал вперёд, чтобы предупредить, но не успел! Сражение уже началось. Лошади испугались рёва слонов, а слоны римских труб, заигравших вдруг рядом. Но вы не представляете себе выучки этих легионов. Это машина! Обученная только одному – громить противника! Стойкость римлян поражает…
– Хватит, хватит оправдываться! Ты жалкий и трусливый человек. Сядь, Масарбал! – закричали ему со всех сторон.
Масарбал быстро сел за спины двух суффетов.
– Так, что же мы решим, – продолжал Дидон, – ведём переговоры на равных или идём на уступки?
– Надо отзывать Гамилькара, – предложил Гиксон, – отдать Риму всю Сицилию и просить мира, заплатив контрибуцию.
Это предложение удовлетворило почти всех, и толстосумов, и патриотов. Совет принял его, несмотря на доводы Дидона. Посольство решил возглавить Гиксон.
После этого перешли к вопросу о Священной Касте. Было решено переподчинить Священные отряды храму Бааля. Не преследовать никого за убийство верховного жреца Касты. Агафона за искажение положения дел на Самосе перевести в низшие члены жрецов храма Молоха. На этом Совет суффетов закончил свою работу. Посольство отбыло в лагерь консула Регула.
Глава 6
М
АРК Регул принимал делегации и посольства перешедших на сторону Республики городов северной Африки, когда вдруг ему доложили о прибытии посольства Карфагена. Узнав, что посольство пуннийцев возглавляет один из суффитов Карфагена, Гиксон Ганнон, он распорядился принести ему знаки высшей консульской власти Республики. Надев и прикрепив атрибуты власти, консул приказал впустить пуннийцев, но посольство городов Ливии оставил в зале, решив, что это придаст ему значение в глазах Карфагена.
Посольство вошло в ставку. Впереди в белой мантии с отличиями суффетов Карфагена шёл Гиксон. Далее шли носильщики даров и подарков, несущие корзины с драгоценными камнями, изделиями из серебра и золота, разными золотыми украшениями. Также были привезены дорогие вышитые халаты и ценная сбруя боевых лошадей со всевозможными украшениями. Остальное посольство, состоящее из богатой аристократии Карфагена, шло следом.
Консул придал суровое выражение своему лицу, показывая тем, что не очень рад прибывшему посольству. Когда посольство приблизилось, Марк сделал знак своей охране и ликторы вышли вперёд, встав живой изгородью между посольством и сидевшим на высоком стуле Регулом.
– Да будет здравствовать Республика в лице её консулов и славы её оружия! – начал говорить Гиксон. – Вот дары нашего города, присланные верховной властью Рима в знак нашего уважения и смирения! Карфаген прислал меня сказать тебе, Марк Атиллий Регул, что желает мира и не видит причины продолжать борьбу с армией Республики и её славным консулом! Мы готовы возместить убытки Римской республике, нанесённые нашими вооружёнными силами, и затраченные Республикой средства на снаряжения армии, а также другие затраты, связанные с войной.
Гиксон замолчал на время, стараясь дать римской стороне возможность обдумать его слова.
– Мы готовы также пойти на уступки в Сицилии, ибо мир с Республикой сейчас для нас есть самая важная цель!.. – продолжал Гиксон.
– Что, иссякла энергия сопротивляться судьбе? – прервал его Регул. – Рим в моем лице приветствует вашу делегацию и находится в недоумении, что вас так долго задерживало? Мы истребили почти два десятка тысяч ваших воинов, больше десятка слонов и ждали вас раньше! Теперь же нас уже не интересует ваша задержка. – Регул специально говорил загадками, производя впечатление сразу на две стороны: на пуннийцев и на ливийцев. Речь его была высокомерна и полна раздражения. – Вы думаете, что, прибыв сюда, станете долгожданными гостями? А кто вернёт жизни убитых воинов? – Голос Регула обрёл властный тон.– Но я, будучи верховной властью Римской республики, готов выслушать ваши предложения и посулы и принять решение согласно своему статусу!
Регул принял позу победителя, его речь заставила Гиксона отклониться от заранее приготовленного выступления. Гиксон, обдумав слова консула, ответил:
– Карфаген не преследует в этом прошении мира никаких выгод. Мы готовы идти на уступки без компромиссов. Всё, что Рим не смог завоевать силой оружия в Сицилии, достанется ему по мирному договору между нами! – Гиксон говорил спокойно, делая паузы в нужных местах.
– Вы ещё смеете напоминать нам о наших поражениях в Сицилии?! – Регул избавился от всякого дипломатического тона, говоря с посольством Гиксона как хозяин с рабом. – У меня достаточно сил и возможностей сжечь ваш город и забрать всё, а не то, что вы мне предлагаете в надежде о мире! Я, представитель верховной власти Рима, консул города, который должен управлять такими городами, как ваш. Мой долг возвышать Рим и его народ, выбрав меня консулом, ждёт от меня всего, что можно завоевать силой оружия.
Лицо Регула выражало бурю эмоций. Все присутствующие военачальники римской армии смотрели на него с каким-то недоумением – предложение Карфагена, с их точки зрения, было более чем подходящим!
Гиксон же, выслушав речь консула с невероятным спокойствием, ответил:
– Я не вижу здесь другого консула Республики и поэтому мне трудно судить о надеждах римского народа! – При этих словах лицо Регула побагровело. Гиксон продолжал: – Но я хочу заметить, что Карфаген не сломлен, улицы и гавани его находятся в своём обычном состоянии, народ живет своей обычной жизнью. И поэтому нам непонятны твои угрозы, консул. В противовес твоей речи наш Совет предлагает тебе мир, который возвеличит тебя как политического деятеля! Ты привезёшь в свой город мир, итоги которого превосходят итоги многих военных кампаний. Ты добьёшься миром того, чего другие не смогли завоевать силой оружия, совершая простые переговоры и сберегая человеческие жизни! Не это ли является главным критерием действий для успешного, здравомыслящего политика? «И волки сыты и овцы целы», – говорят в народе! – Гиксон выглядел спокойным и от этого очень убедительным, его речь, проникнутая здравым смыслом, пришлась по душе всем римским военачальникам, присутствующим подле консула. Они стали переговариваться между собой и кивать головами в знак согласия с послом Карфагена.
Регул, заметив это, взбесился ещё больше. Напоминание об отсутствующем консуле Луции Манлии Вульсоне задело его ещё больше, и он взорвался, произнеся длинную речь:
– Если вы хотите вести переговоры с Вульсоном, то что вам надо здесь, в моем лагере? Отправляйтесь в Клупею! Но и здесь вы опоздали. Консул Манлий вызван в Италию и сможет вас принять только в Сенате! Но боюсь, что, пока вы доберётесь до Италии, Карфаген уже будет лежать в руинах! Если же вы хотите добиться мира, ведя переговоры со мной, то я могу озвучить условия, которые действительно возвеличат меня как римского деятеля и впишут моё имя в историю Рима. Во-первых: Карфаген больше не должен иметь ни с кем никаких договоров без нашего на то согласия! Во-вторых: весь флот передаётся Республике, но если говорить точнее – мне! Далее, я могу забрать в вашем городе всё, что пожелаю! В городе остаётся мой наместник и гарнизон! Ко всему прочему, я наберу из ваших семейств четыреста заложников, преимущественно детского возраста, и они уедут в Рим! Если вы не согласны на эти условия или они вам кажутся слишком тяжёлыми, мои легионы будут в Карфагене уже через неделю! Вся Ливия подчинилась мне с первого моего появления в Тунессе! Один только ваш город стоит на пути моей славы, – глаза Регула горели возбуждением, жестикуляция достигла своего апогея. Он взмахнул рукой, заканчивая свою речь. – Я повергну город-соперник в пыль и именно тогда моё имя войдёт в историю!
Тишина повисла в зале… Все присутствующие стали переглядываться. Сервилий Котта, стоя рядом с легатами, произнёс:
– Мы присутствуем с вами при рождении новой концепции в истории, когда высший магистрат Республики диктует свои условия не только врагу, но и своей же Родине! Теперь до меня дошли опасения Септемия Бибула, когда он, узнав об отзыве Вульсона в Италию, сказал: «Война приобретёт более ожесточённый характер!» Я тогда не понял его, а сейчас мне стал понятен смысл сказанных слов! Похоже, мы все приравниваемся Регулом к разряду мяса для сражений во имя его славы и почёта! Такие условия, что произнёс наш так называемый консул, не примет ни один даже сумасшедший человек!
Легаты переглянулись. Суждения Сервилия были вхожи в их сердца, будущее кампании опять стало заволакиваться туманом тревоги…
…Гиксон, прослушав речь консула, произнёс:
– Эти условия годятся для поверженного, растоптанного войсками врага города. Мы же являемся не побеждённой стороной, а всего лишь просящей мира на выгодных условиях только для вашей стороны! Но мудрость не живёт в твоей ставке, консул! Очень жаль! Люди теперь снова будут вынуждены убивать друг друга. Мы сделаем всё, что можем, при защите нашего города! Я передам Совету твои слова! Но заранее знаю его ответ: мы будем готовиться к сражению, консул!
Гиксон повернулся к выходу. За ним последовала вся делегация.
После выхода делегации Карфагена в ставке на некоторое время повисла тишина. Все, включая консула, задумались. Надежда на скорый мир рассеялась, избежав материализации! Воинственные настроения одного человека развеяли её, не оставив даже следа! Если даже в ставке и присутствовали люди, придерживающееся идеи продолжения войны, то после предложения Карфагена у них не оставалось повода оставаться на своей позиции! Война двух городов у них на глазах превращалась в войну на уничтожение, которая по накалу борьбы и способам её ведения не сулила никому ничего хорошего, ни одной из сторон! Тень новых сражений легла на лица всех присутствующих.
Регул обвел взглядом свою ставку. Он понимал, что такие условия мира пуннийцы не предлагали ни одному военачальнику Рима, но головокружение от собственной исключительности на время затмило его разум, а разыгравшиеся политические аппетиты и жажда ещё большей славы привели его к столь абсурдным требованиям, которым были подвергнуты в своё время поверженная Капуя и другие завоёванные города Италии! Но дело сделано и Регул со свойственной ему решительностью распорядился:
– Легаты, приготовьте вверенные вам легионы к походу! Под Адисом оставим небольшие силы для продолжения осады! Берём с собой средние машины! Обозы не ждём и не растягиваемся! О готовности доложить! Всё ясно? Выполнять!
Все разошлись выполнять приказ консула. К Регулу подошёл Сервилий Котта:
– Марк, мне кажется, ты сегодня совершил свою самую главную ошибку в жизни! Мир был так близок! И плоды войны, за которые так бились многие легионы в Сицилии, сами просились в твои руки и руки Республики! Но ты проявил какую-то несдержанность и излишнюю требовательность! Я или не понимаю чего-то, или, ещё хуже, не знаю! В последнем случае означает, что меня используют как инструмент в какой-то закулисной игре! Но твой поступок явно с чем-то связан! Во имя Юпитера, если это связано с твоей неуёмней гордыней, то прошу тебя – перемени своё решение! Этим ты спасёшь тысячи римских жизней!
Сервилий с надеждой смотрел на консула Республики. Но его ожидания не оправдались. Консул поднял на него свой тяжёлый взгляд.
– Сервилий, я сегодня совершил величайший из своих поступков! Он совершён во славу Рима! Другой на моем месте, конечно же, согласился бы на эти условия, но ради процветания Рима я отказался от своей славы в надежде получить её после окончательного разгрома врага, чтобы никто не мог противостоять главенству Рима в акватории внутреннего моря! Мы добьём врагов, Сервилий!
– Марк, если мы даже осадим Карфаген, ты забыл об армии Баркидов! Они перебросят, если уже не перебросили одну из армий Сицилии! Баркиды – это не Ганноны и, тем более, не Магоны. Это опытные, знающие военное дело люди. Ты видел, как прорвалась их пехота?! Её вёл старый Форгон! А что будет, если ею будет командовать один из Баркидов? Я хорошо знал Клавдия Бура, погибшего под Эрбессом! Знал проконсула Кавдика! Сколько ещё будет смертей, если здесь окажутся Баркиды!
Регул поморщился, мысль о Гамилькаре тоже тревожила его. Но победа была так близка и так манила его славой и почестями, что ему казалось – ничто не устоит перед его порывом к ней!
– Гамилькар не сможет так быстро появиться здесь! Что же касается его брата, то ливийские шпионы, наполнившие Карфаген по моему приказу, уже донесли мне, что его отравили сами пуннийцы, заподозрив в измене! Видишь, Сервилий, этих полугреков лишили разума римские боги! Нам нужно сделать всего лишь два перехода и мы возле самого главного города врага! А ты помнишь, Сервилий, как мы об этом мечтали, сидя там, в лагере Мессины! – засмеялся консул, пытаясь разрядить обстановку. Консул похлопал по плечу трибуна, ободряя его.
Сервилий вышел от консула в смятении… Это было одно из последних проявлений человеческих чувств у консула в свете будущих событий…
К вечеру в ставку стали поступать доклады легатов о готовности к походу всех им вверенных легионов.